План:

Введение
Глава 1
Социально-экономический и политический строй кыргызов и их отношения с
соседними народами Центральной Азии в XVIII веке
1.1 Политическая
обстановка в Центральной Азии в начале XVIII века
1.2 Совместная борьба
центральноазиатских народов против экспансии Джунгарского ханства
Глава 2 Взаимоотношения кыргызов
с соседними народами в Центральной Азии в XVIII- первой половине XIX века
					







2.1 Кыргызско-казахские
отношения
2.2 Кыргызско-узбекские
отношения и начало завоевательных походов Кокандского ханства в
Кыргызстан
Глава 3 Экономические и
культурные связи кыргызов с народами Центральной Азии XVIII- первой половине XIX вв
3.1 Торгово-экономические
связи кыргызского народа с народами Центральной Азии XVIII- первой половине XIX вв.
3.2 Культурные связи
кыргызов с другими народами Центральной Азии
Заключение
Список используемой
литературы



ВВЕДЕНИЕ

Центральная Азия является стратегически важным
регионом в Азии, поэтому не случаен пристальный интерес со стороны мировых
держав как к современному положению дел так и к истории данного края. Усиление
стратегического соперничества в Центральной Азии рождают новые противоречия, но
уже не на идеологической, а геополитической и геоэкономической основах.
Среди мировых держав, оказывающих существенное
воздействие на формирование геополитической ситуации в Центральной Азии особо
выделяется Российская Федерация. 
Центральную Азию и Российскую Федерацию связывают не
только исторические, культурные и экономические связи, но и имеет место
геополитические факторы, которые не могут игнорироваться Россией, особенно в
последнее время. Крах коммунизма и последующая дезинтеграция СССР привели к
существенному ослаблению общей мощи России, её позиций в мире, сокращению зоны
её активности, военно-политического влияния и, таким образом, к потере Россией
статуса сверхдержавы. Поэтому для России стратегически важно укрепление своих
позиций в Центральной Азии, где её влияние пока ещё достаточно сильно. 
Естественно, в зависимости от того какие силы будут
иметь сильные позиции в ЦА, так или иначе будут зависеть дальнейшие события в
этом взрывоопасном регионе. Именно поэтому это тема сейчас становится
популярной в научных кругах как России так и Центральной Азии. 
О месте Центральной Азии во внешней политике России
говорится и пишется очень много. Особенно большое внимание этой теме уделяется
почти в каждом выпуске журнала Центральная Азия и Кавказ, которая издается в
Швеции. Примечательна статья В. Никонова, российского эксперта, где подробно
описывается политика России в Кыргызстане. Здесь данная тема рассматривается не
только с политической и экономической стороны, имеет место и
культурно-цивилизационный аспект, учитывается демографический фактор. 
В свете вышесказанного, представляет большой научный и
политический интерес исследование развития исторических процессов в Центральной
Азии в общем, так и в частности взаимоотношений народов населяющих данный
регион: кыргызов, казахов, узбеков, таджиков, туркменов и других. 
В истории формирования и развития этих народов есть много
общего: они принадлежат этногенетической и этнолингвистической семье, к одной
конфессиональной (исламской) общине. На протяжении многих веков они жили в
непосредственном соприкосновении, а впоследствии и перемежаясь друг с другом. В
силу этого их взаимовлияние и взаимообогащение друг друга в хозяйственной и
социальной жизни, традициях и культуре, достигло значительной степени еще в XVIII-XIX вв. Свидетельством тесных взаимоотношений межу ними
является также их совместная борьба против нашествия иноземных захватчиков, в
частности: джунгар, цинских и других завоевателей. 
Систематизированную историю кыргызов с древнейших времен до
конца XIX века попытался изложить Н. А.
Аристов. Его объемистый труд, оставшийся неизданным, содержит интересные
комментарии и выводы по конкретным политическим событиям в регионе. Особую
значимость рукописи придают использованные автором предания кыргызов.
Вопросы военных и дипломатических отношений России со
странами Средней Азии затрагиваются в сочинениях В. В. Григорьева, Ф. Ф.
Мартенса, Н. И. Веселовского, А. Шепелева, М.А.Терентьева и др. Но в них на
фоне интересных сведений и исторических обобщений прослеживается, на наш
взгляд, авторская тенденциозность в отношении политики России в среднеазиатском
регионе. В частности, В. В. Григорьев расценивал внешнеполитические усилия
российского правительства как «безуспешные и малодостойные России». А Н. И.
Веселовский не придавал должного значения дипломатическим шагам среднеазиатских
послов в России, считая их предложения просто «пустой затеей».
Таков общий вклад представителей российского востоковедения в
целом, исторического кыргызоведения в частности, в изучение политической
истории Кыргызстана XVIII в. Однако
при всей важности введенных дореволюционными авторами в научный оборот
фактических материалов (правда, нередко и не бесспорных или даже ошибочных),
они вследствие классовой ориентации мировоззрения не могли в полной мере
раскрыть значение и мотивы взаимоотношений народов в рассматриваемый период. 
После Октябрьской революции 1917 года открылись новые
возможности разработки масштабных вопросов подлинной истории кыргызского и
других народов Центральной Азии. Написанный в 1927 г. академиком Н. Н. Бартольдом
очерк «Киргизы» явился результатом не только выполнения им специального задания
тогдашнего правительства республики, но и послужил в определенном отношении
программой для исследования истории Кыргызстана. Этот труд В. В. Бартольда и по
сей день не потерял своего научного значения. Однако вопросам
внешнеполитических отношений кыргызов XVIII в. в нем уделено довольно скромное место, причем допущен ряд неточностей,
имеются спорные выводы[1].
Позже некоторые аспекты взаимоотношений кыргызов с ойратами и
соседними народами в середине XVIII
в. освещались в работах Л. И. Думана, основанных преимущественно на китайских,
русских и арабоязычных источниках. Автор критически подошел к использованию
источников и в целом раскрыл политическую обстановку в Синьцзяне в конце 50-х —
начале 60-х годов XVIII века.
Особый интерес для изучения политической истории народов
Средней Азии XVI—XIX вв. представляют исследования известного востоковеда
П. П. Иванова, подготовленные на базе местных тюрко- и арабоязычных источников,
собранных автором устных преданий казахов и кыргызов.
Взаимоотношений кыргызов с Цинской империей и Кокандом
касался в своих публикациях известный археолог А. Н. Бернштам. Им впервые
обобщены сведения о кыргызах в китайских источниках XVIII в. Автор пришел к выводу, что «анализ китайских
текстов о киргизах XVIII в.
показывает значительную роль, которую они играли в событиях, развернувшихся в
то время на территории Синьцзяна.., заставлявших считаться с собой китайскую
империю». В комментариях к сведениям китайских авторов А. Н. Бернштаму все же
не удалось до конца оценить их критически. Так, по его мнению, стремление «к
союзу с Китаем» выражали как западные, так и восточные кыргызы. Правда,
высказывая сомнение в том, что цинское подданство было принято западными кыргызами,
он отмечал чисто формальный его характер.[2]
Значительный вклад в разработку политической истории
кыргызского народа, особенно времени вхождения Кыргызстана в состав России,
внес академик Б. Д. Джамгерчинов. Он касался отчасти также вопросов истории
кыргызов XVIII в., рассматривая зарождение
кыргызско-русских посольских связей. В основном на материалах устных преданий
автор освещал и кыргызско-казахские отношения конца XVIII в., справедливо заключая, что частые столкновения
между кыргызскими и казахскими феодалами «приводили к взаимному ослаблению» этих
соседних народов.[3]
Впервые сравнительный анализ сведений из китайских,
кокандских и русских источников по политической истории кыргызов проведен А. А.
Кондратьевым и В. А. Ромодиным. И тем не менее, надо заметить, что они все же
не добились ощутимых позитивных результатов, главным образом из-за
недостаточности критического подхода к источникам.
Весьма полезными для нашего исследования оказались труды
известного этнографа С. М. Абрамзона, в частности публикации, вводящие в
научный оборот собранные автором устные исторические предания кыргызов о
политических событиях XVII—XVIII вв.[4]
Вопросы истории кыргызов и их взаимоотношений с ойратами в XV — начале XVIII в. освещены в исследованиях К. И. Петрова, отдельные
события из истории енисейских и тянь-шаньских кыргызов конца XVII — начала XVIII в. — в работах А. Арзыматова, А. Абдыкалыкова и А. Ф.
Бурковского.[5]
Определенный вклад в воссоздание исторического прошлого
Кыргызстана вносят публикации В. М. Плоских. Некоторые аспекты темы нашли место
в исследованиях А. X. Хасанова и К.
У. Усенбаева. Отдельные вопросы взаимоотношений памирских киргизов с ойратами
отражены в работах Э. Д. Маанаева и А. Ш. Абышкаева.[6]
В публикациях М. Я. Сушанло, Н. Мадеюева и Г. П. Супруненко,
базирующихся на китайских источниках, рассматриваются проблемы антицинской
борьбы киргизов во второй половине XVIII —
начале XIX в.
Об активной роли кыргызов в международных отношениях
Центральной Азии XVII — первой
половины XIX в. говорится в исследованиях Б. П. Гуревича,
Ш. Б. Чимитдоржиева, В. С. Кузнецова. Определенную ясность в освещение
политической обстановки и тенденций международных отношений в Средней Азии, а
также торговых контактов кыргызов в XVIII в. вносят работы Н. Г. Аполловой, И. Я. Златкина Ю. А. Соколова, С. К.
Камалова, Б. В. Лунина, Б. С. Сулейменова, В. Я. Васина, А. X. Ходжаева, X. 3. Зияева и др. Некоторые вопросы проблемы рассматривались
также в кандидатских диссертациях М. Б. Джамгерчинова, А. М. Мокеева и М. С.
Иманалиева. 
Заслуживает внимания коллективный труд «Взаимосвязи
киргизского народа с народами России, средней Азии, Казахстана (конец XVIII-XIX вв.)» подготовленный ученными Д. Сапаралиев, А.
Джаманкараевым, А. Бедельбаевым и К. Усенбаевым.[7]
Освоенные новые источники легли в основу научных работ,
раскрывающих новые стороны экономических и политических связей. Среди них
ценными являются научные изыскания Д. Сапаралиева, С. Мадуанова, Б. Боотаевой и
др. [8]
Серьезным подспорьем в изучении темы явились статьи Ж.
Жакыпбекова, Ж. Жоробекова, З. Эралиева и др. опубликованные в сборнике
материалов научной конференции «Кыргызстан- наше Отечество: история
взаимосвязей и упрочения единства народов Кыргызстана в условиях становления
независимого государства». [9]
Заключая историографический обзор, следует отметить, что наши
предшественники рассматривали главным образом двухсторонние отношения
(кыргызско-ойратокие, кыргызско-китайские, кыргызско-казахские,
кыргызско-кокандские и кыргызско-русские) и лишь за редким исключением —
трехсторонние (например, участие кыргызов в антицинской борьбе народов
Восточного Туркестана). Было настоятельно необходимо комплексное исследование
взаимоотношений кыргызов с Россией и соседними народами на широком фоне
политической истории Средней и Центральной Азии, во всей их взаимосвязи и
взаимообусловленности.
Цель работы изучить взаимоотношения кыргызов с соседними
народами Центральной Азии. Создать цельную картину политических, экономических,
культурных связей кыргызов с казахами, узбеками и другими народами Центральной
Азии.
Для решения этой цели поставлены следующие задачи:
—          
Осветить
социально-экономическое и политическое положение кыргызов и соседних народов в
рассматриваемый период; 
—          
Показать
совместную освободительную борьбу кыргызов и других народов Центральной Азии в XVIII веке против иноземных завоевателей;
—          
Рассмотреть
взаимоотношения кыргызов с казахами и узбеками в рассматриваемый период;
—          
Проследить
развитие хозяйственных и культурных связей между кыргызами Центральноазиатского
региона в XVIII- первой половине XIX века.
Методологической основой для написания работы послужил
теоретические принципы историзма и объективности научного исследования. 
Магистерская диссертация состоит из введения, трех глав,
заключения и списка используемой литературы. 



Глава
1 Социально-экономический и политический строй кыргызов и их отношения с
соседними народами Центральной Азии в XVIII веке

1.1 Политическая обстановка в Центральной Азии в начале XVIII
веке
В
XVIII в. Центральная Азия, издавна населенная предками их современных
народов—узбеков, казахов, кыргызов, туркмен, таджиков, каракалпаков, как и в
предыдущие столетия, была ареной больших и сложных событий, когда в условиях
феодальной раздробленности и междоусобиц продолжалась их длительная и трудная
борьба за независимость и самостоятельность против захватнических устремлений
правителей более сильных соседних государств и наряду с этим шло развитие
процесса все более тесного сближения с Россией.
Народы
Центральной Азии в XVIII в. находились на разных ступенях общественного
развития, но господствующими были патриархально-феодальные отношения. На
современной территории Центральной Азии существовало тогда несколько отдельных
самостоятельных и полусамостоятельных владений, чья экономическая основа
характеризовалась ростом крупного землевладения и сосредоточением большого
количества скота у феодальной знати. В этой обстановке продолжались
междоусобные войны отдельных племенных объединений, вызванные сепаратистскими
устремлениями возглавлявших их феодалов, упорно противившихся усилению
централизованной власти хаков. Определенную роль в создании и сохранении такого
неустойчивого положения в регионе играли не прекращавшиеся завоевательные
походы Джунгаркого ханства и агрессивные устремления Цинской империи по
отношению к Средней Азии. Все это обусловливало кризисный ход событий в Центральной
Азии, тормозившая развитие их хозяйственной и культурной жизни. Заметно
ослабевали экономические связи между оседло-земледельческими и кочевыми
скотоводческими районами и хозяйствами, что также отрицательно сказывалось на
развитии производительных сил края. Положение народных масс постоянно
ухудшалось. Межфеодальная борьба, разорительные последствия частых междоусобиц
тяжким бременем ложились на плечи простых тружеников, осложняли нормальную
жизнь общества и способствовали агрессивным действиям более сильных соседних
иноземных государств[10]. По словам академика В.
В. Бартольда, ХVIII.век «был
критическим для всего мира мусульманства»[11], включая, территорию Центральной
Азии.
Здесь
уместно напомнить о давних торгово-обменных и культурных связях Центральной
Азии и России. Сначала эти связи носили спорадический, более или менее
случайный характер, но с течением времени расширялись, хотя долго еще не
приобретали устойчивого и систематического характера. И было естественным, что
уже Петр I, стремившийся дать толчок развитию отечественной промышленности и
торговли, являвшихся одним из главных рычагов экономической мощи страны, ясно
сознавал, что Россия может извлечь большие выгоды благодаря своему
географическому положению между Западной Европой и Азией потому обращал свое
внимание в сторону Средней Азии…
Первые
попытки утвердить влияние России в Центральноазиатском регионе оказались
безустанными, свидетельством чего явились неудавшиеся экспедиции И. Д.
Бухгольца. в 1714—1716 гг. и А. Бековича-Черкасского рв 1716—1717 гг. И тем не
менее правительство России все большее значение придавало Центральной Азии в
системе своей внешней политики на Востоке.
