Реферат по истории Китая
ГОСУДАРСТВО ЗАПАДНОЕ ЧЖОУ


ПЛАН
1. Ранние правители Чжоу.
					







2. Политический строй и
экономическая система государства. 
3. Особенности
общественного развития.
4. Литература.
1. Ранние правители Чжоу.
Период правления
первых чжоуских правителей — Чжоу-гуна, Чэн-вана, его сына Кан-вана и внука
Чжао-вана — сравнитель­но небольшой (1025—948 гг. до н.э.). Но то были самые
славные для Западного Чжоу три четверти века. Именно на это время при­шелся
процесс институционализации чжоуской власти, централь­ными моментами которой
стали создание концепции небесного мандата, возведение второй столицы,
использование опыта шан­цев в разных местах и прежде всего в новой столице,
укрепление администрации центра, эффективно действовавшей в районе между
столицами, в зоне центра и, наконец, возникновение си­стемы уделов. Это были
годы укрепления власти центра и попыт­ки создания той самой империи, которая
позже воспринималсь потомками как некогда существовавшая, — достаточно напом­нить
о схемах позднечжоуского трактата Чжоули, где дано де­тальное описание
администрации такого рода империи.
Однако
реально создать ее так и не удалось. 
В то
время как на поверхности, отраженной во множестве надписей на бронзе и иных
текстах раннего Чжоу, действительно, многое выглядело как доказательство
реального существования крепкой власти цент­ра с его налаженными
бюрократическими ведомствами, эффек­тивным аппаратом администрации, твердо
фиксированными взаи­модействиями между столицами и периферией (именно это вошло
в позднейшую традицию и дало основание для иллюзии о суще­ствовании
раннечжоуской империи), на деле в стране преобладали процессы иного рода, т.е.
дезинтеграционные импульсы, связан­ные с естественной динамикой эволюции
удельной системы.
Вначале
эти процессы были малозаметны — в противовес уси­лиям, направлявшимся на
создание прочной власти центра во главе с сакральной фигурой вана, сына Неба,
усилиям, которые олицетворялись титанической личностью Чжоу-гуна и стремле­нием
его преемников следовать взятому им курсу. «Цзо-чжуань», комментарий к летописи
«Чуньцю», один из наиболее ценных для историка чжоуских текстов, характеризовал
Кан-вана как правителя, «щедро одарявшего своих родственников уделами» и
«давшего народу отдых» после бурных событий, пришедшихся на долю Чжоу-гуна и
Чэн-вана, которые способствовали «успо­коению государства». Эта характеристика
в деталях может быть оспорена, ибо уделов больше раздавали
У-ван и Чжоу-гун, чем Кан-ван, но динамика подмечена точно: первые бурные
десяти­летия чжоуской истории после завоевания Шан сменились при Кан-ване
(1004-967 гг. до н.э.) сравнительно спокойным тече­нием событий. Вместо
бесплодных усилий по укреплению власти центра Кан-ван предпочел завершить
процесс создания удель­ной системы, которая, как о том уже говорилось,
объективно вела к децентрализации. И, спокойно восприняв новую реаль­ность
чжоуского мира, он стал больше заботиться о том, чтобы на северной и южной
периферии этого мира можно было давать активный отпор варварским племенам, способствуя
тем самым расширению территории Чжоу.
Естественно,
что расширявшаяся за счет этого территория не усиливала позиции вана. Напротив,
вновь завоеванная перифе­рия, да и уделы, располагавшиеся на давно освоенных
чжоус-цами окраинах, фактически оказались под властью тех удельных правителей,
которые доминировали в том или ином районе. Чжао-ван (966-948 гг. до н.э.) стал
первым чжоуским правителем, ко­торый с огорчением начал пожинать плоды этой
вынужденной политики. При нем, как о том упоминается у Сыма Цяня, «в управлении
государством проявились слабости и изъяны». Види­мо, имелось в виду то, что,
хотя Чжао-ван, как и его отец, со­вершил немало успешных походов,
способствовавших расшире­нию владений Чжоу, из последнего такого похода на юг
он не вернулся, погубив шесть чжоуских армий при не вполне выяс­ненных
обстоятельствах. Разумеется, можно говорить просто о военном поражении, но факт
остается фактом: могущество пер­вых чжоуских ванов при Чжоу-ване очевидно
близилось к концу.
