Михаил Глебов
Давайте
начнем с простейшего утверждения, очевидного любому человеку: мы охотно
принимаем те вещи, которые нам по сердцу, и отвергаем все, что порождает
сердечное неудовольствие. Иными словами, есть мы и есть окружающая среда;
насколько эта последняя потворствует нашим желаниям, настолько же и
принимается, но по мере сопротивления начинает раздражать. Так моряки радовались
попутному ветру и матерно крыли встречный. И дело было не в ветре как таковом
(как в физическом явлении), а в степени его сонаправленности с их маршрутом.
Нам,
правда, кажется, что нас ведет по жизни разум, а не сердце; мы даже склонны
порицать это последнее за «близорукость» и гордиться «силой
воли», т.е. способностью действовать наперекор сердцу. Мы в сознании своем
ставим рассудок выше сердца и признаём главную ведущую силу за ним. Но это –
иллюзия, о чем хорошо осведомлен всякий, привыкший анализировать свои поступки.
Ибо лишь сердце имеет в человеке реальную силу, оно подобно двигателю машины,
тогда как рассудок – фарам, которые, «заглядывая вперед», освещают
дорогу и проясняют обстановку, но сами собой категорически неспособны сдвинуть
колымагу с места. Сердце жестоко неволит человека, и если он сопротивляется
(пресловутая «сила воли»), это лишь значит, что в сердце его
столкнулись и борются две противоположные склонности. Если, положим, студент
рассудком заставляет себя воздержаться от гулянки и как следует подготовиться к
экзамену, в нем реально борется жажда нынешней гулянки с жаждой уклониться от
пересдачи и тем обеспечить свободу гулянок будущих; рассудок же выступил в
качестве «фар», которые довели до его сердца суть проблемы.
Этот
же самый подход, являясь универсальным в человеческой жизни, естественным
образом распространяется и на отношение человека к религии. Сведенборг много
описывал древнейших (допотопных) людей, живших на земле в постоянном общении с
ангелами. Небеса были для них, можно сказать, «чувственной
очевидностью«: они не просто »верили», но видели, где и как
будут жить вечно, и потому их сердце, не нуждаясь в понуканиях разума, само
властно уводило их от греха (ибо жизнь в грехе открывала для них другую, столь
же очевидную перспективу).
Но
с тех пор много воды утекло, и ныне ситуация принципиально иная. Человечество
уже настолько далеко отошло от Бога – и Бог, как следствие, настолько
«спрятал Свое Лицо», — что все мы живем одними земными реалиями,
стопроцентно погружены в земные интересы, ставим себе исключительно земные
цели, и поскольку такой подход диаметрально противоположен религиозному,
религия становится для нас чужеродным телом. Ибо не зря сказано: «Не
можете служить Богу и мамоне».
Впрочем,
религия не отвергает земных интересов человека, но ставит их в жесткое
подчинение небесным. Религия – любая из них! – указывает человеку на вечность,
в которой он останется вечно блаженным или вечно несчастным, и на ничтожный
промежуток его земного бытия, кажущийся каплей в сравнении с океаном, наглядно
демонстрируя тем самым, насколько вечное для него важнее временного. И еще
религия учит, что вечная судьба человека определяется именно здесь, на этом
куцем отрезке, а потом менять что-либо уже будет поздно. И требуется лишь не
действовать против Законов Божественного Порядка, которые в максимально
упрощенном виде изложены в известных Заповедях. Любое нарушение Законов Порядка
есть грех, который сбивает человека с пути к Небу и на известной стадии даже
способен повернуть его в ад.
Все
это нынешний человек слушает и даже нередко соглашается… ровным счетом до тех
пор, пока не попробует применить услышанное к собственной жизни. И вот тут-то
оказывается, что его сердце категорически не желает следовать указаниям
рассудка; хваленая «сила воли» демонстрирует поразительное бессилие;
мало того, сердце переходит в яростную контратаку, тесня разум и вынуждая его
изобретать всевозможные оправдания, которые позволили бы не делать того, чему
религия учит и что от нас требует.