Судя
по высказываниям Петра — 1, Россия рассматривала казахские степи в качестве обширного
торгово-экономического моста, могущего соединить Русское государство со Средней
Азией и другими восточными государствами. И хотя данное направление по сути
дела было продолжением и развитием политики, наметившейся еще со времен Ивана III и Ивана Грозного, все более четко
оно стало прослеживаться с конца XVIII в. по мере роста в недрах разлагавшегося
феодально-крепостнического строя России, элементов капитализма, что
стимулировало расширение внутренних и внешних рынков, обеспечение источников
сырья, путей для удобного транзита.[12]
Освещение
дальнейшего развития событий в этом направлении требует хотя бы краткого
экскурса в историю Центральной Азии на протяжении всего XVIII в.
Политическая
обстановка в Казахстане в начале XVIII в. была чрезвычайно сложной. Казахи были
разделены на три жуза (Старший, Средний и Младший), где господствовали
родоплеменные принципы объединения. Точное время и процесс образования этих
трех жузов остаются пока мало изученными. Судя по всему, они сложились еще до
XVI в. Само существование жузов отражает сложность процесса образования
казахской народности на базе кочевого и полукочевого скотоводства с оседлым
земледелием.[13]
Между жузами не было
политического и экономического единства, имела место междоусобная борьба за
власть, за пастбища и скот, которая ослабляла их и делала время от времени
доступной добычей для агрессивных соседних держав. В этих условиях все же шел
процесс постепенного включения племен и родов Семиречья в единое Казахское
ханство, которое уже с начала XVI в. охватывало почти все этнические группы,
составлявшие казахскую народность и почти всю территорию, на которой они
расселялись.[14] Тем не менее и к XVIII
в. прочного единства внутри ханства достигнуто не было. Владетелями казахов
являлись ханы Тауке (умер в 1715 г.), Каип (убит в 1718 г.), Абулхаир (убит в
1748г.), Абулмамбет, Аблай и др. Власть их, ввиду отсутствия единой экономической
базы, была номинальной. В начале XVIII в. внешнеполитическое положение казахов
характеризовалось тем, что они со всех сторон подвергались набегам волжских,
калмыков, башкир, отрядов хивинских и кокандских феодалов и, наконец,
джунгарских войск. Особенно тяжелыми были захватнические походы джунгарских
феодалов. Однако с начала XVI в. успешную борьбу против джунгарских кочевий
казахи вели в союзе с кыргызскими племенами. Тем не менее из-за все большего
углубления политической раздробленности в Казахстане и все большего возрастания
натиска джунгарских феодалов казахи в начале XVIII в. стали откочевывать в трех
направлениях: Младший жуз—к западу—в Хиву и к северу—в долины Яика и Эмбы;
Средний — в центральные области Средней Азии — к Самарканду и Бухаре, а часть
казахов Старшего жуза временно попала в зависимость от Джунгарии).[15]
В
этих тяжелых условиях в истории казахов произошел ряд исключительно важных
событий: в 30-х годах XVIII в. было положено начало добровольному присоединению
Казахстана к России, в основе которого лежали как экономические
причины—расширение и упрочение хозяйственных связей казахов с Россией, так и
политические мотивы — усиление натиска на казахов со стороны Джунгарского
ханства. В 1731 г. к России присоединились казахи Младшего жуза, а большая
часть Среднего жуза приняла присягу на верность России в 1731 и 1740 гг.
После подписания указа 10 июня
1734 г. о принятии в российское подданство казахов Старшего жуза должно было
последовать принятие присяги его старшинами. Но создавшаяся внутри жуза
обстановка, а также его отдаленность от России, не прекращавшееся наступление
джунгар и т. п. не позволили закрепить этот исторически обусловленный акт
присоединения Казахстана к России, и процесс этот затянулся до середины XIX в.
Что
касается Средней Азии, то в начале XVIII в. здесь формально существовало два
государственных образования—Бухарское и Хивинское. Но вследствие слабой
централизации их стали отпадать такие обширные территории, как Фергана,
Ташкент, Ходжент, Ура-Тюбе, Самарканд и другие, которые становились во многом
самостоятельными владениями. Так, реальная власть бухарского хана фактически
ограничивалась едва ли не пределами одной столицы с прилегающей к ней округой,
да и то контролировалась аталыком, назначавшимся из среды узбекских феодалов и
выполнявшим функции главного ханского сановника. Обособление некоторых
феодальных владений, естественно, порождало междоусобную борьбу за власть и
беспрепятственную эксплуатацию наиболее широкого круга подданных. 
Стремясь
к усилению централизованной власти, узбекские ханы обращались за помощью к
соседним государствам, в том числе и к правительству России, с тем, чтобы
укрепить свои позиции в борьбе против сепаратистских настроений феодалов.[16]
Нестабильностью
политического положения Средней Азии воспользовался Надир-шах, который,
завладев властью в Сефевидском Иране и учитывая, что Бухарское и Хивинское
владения были ослаблены предшествующими событиями и междоусобной борьбой, подверг
узбекские ханства жестокому разгрому в 1740 г.
После
прихода к власти представителей местной феодальной знати из племени мангитов и
обретения при них независимости в Бухарском ханстве со второй половины XVIII в.
наблюдалась относительная стабильность экономической и политической жизни.
В
ходе непрестанной борьбы феодальных групп за верховную власть Ташкент и его
округ в известной мере оказались в стороне от этой борьбы или, во всяком
случае, не находились в центре событий. Благодаря этому к началу XVIII в.
произошло обособление города Ташкента, который под властью местных ходжей
превратился фактически в самостоятельное владение с близлежащими оседлыми
районами.[17] Уже в 1709 г. ходжи
владели реальной властью в Ташкенте. В своих внутренних делах и во внешних
сношениях они не зависели от ханов, формально правивших городом в силу той
восточной традиции, что правитель должен происходить лишь из рода Чингисхана. В
первой половине XVIII в. ханский престол в Ташкенте занимали выходцы из
казахских степей, например, Джулбарс (убитый в 1740 г.). Достижению Ферганы,
чем добился укрепления Кокандского владения. Теперь, однако, он от совместных
действий с кыргызами перешел к политике постепенного, расширения своей
территории за счет захвата кыргызских земель, что неизбежно вело к обострению
отношений кокандского правителя с кыргызскими феодалами. Как можно
предполагать, захватнические устремления кокандских владетелей в сторону южно
кыргызских земель были связаны с ослаблением здесь кыргызов, отошедших на
северо-восток для борьбы против джунгарских феодалов. После Ирдана-бия на
кокандский престол взошел один из его родственников—Нарбута-бий правивший до
конца XVIII в. Власть его ограничивалась преимущественно центральной частью
Ферганской долины. На северо-востоке долины до Алая и Кашгарии включительно
главную роль играли кыргызы, занимавшие северные и южные склоны Тянь-Шаня.
После смерти Нарбута-бия престол занял его сын Алимбек, первый кокандский правитель,
принявший титул хана, в связи с чем и Кокандское владение стало именоваться
ханством. С завершением консолидации земель Кокандского ханства, укрепившийся
Алим-хан участил завоевательные походы на соседние территории.
Все
это время к Ташкенту были устремлены захватнические вожделения феодалов
Ферганской долины, в которой шел процесс усиления Кокандского ханства.
Наступило длительное время кокандо-ташкентских войн, в ходе которых Ташкент
успешно отражал натиск враждебных ему войск из Ферганы. Однако, предпринятый
Юнус-ходжой крупный поход на Коканд оказался неудачным, а вслед за ним, через
год, не стало и самого энергичного и предприимчивого правителя Ташкента. После
этого (когда преемником Юнус-ходжи стал его сын Султан-ходжа) владетель Коканда
Алим-хан усилил натиск на Ташкент и к исходу первого десятилетия XIX в. Ташкент
вошел в состав владений Кокандского ханства, будучи завоеван Омар-ханом (братом
Алим-хана)[18]
В
этой непростой обстановке шло дальнейшее консолидация кыргызского народа. В
начале XVIII в. ареол распространения кочевок кыргызов, по данным источников,
простирался с севера на юг от Балхаша — Таласа до Гиндикуша — Яркенда и с
запада на восток от Бухары — Ташкента до Тибета. Основным районом
сосредоточения кыргызскокого населения оставался Тянь-Шань (территория
современной Кыргызской Республики). Общую численность кыргызов точно определить
сложно. В источниках имеются отрывочные данные, по которым можно предположить,
что в XVIII в. их насчитывалось приблизительно 350—450 тыс. человек.
Общественно-политический
строй кыргызов исследуемого периода мало изучен. В 1734 г. губернатор Сибири И.
И. Кириллов в проекте «Об удержании в русском подданстве кыргыз и способах
управления ими» сообщал о «малой провинции кыргызов», находящейся в соседстве с
Бадахшаном и имеющей «собственного хана». Эти сведения, однако, отражали лишь
внешнюю сторону жизни кыргызского кочевого общества, вернее выражали признание
соседними народами некоего самостоятельного государственного образования у
кыргызов. На самом же деле кыргызское общество в XVIII в. еще не достигло
прочного политического единства.
Консолидировавшись
к началу XVI в. в феодальную народность, кыргызы еще долго сохраняли феодальную
по содержанию и родоплеменную по форме социальную структуру. Восточные
источники зафиксировали у них наличие родоплеменных объединений саяк,
сарыбагыш, кытай, кушчу, саруу, монолдор, ават, мундуз, басыз, черик, кыпчак,
адыгене, найман и др. Каждое племя состояло из родов во главе с биями, власть
которых была наследственной. Один из них считался главным бием. Мелкие
подразделения родов возглавлялись старшинами (агалыкчи). Однако кыргызские
родоплеменные объединения в корне отличались от первобытнообщинных. Правители
отдельных племен, будучи крупными феодалами, принимали под свою власть целые
группы людей из других родов и племен. Общины являлись не родственными, а территориальными
союзами, носившими уже вполне выраженный характер классовых отношений. Каждое
такое родоплеменное объединение кыргызов представляло собой самостоятельную
административно-политическую единицу, имевшую свою мету для скота (тамгу) и
общий боевой клич (ураан). Она формально и фактически была как бы
«самостоятельно существующим государственным организмом, напоминающим в
некотором отношении карликовое греческое государство— полис». С учетом
специфических особенностей кочевого общества родоплеменные объединения
кыргызов, по заключению Б. П. Гуревича, «по существу уже представляли собой
одну из форм государственной власти»[19], т. е. раннефеодального
кочевого государства, процесс формирования которого не был завершен .
Китайский
источник «Цинь дин хуанъюй Си-юй туч-жи» («Высочайше утвержденное
географическое описание Западного края», 1782 г., гл. 45, л. 1а) сообщает: «Все
эти вожди (тоу) независимы друг от друга. Ежегодно они выбирают одного главу
(чжан), который занимается общим управлением и которому все подчинено. Тот
вождь (тоу), который стал чжаном, называется Ма-мук-кули (Ма-му-гу-ху-ли). Он
только временно во главе племени (бу)» . А. Н. Бернштам, анализируя эти
сведения, верно заметил, что Мамук-кули не титул, а имя человека Мамуткулу, и
считал его «выборным кыргызским ханом» в середине XVIII в. В действительности
же лицо, стоявшее в это время во главе кыргызов — их выборный правитель, не
носило титула «хан». И. Андреев писал, что у кыргызов в конце XVIII в.
«никакого хана и султана не находится, а имеют одного князя или бия Атекая,
который во всей орде в почтении…». Кыргызский «владелец», избранный главой
союза племен, не носил титул хана, вероятно, из-за того, что не все кыргызы
признавали его власть. Немаловажную роль играло, видимо, и то, что по
существовавшей в среднеазиатских владениях традиции быть избранным и носить
титул «хан» имел право только выходец из рода Чингисхана.
Надо
сказать, что выборный верховный правитель кыргызов, не располагавших
значительной и постоянной военной силой (кроме личной дружины «кырк джигит»—
буквально «сорок молодцев»), фактически не имел реальной власти над главными
биями племен. Поэтому он довольствовался формальным признанием его роли как
верховного правителя кыргызов, не имеющего права вмешиваться во внутреннюю
жизнь племен, родов и их подразделений. Таким образом, при внешней видимости
некоего централизованного управления страна в описываемое время фактически была
политически раздробленной. Причем в родоплеменных группах господствовали наряду
с феодальными и патриархальные отношения, которые «тормозили общественное
развитие, препятствовали государственному объединению кыргызов»[20].
Из-за раздробленности и политической неустойчивости Кыргызстан часто становился
объектом захватнических нападений более сильных соседних государств.
Из-за
феодальной раздробленности кыргызских племен общая политическая обстановка в
Кыргызстане в начале XVIII в. была весьма сложной. Она усугублялась также
столкновениями экономических и политических интересов крупных соседних
государств — Джунгарского ханства ойрат-монголов (калмаков) и маньчжуроки-тайской
империи Цин. Экспансионистская политика цинского Китая на северо-западных
границах вела к столкновению его не только с Джунгарией, но и с Россией. Тем
самым Цины косвенно способствовали активизации завоевательных походов
джунгарских феодалов на запад — в сторону Средней Азии, в частности в
Кыргызстан.
Государственное
объединение ойратов занимало первоначально Западную Монголию. В XV в. под
властью известного правителя ойратов Эсен-тайши находилась вся Монголия. Тогда
их войска эпизодически вторгались на Тянь-Шань, доходя до Сырдарьи. После
временного упадка в XVI в. государственное объединение ойратов снова
возродилось в XVII в. как Джунгарское ханство. Калмакское государство XVIII в.
находилось на границах развитых оседло-земледельческих оазисов Азии. Заинтересованные
в экономическом обеспечении своего кочевого скотоводческого хозяйства
продукцией этих районов, а также в эксплуатации чужих народов и захвате их
природных богатств феодалы Джунгарии проводили активную внешнюю политику на
своих рубежах, которая носила агрессивный характер на юго-западном направлении.
Пришедший
к власти новый хан Цеван Рабтан предпринимал энергичные меры по укреплению
своего государства. Осенью 1702 г., как известно, он в принудительном порядке с
помощью войска в 2,5 тысячи (по некоторым данным — 2 тысяч) переселил
подвластные ему улусы енисейских кыргызов из-под Красноярска в глубь Джунгарии.
По пути, как сообщают архивные документы, «будучи в Иртышских вершинах напали
на них казачьи орды люди…, и многих кыргызских людей побили до смерти, а жен
и детей у многих побрали в полон».[21] Не говорит ли это
обстоятельство о достаточной прочности позиций здесь казахских феодалов?
Надо
заметить, что переселение племен, ранее подвластных ойратам, или из вновь
завоеванных ими земель в пределы Джунгарского ханства рассматривалось Цеван
Рабтаном, с одной стороны, как средство усиления государства, а с другой
стороны — укрепления позиций ойратов на захваченных территориях путем
«разреживания» однородного по своей национальной принадлежности местного
населения. С этой же целью в 1702 г. были удержаны перекочевавшие на зимовку к
реке Имель 15 тыс. кибиток (около 30 тыс. человек) волжских калмыков —
торгоутов, подвластных Санжипу — сыну Аюки-хана. Подобные акции наблюдались и в
последующее время. В частности, после нового завоевания ойратами в 1713—1716
гг. Восточного Туркестана несколько тысяч уйгуров было насильно переселено в
Джунгарию, где они занимались земледелием. Видимо, в это же время в пределы
Джунгарского государства были пригнаны и восточнотуркестанские кыргызы,
проживавшие в городе Ак-Суу, а позднее — и андижанские, которые «находились у
него птичьими охотниками». Интересные сведения о подобных перемещениях
населения в Джунгарском ханстве сообщают бежавшие в Россию в 1726 г. сыновья
волжского калмыка, бывшего в числе подданных Санжипа (в 1702 г.). Один из них
показывал, что «жил он Баусханан с братом своим по ту сторону контайши на
Нарыне реке, где перевел он контайша полоненников Аюки хана калмыков, и он
контайша тех калмыков отдал под ведение зятю своему Лозан Чирину». Брат этого
перебежчика, Хочики Дундук, дополнительно показывал: «…которые улусы ево
контайши владения были близ к Иртышу реке и те улусы перевел он, контайша, за
Илю реку далее… для того, что подошло под него контайшу китайское войско…».