2. Политический строй и экономическая система государства.
Внутренняя
структура вновь возникших царств и княжеств обычно копировала чжоуский центр.
Из надписей на бронзе яв­ствует, что во многих уделах существовали высшие
чиновники цин-ши и тай-ши, а также должностные лица категории сы
(сы-ту, сы-ма, сы-кун). Как и в самом Чжоу, должности не обязательно, но
очень часто были наследственными, причем тесная связь между должностью,
титулом, родством и владением территорией прак­тически была нормой. Все меньше
на арене политической жизни появлялось удачливых аутсайдеров и все большую роль
играли родственные кланы внутри княжеств. Шла успешная институци-онализация
власти, создавалось устойчивое административно-политическое равновесие теперь
уже на уровне царств и княжеств, т.е. практически независимых в скором будущем
государств.
Чжоуский
центр вынужден был считаться с этим. И хотя бо­лее поздние историографы
достаточно потрудились над тем, что­бы пригладить неприглядную политическую
ситуацию, на прак­тике ваны уже почти не имели реальной власти за пределами
столичных зон. Из более поздних схем, хорошо известных в Ки­тае, может
сложиться впечатление, что дело обстояло иначе, что существовала строгая
иерархия титулов — гун, хоу, бо, цзы, нань (в европейской синологии их
обычно отождествляют с герцогом, маркизом, графом, виконтом, бароном), что сын
Неба дважды в год совершал поездки в уделы, а все вассалы с примерно той же
регулярностью появлялись в его столице с соответствующими подношениями,
создавая таким образом иллюзию порядка и стро­гой иерархической нормы. На деле
все было не так. Поездки слу­чались от случая к случаю и чаще вызывались
необходимостью, а не требованиями какой-то общепризнанной нормы. Подношения
бывали, причем обоюдные. Что же касается титулов, то здесь ка­кая-либо стройная
система отсутствовала, а сами титулы в тек­стах с легкостью взаимозаменялись
(Шао-гун, например, мог именоваться Шао-бо). Нередко в документах они вовсе
опуска­лись, как это было в случае с Юем, владельцем бронзового сосу­да с
надписью «Да Юй дин», который унаследовал удел от Нань-гуна и явно имел право
на высокий аристократический титул. Но это не говорит о том, что титулы ничего
не значили, просто ти-тулатура не всегда бывала приведена в соответствие с
иными, более важными в то время характеристиками чжоуской знати — родством,
должностью, владением, реальной властью. К тому же титулы в чжоуском Китае
никак не вписывались в нормы обыч­ной иерархической лестницы, по логике которой
носителей низ­ших титулов должно было бы быть больше, чем обладателей выс­ших;
в чжоуском же Китае, насколько можно судить по текстам, в среде титулованной
аристократии явственно преобладали но­сители высших титулов.
Копируя
чжоуский центр, удельная знать искала внутреннюю стабильность и административную
эффективность в жесткой класовой
структуре с ее строгой внутренней иерархией, тесно свя­занной с линией и
старшинством родства внутри правящего кла­на Такого рода кланы, получившие
наименование цзун-цзу или цзун-фа (иногда гун-цзу), служили
одновременно и для счета род­ства, и для обозначения кланово-корпоративных
воинских наи­менований, княжеских дружин, обычно комплектовавшихся из
родственников правителя, как то стало нормой в Китае еще в конце Шан. Эта
кланово-корпоративная структура удельной зна­ти в рамках разраставшегося удела
накладьшалась на аморфно-сегментарную клановую структуру сельской общины
подданных князя. При этом клановая структура верхов как бы подчиняла себе
клановую структуру общинных низов, превращая ее в свой фундамент и давая ей
свое клановое имя.
