В
70—80-х гг. Р. л. продолжала свое развитие «чистая поэзия» которая, как мы
видели, возникла и достаточно широко оформилась еще в 30-х гг. Теперь она стала
однако более воинствующей. Написанные в духе принципов «чистого искусства»
произведения приобрели боевую направленность против господствующих в литературе
революционно-демократических и народнических течений. Заостренность эта
сближает поэзию «чистого искусства» с реакционным дворянским романом той поры. 
Фигура
А. К. Толстого является лучшим показателем того, как органически сочетались
друг с другом эти противоположные, казалось бы, друг другу тенденции. Симпатии
автора повести «Князь Серебряный» (1863) и трилогии, повествующей об одной из
самых катастрофических эпох русской истории («Смерть Иоанна Грозного», 1866;
«Царь Федор Иоаннович», 1868; «Царь Борис» 1870), бесспорно находились на
стороне феодальной старины, которую Ал. Толстой всемерно идеализировал (см. у
него напр. героические в своем сопротивлении опричнине образы боярина Морозова,
Репнина, кн. Ивана Шуйского и др.). Позиции Ал. Толстого в литературной борьбе
60—70-х гг. определяются его вдохновенным призывом к друзьям «смело грести
навстречу прекрасному против течения». Стоя на этой позиции, Ал. Толстой
закономерно обрушивался с резкими нападками на людей 60-х гг. («Современная
баллада», «Поток богатырь»): защита поэзии, отрешенной от «злобы дня», от
текущей политической борьбы и атака против ее противников равно вызывались
кровными интересами его класса. Впрочем фигура Ал. Толстого отличается большой
сложностью — наряду с чисто-дворянскими мотивами ему не были чужды
резко-сатирические выпады против правящей бюрократии («Сон советника Попова») и
удивительная издевка над теориями официальной народности («Русская история от
Гостомысла»). 
В
плеяде поэтов этой группы участвовали те же поэты, какие работали в ней в
дореформенные годы. Старым традициям остались верны и Тютчев, и Майков, и Фет
(«Стихотворения», 1863) и Я. Полонский. Этот последний стоял в группе поэтов
«чистого искусства» несколько особняком. В отличие от ярко поместного по своему
происхождению творчества Фета Полонский  впитал в себя идеологию той части
буржуазии, которая в дореформенном обществе наиболее тесно была связана с
дворянской культурой. Буржуазное сознание вызвало у Полонского к жизни мотивы
просветительства («Царство науки не знает предела») и провозглашение тесной
связи между поэтом и страной («Писатель, если только он есть нерв великого народа,
не может быть не поражен, когда поражена свобода»). Полонский шире Майкова и
Фета и мягче относится к революционному движению — те никогда не написали бы
стихотворения «На улицах Парижа весной 1871 г.», рисующего зверскую расправу
над коммунарами. Но как ни замечательны все эти произведения, свидетельствующие
о попытке Полонского сблизиться с левым лагерем страны, поэтическая практика
его направлялась по другому руслу. Вместе с поэтами «чистого искусства»
Полонский боролся против разночинцев (см. напр. его стихотворение «Давнишняя
просьба», высмеивавшее Д. Минаева), вместе с ними он учил «по торцам влача
тяжелый крест поэта, у дикарей пощады не просить», вместе с ними он воспевал
«цивилизаторскую» политику русских на Кавказе («Имеретинец»). Фет и Майков чувствовали
близость к себе Полонского, неоднократно прославляя «поэтический наш верный,
наш добрый тройственный союз» (Майков). 
К
этим основным поэтам «чистого искусства» примкнула и солидарная с ними
дворянская молодежь — Апухтин, К. Р., кн. Цертелев, А. Голенищев-Кутузов, К. Случевский,
С. Андреевский и др. Всех их отличает одна и та же неприкрытая враждебность
революционным идеям века (сменившая у них кратковременное увлечение реформами
60-х гг.), религиозность, идеалистическая, шеллингианская эстетика и т. д. (Н. Щербина
в одном из своих стихотворений писал в этом плане о совершенстве духа.
Голенищев-Кутузов называл поэта «светильником божьим», который «жизнь озаряет с
высоты» и пр.). В своей борьбе с обличительной литературной разночинцев все они
пытались опереться на Пушкина, которого они изображают консервативно-дворянским
поэтом. Тематика этих поэтов узка и ограничена — она посвящена мечте о прошлом,
мотивам пессимизма, одиночества усталости, смерти, любованию природой, по
преимуществу осенней, увядающей и т. д. Галерея жанров «чистого искусства»
осталась в эту пору примерно той же, что и полувеком ранее: посвященные природе
описательные стихотворения попрежнему соседили в этой галерее с антологическими
«подражаниями древним», а дружеские послания — с озлобленным обличением
классовых врагов феодального русского дворянства и литературных противников
дворянской литературы (см. озлобленные статьи Голеницева-Кутузова, напр. его
«Нашествие варваров на русскую литературу»). Политическая функции этой поэзии,
изображавшей действительность в исключительно узком или извращенном ею разрезе,
была безусловно реакционной: широкий читатель мало читал поэтов «чистого
искусства», разночинская же критика обрушивала на них груду насмешек,
язвительно высмеивая узость их тематики и самодовлеющую реакционную
эстетичность их приемов. Из сферы этой лирической плеяды продолжала впрочем
выделяться деятельность Фета и Тютчева, рисовавших интимные, уединенные стороны
человеческого сознания. Противостоя господствующей традиции социально-политической
поэзии, эти лирики оказались могущественные влияние на лирику русских
символистов. 
18.