Видимо, Цеван Рабтан, опасаясь наступления цинских войск, рассматривал
побережья рек Или и Нарын (часть кочевьев тянь-шаньских кыргызов) как место
возможного нового переселения своих подданных или пленных с верховьев р. Иртыш,
каковыми были торгоуты, енисейские кыргызы и другие мелкие народности Южной
Сибири. Здесь, во-первых, исключалась возможность бегства в родные кочевья,
во-вторых, они представляли как бы внешнюю пограничную линию расселения
основного населения Джунгарии. Сюда они и были переселены уже к 1726 г. Так как
в известных нам источниках нет точной даты захвата ойратами некоторых
кыргызских кочевьев на Тянь-Шане, то приведенные выше сведения названных
братьёв-торгоутов представляют особый интерес, поскольку позволяют хотя бы
приблизительно определить время событий.
Как
свидетельствуют источники, в первой четверти XVIII в. в верховья Иртыша цинские
войска, угрожая Джунгарии, подходили дважды. Первый раз в 1707 г., когда «с
китайского де царства ханов сын да Бошокту ханов сын, да Данжилай, да Танжин
Омбо со многими воинскими людьми в верх Иртышу реки у Емели реки у контайши
многих людей побили, кыргыз и телеут, которые взяты были к нему, контайше,
побиты». И действительно, архивные документы сообщают о военных столкновениях
Цеван Рабтана с тянь-шаньскими кыргызами (бурутами). Так, 27 августа 1707 г.
калмык Алагыз доносил воеводе г. Кузнецка:
«Которые
де были калмыки, кыргызы взяты в Ургу для осторожности от бурутов сем сот
человек. И те де калмыки и кыргызы побиты все без остатку, только де ис тех
людей прибежали к нему контайше князей; белой калмык Матай в тридцати
человеках… А они де князец Шал с товарищи посылают из своих белых калмыков в
перемену по месячно на причинные места от приходу бурутов по тристо человек и
живут велимо опасно»[22].
Следовательно,
в 1707 г. основные военные действия Цеван Рабтана были направлены против
тянь-шаньских кыргызов (бурутов) и не имели успеха. Ибо, как верно замечает М.
Б. Джамгерчинов, ойратам в это время от нападения «бурутов» приходилось
охранять не только ойрато-кыргызскую границу, но и саму Ургу, т. е. ставку хана
. Цеван Рабтан намеревался даже в случае неблагоприятного исхода войны с
тянь-шаньскими кыргызами перекочевать в междуречье Иртыша и Оби. Джунгарский
правитель использовал против цинского войска воинов из подвластных ему малых
сибирских народов: кыргызов (енисейских), телеутов и белых калмыков, что тяжело
отражалось на хозяйственной жизни последних», многие из них искали случая
перекочевать в пределы России и вновь принять российское подданство. Надо сказать,
что военные действия цинских войск в верховьях Иртыша в 1707 г. и кыргызов на
западе Джунгарии не имели между собой связи, основанной на договоре.
В
исторической литературе бытует мнение, что начало джунгаро-цинской войны
относится к 1715 г., но русские архивные данные указывают на 1712—1713 гг., что
вполне согласуется с историческими событиями того времени. Так, новое
столкновение Цеван Рабтана с Цинской империей происходит в связи с активными
действиями в 1713 г. ойратов в Восточном Туркестане. По сведениям А. Ходжаева,
с этого момента здесь вновь восстанавливается власть ойратов. Правителем
Яркенда был назначен один из сыновей Цеван Рабтана, который находился у власти
до 1720 г., когда джунгарский хан пошел на соглашение с восточнотуркестанскими
ходжами и на правах вассала передал им управление.
В
1713 г. Цеван Рабтан, направив свои войска во главе с Церен Дондуком в Хами и
Турфан, находившиеся в то время под контролем Цинской империи, овладел ими. Но
вскоре цинский император, снарядив армию в 100 тыс. человек, отбил эти города.
Цинские войска дошли до г. Чалыш на р. Карашар, угрожая Джунгарии нападением с
востока. В этих условиях, как видно из донесения цинскому двору китайского
посла Боочжу, бывшего 1714 г. у Цеван Рабтана, «весь Народ его перекочёвывает,
по большей части направляясь вниз по течению реки Или, намереваясь предпринять
движение к югу». Это был второй случай в течение первой четверти XVIII в.,
когда цинская армия, реально угрожая ой-ратам, подходила к восточным границам
Джунгарии. что и вызвало перемещение ее населения на юг и юго-запад. И вновь
источники сообщают о кыргызско-ойратских столкновениях. Так, упомянутый выше
Боочжу доносил, что караульные джунгар в разговорах между собой досадовали: «Мы
со всех сторон окружены неприятелями: с одной стороны — хасаки, с другой —
буруты, повсюду на караулы требуются большие отряды».
Цинский
император Сюань Е, стремясь получить поддержку извне в войне против ойратов, в
1715 г. обратился к кыргызским и казахским старшинам, не имевшим до этого
контактов с Цинами, с предложением «покарать» джунгарского хана. И, видимо,
восточнотуркестанские кыргызы и казахи, позиции которых здесь уже были
утрачены, откликнулись на него. Военные действия цинской армии против Цеван
Рабтана в районе Хами в 1716 г. были на руку кыргызам и казахам, пытавшимся
воспользоваться этим и восстановить свое прежнее положение в Восточном
Туркестане. Однако вскоре г.Хами вновь был занят джунгарами. Теперь Цеван
Рабтан стал активно стремиться к захвату кочевьев кыргызов на северных склонах
Тянь-Шаня и казахов в Средней Азии, и натиск его все возрастал. Наверное не
случайно уже весной 1716 г. казахский хан Каип в Тобольске через своих послов
искал поддержки у России против джунгар. А в 1717 г. 30-тысячное войско
казахов, во главе которого стояли Каип и Абулхаир, совершило поход на
Джунгарское ханство, но потерпело поражение у реки Аягуз. Йеревесу ойратов в
этом противоборстве с казахами наряду с другими причинами способствовала и
начавшаяся после смерти Тауке-хана в 1715 г. межфеодальная борьба в Казахстане
за ханский престол. Уже весной 1718 г. 2,5-тысячное джунгар-ское войско (теперь
уже на западе, вблизи г. Туркестан, на реках Бугунь, Чаянь и Арысь) нанесло
очередное поражение трем тысячам казахов. Видимо, этот поход джунгарских феодалов
затронул и кочевья кыргызов.
В
1718—1722 гг. некоторые районы Прииссыккулья (по рекам Чу и Талас) были
временно захвачены джунгарскими феодалами[23]. В донесении Петру I от
10 марта 1722 г. русский посол Флорио Беневини, находившийся в то время в
Бухаре, о политическом положении в Средней Азии сообщал, что «тамошние князья
между собой жестокою войне, а что ташкенцы и киргисы, каракалпаки и казахи и
тие никакое помешательство учинить не могут, а наипаче ныне: ибо черные калмыки
оных казахов в пень разорили и што наилутчий городок у них взяли и тут
засели…».
Военные
походы джунгар тяжело отразились на исторических судьбах кыргызов и казахов,
которые нередко совместно отражали натиск джунгарских завоевателей. Не случайно
в 1722 г. джунгарские зайсаны предостерегали русского посла И. Унковского,
находившегося вблизи Урги, чтобы он и его люди далеко от них не отлучались,
«чтоб полоненники Казачьей орды и бороты не ограбили». Хотя посол усматривал
здесь «лукавство» джунгар, но этот факт подтверждает, что действительно вблизи
джунгарской ставки находились, вероятно в начале 1722 г., плененные кыргызы и
казахи, одновременно испытавшие нашествие ойратов. Эти события отразились, на
наш взгляд, в известном кыргызском изречении: «Казак кайьщ, саап, кыргыз Ысар,
Кёлёпке кирди» («Казахи доили березу, а кыргызы вошли в Гиссар и Куляб»), а у
казахов остались в памяти как: «Актабан шубрунды, Алка-Кол сулама» («Времена
великого бедствия у Ала-Куля»)[24]. Поясняя давно минувшие
события, Ч. Ч. Валиханов писал: «Преследуемые повсюду свирепыми джунгарами
кыргызы, казахи подобно стадам испуганных сайгаков… бегут на юг, оставляя на
пути свое имущество, детей, стариков, домашний скарб, исхудалый скот, и
останавливаются: Средняя Орда — около Самарканда, Малая — в Хиве и Бухаре, а
буруты— в неприступных ущельях Болора и в паническом страхе достигают до
окрестностей Гиссара» .
Сведения
из кыргызских преданий подтверждаются и данными восточных источников, из
которых видно деятельное участие казахов с 1722 г. в межфеодальной борьбе за
престол в Бухарском ханстве. А значит, власть джунгарских феодалов над
кыргызами и казахами не была ни прочной, ни долговременной.
Завоевательные
походы ойратов на кыргызские кочевья продолжались и в последующем. Об этом
говорится в «скаске» кыргыза Немыка, бежавшего в Россию в 1741 г.: «Назад тому
лет с шестнадцать ходили владения Галдан Черина калмыки на бруцкие волости
войною и взят де он — Немыка с отцом ево и матерью ими калмыками в полон в
малых летах и жил де по нынешней год во владении Галдан Черина в Канской
волости у Елзана в холопстве…». Как видим, в результате наступления
джунгарских войск в первой четверти XVIII в. большинство кыргызов, не желая
покоряться чужеземцам, было вынуждено переселиться с севера на юг и на
юго-запад Кыргызстана: на Памиро-Алай и в Ферганскую долину. А небольшая часть
иссык-кульских кыргызов, а также кыргызского населения районов Восточного
Туркестана попала во временную зависимость от джунгар. Кроме того, на севере
Кыргызстана (Кетмень-Тюбе, Тогуз-Торо, Нарын, Талас и др.) закрепились
отдельные роды кыргызов, которые не прекращали борьбу против захватчиков.
Следовательно, как утверждает М. Б. Джамгерчинов, «основные территории
Кыргызстана не были захвачены джунгарама». Оставшееся же на прежних кочевьях
кыргызское население представлялось взрывоопасной силой, способной в любой
момент прийти в движение. Не случайно китайские авторы XVIII в. писали о
кыргызах, что «даже джунгары во время своего могущества не могли покорить их
под свою власть».
Под
натиском джунгарских феодалов казахи вынуждены были переместиться с обжитых
пастбищ на юг и запад, а также в центральные области Средней Азии. Это тяжело
отразилось на их хозяйственном положении, но побудило казахские племена к
объединению. И в 1728—1729 гг. им удалось нанести ряд поражений войскам
джунгарского правителя. Однако успехи казахов и кыргызов не устранили полностью
угрозы со стороны Джунгарского ханства.[25]
Касаясь
причин отступления кыргызов перед реальной опасностью со стороны джунгар,
необходимо отметить, что наряду с политическим и хозяйственным оживлением,
наблюдавшимся в то время у последних общество первых характеризовалось
чрезвычайной внутренней разобщенностью. Она наглядно проявилась даже во время
указанных трагических событий — отступления кыргызов из Семиречья,
сохранившегося в памяти народной как время тяжких испытаний. Правда, в
преданиях эти события отражаются и как «Поход кыргызов на Гиссар», когда
кыргызское войско под предводительством хана Кудаяна направилось в Фергану. При
подходе кыргызов к переправе через р. Сырдарья, часть их во главе с бием
Маматкулу и его братом Дёёлётом (кстати, они были сыновьями Учуке, брата
Кудаяна из племени сарыбагыш) под вымышленным предлогом остались на берегу и
вскоре возвратились со своими людьми обратно. А Кудаяна с подданными настигла
смерть в безводных пустынях. Эти предания в определенной степени согласуются с
данными документальных источников. Так, в архивных материалах, выявленных Г. Н.
Потаниным, мы встречаем сведения, что часть кыргызов в верховьях Сырдарьи и
Кетмень-Тюбе в 1732 г. продолжала борьбу с джунгарами, в то время как некоторая
часть кыргызов оставалась на другом берегу Сырдарьи в пределах Кокандского
владения.
По
сведениям русских источников, в 1732 г. на Кетмень-Тюбе в верховьях Сырдарьи
жили кыргызы, независимые от ойратов, «где владельцем был Мингли-байби».
Вероятно, Н. Аристов не совсем прав, когда в лице Мингли-байби видит
родоправителя племени саяк. Ближе к истине предположение С. М. Абрамзона (такой
же точки зрения придерживается А. Н. Бернштам), утверждавшего, что Мамугухули —
вождь кыргызов середины XVIII в. — был Маматкулу — представитель племени
сарыбагыш. По народным преданиям, в эти годы (около 7 лет) он жил в
Кетмень-Тюбе, занимаясь земледелием. Подтверждением этого является
ирригационное сооружение (арык) под названием «Маматкулу Алыш». Как известно,
Кетмень-Тюбе был местом древних кочевий племени саяк. Вероятно, в период наступления
ойратов сюда переместилось наряду с другими северо-кыргызскими племенами и
племя сарыбагыш во главе с Маматкулу, которое прожило здесь некоторое время
совместно с саяками. Неудивительно, что Маматкулу в источниках XVIII в. назван
в одном случае как глава племен саяк и сарыбагыш, а в другом — как правитель
всех кыргызов. Обнаруженная в Кетмень-Тюбе у слияния рек Узун-Ахмат
и Чичкан кыргызская крепость Улуг-Коргон была сооружена в начале XVIII в.
Вполне возможно, что она предназначалась для защиты от джунгар и служила
ставкой кыргызских правителей. Да и само ее название — Улуг-Коргон — в переводе
«крепость защиты правителя (или начальника)»[26]
По-видимому,
именно эта группа кыргызов во главе с Маматкулу-бием сумела сохранить
политическую независимость, признанную соседними народами. Вероятно о них и шла
речь в известном проекте И. И. Кириллова (1734 г.).
Независимые
кыргызы были известны и Цинской империи и принимались ею в расчет при создании
широкой антиджунгарской коалиции из окружающих джунгар стран и народов во время
джунгаро-цинской войны 1729—1733 гг. Об этом свидетельствуют строки из послания
цинского двора в Российский Сенат от 20 августа 1731 г. В нем говорилось:
«…ежели калмыков несколько тысяч пойдут на землю Чунгара (Зенгорию), то
услыша пограничные та-таре Хасак, Борут, Ерким и Хашхар, Яркенд и Кашгар. могут
с ними соединиться и тех разбойников зенгорцев прогнать и победить». С этой же
целью цинское посольство в Петербург 1731— 1733 гг. было намерено после
посещения волжских калмыков направиться в Среднюю Азию и Казахстан.