Ибо
нам только кажется, что мы живем сами собой, мыслим сами, желаем сами и вообще
никому не подвластны. В действительности человек подобен сосуду – или, точнее,
антенне, принимающей внешние наития. Если наш телевизор станет утверждать, что
все дядьки и тетки, которых он показывает, находятся внутри него, мы ведь ему
не поверим! Отчего же тогда мы намертво убеждены, что сами способны
генерировать «собственные» мысли и желания? В наши паруса дует
внешний ветер и приводит корабль в движение; и мы бессознательно подтверждаем
эту истину выражениями «мне пришла мысль», «вдруг
захотелось» и т.п. Ибо телевизор не может знать, какого дядьку ему
придется показывать через мгновение, а мы равным образом не ведаем, какая мысль
залетит нам в голову или чего вдруг захочет наша душа.
Однако
внешние наития, при всей их кажущейся беспорядочности, в действительности
истекают из двух источников: одни, исходя от Господа, достигают нас путем
Небес, другие, словно вонючий пар, курятся из преисподней. Первые понуждают
наше сердце действовать согласно Законам Божественного Порядка и ведут к
спасению; вторые понуждают наше сердце действовать вопреки Законам
Божественного Порядка и ведут к проклятию.
Теперь
возвращаемся к самому началу статьи: мы охотно принимаем те вещи, которые нам
по сердцу, и отвергаем все, что порождает сердечное неудовольствие. Стало быть,
если человек в сердце своем добр, то охотно примет небесное наитие, но
отвернется от адского. И обратно, злое сердце, словно губка, напитывается
восходящим из ада злом, от небесных же наитий убегает. А отсюда прямо следует,
что злой человек по собственной воле к добру не пойдет, потому что добро
совершенно противоположно его истинным устремлениям и, так сказать, убивает их
– а следовательно, убивает и все удовольствие его жизни. В самом деле, если человек
находит главную сладость в блуде, а религия запрещает блудить, — этот запрет
попадает ему в самую болевую точку. Ибо чем некоторое занятие для нас слаще,
тем запрет оказывается больнее.
Из
уже сказанного достаточно ясно, что современный человек практически не способен
обращаться к религии тем внутренним, сердечным путем, который был характерен
для подвижников прошлого. И если он все же обращается к ней, то обычно по
мотивам, так сказать, земного происхождения. Одни, житейским опытом убедившись
в существовании могучих «потусторонних» сил (которые
«подстраивают» удачи и невезения), хотят понять действие этих
механизмов, чтобы использовать их для достижения земных целей. Другие, жестоко
страдая от общего недоброжелательства, ищут в Церкви человеческого понимания и
сочувствия. Третьи мечтают избежать постылого одиночества. Четвертые находят в
религии психологический «футляр», где они могли бы укрыться от
невзгод реальной жизни (другие по той же причине собирают коллекции марок или
ожесточенно возделывают грядки в саду). Пятых религия привлекает эстетически:
там красиво поют, там в полумраке восхитительно колышется пламя свечей. Шестые
мрачно решились сделать себе земную карьеру на религиозном поприще. Седьмые,
выучив наизусть много священных текстов, желают проповедовать во славу свою,
испытывая уважение и преклонение со стороны «учеников».
При
внимательном взгляде вы легко насчитаете еще дюжину типов; беда же в том, что
все они под религиозными знаменами шествуют к достижению земных целей, хотя
чаще всего и сами не сознают этого. И дело не в том, насколько простительны или
постыдны эти цели; важно, что они – земные, а не небесные, т.е. имеют в виду
нынешнее, временное, а не вечное; и потому они де-факто к религии не относятся.
