Читая роман А. Фадеева «Разгром», невольно
задумываешься, кто больше нужен России: думающий, образованный, много знающий и
понимающий человек или же беспрекословный исполнитель чужой воли.
Во все времена по-настоящему талантливым и умным людям
в нашей стране всеми силами преграждали дорогу. Создается впечатление, что
Россия намеренно хочет оставаться последней среди других стран. Сколько великих
ученых было подвергнуто жесточайшим репрессиям уже в советские годы, какой
величайший умственный потенциал был уничтожен в сталинских лагерях!
Безусловно, тоталитарному механизму нужны были
люди-винтики, не смеющие поднять головы. Но и в наши дни, когда, казалось бы,
Россия встала на путь демократизации, проблема интеллигенции, на мой взгляд,
осталась одной из наиболее острых. Желая разобраться в ней, я перечитываю роман
Фадеева «Разгром», в котором автор на примере гимназиста Мечика, быть может сам
того не желая, затрагивает эту проблему и показывает весь трагизм ситуации,
пытаясь высмеять сословие «чистеньких».
Павел Мечик, едва оперившийся юнец, устремился к
романтике революционной борьбы. Он и подумать не мог, что революция — это
желание кучки авантюристов сыграть на людских страданиях или (как это было в
случае с персонажем романа) на наивном детском романтизме. Мечик весьма смутно
представлял, что его ожидает, но в каждой его «жилке играла шумная кровь,
хотелось борьбы и движения». Он видел себя своим в стане людей «в одежде из
порохового дыма и героических подвигов». Павел мечтал о том, что попадет в
братство сильных и справедливых, но все его розовые мечты разбились о суровую
действительность и рассыпались осколками прежней городской жизни по бескрайней
тайге.
Его знакомство с партизанской жизнью началось с
неудачи — его избили, не разобравшись, будущие «собратья». И началась полоса
разочарований в жизни восторженного юноши… «Окружающие люди нисколько не
походили на созданных его пылким воображением. Эти были грязнее, вшивей, жестче
и непосредственней <…> Они издевались над Ме-чиком по всякому поводу —
над его городским пиджаком, над правильной речью, над тем, что он не умеет
чистить винтовку, даже над тем, что он съедает меньше фунта хлеба за обедом». И
это происходило не от того, что он ел меньше и не умел обращаться с оружием —
будь он им ровней, они бы его всему обучили и смирились с этими незначительными
недостатками. Но Мечик — иной, и нет ему прощения. Вина его велика: он
образован, умеет говорить и думать лучше многих. А как известно, люди не терпят
превосходства над собой…
					







И Мечику «стало жаль хорошего, наивного, но искреннего
чувства, с которым он шел в отряд». Втоптан в грязь портрет нежной девушки в кудряшках,
и растоптаны его мечты. «Мечик лежал как пришибленный, не находя слов от стыда
и обиды». А после он разорвал этот портрет. И это был уже иной, повзрослевший
Мечик, суровее и жестче прежнего.
В отряде Левинсона Павла невзлюбили все, начиная со
спасшего его Морозки. «Морозка не любил чистеньких людей. В его жизненной
практике это были непостоянные, никчемные люди, которым нельзя верить». В этой
оценке я вижу отношение самой революции к интеллигентам и с горечью наблюдаю,
как, несмотря на все попытки Мечика слиться с революционной борьбой, он
оставался чужаком. Его отгоняли все, словно подсознательно боясь, что этот
мальчик поймет страшную правду о революции и откроет глаза другим.