Как
сообщают источники, эта часть кыргызов, в 1731 г. оправившись от ударов
джунгарских феодалов, контролировала торговые пути, соединяющие Джунгарию с
Восточным Туркестаном. И, по-видимому, это обстоятельство послужило причиной
нового похода джунгарских войск на Кетмень-Тюбе в 1732 г.
Между
независимой частью кыргызов и джунгарами нередко бывали и перемирия, устанавливались
дипломатические (посольские) отношения. Во время встреч решались спорные
политические вопросы и производился обмен пленными. Данные об этом содержатся в
русских архивных документах за 1732—1733 гг. и 1741— 1742 гг. В частности,
переводчик Ф. Девитярский по возвращении из Джунгарии в 1741 г. сообщал:
«Буруты не под владением Галдан Чирина, а находятся жительством особливо,
подобно тому как и Казачья орда и с оными зенгорскими калмыками воюются
завсегда, и которые буруты оными зенгорцами бывают взяты в полон, и те уже
обратно к ним бурутам без размены не отда-ютца, а когда де между ними о
пленниках бывает размена, тогда и оные буруты в их бурутцкую землю отдаются
обратно». П. И. Рычков в 50-х годах XVIII в. пишет, что «их несколько состоит
под зенгорским владением, а большая часть ни от кого не зависит. С зенгорцами
имеют они частные войны и хоть их на войну збирается не более как около
тридцати тысяч человек, но по ситуации жилищ их, зенгорцы и никто из тамошних
владетелей преодолеть их не могут».
Таким
образом, при изучении взаимоотношений кыргызов с ойратами, Цинской империей и
народами Восточного Туркестана следует различать две группы: независимые и
покоренные кыргызы. Это позволит более полно осветить роль и позицию кыргызов
на последующих этапах политической истории Средней и Центральной Азии.
Господство
джунгар не повлияло на способ хозяйствования завоеванных ими народов. Они лишь
обложили покоренных кыргызов данью (алман). Так, по сведениям В. В. Григорьева,
в период правления Галдан Церена кыргызский род чон багыш и один из казахских
родов ежегодно, чередуясь, платили дань в 26000 тенге, выполняли различные
трудовые и военные повинности, для гарантии кыргызы вынуждены были
предоставлять джунгарскому хану заложников (аманатов). Иссык-кульские кыргызы в
местности Какшаал откармливали 800 ойратских коз (серке), а переселенные в
Джунгарию из Андижана и районов Ак-Су Восточного Туркестана заботились о
соколиной охоте джунгарского хана, содержа для этой цели охотничьих птиц.
Самой
тяжелой была для кыргызов дань кровью — предоставление хану воинов во время
частых походов джунгарских войск. Так, «около 1736 или 1738 г. калмыки, буруты
и алтайские урянхайцы ходили войной под предводительством нойона Еренцена в
моллорскую землю (Боллор)», т. е. район современного Бадахшана. Причем в 30-х
годах XVIII в. джунгары совершили в сторону Бадахшана три похода, где в борьбе
за власть местных феодалов поддержали Мир Зияуддина и его родственников. Во
время возвращения из третьего похода джунгарских войск в районе Каратегина все
они были уничтожены кыргызами,, неподвластными ойратам.
Галдан
Церену, по-видимому, дипломатическими путями, и прежде всего путем породнения с
кыргызскими феодалами, удалось развить отношения зависимости и вражды до
степени сотрудничества. Одна из жен Галдан Церена была по происхождению,
буруткой (т.е. кыргызской) . Возможно, она попала в плен в походе на кыргызов в
1725 г., так как ее сыну Лама Доржи в 1745 г. — в год смерти Галдан Церена —
исполнилось 19 лет. Кыргызские же предания рассказывают, что Калдан Щэрэн,
которого также называли Калдан-Тентек (Калдан-озорник), насильно взял в жены
Эбрешим — сестру Джаныл-мырзы — героини одноименного эпоса кыргызов. По другим
сведениям, калмакокий хан женился на красавице Агача, дочери Мондок, из рода саруу,
заселивших Таласскую долину. Обстоятельства женитьбы Галдан Церена на пленнице
Кара-кыз отразились и в преданиях алтайских калмыков, собранных в середине
прошлого века И. Вербицким, В них говорится, что брат Галдан Церена Шуно Даба
известный по походам на кыргызов и казахов в 1722— 1723 гг., «жил с наложницей
Кара-кыз, в которую влюбился брат его и женился на ней». Сам же Шуно Даба,
опасаясь гнева отца и брата, в 1726 г. бежал в Россию к волжским калмыкам.
Следует
отметить, что родственные связи кыргызов с ойратами не ограничивались выдачею
девушек первых в жены вторым, имела место и женитьба многих кыргызов на
ойратках (калмычках). Например, некоторые представители рода таздар (из
сарыбагышей) называли калмаков «таяке», т. е. родственники со стороны матери.
Благодаря завязавшимся родственным связям, в первую очередь с джунгарским
ханом, кыргызские феодалы находились в номинальной зависимости от завоевателей,
особенно в период правления Галдан Церена (1727—1745 гг.). А вся тяжесть
трудовых и военных повинностей ложилась на плечи рядовых тружеников.
Экономическое
положение последних все более ухудшалось, в связи с чем они искали пути
избавления и были готовы к открытой борьбе против насилий иноземцев.
Материалы
кыргызского устного творчества указывают на культурные кыргызско-ойратские
связи. В частности, во время праздников, поминок и при других мирных
дипломатических встречах кыргызские и ойратские богатыри состязались в силе и
ловкости, устраивали скачки на конях и т. д.
Таким
образом, в конце XVII — первой трети XVIII в. политическая обстановка в
Кыргызстане была сложной и драматичной для кыргызского народа. Потеряв обширные
территории на востоке, а вместе с ними торгово-экономические привилегии в
Китае, джунгарские правители стремились восполнить их на западе и юго-западе
путем завоевательных походов в Восточный Туркестан, Среднюю Азию, в частности в
Кыргызстан и Казахстан. Но здесь их интересы сталкивались с интересами других
крупных государств — Цинской империи и России. Походы джунгарских феодалов имели
грабительский характер, несли беды и страдания трудовым массам казахов,
кыргызов, каракалпаков и др. Здесь они встретили решительное сопротивление
местных народов. И все же в результате многочисленных экспансионистских акций
джунгарским феодалам удалось временно установить контроль в отдельных районах
этого региона. Объектом экспансий джунгарского правителя стали и некоторые
территории, населенные кыргызами, которые вели активную борьбу с иноземными
захватчиками. Под натиском превосходящих сил джунгар большинство населения
северной части Кыргызстана, не пожелавшего признать иноземную власть, было
вынуждено переместиться в труднодоступные горные районы Южного Тянь-Шаня, на
Памир, Алай и в Ферганские предгорья, отчасти заселенные кыргызами раньше.
Избежав таким путем иноземного ига, эти кыргызы сохранили за собой
независимость, (что было известно соседним странам) и активно продолжали борьбу
за возвращение временно покинутых территорий. Они, вступая с Джунгарским
ханством в полйтические и экономические отношения, как независимые друг от
друга стороны, осуществляли наряду с частыми военными акциями
посольско-дипломатические и культурные связи. Взаимоотношения этой части
кыргызов с Джунгарским ханством складывались по форме «сюзерен к сюзерену».
Часть
иссыккульских, восточнотуркестанских и других кыргызов, захваченных
джунгарскими феодалами в период нашествия на районы их кочевий, попала в
зависимость от джунгарского хана. Они были принуждены предоставлять джунгарам
заложников (аманатов, платить дань (алман), выполнять различные трудовые
повинности и поставлять воинов в джунгарское войско. Их взаимоотношения с
Джунгарским ханством складывались в некоторой степени в форме:
«сюзерен—вассал». Но вскоре благодаря установившимся родственным связям
феодальной верхушки обеих сторон и другим обстоятельствам их отношения
переросли в отношения сотрудничества. Как всегда, в таком положении больше
всего страдали рядовые труженики кыргызского общества, на плечи которых
ложилась вся тяжесть иноземного ига. Именно они составляли ту импульсивную
силу, которая искала пути избавления от иноземного засилья.
В
период наступления ойратских феодалов на Среднюю Азию и Казахстан местные
народы — казахи, каракалпаки, кыргызы, узбеки и другие — одинаково подвергались
притеснениям захватчиков, что стало той почвой, на которой в ходе совместной
освободительной борьбы крепли ростки их сближения.
1.2 Совместная борьба центральноазиатских народов против
экспансии Джунгарского ханства
На
протяжении всего XVIII в., как и в предыдущее время, свободолюбивый кыргызский
народ продолжал упорную борьбу за свою независимость против агрессивных
действий со стороны правителей соседних государств, несмотря на относительную
слабость своего социально-экономического положения.
Действительно,
одной из примечательных страниц истории борьбы кыргызов за свою независимость
является борьба против захватнических действий Джунгарского ханства.
Сложившееся в 30-е годы XVII в. как объединение монгольских племен и
просуществовавшее до 1758 г. ханство играло приметную роль в международной
жизни Средней, Центральной и Юго-Восточной Азии[27].
Завоевательные походы джунгарских феодалов тяжело отражались на исторических
судьбах народов, населявших эти регионы. Заметный след оставили они в
общественной жизни кыргызов: борьба с захватчиками нашла яркое отражение в их
устном народном творчестве, высшим творением которого является
героико-эпическая трилогия «Манас» и такие произведения кыргызского фольклора,
как поэмы «Сарынджи-Бокой», «Джаныл-Мырза», а также эпосы малых
форм—«Курманбек», «Жаныш и Байыш», «Эртабылды» и другие, в которых запечатлена
упорная и мужественная борьба кыргызского народа за свою независимость.
Захватническая
политика джунгарских феодалов являлась прямой угрозой жизненным интересам
кыргызов и казахов, игравших активную роль в Моголистане. До образования
Джунгарского ханства (1635 г.) нередкие столкновения джунгарских феодалов с
кыргызскими и казахскими были безуспешными для первых. Но с созданием сильного
Джунгарского ханства перевес в этой борьбе постепенно переходит на сторону
джунгарских властителей, которые совершают частые походы на территории,
населенные кыргызами, казахами и другими народами Средней Азии и Казахстана, а
также Восточного Туркестана. Борьба кыргызов, казахов и народов Восточного
Туркестана против Джунгарского ханства была длительной и напряженной. Об этом,
в частности, говорят события конца XVII и первой половины XVIII в., когда
внутреннее и внешнее положение Джунгарского ханства сильно осложнилось в
результате военной неудачи его правителя Галдана на востоке против Цинской
империи. Потери обширных пастбищных угодий и традиционных торговых связей на
Востоке Джунгарское ханство намеревалось восполнить за счет расширения своих
владений в Средней Азии и Восточном Туркестане, начав усиленные и настойчивые
продвижения в этом регионе. Однако активное сопротивление народов Средней Азии
и Казахстана, а также усиление угрозы со стороны Цинской империи вынудили
правителей Джунгарского ханства начать военные действия в 1714 г. против Цинов.
В условиях джунгаро-цинской войны также шла решительная борьба на западе между
джунгарами и племенами кыргызов и казахов за пастбища, вследствие чего
джунгарам приходилось держать здесь значительные военные силы, что мешало им
вести обширные действия на востоке.[28]
Положение Джунгарского ханства еще более осложнилось в
связи с обострением русско — джунгарских отношений, вызванным новой волной
освоения Россией Сибири. В этой сложной для Джунгарского ханства обстановке
правительство России предприняло ряд дипломатических мер для убеждения
правителей его в необходимости принять покровительство России. Примечательным
событием в этом отношении было посольство капитана И. Унковского. Хотя
политического успеха его миссия не имела, но именно он и его спутники, по всей
вероятности, являются одними из первых представителей России, побывавших на
территории Кыргызии. Следуя за кочевой ставкой Цэван Рабтана в июне—сентябре
1723 г., Унковский прошел по течению рек Тюп, Джергалан, Каркыра, собрав
наиболее ценные и интересные сведения о природе, населении, а также о сложившейся
здесь политической обстановке.
В
дневнике капитана Унковского отмечено, что «буруты кочуют около озера,
именуемого Тускель, и с казачьей ордою граничат. А оных народов около 5000
кибиток находится, а войска их около 3000 доброго собраться может».[29]
Как свидетельствуют кыргызские предания, в
Труднодоступных горных ущельях нижнего Нарына некоторые роды кыргызов племени
саяк закрепились и держались «во все времена калмыцкого владычества и что отдел
сол в крайности уходил от калмыков с верховьев Таласа на Чаткал». Остававшиеся
на прежних кочевьях Прииссыккулья и других местах кыргызские племена
представляли собой внутреннюю взрывоопасную силу для джунгар, способную в любой
момент прийти в движение. Временно же оттесненные кыргызские племена
поддерживали с ними постоянную связь, ведя активную борьбу с джунгарскими
феодалами.[30]
В
самом начале XVIII в., воспользовавшись трудным положением Джунгарского ханства
военные действия между ним и Цинской империей, казахи и кыргызы предприняли
несколько серьезных выступлений с целью возвратить утраченные кочевья на
границе с Джунгарпей. Однако правители Джунгарского ханства, убедившись в том,
что новый цинский император, вступивший на трон в 1722 г., не намерен
продолжать с ними войну, в 1723 г. организовали очередной поход против казахов
и кыргызов, совпавший с джутом (бескормицей) в Семиречье. В устной истории
кыргызов и казахов, в памяти народной этот год сохранился как «время великого
бедствия». По сведениям И. Унковского, этот поход был совершен сыном Цэван
Рабтана Шуна-Лаба. Кыргызские и казахские феодалы, действовавшие разрозненно,
не оказали серьезного сопротивления 60-тысячной калмыцкой коннице. В частности,
казахи вынуждены были переместиться с обжитых своих пастбищ на юг и на запад, а
также в центральные области Средней Азии. Хотя это тяжело отразилось на
хозяйственном положении казахов, но побудило их к объединению. Им удается
нанести в 1728— 1729 гг. ряд поражений войскам джунгарского правителя. Однако
эти успехи все же не устранили для казахов и кыргызов полностью угрозы с его
стороны. К тому же вскоре, в начале 30-х годов XVIII в., в лагере казахов
возникают разногласия из-за престола умершего правителя Старшего жуза
Болот-хана. Опасаясь возможных нападений со стороны джунгарских феодалов, часть
казахов решила откочевать на запад, другая—на север. Только казахи Старшего
жуза остались «близ зюнгаров». В начале 30-х годов XVIII в. вновь обострилась
борьба Цинской империи против Джунгарского ханства, чем не преминули
воспользоваться казахи и кыргызы, укрепив свое положение. Независимо
чувствовали себя также кыргызы, находившиеся на юге Тянь-Шаня и в Фергане, а
особенно кочевавшие в долине Кетмень-Тюбе. Следует заметить, что между
кыргызами и калмыками наблюдались не только военные столкновения, но и периоды
мирных и союзнических отношений. Посланное в 1732 г. против казахов джунгарское
войско потерпело поражение. В 1740 г., после заключения мирного договора между
цинским Китаем и Джунгарским ханством, джунгарские феодалы, нанося ощутимые
удары казахам, устремились в Фергану, где еще в начале XVIII в. стало
возвышаться Кокандское владение.