ЛЕВ ТОЛСТОЙ. — Особыми путями идет в эту пору Лев Толстой. Рассуждая формально,
мы могли бы найти в его творчестве немало частных сходств и с либерально-дворянской
литературой и с революционно-народнической беллетристикой. С первыми Толстого
сближает то преимущественное внимание к судьбам помещичьего класса, под знаком которого
стояли все произведения первого периода его творчества. С революционными народниками
Толстого сближает то отрицание капитализма, которое у него, так же как и у них,
связано с утопической идеализацией общины, «мира». Но эти аналогии не способны
охарактеризовать все своеобразие литературного пути Толстого, глубоко отличного
от путей Тургенева и Гл. Успенского и неизмеримо более сложного, чем они.
Творчество Льва Толстого берет начало в дворянской усадьбе, и то, что Белинский
называл применительно к Пушкину «пафосом помещичьего принципа», со всей силой
звучит и в его ранней трилогии (1852—1856), и в «Утре помещика» (1856), и в
«Войне и мире» (1868), и в «Анне Карениной» (1873—1875). Однако в помещичьем
самосознании Толстого уже с 50-х гг. существовала трещина. В отличие от
Тургенева напр. Толстой уже в «Детстве, отрочестве и юности» сомневался в
правомерности существующего порядка вещей. Отсюда у него в трилогии жалость к
сыну бедного разночинца Илиньке Граппу, над которым издевались его герои.
Отсюда в повести «Люцерн» резкий протест рассказчика против светской
«холодности», «счастливых богачей», наблюдавших «из своих высоких блестящих
палат» бедного швейцарского певца и не подавших ему ни гроша («вы холодны,
жестоки и бесчестны… вы украли у него наслаждение, которое он вам
доставил…»). Отсюда у него и критика устами Оленина светских гостиных,
«женщин с припомаженными волосами и неестественно шевелящимися губками»
(«Казаки»). Чем шире развертывается политическая борьба 60-х гг., тем
судорожнее ищет Толстой для себя социальной опоры. Эти поиски бесплодны — с
величайшим художественным талантом Толстой показывает лживость всех тех
выходов, которым так охотно пользовалось дворянство. В военной карьере он видит
простое участие в бойне ни в чем не повинных людей («Набег», «Севастопольские
рассказы», «Война и мир»), в усадебном хозяйствовании и заботах о мужиках он
констатирует бесплодный филантропический самообман (герои «Утра помещика»,
Нехлюдов, выслушав «все просьбы и жалобы» своих крестьян, недаром испытывает
«какое-то смешанное чувство усталости, стыда, бессилия и раскаяния»). Критика дворянского
класса, его хозяйства, его культуры, его эстетики достигает своей наивысшей
силы в романе «Воскресение»; одновременно с нею растет и интерес к мужику
(Платон Каратаев в «Войне и мире», Фоканыч в «Анне Карениной», своим призывом
«жить по правде «по божью» вызывающий в помещике Левине «подымающиеся
рыдания»). Ни Тургенев, ни Гончаров, ни Григорович, ни тем более Пушкин и
Гоголь никогда не стояли перед таким трагическим сознанием противоположности
дворянской и народной «правды», перед которой стоял в конце 70-х гг. Лев
Толстой: это привело его к глубочайшему творческому перелому («Исповедь»).
Толстой отказывается от дворянского искусства, в духе которого он писал ранее,
призывая к созданию нового искусства, основанного на «чувстве братства» и
«любви к ближним». Если раньше Толстой писал неторопливые эпические полотна,
широкие «хроники», близкие всей традиции дворянской литературы с множеством
героев, взятых из самых различных слоев дворянства, с любовной экспозицией
светского круга, с чрезвычайно углубленным психологическим анализом,
составившим новую веху в развитии русского реализма («Война и мир», «Анна
Каренина»), то теперь излюбленным жанром становятся народная новелла или
народная драма, с характерно упрощенной и сжатой сюжетной структурой, с изобилующим
народными оборотами языком, с неизменно морально-дидактическим содержанием
(новеллы «Свечка», «Кавказский пленник», драмы «Власть тьмы», «Коготок увяз,
всей птичке пропасть» и др.). Наряду с ними Толстой культивирует и любимейший
из своих старых жанров, посвященный исканиям интеллигента-дворянина, уходящего
от своего класса («Отец Сергий», «Воскресение»). Общественно-политическое
значение Толстого огромно. В «Хаджи-Мурате», «Крейцеровой сонате», «После
бала», «Живом трупе» он с исключительной художественной силой разоблачил
завоевательную политику царизма, ужас крепостного права, затхлость
господствовавшей в стране морали, лживость буржуазно-дворянской культуры.
«Толстой, — писал Ленин, — сумел с замечательной силой передать настроения
широких масс, угнетенных современным порядком, обрисовать их положение, вызвать
их стихийное чувство протеста и негодования». В статьях Ленина о Толстом дан
непревзойденный по силе анализ его творчества, отразившего «наболевшую
ненависть, созревшее стремление к лучшему, желание избавиться от прошлого и
незрелость мечтательности, политической невоспитанности, революционной
мягкотелости» (т. XII, стр. 384). Воздействие стиля Толстого на Р. л.
колоссально и коснулось писателей самых различных направлений. Толстовцы
«Посредника» (Горбунов-Посадов) и писатели из народа (напр. Семенов), Чехов и
Горький, Лесков и Бунин, Вересаев и Пантелеймон Романов, Шолохов и Фадеев,
несмотря на глубокое различие своих политических взглядов, многому научились у
Л. Толстого. Сила его литературного воздействия вышла далеко за пределы Р. л.,
и достаточно вспомнить одно только имя Ромена Роллана для того, чтобы понять,
чем обязана Толстому общественно-политическая мысль Запада и его художествентая
культура. 
					







Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://feb-web.ru