Впрочем,
по мере разрастания удела за счет междоусобиц и аннексий в нем появлялось
обычно несколько кланов цзун-цзу, имевших различное происхождение и свою
территорию. Влиятель­ные представители боковых линий в рамках разраставшегося
уде­ла нередко создавали новые кланы, как правило, сочетавшиеся с заметной
должностью их главы при дворе правителя. Естествен­но, что это рождало
соперничество внутри разросшегося удель­ного государства, являлось причиной
внутренних войн, загово­ров и т.п. Правда, во второй половине Западного Чжоу, о
кото­рой идет речь, междоусобицы еще только намечались. Удельные княжества были
пока внутренне цельными и сильными, порой настолько, что могли бросать вызов
самому вану.
Впервые
подобного рода столкновение произошло в середине IX в. до н.э., в годы
правления Ли-вана. Источники повествуют о Ли-ване как о правителе жестком и
своенравном. Судя по всему, он хотел усилить власть Чжоу и действовал
соответственно, ре­шительно подавляя тех, кто смел выступать против него. По
сло­вам Сыма Цяня, Ли-ван стал присваивать себе чужие богатства (видимо,
аннексировал владения, чьи правители давали для это­го повод). Удельные князья
были обеспокоены этим, открыто роптали, вызывая гнев вана, наконец, вслух
высказывали свое негодование. В конце концов усилиями удельных князей Ли-ван
был свергнут, и 14 лет (842-828) до совершеннолетия его сына Сюань-вана страной
управляли князья-регенты (этот период на­зван гунхэ «совместное
правление» — термин, сохранившийся до наших дней).
Сюань-ван
(827—782 гг. до н.э.) унаследовал от отца крутой нрав и, будучи явно недоволен
развитием событий, стремился противостоять им. Он попытался провести ряд
реформ, включая
отказ от
практики обработки больших полей и введение всеоб­щего земельного налога,
десятины чэ. Видимо, именно с этим нововведением была связана и его
попытка провести перепись населения. Сын и преемник Сюань-вана Ю-ван сумел
процар­ствовать до своего бесславного конца и гибели государства всего десять
лет. После этого старший сын и законный наследник Ю-вана Пин-ван — видимо, с
большинством его подданных-чжоусцев — с помощью нескольких вассалов-чжухоу был
пере­везен на восток, во вторую столицу Лои, и именно на этом за­канчивается
Западное Чжоу (1027—771 гг. до н.э.).
3. Особенности общественного развития.
Как
выглядело западночжоуское общество и что было харак­терным для процесса его
трансформации, протекавшего на фоне уже описанных политических событий и
сводившегося в основ­ном к децентрализации власти в Чжоу и укреплению разрастав­шихся
уделов?
Следует
начать с того, что реформы, которые пытались про­вести Ли-ван и Сюань-ван,
касались прежде всего чжоуских тер­риторий, расположенных близ Цзунчжоу и
заселенных общин­ными поселениями чжоусцев. Именно здесь традиционно суще­ствовали
крупные формы землевладения, о чем свидельствуют некоторые песни Шицзина и
более поздние тексты, как, напри­мер, чжоуские главы древнекитайского источника
Го юй. Из этих данных явствует, что в чжоуских землях существовали — как то
было и в Шан — большие совместно обрабатывавшиеся поля, наиболее значительные
из которых возделывались с участием са­мого вана и его приближенных. Из песни
«Ци юэ» (седьмой ме­сяц), описывающей, скорей всего, чжоуское общество до завое­вания
Шан или вскоре после этого, вытекает, что вся производ­ственная деятельность
крестьян находилась под строгим контролем чиновников правителя, прежде всего
надсмотрщиков тянь-цзю-ней, которые были, возможно, и старейшинами своих
общин, и ответственными за работу крестьян на большом общем поле пра­вителя.
Источники свидетельствуют о том, что чжоуские поля отчетливо делились на два
клина — поля сы, каждое из которых крестьянская семья обрабатывала для
себя, и поля гун, которые все семьи обрабатывали вместе для правителя.