В
середине 40-х годов XVIII в. наблюдается совместная борьба кыргызов, казахов и
узбеков против натиска Джунгарского ханства. В рапорте Правительствующему
Сенату из Сибирской губернской канцелярии от 10 августа 1745 г. говорится, что
по сведениям «И. Неплюева объявлено и подтверждается, что венгерский владелец
со всех азиатских сторон, кроме Китая, в такой войне привлекается, что одного
кыргыз-кайсацкого владельца Барак салтана принужден был и о примирении просить.
Организатором совместной борьбы народов Средней Азии был правитель Коканда—Абд
ал-Керим-бий (1734—1751 гг.). В этой борьбе одну из ведущих ролей играли
кыргызы. В рапорте из Сибирской канцелярии от 7 июля 1749 г. сказано, что
«кочующие буруты с абдулкеримцами согласие имеют и им против зенгорцев в войне
вспомогают, от которых зангорские калмыки стоять не могут и от пятидесяти
человек побеждены бывают…».[31]
В
1748—1749 гг. кыргызы дважды наносили поражение джунгарским войскам: первый раз
последними командовал Зайсан Доржи, а в 1749 г. во главе джунгар стоял брат
хана Лама Доржи. Эти победы явились приметным событием в истории
кыргызско-джунгарских отношений и как бы прологом окончательного освобождения
Кыргызов от влияния Джунгарского ханства.
Таким
образом, попытки джунгарских правителей усилить наступление на Тянь-Шань в 40-х
годах XVIII в. успеха не имели. Внутриполитическая борьба в ханстве, а также
неустанная борьба кыргызов, казахов и узбеков за свою независимость.
В
1748—1749 гг. произошли новые большие столкновения между калмаками и кыргызами.
Известно, что вели их в основном кашгарские кыргызы. Джунгарские войска,
возглавляемые сначала Зайсаном Доржи, а затем Ламой Доржи, были разбиты. Потери
в живой силе были значительны. В 1749 г. калмаки выставили против кыргызов
27-тысячное войско. Однако после трех месяцев сражений борьба снова закончилась
поражением захватчиков. Эти крупные победы стали переломным этапом в истории
кыргызско-калмыкских отношений, началом освобождения кыргызской земли от
захватчиков. Тем не менее, Джунгарское ханство представляло еще сильную угрозу
для раздробленных кыргызских и казахских племен. Поэтому живущие на захваченных
джунгарами землях народы, начиная со второй половины XVII в. и вплоть до первой половины XVIII в., были в зависимости от калмаков и
платили тяжелую дань.
Политический
разлад внутри ханства и непрекращающаяся борьба народов Средней Азии и
Восточного Туркестана, в том числе кыргызов, казахов и узбеков, за
независимость подорвали былое могущество Джунгарского ханства. Во главе
выступлений кыргызов стояли такие предводители, как Маматкул, Тынай, Жанболот,
Качыке, Кошой, Нышаа, Бердике, Туубий, Каработо и др.
В
1757—1758 гг. джунгары подверглись такому разрушительному нападению со стороны
Китая, что ханство перестало суще ствовать как государство. Около миллиона
человек, т.е. 70 процентов населения (по другим сведениям — половина), было
жестоко уничтожено. Оставшиеся в живых бежали в Россию, Среднюю Азию. Часть из
них нашла пристанище во владениях кыргызов и позднее сформировала племя
сарт-калмак. Их потомки до сих пор живут в окрестностях города Каракол
(Пржевальск). Захватив Восточный Туркестан, династия Цинь переименовала этот
регион в Синьцзян (кырг: новый край, новое владение). Бывший правитель Кашгара
— Кожо успел скрыться в Фергане.
Разгромив
Джунгарское ханство, правители Циньской империи избрали новым объектом своей
завоевательной политики Восточный Туркестан и Среднюю Азию. Над народами этих
регионов вновь нависла угроза.
Глава
2 Взаимоотношения кыргызов с соседними народами в Центральной Азии в XVIII— первой половине XIX века
2.1 Кыргызско-казахские отношения
Продвижение
Цинской империи к рубежам Центральной Азии вызвало вполне обоснованную тревогу
и опасение среднеазиатских народов. По поступившим в июне 1758 г. в Оренбург
сведениям, «войска де китайского в тамошней стороне находитца осемнадцть Санов
(сто восемьдесят тысяч.) и располагаются на границе той пустой калмыцкой земли
к вершине Сырь-Дарьи, два сана против киргизов в горах живущих, два сана против
степи киргис-кайсацкой, шесть санов против Средней орды, шесть же против
Сибирских линий и последним двум санам находящимся указано бегающих калмык в
Россию и в тое Среднюю орду, располагаясь партиями, не допущать… И тако от
толь немалочисленного народа и киргас-кайсаки все ныне в великой опасности и
боязни находяться, дабы оные войска нечаянно на них нападения учинить не могли».
Военные приготовления цинского двора с целью изоляции восставших
восточнотуркестанцев от среднеазиатских народов еще более обнажили их далеко
идущие завоевательные планы.
В
создавшейся обстановке среднеазиатские народы— кыргызы, казахи и узбеки —
стремились сохранить свои земли в неприкосновенности. Для этих целей были
применены все средства, не исключая и посольско-дипломатические. Так, некоторые
кыргызские и казахские правители, откликнувшись на призыв цинского двора об
установлении дипломатических связей, отправив своих послов в Пекин,
одновременно исподволь начали переговоры между собой о союзе для совместного
отпора на случай вторжения иноземцев. Об этом свидетельствуют строки из
сообщения купца А. Шихова от 29 августа 1758 г.;
«Июня
1 числа приезжал к Аблай солтану посол от узбяков, кои называются и киргисцами,
а кочуют оные за бухарским городом Ташкенд, коих там состоят весьма многолюдно,
коими владеет Ирденяби (Ирдана-бий.) Регимбиев сын, от которых посольство было
в такой силе, что к реченному узбякскоу владельцу Ирде-няби приезжали ис
китайского войска послы и спрашивали, что они узбяки в согласии (ли) с Аблай
солтаном находяться. И естли де в согласии, то они китайцы их уз-бяков разорять
не станут. А ежели в не согласии, то всех искоренить намерены. И они узбякитем
послам, объявили (что) с Аблай солтаном состоят в согласии. Чего ради и к Аблай
солтану то посольство учинили, дабы и он об них китайцам объявил против чего
Аблай солтан о том объявлении и учинить обещался и подписками объязался». О
заключении дружественного договора между Ирданой и кыргызским Аджи-бием в июне
1758 г. сообщается в «Пиндин чжуньгээр…» (гл 78, с. 13а): «Во главе с беком
(Ирданой) четыре человека все под водительством бия адыгене Хаджи заключили
дружбу с кокандским Ирдана беком».
В
начале 1759 г. восточнотуркестанцы, ожидая нового наступления цинской армии,
присылали своих послов к кыргызам, казахам и узбекам с просьбой о помощи. А
когда эти послы прибыли в Ташкент, то, по свидетельству купца Усена Сеюшева,
«ташкенцы против китайцев с ними яркенцами обще воевать и друг друга не
выдавать обещались».
Примечательно,
что русское правительство не осталось безучастным к судьбе среднеазиатских
народов и проявило заинтересованность в создании антицинской коалиции. В начале
апреля 1759 г. оренбургские власти получили указание из Коллегии иностранных
дел послать в Среднюю Азию и Восточный Туркестан «под приличным претекстом
нарочного» с целью, во-первых, выяснить «что там происходит», чтобы «для
безопасности здешних границ потребные меры принимать было можно», и, во-вторых,
постараться «бухарского хана и старшину его к сопротивлению против китайцев
побудить»; чтобы «оной по единоверию ево и Малою Бухарию (Восточный Туркестан.)
от китайского нападения и Подданства защитить постарался». Эти усилия кыргызов
и узбеков, а также России, оказались не напрасны. Осенью 1759 г., когда цинские
карательные войска, преследуя беженцев из Восточного Туркестана, вышли к
рубежам Средней Азии, они встретили организованный отпор среднеазиатцев. Об
этом свидетельствуют строки из «объявления» А. Шихова от 30 августа 1760 г. В
нем указывалось, что гнавшееся за беженцами 9-тысячное цинское войско было
послано «до самых узбяцких мест, но токмо те узбяки собравшись обще с кыргызами
или называемыми бурутами ис того китайского войска побили тысячи до семи…
против де чего те узбяки и с протчи-ми ближайшими к тем городам ордами
согласились ко отмщению за китайское войско, коего узбяцкого народа га/со же и
кыргызов якобы по собрании на тех своих границах состоит тысяч до ста…
(выделено нами). Собранное же узбяцкое и протчих орд до ста тысяч войско на
против китайцев в их землю идти не намерено, и имеют состоять и к себе ожидать
того китайского войска на своих границах в пристойных местах, где тому войску
следовать должно». Возможно, здесь информатор допускает некоторое преувеличение
численности войск, но о действительно происшедшем сражении военных сил
среднеазиатцев с цинской армией в это время свидетельствует и тот факт, что до
1764 г. в плену у Ирдана-бия находился цинский солдат Лю Вэй, который был
участником карательного похода Чжао Хоя в 1759 г. Так благодаря сплоченности
кыргызов и узбеков удалось остановить дальнейшие захватнические устремления
Цинов на естественных рубежах Средней Азии. 
Получив
решительный отпор на склонах Ферганских гор, цинские отряды в 1760 г.,
претендуя на так называемые «Джунгарские земли», пытались «инспектировать»
приграничные кыргызские кочевья на Ат-Баши, но встретили вооруженное
сопротивление кыргызов под предводительством бия Черикчи. Последний, кстати,
был в числе кыргызских послов в Пекине в 1758 г., и даже удостоился от императора
Китая знаков чиновничьего достоинства.[32] Столкновения такого же
характера цинских войск с казахами происходили в районе р. Или в Восточном
Казахстане. Все это означало, что планы цинского двора прибрать к рукам все
территориальное «наследство» джунгарских ханов окончилось провалом, ибо на этих
землях, являвшихся исконными кочевьями кыргызов и казахов, уже довольно прочно
обосновались их прежние хозяева.
Тем
не менее Цинская империя, всегда ставившая новые территориальные приобретения
на первый план, временно отказавшись от политики прямого вторжения в Среднюю
Азию и Казахстан, стала придерживаться своей традиционной внешнеполитической
доктрины разобщения народов — «руками врагов уничтожать врагов» и стремилась
осложнить обострившиеся отношения между феодальной верхушкой кыргызов, казахов
и узбеков.
После
разгрома Джунгарского ханства границы кыргызских кочевий стали тесно
соприкасаться с владениями казахских жузов, особенно Среднего, причем в пограничных
районах иногда возникали и мелкие стычки на почве барымты. Хорошо осведомленные
цинские власти использовали их для разжигания вражды между казахскими и
кыргызскими феодалами. Наверное, неслучайно, что между среднеазиатскими
правителями, еще недавно совместно выступавшими против иноземных завоевателей,
летом 1759 г. (т. е. со времени установления соседства с цинами) начались
первые довольно серьезные военные столкновения. Об этом свидетельствует рапорт
Полковника Т. Томаса на имя бригадира сибирских войск фон Фрауендорфа от 19
января 1760 г., в котором говорится, что «в прошедшее лето (1759 г.) ушли от
них (казахов Среднего жуза.) в поход киргис-кайсакские дети хана Абулмамета
Абулмечит да умершего хана Барака султан Ханбаба в пятнадцати тысячах на киргиз,
которые живут за Ташкениею по тому случаю, что те киргизы у них киргиз-кайсаков
отгоняют лошадей и производят другие разные обиды и чтоб их привесть к себе в
подданство или ради верности взять у них аманатов… Киргизы де пахотные живут
между китайцев и ташкентцев под владением старшины Наурус батыра, киргис-кайсак
не допускают сатоваться (вести торговый обмен.) с китайцами и ташкентцами»[33].
Как
видим, одной из главных причин раздоров кыргызских и казахских феодалов было
соперничество из-за торговых привилегий в Синьцзяне и Ташкенте. А отсюда,
конечно, и стремление тех и других идти по пути легкого обогащения.
Столкновения такого характера в 1761— 1762 гг. наблюдались и в Приферганье
между кыргызским Аджибием и кокандским Ирдана-бием.[34]
Если
первоначально политика разобщения народов, проводимая цинским двором в
среднеазиатском регионе, была небезуспешной, то в последующем она стала давать
явный сбой. По данным русских источников, осенью 1762 г. из цинских войск,
расположенных на оз. Баркуль, прибыли посланцы «с листом Абулмамет-хану, Аблай
солтану» от императора с требованием, чтобы они «вооруженных о два конь десяти
тысяч киргисцов с их запасом» были готовы к весне 1763 г. для совместного
похода с маньчжуро-китайской армией в «сороки санах» (т. е. 400 тыс. человек) в
«Самаркант и Туркестан для завоевания под свою протекцию». Такое требование
новых соседей действительно вызвало у казахских владетелей «всякое
сумнительство», и они, посоветовавшись между собой, а также заручившись
поддержкой России, решили в этом требовании цинских «посланцев отказать». 
Видимо,
посланцы казахов были и у кыргызов, так как, по сведениям синьцзянского
наместника Минжуя. кыргызские старшины после взаимных столкновений с казахами
решили было лично встретиться с казахскими султанами Аблаем и Абулфеизом.
Последний же в свое время «дружил с Ирданой». В связи с этим Минжуй допускал
возможность сговора между Ирданой, казахскими и кыргызскими владетелями против
Цинской империи. Именно так и случилось, ибо в результате достигнутого
компромисса был приостановлен готовящийся поход объединенных сил северо и
южнокыргызских феодалов во главе с Маматкулу, Арзаматом, Черикчи и Темиржаном
на кокандского Ирдана-бия для возвращения городов Ош и Узген. Последний,
видимо, осознав опасность удара с двух сторон, а возможно и с третьей — от
казахов, был вынужден в 1763 г. временно вернуть требуемое кыргызскими
феодалами без боя, а не так, как представляли авторы цинских хроник, в которых
преднамеренно возвеличивалась роль маньчжуро-китайского двора в так называемом
«ошском инциденте».
Судя
по сведениям источников, получив такое известие от казахов, Ирдана-бий,
вероятно, взял на себя одну из ведущих ролей по организации антицинской
коалиции «мусульманских» народов. Используя момент следования посольства
афганского Ахмет-шаха в Пекин, откликнувшегося на призыв цинского двора об
установлении дипломатических связей еще в 1762 г., он пустил по Средней Азии
слух о том, что Ахмет-шах выступает в защиту всех мусульман от притеснений
Цинской империи. В результате среднеазиатским «мусульманам» действительно
удалось присоединить своих посланцев К Миссии афганского Ходжо-мирха (по
русским источникам — Худшумир-хана), принятого в Пекине в начале 1763 г.
В это
же время синьцзянским властям поступали сведения о завязавшихся дипломатических
отношениях афганского двора и кокандского Ирдана-бия, вызвавшие их тревогу. В
Среднюю Азию и Казахстан поступали известия о якобы предстоящем выступлении
афганского войска против Цинов в конце 1763 — начале 1764 гг. Благодаря такому
единодушию среднеазиатских народов казахские феодалы на востоке (Казбек-бий и
др.), начиная с осени 1762 г., смело пресекали попытки цинских властей вести
переговоры с Аблаем. А в 1763 г. в Казахстане был перебит весь состав цинского
посольства. Так безуспешно окончились первые попытки цинского двора
использовать Аблай-султана для разжигания противоборства среди казахских
феодалов из-за пастбищ в бывшей «зенгорской земле», куда на поселение его
«просьба» якобы была прислана еще в 1761 г. На западе
внешнеполитическим акциям цинского двора противодействовал Ирдана-бий. 