Один мыслитель XIX века метко назвал этих людей «язычниками внутри
Православия». Огромные массы нецерковных в душе людей, по различным земным
причинам вступившие под своды церкви, инстинктивно (и очень сильно) противятся
всему, что идет вразрез с их реальными сердечными устремлениями. А поскольку
иерархи (везде и всегда) в большинстве также относятся к этой категории, они
охотно идут навстречу, чем достигается гармония «низов» и
«верхов». По-настоящему же к Богу шествуют единицы, и они, как
правило, жмутся на периферии общей церковной жизни.
Но
в той мере, насколько человек ищет в религии земного, настолько же он будет
отвергать небесное. Люди хотят в церкви тепла, уюта, житейской пользы.
Привыкнув к необходимости платить за любое благо, они не возражают против
обременений частного характера: еженедельно посещать храм, выстаивать
двухчасовую службу, тратить мелочь на свечи, подавать нищим; некоторые
стоически выдерживают посты и дома читают молитвы по книжечке. Люди безропотно
идут на такие жертвы, потому что эти вещи не покушаются на реальную любовь их
жизни, будь то жажда славы, богатства, ненависть и презрение к окружающим,
блудная страсть и пр. Они, правда, слышали, что все это нехорошо, и в уме своем
абстрактно согласны, но «искупают грехи» не подавлением злых
страстей, а постановкой лишних свечек и другими обрядами. Иными словами, они
всячески уклоняются от единственно необходимой работы над собой, подменяя ее
чисто внешними и ни к чему не служащими действиями, которые призрачно облегчают
их совесть. И поскольку эта дорога ведет в ад, ветры преисподней кажутся им
попутными, а небесное наитие глохнет или извращается любыми путями, как
услужливо подскажет их разум.
Представьте
же себе человека, который, войдя в самую гущу этих людей, мирно почивающих под
теплым одеялом псевдорелигиозных фантазий, грубо сдернул бы с них это одеяло,
чтобы они, пробудившись, увидели себя голыми, притом во всем безобразии, и
оказались в необходимости что-то срочно предпринять. Ясно, что первым – и самым
сильным – их желанием будет прогнать возмутителя спокойствия, натянуть одеяло
обратно и дрыхнуть по-прежнему. Только единицы готовы, по любимому выражению
американцев, «принять вызов» и от религиозного пустословия и
пустопоклонства перейти к реальной работе над собой.
Именно
таким «возмутителем» и стал в застоявшейся атмосфере традиционного
Христианства Сведенборг. Раскрывая в своих книгах внутренний смысл Слова
Божьего, он показал людям, что от них в действительности требуется. Практически
на каждой странице он повторяет, что человек должен избегать зла, работать над
собой, исследовать свою душу, и что внешние религиозные познания вне этой цели,
т.е. сами по себе, ни к чему не служат, а уж тем более – обряды, накопившиеся в
лоне любой конфессии за долгие века ее существования. Но ведь душевно- злому
человеку тяжелее и неприятнее всего заниматься самоанализом, который выявит его
истинную сущность; ему гораздо легче «откупаться от Бога» свечками и
молебнами, ибо первое наносит сокрушающий удар по его адским склонностям, а
второе услужливо обходит их по касательной.
По
самому большому счету Сведенборг сделал одно: передал людям Божью волю — не
заниматься ерундой, в которой они погрязли, а всерьез обратиться к делу своего
спасения, т.е. перевести свою жизнь с адских рельсов на небесные. Но такое
решительное требование не могло прийтись по вкусу абсолютному большинству
современных людей, наслаждающихся удовольствиями зла и вовсе не желающих
расставаться с ними. Обряды традиционной Церкви успокаивают их совесть, не
затрагивая корня греха, а истины, переданные через Сведенборга, прямо
высвечивают этот корень и понуждают его удалить. Ясно, что на такой подвиг
готовы решиться немногие.
