Одним из  
характерных   представителей    ренессансной
философии  был 
Николай  Кузанский  (1401-1464).  Анализ его
учения  позволяет 
особенно  ясно  увидеть  различия   между
древнегреческой и
возрожденческой трактовками бытия.
     Николай
Кузанский,  как  и  большинство  философов  его
					







времени, 
ориентировался  на традицию неоплатонизма.  Однако
при этом он
переосмыслил  учение  неоплатоников,  начиная  с
центрального   для  
них   понятия   единого.  У  Платона  и
неоплатоников,  как
мы знаем,  единое характеризуется  через
противоположность 
«иному»,  не-единому.  Эта характеристика
восходит  к 
пифагорейцам  и  элеатам,   противопоставлявшим
единое    многому,  
предел   —   беспредельному.   Кузанец,
разделяющий 
принципы   христианского   монизма,   отвергает
античный   дуализм  
и   заявляет,  что  «единому  ничто  не
противоположно». 
А  отсюда  он  делает  характерный  вывод:
«единое есть
все» — формула, звучащая пантеистически и прямо
предваряющая
пантеизм Джордано Бруно.
     Эта формула  
неприемлема   для  христианского  теизма,
принципиально
отличающего  творение  (  «все»  )  от  творца
(единого);  но, 
что  не  менее  важно,  она отличается и от
концепции
неоплатоников,  которые никогда  не  отождествляли
единое    со  
«всем».   Вот   тут   и   появляется   новый,
возрожденческий  
подход   к   проблемам    онтологии.    Из
утверждения,  что
единое не имеет противоположности, Кузанец
делает  вывод,  что 
единое   тождественно   беспредельному,
бесконечному. 
Бесконечное  — это то,  больше чего ничего не
может  быть, 
Кузанец  поэтому  называет  его  «максимумом»;
единое же — это
«минимум». Николай Кузанский, таким образом,
открыл принцип
совпадения  противоположностей  (coincidentia
oppositorum)  — 
максимума  и минимума.  Чтобы сделать более
наглядным этот
принцип,  Кузанец  обращается  к  математике,
указывая,  что при
увеличении радиуса круга до бесконечности
окружность  превращается 
в  бесконечную  прямую.  У  такого
максимального  
круга   диаметр   становится   тождественным
окружности,  более
того — с окружностью совпадает не  только
диаметр,   но  и 
центр,  а  тем  самым  точка  (минимум)  и
бесконечная прямая
(максимум) представляют собой одно  и  то
же.  Аналогично 
обстоит дело с треугольником:  если одна из
его  сторон 
бесконечна,  то  и  другие   две   тоже   будут
бесконечными. 
Таким  образом доказывается,  что бесконечная
линия есть и
треугольник, и круг, и шар.
     Совпадение
противоположностей     является    важнейшим
методологическим
принципом философии Николая Кузанского, что
делает   его  
одним   из   родоначальников  новоевропейской
диалектики.  У
Платона,  одного  из  крупнейших  диалектиков
античности,    мы   
не    находим   учения   о   совпадении
противоположностей, 
поскольку для древнегреческой философии
характерен 
дуализм,  противопоставление  идеи (или формы) и
материи, единого и
беспредельного. Напротив, у Кузанца место
единого  теперь 
занимает  понятие актуальной бесконечности,
которое и есть, 
собственно, совмещение противоположностей —
единого и
беспредельного.
     Проведенное,
хотя   и   не   всегда    последовательно,
отождествление 
единого  с бесконечным впоследствии повлекло
за собой перестройку
принципов не только античной  философии
и  средневековой 
теологии,  но  и  античной и средневековой
науки — математики и
астрономии.
     Ту роль, 
какую  у  греков  играло неделимое (единица),
вносящее меру, 
предел как в сущее в целом,  так и в  каждый
род сущего, у
Кузанца выполняет бесконечное — теперь на него
возложена  
функция   быть   мерой   всего   сущего.    Если
бесконечность 
становится  мерой,  то  парадокс  оказывается
синонимом точного
знания.  И в самом деле,  вот что вытекает
из   принятых  
Кузанцем   предпосылок:   «…если  бы  одна
бесконечная линия
состояла из бесконечного числа отрезков  в
пядь,  а другая — из
бесконечного числа отрезков в две пяди,
они все-таки  с 
необходимостью  были  бы  равны,  поскольку
бесконечность  не 
может  быть  больше  бесконечности».  Как
видим,  перед лицом
бесконечности всякие  конечные  различия
исчезают, и двойка
становится равна единице, тройке и любому
другому числу.
     В геометрии, 
как  показывает  Николай Кузанский,  дело
обстоит так же,  как
и в арифметике. Различение рациональных
и  иррациональных
отношений,  на котором держалась геометрия
греков, Кузанец
объявляет имеющим значение только для низшей
умственной  
способности   —  рассудка,  а  не  разума.  Вся
математика,  включая 
арифметику,  геометрию  и  астрономию,
есть,  по убеждению
Кузанца,  продукт деятельности рассудка;
рассудок как раз и
выражает своей основной  принцип  в  виде
запрета   
противоречия,    то    есть   запрета   совмещать
противоположности.
Николай Кузанский возвращает нас к Зенону
с его парадоксами
бесконечности,  с тем,  однако, различием,
что Зенон  видел  в 
парадоксах  орудие  разрушения  ложного
знания,  а  Кузанец 
—  средство созидания знания истинного.
Правда,  само это
знание имеет особый характер  —  оно  есть
«умудренное
неведение».
     Тезис о
бесконечном как мере вносит преобразования и  в
астрономию.   Если  
в   области   арифметики   и  геометрии
бесконечное  как  
мера   превращает   знание   о   конечных
соотношениях  в 
приблизительное,  то в астрономию эта новая
мера вносит,  кроме
того, еще и принцип относительности. И в
самом  деле:  так 
как  точное  определение размеров и формы
мироздания может 
быть  дано  лишь  через  отнесение  его  к
бесконечности,  то 
в  нем  не  могут быть различены центр и
окружность.
     Рассуждение
Кузанца   помогает   понять   связь   между
философской   
категорией    единого    и    космологическим
представлением
древних о наличии центра мира,  а тем самым —
о его конечности.
Осуществленное им отождествление единого с
беспредельным 
разрушает  ту  картину  космоса,  из  которой
исходили не только
Платон и  Аристотель,  но  и  Птолемей  и
Архимед.  Для 
античной  науки  и большинства представителей
античной философии
космос был  очень  большим,  но  конечным
телом. А признак
конечности тела — это возможность различить
в нем  центр  и 
периферию,  «начало»  и  «конец».  Согласно
Кузанцу, центр и
окружность космоса — это бог, а потому хотя
мир не бесконечен, 
однако его нельзя помыслить и  конечным,
поскольку  у  него 
нет  пределов,  между которыми он был бы
замкнут.
                  