И
хотя антицинская коалиция «мусульманских» правителей Средней Азии и афганского
Ахмет-шаха окончательно не сложилась, но перед серьезной угрозой порабощения
Цинской империей среднеазиатские народы еще раз проявили свою сплоченность.
Примечательно, что антицинская коалиция активно поддерживалась Россией. Это
свидетельствует о небезучастности русского народа, Российского государства к
судьбам среднеазиатских народов и говорит об их давних связях. Но надежды на
Ахмет-шаха не оправдались, так как афганский правитель увяз в войне с Индией. И
тем не менее именно антицинское движение «мусульманских» народов было
«сдерживающим моментом для маньчжурских завоевателей».
Когда
миновала непосредственная угроза цинского вторжения в Среднюю Азию и Казахстан,
среди феодалов снова возобладали узкоклассовые интересы, что вскоре позволило
Цинам усилить происки по разобщению среднеазиатских народов. 
Подобные
столкновения феодалов приносили бесчисленные страдания рядовым кочевникам
соперничающих сторон и приводили к взаимному ослаблению казахов и кыргызов.
Пользуясь межфеодальными усобицами; цинский двор пытался усилить нажим на
казахов и кыргызов, кочевавших в пограничных землях. И тем не менее свидетельством
полной независимости кыргызов явилось прибытие в их кочевья в начале 1765 г.
посланцев цинского двора. Об этом говорится в архивном документе, составленном
6 июля 1765 г. в Омске. В нем указывалось, что весной 1765 г. к Аблай-султану
прибыл казах Сарыбаян-батыр и объявил: «От китайского хана к диким киргизцам
сто человек посланцев прибыли, которые от них не возвратились» 37. Хотя из
этого факта информатор безосновательно утверждал будто бы все кыргызы
подклонились в подданство китайскому хану, однако действительная цель этой
китайской миссии в кочевья кыргызов была иная. По всей вероятности, она была
связана с вспыхнувшим в начале 1765 г. антицинским восстанием
восточнотуркестанцев в г. Уч-Турфане. А цинский двор, как и в 1758— 1759 гг.,
стремился изолировать восставших восточнотуркестанцев от кыргызов. Не
исключено, что в этих целях цинские посланцы подстрекали кыргызских феодалов на
организацию очередного похода в Казахстан. Это можно предполагать, исходя из
сообщений архивных документов, где отмечается столкновение между кыргызскими и
казахскими феодалами как раз в пору пребывания цинской миссии в кочевьях кыргызов.
В результате в октябре 1765 г. Аблай-султан, напав на кыргызов, подвластных
Карабута-бию, «несколько добычи получил, и притом к верному их постоянству взял
в аманаты девять человек старшинских детей с женами и кибитками». Нападению
Аблай-султана подверглись также казахи Старшего жуза «сванского рода Балды
бека», жители Ташкента, где «владельцем Мулла Самой», Ходжента во главе с
Фазыл-бием. Но вскоре Аблай потерпел поражение в Коканде от Ирдана-бия и
«оттоль отступил» на урочище Каратау, а затем, весной 1767 г., вернулся в свои
кочевья.
С
этого времени Аблай-султан, избранный в 1771 г. ханом, осознает, что не только
все казахи, но и среднеазиатские народы в условиях феодальной раздробленности и
постоянных междоусобиц не в состоянии противостоять внешней опасности, и
лавирует между Россией и Цинской империей. Он всячески стремился подчинить
своей власти как казахские жузы, так и другие соседние владения в Средней Азии.
«Токмо все киргизы, казахи такому предприятию Аблая возвратные мысли приходят и
не согласны», — сообщал 28 марта 1768 г. Мамбетеев в Троицкой крепости. Набеги
казахской феодальной верхушки на соседние среднеазиатские земли не пользовались
поддержкой рядовых кочевников-казахов.
Как
видно из вышеназванного документа, Аблай тщательно готовился к походу на
кыргызов и не случайно требовал дать определенное время. Направив послов в
Петербург, Аблай просил военной помощи у России, но «получил отказ в присылке к
нему русского войска для войны с дикими киргизцами…». Только в 1779 г.
Аблай-хан сумел выступить в поход на кыргызов. В связи с этим представляют
интерес и сведения из письма казахского старшины Кульбак-батыра, полученного 5
августа 1780 г. в Омске командиром сибирских войск Н. Г. Огаревым . В нем
сообщалось, что Аблай-хан в 1779 г. отправил послом в цинский двор своего сына,
с известием о своем приезде в Семиречье для совершения похода на кыргызов и что
«сил его в этом не достает». Он просил у цинского императора помощи, «от
которого и прислано войско ныне Аблаю тысячу человек». По другим сведениям,
Аблаю в этом было отказано. Как бы то ни было, но, очевидно, начальный этап
действий против кыргызов для Аблая складывался не совсем удачно. И главным
образом из-за того, что это намерение казахского хана, как и прежде, не
получило поддержки у его же подданных, т. е. рядовых общинников. Об этом
говорится в «объявлении» переводчика М. Бекчурина, поданном на имя Н. Г.
Огарева 16 июня 1780 г. В нем указывалось, что когда Аблай расположился в шести
днях пути от Ташкента на берегу р. Талас в ожидании результатов поездки сына к
Цинам, то бывшие при хане казахи «все от него по своим улусам разъехались». 
 Впрочем,
Аблай-хану не удалось одержать решающей победы над кыргызскими феодалами. После
смерти Аблай-хана в 1781 г. до середины 80-х годов XVIII в. в кыргызско-казахских
взаимоотношениях наступает определенное затишье. Наблюдается расширение
торгово-экономических связей России со среднеазиатскими народами, и в том числе
с кыргызами. Торговые караваны кыргызских феодалов свободно проходили по
казахским кочевьям, торгуя в Семипалатинске и Петропавловске. Влияние России в
среднеазиатских владениях укреплялось. И не случайно кыргызы, оказываясь в
затруднительном положении, особенно перед угрозой экспансии Цинской империи,
возлагали свои надежды на Россию, видя в ней надежного покровителя. Как
известно, кыргызы, стремясь установить, с Россией политические отношения,
отправили еще в 1785 г. свое первое посольство в Петербург. Это стало возможно
лишь в условиях стабилизации кыргызско-казахских взаимоотношений и при
содействии казахского султана Букея (из рода каракесек в Среднем жузе) .
Видимо, успешное завершение посольства не устраивало цинский двор и некоторых
казахских феодалов, которые увидели в этом угрозу своим интересам.
К
концу 1785 г. наблюдается усиление открытого нажима цинской пограничной
администрации на кыргызов. Как и прежде, она пыталась привлечь на свою сторону
некоторых казахских феодалов. В октябре 1785 г. Цинам удалось добиться согласия
на совместные действия против кыргызов казахского старшины Берди-Ходжо. По
этому поводу И. Андреев в своем сочинении писал, что казахи (рода чанкашлы) под
начальством Берди-Ходжо шли в сторону кыргызов и встретились с
маньчжуро-цинскими войсками в количестве 1500 человек и «китайский начальник
просил его (Берди-Ходжо), чтоб он постарался с ним в усмирении диких (кыргызов),
а причину сказывал, что они украли у них (Цинов) 2500 лошадей, и так оной
согласившись с ним, напал на диких от реки Азгуз. 
Цинские
военные власти пытались использовать в борьбе против кыргызов и другого
казахского султана — Хан-Ходжо (из найманского рода Среднего жуза). Об этом
свидетельствуют показания торговца К. Календерова, данные 14 февраля 1786 г. в
Усть-Каменогорске. В них говорится, что цинские командиры «просили, чтоб он
(‘Хан-Ходжа.) уговаривал подвластных ему старшин и киргисцов (казахов.) за
разные от каменных киргисцов шалости китайцам в войне помогать». Однако из
собранных Хан-Ходжой 100 человек, когда дошли до реки Кызыл-Су, 88 человек
отказались идти в поход и возвратились в свои кочевья, «и с ним осталось только
двенадцать человек», — передавал в Семипалатинске 10 апреля 1786 г. переводчик
Мамкин слова Кулубая — участника этого похода. Так простые кочевники-казахи
перед лицом внешней опасности проявляли солидарность с кыргызами, вынуждая
своих феодалов идти на заключение мира с ними.
Таким
образом, благодаря объединению усилий среднеазиатских народов и при поддержке
Российского государства был дан отпор захватническим устремлениям Цинской
империи. Кыргызы, казахи и узбеки не только сохранили свои земли в
неприкосновенности, но и активно противостояли внешнеполитическому нажиму
нового соседа. Попытка цинского двора использовать помощь казахов для покорения
Средней Азии окончилась провалом. Она, напротив, вызвала сплочение среднеазиатских
народов перед лицом реальной угрозы вторжения иноземцев. А это, несомненно,
являлось сдерживающим фактором в осуществлении завоевательных планов Цинской
империи в Средней Азии.
Однако
такое единодушие среднеазиатские народы проявляли не всегда. Временами у
феодалов брали верх узкоклассовые интересы, чему способствовало и
подстрекательство со стороны Цинской империи, заинтересованной в ослаблении
соседних с нею народов.
Своеобразно
и нередко противоречиво складывались в данный период кыргызско-казахские
взаимоотношения. Рядовые кыргызы и казахи, в своей массе издавна живущие в
соседстве и близкие по языку, типу хозяйствования и образу жизни, были
заинтересованы в мирном добрососедстве. Борьба за сохранение своей политической
независимости и установление устойчивых связей с оседло-земледельческим
населением являлась главным в их взаимоотношениях. Хотя во второй половине
XVIII в. кыргызы и казахи неоднократно объединяли свои усилия в борьбе с
внешними завоевателями, внутри их феодального общества наблюдалась
родоплеменная разобщенность, что обуславливало общую нестабильность их
политического положения. С установлением соседства Цинской империи участились
столкновения между кыргызскими и казахскими феодалами, приносившие лишь беды и
страдания рядовым труженикам. Все это определенно сдерживало рост
производительных сил и в Кыргызстане, и в Казахстане, будучи бесспорно
отрицательным явлением в их истории.
Несмотря
на известные противоречия между феодалами в событиях того времени, ясно
прослеживается общность исторических судеб кыргызского и казахского народов.
Понимание этого особенно проявлялось в период возникновения опасности
завоевания их Цинской империей. Тогда кыргызы и казахи стремились выступить
сообща для отпора агрессору. Причем кыргызские и казахские трудовые массы
нередко проявляли свою волю, вынуждая собственных феодалов отказаться от
попыток расстроить в целом добрососедские отношения между среднеазиатскими
народами. И только благодаря этому кыргызский и казахский народы сумели
отстоять самостоятельность во второй половине XVIII в., связав в дальнейшем
свою судьбу с русским и другими народами России.
2.2 Кыргызско-узбекские отношения и начало завоевательных
походов Кокандского ханства в Кыргызстан
В начале XVIII столетия от Бухарского эмирата отделяется
самостоятельное владение в Ферганской долине с центром в Коканде. Кокандское
ханство, обособленное в самостоятельную политическую единицу во второй половине
XVIII в. и первоначально состоящее только
из территории Ферганской долины, в начале XIX в. превратилось в обширное государство. 
Основателем
правящей здесь династии Минг в 1709 г. стал узбек Шахрух-бий. Население ханства
(сначала оно скромно именовалось бекством) составляли кочевые и
оседло-земледельческие племена узбеков, таджиков, кыпчаков и кыргызов. Они
редко были между собой в согласии, соперничавшие друг с другом партии то и дело
меняли правителей. После смерти Шахруха на престол был возведен его сын
Абд-ар-Рахим-бий, которого, несмотря на то, что он имел наследника — сына
Ирдану, заменил брат, затем племянник и т. д., пока наконец не был провозглашен
бием обделенный в свое время Ирдана. Все это время государство лихорадило,
постоянные междоусобные войны и войны с соседями несли народу одни бедствия.
Когда
миновала реальная опасность вторжения джунгарских ханов в Фергану, начали
проявляться первые противоречия между кыргызскими и кокандскими феодалами.
Борьба кыргызов в 1753—1755 гг. за возврат исконных кочевий в Прииссыккулье и
других районах, вызвавшая большой отток кыргызского населения из Ферганы,
значительно ослабила здесь их позиции.[35] Этим не замедлил
воспользоваться Ирданабий, стремившийся ослабить политическое влияние
кыргызских феодалов в Коканде. В 1754 г. «глава кыргызов» Кубат-бий из племени
кушчу, «являвшийся опорой Ирдана-бия», был заподозрен в измене кокандскому
правителю во время совместного похода последнего с бухарским эмиром Мухаммед
Рахимом в г. Ура-Тюбе. Кубат-бий, попав в немилость Ирданы-бия, охотно
откликнулся на призыв кашгарского правителя Юсуфа-ходжи о помощи в борьбе за
освобождение от джунгарского ига. В конце 1754 г. он, взяв «своих киргизов,
удалился» в Восточный Туркестан, где стал активным участником в
политических событиях в этой стране.
Однако
вскоре опасность нового вторжения цинской армии вновь сплотила кыргызов и
узбеков. События 1758—1959 гг. выдвинули на политическую арену в регионе
Аджи-бия — правителя кыргызского родоплеменного объединения адыгене,
занимавшего горную местность между Кокандом и Кашгаром. Перед лицом цинской
опасности в июне 1758 г. был заключен «договор дружбы» между Аджи-бием и
Ирдана-бием. В 1759 г. в кочевья кыргызов адыгене прибыл посланник цинского
двора с предложением установить дипломатические связи с Пекином. Он вручает
Аджи-бию «декрет и печать», вероятно, дававшие «некие права» их обладателю… Ободренный таким неожиданным вниманием со стороны соседних правителей и
будучи предводителем только одного племени, Аджи-бий решил подчинить своей
власти и другие кыргызские племена, в частности, находившиеся в Фергане. В
августе 1760 г. в кочевья кыргызов прибыл новый посол цинов Соному Чэлин,
который далее проследовал в Коканд. Оттуда он возвратился в Кашгар 7 ноября
того же года с послом Ирдана-бия. Узнав от них о противоборстве правителей
Коканда и Ходжента, Аджи-бий счел это подходящим моментом для наступления на
Фергану. Одним из поводов к походу явилось стесненное положение андижанских и
ошских кыргызов, среди которых было немало их собратьев — беженцев из
Восточного Туркестана. Об этом свидетельствовал и факт содержания в плену у
Ирданы в 1760 г. брата кыпчакского бия Эмура-Амана.[36]
Видимо,
действия Аджи-бия в Фергане оказались безуспешными. В 1762 г. в кочевьях
адыгене были ограблены кокандские купцы. Ирдана-бий использовал этот инцидент в
качестве предлога для захвата кыргызских городов Ош и Узген. Выступившее против
кокандского правителя сборное войско кыргызов из адыгене, монголдар и группы
племен «ичкилик» во главе с Аджи-бием потерпело поражение и отступило в горы.