Можно
утверждать, что если бы сведенборгианцев стало много (т.е. если бы они в
социальном смысле образовали серьезную силу), на них развернулось бы жестокое
гонение, как в свое время на гугенотов, только еще страшнее (ибо ненависть ада
пропорциональна яркости проповедуемой истины). Но последователей Рационального
Христианства настолько мало, что их предпочитают не замечать и не принимать
всерьез. Ибо в глазах обывателя сила доказывает правоту, а кто по видимости
бессилен, тот и неправ. С другой стороны, учение, переданное через Сведенборга,
побуждает человека к самостоятельной мысли, а мещанин на такое никогда не
отважится.
Кроме
того, сама форма изложения Божественных Истин у Сведенборга обусловила
специфичное восприятие его книг. Люди, жадные до рассказов «о мертвецах и
привидениях», массами сбегаются именно на этот запах и выцеживают их из
богословского контекста, как собака выбирает мясо из похлебки. А шумиха вокруг
«привидений» неизбежно порождает «оккультный душок», так
что через малое время Сведенборга уже записывают в оккультисты. Прознав об
этом, порядочные люди брезгливо обходят его писания стороной, а священники других
религий говорят своей пастве: «Вот видите, еще и этот оттуда же».
Тогда как среди атеистов, не верящих в «загробный мир», естественным
образом возникает убеждение в психической ненормальности Сведенборга, который
излагал в своих книгах абсолютный бред. – И все это есть разные формы
извращения и неприятия Божественной Истины, которая слишком чувствительно
гладит душевно-злых людей против шерсти, чтобы они добровольно соглашались ее
терпеть.
В
результате для меня сделались очевидными следующие пункты:
(1)
Книги Сведенборга представляют собой Откровение, в котором Божественные Истины
изложены в форме более доступной человеческому постижению, чем в каких-либо
иных священных текстах, дошедших до наших дней.
(2)
Самая Суть Божьей воли заключается в том, чтобы человек исследовал себя и
сознательно воздерживался от зла, потому что оно есть грех перед Богом и
препятствует спасению.
(3)
Если это не исполняется, то вся прочая околоцерковная суета бесполезна.
(4)
Столь жесткая и прямолинейная постановка вопроса заведомо неприемлема для подавляющего
большинства людей, по факту ожидающих от религии только решения своих земных
проблем и прощения своих грешных удовольствий.
(5)
Этих людей бесполезно убеждать, потому что в них противится не разум, а сердце,
оберегающее удовольствия их злой жизни. Любые аргументы здесь бессильны.
(6)
Эти люди всегда будут негативно настроены к Рациональному Христианству,
поступая в точности как предсказано его основателем: или грубо отбрасывая
истины, или замалчивая их, или извращая – в том числе приписыванием «оккультизма».
(7)
В результате Рациональное Христианство остается уделом серьезно настроенных
единиц, которые должны не горевать о малолюдстве, а просто работать над собой.
Если
образно представить себе земную жизнь человека в долине у подножия гор, а небесное
блаженство – на их вершине, то любая религия предстанет дорогой, возводящей
человека снизу вверх. При этом очевидно, что чем путь короче, тем он круче, а
чем круче, тем, по-видимому, оказывается и труднее. В этом смысле традиционные
религии подобные широким асфальтированным шоссе, которые восходят пологими
серпантинами. Идти по ним легко, подъем едва ощущается, но именно поэтому
громадный проделанный путь в смысле набора высоты оказывается чрезвычайно
неэффективным. Здесь преобладает горизонтальная составляющая, не несущая
никакой полезной функции, кроме мнимого «облегчения», в
действительности же обременяющая путника множеством лишних, бесполезных для его
спасения хлопот.
Напротив,
учение Сведенборга подобно «козьей тропе», которая отважно
устремляется напрямик по склону. Горизонтальная составляющая здесь сведена к
абсолютному минимуму – только чтобы удержаться на ногах. И хотя подъем
действительно труден, итоговые усилия оказываются несопоставимо меньшими,
нежели у любителей гулять по ровному месту, ибо несравнимы КПД здесь и там. Но
для того, чтобы отважиться на штурм крутизны, необходимо иметь серьезное
желание, тогда как прогулка по шоссе никого ни к чему не обязывает.