Бесконечная вселенная
                    
Коперника и Бруно.
                      
Гелиоцентризм
     Эти
положения     Кузанца     противоречат    принципам
аристотелевской
физики,  основанной на различении высшего  —
надлунного  и
низшего — подлунного миров.  Кузанец разрушает
конечный космос
античной и  средневековой  науки,  в  центре
которого  
находится   неподвижная   Земля.   Тем  самым  он
подготовляет  
коперниканскую   революцию   в    астрономии,
устранившую
геоцентризм аристотелевско-птолемеевской картины
мира.  Вслед  за 
Николаем  Кузанским  Коперник  (1473-1543)
пользуется 
принципом  относительности  и  на нем основывает
новую
астрономическую систему.
     Характерная
для  Николая  Кузанского  тенденция мыслить
высшее  начало 
бытия   как   тождество   противоположностей
(единого  и 
бесконечного)  была  результатом пантеистически
окрашенного
сближения бога с миром,  творца с творением. Эту
тенденцию  еще  более 
углубил  Джордано  Бруно (1548-1600),
создав
последовательно  пантеистическое  учение,  враждебное
средневековому
теизму.  Джордано Бруно опирался не только на
Николая Кузанского, 
но и  на  гелиоцентрическую  астрономию
Николая  
Коперника.   Согласно   учению  Коперника,  Земля,
во-первых, вращается
вокруг своей оси, чем объясняется смена
дня  и  ночи,  а 
также движение звездного неба.  Во-вторых,
Земля вращается 
вокруг  Солнца,  помещенного  Коперником  в
центр  мира.  Таким 
образом,  Коперник  разрушает важнейший
принцип
аристотелевской физики и космологии, отвергая вместе
с  ним  и 
представление  о  конечности  космоса.  Вслед  за
Кузанцем  Коперник 
считает,  что  Вселенная  неизмерима   и
безгранична;   он  
называет  ее  «подобной  бесконечности»,
одновременно
показывая,  что размеры Земли  но  сравнению  с
размерами Вселенной
исчезающе малы.
     Отождествляя
космос  с  бесконечным  божеством,   Бруно
получает и
бесконечный космос.
     Снимая, далее,
границу между творцом и творением, Бруно
разрушает  и 
традиционную  противоположность  формы  —  как
начала неделимого, а
потому активного и творческого, с одной
стороны,  и 
материи  как  начала  беспредельного,  а потому
пассивного,  с 
другой.  Бруно,  таким  образом,  не  только
передает самой
природе то,  что в средние века приписывалось
богу,  а  именно 
активный,  творческий  импульс.  Он   идет
значительно 
дальше,  отнимая у формы и передавая материи то
начало  жизни  и 
движения,  которое  со  времен  Платона  и
Аристотеля   считалось  
присущим   именно  форме.  Природа,
согласно Бруно, есть
«бог в вещах».
     Пантеизм Бруно 
прокладывал  путь к материалистическому
пониманию природы. 
Неудивительно,  что  учение  Бруно  было
осуждено  церковью 
как  еретическое.  Инквизиция требовала,
чтобы итальянский
философ отрекся от своего  учения.  Однако
Бруно  предпочел
смерть отречению,  и в 1600 году был сожжен
на костре.
     Новое
соотношение   между   материей  и  формой,  новое
понимание материи
свидетельствует о  том,  что  в  XVI  веке
сформировалось
сознание,  существенно отличное от античного.
Если   для   
древнегреческого    философа    предел    выше
беспредельного,    
завершенное     и    целое    прекраснее
незавершенного,  
то   для   философа   эпохи    Возрождения
возможность  богаче 
актуальности,  движение  и  становление
предпочтительнее
неподвижно-неизменного бытия. И не случайно
в  этот  период 
особо  притягательным  оказывается  понятие
бесконечного:
парадоксы актуальной бесконечности играют роль
своего рода метода
не только у Николая Кузанского и Джордано
Бруно,  но и у таких
выдающихся ученых конца XVI-начала XVII
века, как Галилей и
Кавальери.