Таким образом, прибытие в 1762 г. в пределы Сяньцзяна Нарбута-бия из племени
кушчу, искавшего здесь спокойной жизни, было прямым следствием столкновения
кыргызско-кокандских феодалов и хитрых посулов цинского двора.
После
этих событий Аджи-бий послал к главе северокыргызских племен Маматкулу-бию
своего соплеменника Арзымата с просьбой о помощи против Ирдана-бия. Маматкулу
откликнулся и начал готовить поход на Фергану, призвав под свои знамена
кыргызских биев са-рыбагышей Черикчи и Темиржана. Но развернувшаяся антицинская
кампания среднеазиатских народов в 1762—1764 гг. заставила Ирдана-бия пойти на
соглашение с кыргызскими феодалами и в 1763 г. мирно вернуть г. Ош и другие
местности. Достигнутый компромисс длился недолго. Весной следующего, 1764 года
Аджи-бий, воспользовавшись очередным выступлением Ирдана-бия в поход на Ходжент
и, вероятно, не без подстрекательства цинского двора, появляется в Оше. Но
попадает в плен к кокандскому правителю, успевшему заключить перемирие с ходжентским
Фазыл-бием. Так Ош и другие земли кыргызов вновь попадают под власть Коканда.
На этот раз подчинение ферганских кыргызов Ирдана-бию произошло, скорее всего,
дипломатическим путем, продиктованным в значительной степени политической
ситуацией в регионе. Да и хозяйственно-экономическая заинтересованность
кочевого и оседлого населения, трудящихся кыргызов и узбеков в добрососедских
отношениях была не на последнем месте. Так, по сообщениям перебежчиков и
кокандских купцов, прибывших в Синьцзян в 1764 г., в Фергане «из уст в уста
передается весть о предстоящем вторжении войск богдыхана». И в такой обстановке
выступление Аджи-бия против Ирдана-бия, видимо, вполне объективно было
расценено местным кыргызским населением как пренебрежение общими интересами
безопасности народов Ферганы перед лицом иноземного вторжения. Именно это
обстоятельство и последующие события привели затем кыргызских и узбекских
феодалов к союзническим отношениям.
Скорее
всего, после этого г. Туркестан, как и г. Ташкент, попал под власть Коканда и
кыргызских феодалов. 
Союзнические
отношения между кыргызскими феодалами и Ирдана-бием дали возможность в 1765 г.
возвратиться в Фергану Нарбута-бию из кушчу, который за три года пребывания в
Синьцзяне уже вкусил все «сладости» господства там новых хозяев. Цинский двор
тщетно требовал от Ирданы возвращения Нарбуты в Синьцзян. Это означало, что
планы цинского двора — столкнуть кыргызов с узбеками — окончились провалом.
Тогда цинские власти решили действовать с помощью военной силы. Эта акция Цинов
не принесла результатов: уж слишком непрочен был их тыл в Синьцзяне, а
кокандские правители, как и прежде, вели себя независимо.
По-прежнему поддерживались и союзнические отношения
кыргызских феодалов с преемником Ирданы —Нарбута-бием, вступившим на кокандский
престол в 1770 г. Они были обусловлены тем, что Нарбуте первые два десятилетия
пришлось вести напряженную борьбу с отпрысками своего предка Шахруха.
Проявлением лояльного отношения Нарбута-бия к кыргызским феодалам стали
события, происшедшие здесь после 1783 г. и связанные отчасти с антицинскими
освободительными устремлениями Сарымсак-ходжи — потомка белогорцев.
Такие
частые и свободные перемещения кыргызских феодалов, наблюдавшиеся в те времена,
исследователи объясняют тем, что у кочевого населения приграничной полосы
Средней Азии, Казахстана и Синьцзяна, благодаря общности быта, религии и языка,
зачастую отсутствовало представление о государственных территориальных
границах. Но несомненно и то, что они имели и политические мотивы. Попытки же
цинского двора установить «контроль» за традиционными перемещениями кыргызского
кочевого населения вызывали возмущение последних, а иногда приводили и к
осложнению их отношений с соседним Кокандским владением. Усиление эмиграции из
Синьцзяна было признаком политического кризиса цинской администрации. Этим
решил воспользоваться Нарбута-бий, который стремился если не подчинить, то хотя
бы распространить свое влияние на Восточный Туркестан. 
Известие
это дошло до цинского двора и вызвало переполох не только среди синьцзянских
чиновников, но и в Пекине. Начались репрессии синьцзянских властей в поисках
связей Сарымсака, что привело к недовольству местного населения. Первыми
жертвами Цинов стали кыргызы племени кыпчак. 
В
результате таких «предупредительных» мер синь-цзянских властей ожидавшееся
антицинское восстание населения Кашгарии не состоялось. Сарымсак и его союзники
после первых же столкновений с цинскими войсками были вынуждены отступить.
Пользуясь
временным затишьем, цинский двор решил нанести удар по Сарымсаку и лишить его
союзников. Так, в 1788 г. цинские власти, щедро наградив Нарбута-бия, через
своих послов безуспешно пытались убедить кокандского правителя схватить и
выдать Сарымсака. 
Опасность
цинского вторжения прежде всего ощущалась в Кыргызстане и отражалась в
поведении феодально-родовой верхушки северокыргызских племен. Так, в 1789 г.
Атаке-батыр искал поддержки у казахов Среднего жуза — подданных России.
Примерно в эти же годы в Коканд было направлено кыргызское посольство во главе
с сыном Есенгула — Куватом и неким Асаном из племени сарыбагыш, привезших в дар
Нарбута-бию 18 лучших скаковых лошадей.
Новые
посулы Пекина за поимку Сарымсака или, по крайней мере, за недопущение его в
пределы Цинской империи, а также убеждение в несостоятельности плана овладения
Восточным Туркестаном при помощи военной силы, когда Сарымсак не получил
решительной поддержки на родине, вынудили кокандского правителя изменить свою
тактику в Синьцзяне. Нарбута-бий начал склоняться к сотрудничеству с цинским
двором. Прохождение через Или кокандских послов, которые были приняты в Пекине
в 1793 г., показывает, что отношения северокыргызских племен с Нарбута-бием в
это время были еще союзническими. Между тем послы Нарбута-бия в Пекине вели
переговоры о невмешательстве в дела друг друга и особенно о не препятствии
Коканду со стороны Цинов в завоевании «закордонных» кыргызов.
После
возвращения кокандских послов из Пекина коварство Нарбута-бия стало очевидным.
Это отчасти побудило его подданных и союзников искать поддержки у России. 
Нарбута-бий,
имея поддержку среди кыргызского и особенно оседлого населения Ферганы и
сохраняя относительные союзнические отношения с северокыргызскими племенами,
находился «в совершенной силе и возможности пуститься везде, где бы только
нужда потребовала». Утверждение И. Андреева (в 1796 г.) о том, что Нарбута-бий
«диких киргисцов у себя в протекции… не имеет», говорит о независимости
кыргызского кочевого населения Ферганы от Коканда.
В
конце XVIII в. характер кыргызско-кокандских отношений резко изменился. Одной
из причин этого послужило появление на землях кыргызов Сарымсак-ходжи, который
предпринял новую попытку освободить восточнотуркестанцев от цинских
завоевателей. 
На
самом же деле, как видно из объяснения ташкентских купцов от 17 декабря 1796 г.
(во многом согласующегося со сведениями синьцзянских чиновников), Сарымсак
перебрался к северокыргызским племенам и расположился в районе Иссык-Куля,
стремясь привлечь на свою сторону местных кыргызов и соседних казахов. 
Северокыргызские
племена, как и каратегинские кыргызы, были готовы оказать военную поддержку
Сарымсаку, но некоторую озабоченность первых вызвало непостоянство казахских
феодалов. 
Наступление
Сарымсака на Синьцзян не состоялось. Этому помешал ряд обстоятельств, в том
числе, надо полагать, наступление кокандских войск на земли северо-кыргызских
племен. Нахождение Сарымсака на Иссык-Куле Нарбута-бий решил использовать как
повод для завоевания северокыргызских племен. К 1797 или 1798 г. относятся
сведения ферганского хрониста Мирза Каландара о том, что в период правления
Нарбута-бия «главнокомандующим на арене битвы и предводителем витязей был
Хан-Ходжа», который, выступая против кыргызов Кетмень-Тюбинской долины, «победы
над ними одержать не смог». Это предположение подтверждается тем, что наиболее
удобный путь из Ферганы на Иссык-Куль, видимо, в то время проходил через
Кетмень-Тюбинскую долину.
Поход
Нарбута-бия на Кетмень-Тюбе и Иссык-Куль был ошибкой, не говоря уже о
пренебрежении кыргызско-узбекскими союзническими отношениями. Это раскрывало связи
кокандского правителя с цинским двором, направленные против освободительного
движения угнетенного уйгурского народа, что вызвало недовольство не только
среди правителей «одноверцев» из соседних владений, но и в самом Коканде. Не
исключено, что бегство на Чаткал Хаджи-бия, управлявшего Наманганским вилаетом,
после неудачного выступления против своего брата как раз и было проявлением
кризиса внешней политики Нарбута-бия. При таком обороте событий Нарбута-бий
лишился активной поддержки и оседлого кыргызского населения Ферганы,
составлявшего значительную часть его войска.
В 1797—1798 гг. сложился союз ташкентского Юнус-ходжи
и казахских феодалов Старшего жуза, пытавшихся освободиться от влияния Коканда.
Не исключено, что в этом, по существу антикокандском, союзе были и кыргызские
феодалы, кочевья которых ограничивали Ташкент с северо-востока и, по ошибочному
утверждению Д. Телятникова, «принадлежавшие» Цинской империи. На самом же деле
последнее не соответствовало действительности. Хотя следует заметить, что
прибывшие в середине 1800 г. в Ташкент русские послы Т. С. Бурнашев и М.
Поспелов в своих отчетах передают это обстоятельство как подчинение казахских
феодалов Юнус-ходже. Видимо, дипломатам не удалось достаточно критически
отнестись к предвзятой информации ташкентского правителя и местных феодалов,
стремившихся по вполне понятной причине представить Ташкент как достойного
партнера для сотрудничества с могущественной Россией. В свое время П. П.
Иванов, указывая на неясность метода распространения власти Юнус-ходжи.
Видимо,
союзники предприняли какие-либо действия против Коканда, так как в 1799 г.
Хан-Ходжа направился с войсками в Ташкент, где на стороне последних выступили
казахские отряды. В результате Хан-ходжа потерпел поражение, попал в плен и был
убит. Надо полагать, антикокандский союз вскоре распался (после смерти
Нарбута-бия в 1799 г.), что и проявилось во время неудачной попытки Юнус-ходжи
в 1800 г. овладеть Ходжентом после кончины его правителя Худияр-бека.
В
результате недальновидной политики Нарбута-бия, приведшей к столкновению
Коканда с традиционными союзниками — кыргызскими феодалами, Кокандское владение
едва не стало объектом завоевания его соседними правителями и прежде всего
бухарским эмиром. Представляются справедливыми выводы исследователей,
утверждавших, что в конце XVIII — начале XIX в. власть Коканда ограничивалась
только центральной частью Ферганской долины, а хозяевами кочевой (горной и
предгорной) периферии по-прежнему оставались кыргызские и казахские феодалы.
Таким
образом, кыргызско-кокандские отношения во второй половине XVIII в.
складывались в условиях постоянной угрозы вторжения, главным образом цинской
империи. Экономическая заинтересованность во взаимосвязях кыргызского кочевого
и узбекского оседлого населения, а также нарастающая опасность со стороны
иноземных захватчиков привели к возрождению и упрочению кыргызско-кокандских
союзнических отношений. Кыргызы и узбеки проявили сочувствие и оказали
поддержку справедливым освободительным устремлениям уйгурского населения
Восточного Туркестана. Попытки цинского двора расстроить сплоченность и
единство кыргызов, узбеков и уйгуров не привели к желаемым результатам.
Пренебрежение к традиционным союзническим и добрососедским отношениям грозило
как кыргызским феодалам, так и кокандским правителям потерей политической
независимости, приводило к неоправданным жертвам, прежде всего трудящихся масс.
В момент критического внешнеполитического положения для Ферганы Российское
государство высказало свое благорасположение и покровительство, установив с
народами Ферганы торгово-дипломатические отношения.


Глава 3 Экономические и культурные
связи кыргызов с народами Центральной Азии XVIII— первой
половине XIX вв.
3.1 Торгово-экономические связи кыргызского народа с народами
Центральной Азии XVIII— первой половине XIX вв.
В исторических судьбах кыргызов, казахов, узбеков,
таджиков, туркмен и каракалпаков рассматриваемого времени было много общего:
они угнетались как местной феодальной знатью так и русскими предпринимателями и
царскими чиновниками, что налагало свой отпечаток на их политическую жизнь,
экономику и культуру. В хозяйственной жизни народов Средней Азии и Казахстана,
которая складывалась веками, было много общего или родственного близкого.
Основным занятием дехкан было скотоводство, земледелие, а жителей
среднеазиатских городов — ремесло и торговля. Исторически сложившееся
чересполосное расселение и общность социальных судеб трудящихся масс также были
исходными факторами для сближения среднеазиатских народов.
В
сфере скотоводства сама структура зимних (кыштоо) и летних (джайлоо) пастбищ во
многом определяла сезонное передвижение огромной массы скотоводов из Казахстана
в Среднюю Азию, в том числе в Кыргызстан, и обратно. Казахские скотоводы
пользовались зимовками, расположенными в Чуйской и Таласской долинах, в
восточной части Иссык-Кульской котловины.[37]
Начинает
проявляться разделение труда между отдельными отраслями кустарного ремесла.
Ткачество и связанные с ним ремесла играли немаловажную роль в экономике многих
городов и сел Средней Азии, где большое число ремесленников были ткачами и
красильщиками, занимались переработкой шерсти, хлопка и шелка. Крупнейшими
центрами ткачества в Узбекистане были Ташкент, Бухара, Самарканд, Коканд,
Фергана, Наманган, Андижан; в Таджикистане — Ура-Тюбе, Гарм, Куляб; в
Кыргызстана—Ош, Узген, Джалал-Абад; в Казахстане—Аулие-Ата, Чимкент и др.
Население
юга Кыргызстана в рассматриваемый период в основном составляли кыргызы и
узбеки, и при изготовлении разнообразной ремесленной продукции они заимствовали
друг у друга производственные навыки и приемы, делились опытом ремесленного
производства.
Характерной
особенностью металлообработки в отличие от других видов ремесленного
производства было то, что она развивалась на привозном сырье. Ремесленники
покупали медь, олово, железо на базарах Коканда, Ферганы, Намангана, Андижана,
Оша, Узгена — на юге Кыргызстана, в Пишпеке, Токмаке, Пржевальске — на севере,
куда их привозили, главным образом русские купцы из Центральной России. 
Средняя
Азия и Казахстан издавна славились также ювелирными мастерами, а также
мастерами по изготовлению музыкальных инструментов, деревообделочниками и
гончарами.
Развитие
ремесла и рост торгового обмена способствовали сближению среднеазиатских
народов и упрочению их связей с другими народами. Так, кыргызские войлочные
изделия шли преимущественно на удовлетворение собственных потребностей, но
излишки обменивались на другие изделия у узбеков и таджиков и продавались на
рынках.