Согласно этой теории, в древности в Китае существовала система цзин-тянь,суть
которой сводилась к тому, что в квадрате из девяти равных полей (три по
вертикали и три по горизонтали) центральное поле было общим (гун) и
обрабатывалось совместно восемью крестья­нами, владевшими остальными полями
квадрата. Теория Мэн-цзы символически отобразила формы землепользования и меха­низм
редистрибуции урожая в далеком прошлом. И как таковая она едва ли мржет быть
оспорена, ибо примерно так и выглядели землепользование и редистрибуция в Шан и
на чжоуских землях в Западном Чжоу: за право обрабатывать свой земли и
кормиться с них семейные группы общин платили обязанностью обрабаты­вать
большие поля правителя, урожай с которых предназначался и для ритуальных нужд,
и для повседневных потребностей аппа­рата администрации со всеми его
вспомогательными службами. Можно предположить, что постепенное разрастание
террито­рии Чжоу создавало ситуацию, когда количество самих чжоус-цев, их новых
поселений и обрабатываемых земель категории сы росло быстрее, чем могло
создаваться новых больших полей, не говоря уже о том, что для содержания
больших полей нужны были немалые дополнительные средства, а это в эпоху упадка
власти вана и его администрации становилось обузой для казны. Видимо, именно
этим и были вызваны реформы Сюань-вана: отказавшись от участия в обработке
ритуального большого поля (т.е. показав свое отношение к системе больших полей
как к пе­режитку прошлого), взамен он ввел налог в виде десятины-чэ, для
чего им и была проведена перепись податного населения. Неясно, чем завершились
эти реформы, — вскоре после них За­падное Чжоу как государство исчезло, а его
территория стала основой нового полуварварского царства Цинь, развивавшегося по
своим нормам. Однако факт остается фактом: и при Сюань-ване и после него, как о
том свидельствуют песни Шицзина, продолжали существовать большие поля, урожай с
которых шел в казну в качестве ренты-налога. Так продолжалось по меньшей мере
до перемещения столицы чжоуского вана на восток, в район Лои, в 771 г. до н.э.
Что
касается района второй чжоуской столицы, Лои, то он с самого начала Чжоу во
многом отличался от древних чжоуских земель со столицей в Цзунчжоу. Эти отличия
сводились прежде всего к тому, что в Лои основную массу жителей составляли, как
о том можно судить по данным источников, покоренные и пере­мещенные шанцы и их
потомки. Этнически пестрое население района второй столицы не было сковано
жесткими традициями глубокой древности. Поэтому именно здесь, скорей всего,
идея о необходимости взимания поземельного налога с крестьянских общин уже в
Западном Чжоу (во всяком случае после реформ
Сюань-вана)
должна была получить достаточно благоприятные возможности для реализации. Можно
предположить, что городс­кое население Лои, его строители, ремесленники,
торговцы и воины, по меньшей мере частично содержались за счет налога с
крестьянских общин, хотя значительная доля средств для их со­держания
поступала, видимо, из внутренних резервов (обработ­ка приусадебных участков
горожанами и воинами).
Если
говорить о системе налогообложения в уделах, то дан­ных на этот счет
практически нет или почти нет, как, впрочем, и сведений о существовании в
уделах больших полей. Упомина­ние в «Шицзине» о том, что именно на полях удела
Шэнь, со­зданного Сюань-ваном, была введена практика взимания деся­тины- чэ,
позволяет предположить, что земельный налог являлся нормой в уделах и что с
нововведением Сюань-вана в уделе Шэнь в западночжоуском Китае на последнем
этапе его существования складывалась единая общая система взимания налогов. Это
важ­но особо подчеркнуть, ибо процесс шел таким образом, что все чжоуские и
нечжоуские районы, включая уделы, в то время уже вполне очевидно обрели
сходство и, более того, постепенно сли­вались в единую цивилизационную
общность, имевшую свои специфические характеристики.
Для
всего западночжоуского общества бассейна Хуанхэ, или, точнее, той его части,
которая позже стала именоваться терми­ном «Чжунго» (срединные государства) и
куда не включались полуварварские окраинные царства вроде Западного Цинь или
южного Чу, эта цивилизационная общность к концу Западного Чжоу стала нормой,
как единым и нормативным был язык, на котором говорили жители Чжунго — в
отличие, например, от южного Чу. Всюду уже прочно господствовали мощные и
развет­вленные клановые структуры (цзун-цзу, цзя), нередко включав­шие в
себя и крестьянские общины. Мощные и сплоченные кла­новые или удельно-клановые
корпорации членились на мелкие нуклеарные семьи и в среде знати, и у общинных
крестьян.