А что же Левинсон? Этот тонкий психолог, пронизывающий
своим взглядом каждого насквозь, дает Мечику дряхлую кобылу Зючиху, один взгляд
на которую заставил Павла забыть свою удачу в стрельбе и «вызванные ею
мальчишески-гордые надежды». «Он чувствовал себя так, словно эту обидную кобылу
с разляпанными копытами дали ему нарочно, чтобы унизить с самого начала». Его
самолюбие было жестоко уязвлено. Но ведь Левинсон прекрасно понимал, насколько
важно видеть себя лихим всадником на вороном быстром коне этому юному
романтику! Идя в отряд, он был готов к свершению подвига, жизнь свою хотел
отдать за правое дело! А Левинсон, который так ловко повлиял на шахтера
Морозку, начинает воспитывать в чистом от всего дурного мальчике будущего
предателя. И самое ужасное, на мой взгляд, то, что коммунист Левинсон делает
это сознательно: он просто-напросто не заинтересован в Мечике. Мечик решает не
ухаживать за больной и старой Зючи-хой. Прав ли он? Наверное, нет. Но как же не
принять во внимание оскорбленное самолюбие?
А между тем вокруг юноши возникает пустота. «Из всего
взвода только два человека были ему более или менее близки — Пика и Чиж. Но
сошелся он с ними не потому, что они удовлетворяли его, а потому, что больше ни
с кем не сумел сойтись». Не сумел? Нет, это они не захотели, сильные и
мужественные, которые жили, действовали совсем рядом. А собственно, кем они
были для него? Совершенно чужие люди, презиравшие Павла и насмехающиеся над
ним. Так как же можно было требовать от человека жертвовать своей жизнью ради
них?
Мечик, желая использовать еще одну возможность
поправить свои дела в отряде, пытается объяснить все Левинсону: «Ведь я ни с
кем, ни с кем здесь не могу сойтись <.. .> хотя я был в боях вместе со
всеми и был тяжело ранен — вы это знаете… Я знаю, что, если бы я был сильнее,
меня бы все слушались, меня бы боялись, потому что каждый здесь только с этим и
считается… Мне даже кажется иногда, что, если бы они завтра попали к Колчаку,
они так же служили бы Колчаку и так же жестоко расправлялись бы со всеми, а я
не могу, а я не могу этого делать!» Вот так, не совсем связно, порой по-ребячьи,
открывает Мечик Левинсону свою душу. А тот, как и все прочие, не желает его
понять, не замечает сути сказанного, цепляется за последнюю фразу и начинает
бросать «привычные слова». И ведь он чувствует, что нужно говорить о чем-то
другом, но не желает тратить силы на никчемного человека. А после разговора
Ле-винсон «думал о том, как Мечик слаб, ленив, безволен и как же на самом деле
безрадостно, что в стране плодятся еще такие люди — никчемные и нищие». И об
этом думает человек, в руках которого — судьба отряда. Да и только ли отряда?!
Перелистываю роман и вижу, как методично и
целенаправленно взращивались в Мечике черты предателя. И я думаю: а попади на
его место Морозка — смог бы он противиться инстинкту самосохранения? Ведь
главная причина, по которой Морозка совершил подвиг, — это его любовь и
привязанность к бойцам отряда. «Он так ярко чувствовал их в себе, этих
уставших, ничего не подозревающих, доверившихся ему людей…»
Морозка погибает, и его смерть прекрасна: это подвиг
во имя святого братства, во имя товарищества. И Левинсон, и Бакланов, и Дубов —
все они воспитали из не привыкшего мыслить шахтера настоящего героя.
А Мечик? Бросив отряд, скрывшись от врага, он не мог
найти себе места. Громко стонал, схватившись за голову. Да, он жалел себя, а не
погибших людей — ведь они были для него пустым местом. Да, он страдает, но в то
же время и рад предоставившейся ему свободе — ведь пребывание в отряде было для
него каторгой. И я думаю, что командир отряда Левинсон, а по его примеру и
прочие бойцы отряда, исковеркали, сломали только что начавшуюся жизнь Мечика.
Из восторженного юного горожанина они выковали Иуду…
Презрение к «чистеньким» как лишним, слабым, ненужным
и никчемным — как это характерно для отношения к интеллигенции в России! Иудами
становились единицы, а непонятными и одинокими себя ощущали тысячи и тысячи, и
в этом я вижу одну из причин российского несчастья.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.litra.ru