Переход
к повсеместному применению налога-чэ еще больше способствовал
индивидуализации семьи как низовой автоном­ной хозяйственной ячейки в рамках
крестьянской общины. Ско­рей всего, нечто похожее было и в городах с их
торгово-ремес-ленным и военным населением, обилием чиновников и обслу­живающего
персонала. Семейные ячейки в городах, видимо, имели определенную хозяйственную
автономию, но не слишком боль­шую: труд и продукт городских жителей шел не на
рынок, кото­рого еще не было, а в казну, откуда специалистам, как следует
полагать, выдавали продукты питания и различные необходи­мые вещи. Процесс
приватизации и связанный с ним процесс
возникновения
рынка и товарно-денежных связей еще были — если они вообще были — в зачаточном
состоянии, как то вы­текает из материалов источников.
Подобного
рода система редистрибуции была характерной для всех ранних государственных
образований, какими являлись и западно-чжоуские. Однако в Китае эта система
работала не так, как на Ближнем Востоке, где в древности преобладали храмовые
хозяйства, выполнявшие функции государственной казны, скла­да и аппарата администрации
одновременно. В чжоуском, да и в шанском Китае таких храмовых хозяйств не было,
как не суще­ствовало и олицетворявших могущество божеств храмов. Избы­точный
продукт общинной деревни вне зависимости от форм его получения проходил,
видимо, через ведомство сы-ту (свои сы-ту были не только в
столице вана, но и в уделах), а неземледель­ческий в городах — через ведомства сы-куна,
сы-ма и других выс­ших сановников. Что же касается божеств и вообще религии
в Чжоу, то об этом стоит еще раз сказать особо.
Как и
шанцы, чжоусцы поклонялись своим предкам, точнее, предкам своих правителей. В
конце Западного Чжоу они уже не именовались термином «дм», на смену которому
пришло слово Шанди (у шанцев — совокупность их высших предков, шан-ди, в
начале Чжоу — Божественная сила, имевшая отношение к пред­кам и
ассоциировавшаяся с Небом), фактически обозначавшее все то же Небо,
единственное высшее божество, которое при­знавалось чжоусцами. Небу от имени
правителя-вана, сына Неба (тянь-цзы), торжественно приносились жертвы,
но не челове­ческие. Аналогичные жертвы приносились на алтаре Земли, шэ, который
был как у каждого владетельного аристократа, в каж­дом княжестве, так и в любой
деревне. А всеобщее поклонение умершим правителям постепенно замещалось
поклонением пред­кам в рамках каждого клана.
Согласно
более поздним данным конфуцианского канона Ли-Цзи, уже в те времена, о которых
идет речь, правитель-ван имел в своем храме предков семь алтарей мяо для
приношения жертв умершим предшественникам. Простолюдинам же вообще не по­лагалось
иметь храмов в честь предков — на их алтарях, как пра­вило, cтояли дощечки с
именами близких им по времени покой­ников. Степень родства и близость к верхам
имели отношение и к срокам траура по умершим.
В целом
же чжоуские религиозные верования и представления в тличие от шанских как бы
разделились: высшее государствен­ное значение приобрел культ Неба,
отправлявшийся лично ва­ном и только им в полном его объеме; определенную роль
стали
играть
культы земли-территории (шэ) на различных уровнях,
вплоть
до деревенского; что же касается центрального у шанцев культа правящих предков,
то он трансформировался в Чжоу в слож­ную иерархическую систему культов предков
социальных групп различных категорий. Никаких иных божеств и храмов в их честь
чжоуская религиозная система не знала, хотя на низшем своем уровне бьша знакома
(что характерно для всех народов на сходной ступени развития) с анимистическим
поклонением явлениям при­роды, с пережитками тотемизма, магией, знахарствоми и
т.п.
Легко
заметить, что рационализм ритуалов, заметный уже в шанское время, в чжоуском
Китае продолжал развиваться. Духам предков и духам природы приносили жертвы,
дабы они не вре­дили. Примерно так же строились и взаимоотношения чжоусцев с
духами земли-территории шэ: не принесешь жертву — не будет урожая; не
отстоишь город с алтарем шэ от разрушения врагом — потеряешь свою землю. Даже
взаимоотношения знати с уходя­щими на Небо духами их умерших предков и с самим
великим Небом имели, как было и в Шан, явно прагматический смысл: небесные силы
призваны были заботиться о благе живущих, а живущие напоминали им о себе в
положенные сроки специаль­ными жертвоприношениями.
Следует
обратить внимание на то, что с начала Чжоу практи­ка шанских гаданий на костях
и панцирях черепах (на очищен­ной поверхности писался текст, выдалбливались и
затем прижи­гались лунки, а по трещинам после прижигания гадатели судили о
реакций ди, к которым обращался правитель) сошла на нет, а на смену ей
пришло гадание на стеблях тысячелистника. Впос­ледствии, уже в Восточном Чжоу,
эта практика гадания была хорошо разработана, обрела облик сочетанийдвух черт
(цельной и прерванной) и в форме триграмм (три такие черты должны
присутствовать в любом сочетании — всего восемь сочетаний) и гексаграмм (шесть
черт — шестьдесят четыре сочетания) легла в основу гаданий по формулам книги
Ицзин. Со временем эта книга обросла различными по характеру и все отчетливей
обретавши­ми философский смысл комментариями. Как известно, впослед­ствии Ицзин
был включен в конфуцианское Пятикнижие (Уц-зин), и это превращение книги
гаданий в часть конфуцианского канона убедительно свидетельствовало о том, что
текст Ицзина был не столько мистическим справочником, сколько весьма ра­циональным
осмыслением различных, легко изменяющихся жиз­ненных ситуаций.
Этическая
идея, заложенная в начале Чжоу в концепцию не­бесного мандата, и отчетливо
фиксируемый рационализм в сфе­ре верований и культов способствовали оттеснению
мифологи­ческого мышления и суеверий, включая мистику, на периферию
чжоуской
культуры и вьщвижению на передний план ритуала и церемониала. Это в свою
очередь вполне коррелировалось с осо­бенностями эволюции чжоуской политической
структуры и, в частности, с формированием в верхних правящих слоях обще­ства
мощной и влиятельной аристократии. Чжоуская удельная знать, незнакомая с
религиозными догмами, могущественными богами и связанной с ними мифологией,
считала едва ли не глав­ным в сфере верований и культов строгий ритуал и
торжествен­ный церемониал, а во взаимоотношениях между людьми — де­тально
разработанный этикет. Собственно, именно хорошее зна­ние ритуала и
церемониального этикета прежде всего отличало знатные верхи от неграмотных и
необразованных низов. И хотя формально мудрые и способные из низов всегда
приветствова­лись и включались в правящую элиту (выявление таковых входи­ло
даже в должностные обязанности администраторов разных рангов), на деле это
значило лишь одно: неважно, откуда ты ро­дом, важно, чтобы ты выглядел своим
среди аристократических верхов, т.е. был образованным и грамотным, знал ритуалы
и це­ремониал. Тот, кто принадлежал к верхам, должен был быть — или стать —
аристократом, т.е. обладателем должности, причаст­ным к влиятельному клану и,
главное, строго соблюдающим нор­мы этикета, центральным пунктом которого уже в
конце Запад­ного Чжоу стали ритуал и церемониал. А в начале Восточного Чжоу и
особенно в период Чуньцю (722—464 гг. до н.э.) все эти черты и признаки
приобрели еще большую важность.
Литература.
1. 
Кравцова
Марина Евгеньевна. История культуры Китая: Учеб. пособие для студ. вузов, обуч.
по спец. «Культурология». — С.Пб. : Лань, 1999. — 416с
2. 
Фицджералд
Чарлз Патрик. История Китая / Л.А. Калашникова (пер.с англ.). — М. :
Центрполиграф, 2005. — 459с.
3. 
Архипов
Дмитрий Борисович. Краткая всемирная история. Наукометрический анализ / РАН;
Институт аналитического приборостроения. — С.Пб. : Наука, 1999. — 189с.
4. 
Бадак
Александр Николаевич, Войнич Игорь Евгеньевич, Волчек Наталья Михайловна,
Воротникова О. А., Глобус А. Всемирная история: В 24 т. / И.А. Алябьева (ред.)
— Минск : Литература 
5. 
     Т. 5
: Становление государств Азии. — 543с.