По
своему устройству кыргызский ткацкий станок в общих чертах напоминал подобные
станки соседних народов, кыргызские мастерицы нередко украшали изделия не
только своим национальным, но и узбекским, таджикским и каракалпакским
орнаментами. Хлопчатобумажные ткани, выделываемые узбеками и таджиками,
пользовались спросом и среди кыргызов. 
В
городах Ферганской долины узбекские и таджикские-мастера изготовляли хозяйственные
металлические изделия: посуду, лампы, котлы, подсвечники и продавали их
Кыргызам; и другим народам Средней Азии. Из добывавшегося на оз. Иссык-Куль
шлихового железного песка путем плавки в примитивных горнах Кыргызы получали
железо. Кузнецы изготовляли подковы, ножи, серпы топоры, сошники, а более
искусные— оружие.[38]
Серебряных
дел мастера (зергеры) делали из серебра женские украшения, а также украшения на
мужские пояса конскую сбрую и т. п., отличавшиеся большим художественным
вкусом. Кыргызы добывали горный хрусталь, яшму, самородное золото, жгли уголь.
Из цветного камня изготовлялись пулелейки, светильники, пуговицы. Все это шло
на обеспечение собственных потребностей, а также сбывалось на среднеазиатских
рынках.
В
конце XIX в. экономическая жизнь в Кыргызстана стала заметно оживленнее:
товарно-денежные отношения проникали в аил и постепенно расшатывали устои
натурального кыргызского хозяйства, меновая торговля вытеснялась денежной.
Участились контакты кыргызского народа с соседними народами Средней Азии и
Казахстана, продолжали развиваться взаимные экономические и культурные связи, в
результате которых складывалась определенная общность а развитии материальной и
духовной культуры.
Кыргызы
и казахи, являясь основным поставщиком мясо-молочных продуктов и
животноводческого сырья, нуждались в продуктах земледельческого труда, взаимно
обменивались продуктами своего хозяйства с узбеками и таджиками. Именно поэтому
кочевники особенно дорожили хозяйственно-торговыми связями с соседними
оседло-земледельческими районами.
Одна
из особенностей экономического развития народов Средней Азии и Казахстана —
разделение труда между земледельческим оседлым населением и
кочевниками-скотоводами, сложившееся в силу природных географических условий
характерных для степных районов и земледельческих оазисов.
На
территории Средней Азии и Казахстана существовало три основных типа хозяйств:
оседлые земледельцы, поселявшиеся преимущественно в оазисах; полуоседлые
скотоводы-земледельцы, населявшие дельты рек и равнины; скотоводы, жившие по
пустыням, степям и горам.
Изучение
жизни и быта земледельцев и полукочевников-скотоводов Средней Азии показало,
что у них скотоводство сочеталось с земледелием, и наоборот, т. е. создавалось
смешанное, комплексное земледельческо-скотоводческое хозяйство. При этом
земледельческая деятельность Кыргызов и других народов Средней Азии в первую
очередь определялась возможностями и способами орошения. Соответственно и земли
разделялись на искусственно орошаемые и земли с естественным орошением, т. е.
на поливные и неполивные.
Неполивные
земли-кайраки (богарные) тянулись вдоль предгорий и гор. На них преимущественно
возделывались пшеница, ячмень, просо. Поливными считались земли, орошаемые с
помощью различных систем каналов и т. п. сооружений. Такие земли располагались
в больших долинах и полностью обуславливали характер местного земледелия. Источником
поливного земледелия служили крупные реки ледниково-снегового происхождения, от
которых были отведены каналы, образующие сложные ирригационные системы.
Для
каждой природной зоны и историко-культурной области Средней Азии были
характерны свои особенности развития орошаемого земледелия. В этом отношении
большое значение для сближения кыргызов-земледельцев и земледельцев из среды
других народов Средней Азии и Казахстана имела общность хозяйственных условий,
нередко обслуживание разнонационального населения одними ирригационными
каналами и сооружениями, что вызывало взаимную заинтересованность в их
сохранении и поддержании в порядке. 
В
животноводческом хозяйстве кыргызов преобладало овцеводство. Его развитие было
связано не только с необходимостью производства пищевых продуктов (мяса,
молока), но и с получением ценного сырья (шерсти и кожи). В рассматриваемый
период овцеводство имело уже и товарное направление. На рынках Средней Азии был
большой спрос на овец и на изделия из овечьей шерсти: кошмы, паласы, переметный
сумы, мешки, веревки.
При
переходе части хозяйств к земледелию, особенно в южных районах, в
животноводстве стали отдавать предпочтение крупному рогатому скоту, лошадям, а
также верблюдам и отчасти козам. 
Распространенная
на территории Кыргызстана порода скота была получена путам скрещивания местных
кыргызских пород с другими породами, выведенными казахскими, узбекскими и
таджикскими скотоводами.
Приведенные
факты свидетельствуют о том, что хозяйственная жизнь кыргызов и других народов
Средней Азии и Казахстана протекала не изолированно — между ними происходил
взаимообмен опытом и достижениями в хозяйственной жизни, развивались
торгово-экономические и производственные связи.
Говоря
о хозяйственных контактах кыргызов и узбеков, академик А. Ф. Миддендорф писал,
что «все кара-Кыргызы живут в тесной связи с оседлым узбекским населением
Маргеланского уезда… Сверх того, они тяготеют к рынкам (базарам) Кува,
Уч-Курган, Маргелан». Позднее другой автор сообщал, что у узбеков селения
«Вуадиль своих летних пастбищ не имеется, а потому скот передается Кыргызам,
идущим на летовья, которые заботятся о сохранности скота…, когда Кыргызы
возвращаются на свои зимовки, то по дороге сдают скот хозяевам». Так постепенно
укреплялись экономические связи между кыргызами-скотоводами и узбекскими
земледельцами.
 Поселения
и жилища у кыргызов 70—90-х годов XIX в претерпевали изменения в зависимости от
складывавшихся условий. В рассматриваемый период кыргызское население
расселялось большими аилами и кыштаками. Г. С. Загряжский отмечал, что в 70-х
годах XIX столетия «Кыргызы всегда стояли большими аулами, кибиток по 200 и
более».
Процесс
образования оседлых кыргызских поселений начался на юге Кыргызстана и был
обусловлен в известной мере влиянием оседлого узбекского и таджикского
населения. В Чуйской и Иссык-Кульской котловине такие селения (кыштаки)
появились лишь в самом конце XIX—начале XX в., причем весьма в небольшом
количестве.
Необходимо
отметить, что в долинных местностях этот процесс протекал быстрее, чем в
предгорных. Кыргызы селились по долинным местностям и по берегам КараДарьи,
АмуДарьи, а также у многочисленных родников (булак). Часть приферганских
Кыргызов жила в глинобитных домах, разводила сады, имела огороды, другая же
часть продолжала жить в юртах. В кыштаках не было улиц, огороженных дворов или
участков.
Кыргызский
селения отличались от соседствовавших с ними таджикских и узбекских. Для
последних были характерны узкие кривые улочки с высокими дувалами, возле них
было много огородов, садов, виноградников и т. д. Облик этих селений
свидетельствовал о прочной оседлости жителей. Характеризуя тип кыргызского
селения, Н. С. Лыкошин писал:
«Кыргызское
селение совсем не имеет строго распланированных жилищ и переулков: это в
большинстве случаев отдельные усадьбы, более напоминающие хутора, расположенные
в один или два ряда по течению речки или по сторонам сухой лощины. Заборы здесь
представляют редкость, а если и встречаются, то служат только оградой для
защиты от потрав и вовсе не рассчитаны на укрытие внутренности двора от
постороннего глаза».[39]
Таким
образом у кыргызов, как и казахов, бытовали жилища двух видов — юрта и
глинобитный дом (там уй). Имелось три разновидности юрты: ак уй (белая юрта),
кара уй (черная юрта) и алачык (шалаш). Белые юрты обтягивали войлоком, купол
юрты украшали белой лентой, что делало ее нарядной. В таких юртах жили богатые Кыргызы.
Наиболее же распространенными юртами у кыргызов, как и казахов, были кара уй
(черные юрты), в которых жили бедняки, устанавливали их в кыштаках или на
пастбищах.
Начало
строительства глинобитных домов было связано с процессом оседания кыргызов. Первые
глинобитные дома состояли из одной комнаты без окон, но в потолке делалось
круглое отверстие для выхода дыма. Очаг, как и в юрте, устраивался в земляном
полу, на нем готовили пищу и около него грелись. Кладка стен была грубой,
потолок покрывался толстым слоем земли. Основным строительным материалом как и
повсюду в Средней Азии, служила лёссовая глина.
Со
временем такие жилища несколько усовершенствовались узбеками и таджиками.
Кыргызы
строили наряду с жилыми и хозяйственные помещения, что являлось одним из
признаков материальной культуры оседлого населения.
Развитие
национальных форм одежды также происходило под влиянием соседних народов.
Особенно большие изменения произошли в одежде южных кыргызов, со времени
расселения их среди оседлых узбеков и таджиков. Предметы мужской, женской и
детской одежды кыргызы покупали у узбеков и таджиков, а сапоги и ботинки, а
также платки фабричного производства и т. п.— у русских. Национальная одежда
сохранялась преимущественно у лиц пожилого возраста. В южных же районах
Кыргызстана мужская и женская одежда претерпевала значительные изменения,
воспринимая элементы узбекской и таджикской. 
В
описываемое время новые условия жизни отражались и на пище Кыргызов. Здесь
также сказывались расширение рыночных связей и знакомство с кулинарией
узбекского, таджикского, дунганского, уйгурского и русского населения, что было
особенно заметно в Прииссыккулье, в Чуйской долине, в Южной части Кыргызстана.
Хотя пища в целом и продолжала сохранять свой национальный колорит и способы
приготовления ее не подвергались существенным изменениям, но появились новые
продукты и незнакомые в прошлом блюда. 
Таким
образом, и в области материальной культуры проявлялись плоды добрососедства и
взаимовлияний кыргызского и других народов Средней Азии.
3.2 Культурные связи кыргызов с другими народами Центральной
Азии
Учитывая
специфику историко-культурного развития кыргызского народа, освещение его
культурных связей с другими народами Средней Азии можно начинать с устного
народного творчества, которому принадлежит видное место в истории духовной
жизни кыргызского народа. Уходя своими корнями в глубокую древность, оно во
многом и в яркой и своеобразной форме отражает исторические судьбы Кыргызов, их
самобытную культуру, социальные отношения, важнейшие события прошлого,
взаимоотношения с соседями а также надежды и чаяния народа, его мировоззрение и
эстетические идеалы.
Востоковед
Н, И. Веселовский констатировал, что «по понятию туркестанцев история тогда
только хороша, когда написана в стихотворной форме». Сказанное имеет прямое
отношение и к кыргызскому народу, к его устному народному творчеству.
Особое
место среди произведений устного поэтического творчества кыргызов занимают
эпические произведения, в первую очередь трилогия «Манас», о которой В. В.
Радлов говорил, как о «поэтическом отражении всей жизни и всех стремлений
народа».
О
необходимости выявления взаимосвязей устного народного творчества народов
Средней Азии, и в частности Кыргызского и казахского, писал М. О. Ауэзов:
«Сравнительное изучение казахской литературы с литературами близких по языку,
по культуре, по исторической судьбе народностей должно составлять в отношении
прошлого главную продуктивную систему историко-литературного построения». Надо
заметить, что усиливавшиеся с конца XVIII в. политические, торговые и
культурные связи народов Средней Азии и Казахстана также способствовали
появлению в их Устном народном творчестве общих сюжетов и общих героев что
нашло отражение и в эпическом жанре фольклора—героическом эпосе. 
Некоторые
сюжеты из кыргызского эпоса «Манас» и имена его героев-батыров встречаются и в
эпосах соседние народов—казахов, таджиков и др. Сходство не ограничивается
внешним совпадением тех или иных элементов повествования, как правило, оно
имеет гораздо более глубокий у всесторонний характер и охватывает общие
жанровые признаки эпоса, его идейное содержание, круг эпических мотивов и
сюжетов и т. д. Характерно, что «Манас» бытует только у кыргызов. Однако
побежденный Манасом потомок Камбар-хана казах Эр-Кекче впоследствии станет верным
сподвижником Манаса. А в казахском эпосе богатырь Эр-Кекшю_ сын Камбар-хана,
погибает в битве с каракалпакским Кобланды-батыром. Встречаются и другие общие
имена в тюркоязычных эпических произведениях. Например, в
«Манасе»—Эр-Кошой—мудрый советчик богатыря, а в казахском—Эр-Косай—юный
богатырь, мстивший врагам за смерть Эр-Кекшю. Другого соратника Манаса —
Джангырчи—в казахском сказании об Эр-Кекшю находим в числе его дружинников и т.
п.
Все
эти и многие другие факты еще и еще раз подтверждают, что на протяжении веков
духовная культура кыргызского народа развивалась в тесной взаимосвязи с
культурой народов Средней Азии и Казахстана. Как известно, у последних с давних
времен существуют общие эпосы. Например, у казахов, узбеков, каракалпаков —
«Алпамыш», у казахов, туркмен, узбеков, таджиков — «Кёр-Оглы». С усилением
экономических и культурных связей кыргызов с населением сопредельных областей
эти же эпосы получили широкое распространение среди южных Кыргызов.
Сказители
«Манаса» обогащали его содержание отзвуками современной им жизни Кыргызского
народа, особенно важнейших событий». Так, в записанных В. В. Радловым отрывках
из «Манаса» встречаются строки, посвященные дружественным связям Кыргызов с
Россией. Таковы, например, строки из завещания Манаса своему народу:
Когда
говорил богатырь Манас:
Что я
сказал, так и делай! Не выходи из послушанья моим словам! Можешь спокойно
спать! Поехав к русским, станешь богатырем! Кто пойдет к русским,
И
голодный насытится, И бедняк станет богатым «.
По
сообщению В. В. Радлова, этот явно новый сюжет эпоса был введен в текст
сказителем в знак глубокого уважения его к ученому из России.
Все
жанры фольклора Кыргызов и соседних с ними народов развивались в тесной
взаимосвязи, отражая общность их исторических судеб и борьба против «своих» и
пришлых эксплуататоров. В народных пословицах и поговорках ярко запечатлены
взаимоотношения кыргызского народа с его соседями. «Русский
разбогатеет—построит дом, Кыргыз разбогатеет—женится». 
Среди
среднеазиатских народов широко распространялись одинаковые по содержанию
пословицы и поговорки, разоблачающие представителей господствующих классов и
служителей мусульманской религии: «Слушай, что мулла говорит, но не делай то,
что он делает», «Опасайся муллы, тихо ступающего, опасайся ходжи в пестром халате»,
«Можешь отказаться от веры, но не можешь отказаться от народа», «Кто надеется
только на аллаха, тот останется голодным».
Большое
место в среднеазиатском фольклоре занимали сказки. В кыргызских сказках нередко
ставится в пример хитроумная, ловкая Карачач, отличающийся красноречием
Жээренче-чечен, борец за народное счастье Асан Кайгы и другие, протестующие
против произвола жадных баев, манапов, мулл и ишанов. Образы этих героев
приобрели широкую известность не только в
Кыргызстане, но и у соседних народов, трансформируясь сообразно условиям
жизни и мировоззрению каждого из них. Герои этого же плана есть и у казахов
(Алдар-Косе, Карашаш, Жирен.., ше-шешен, Асан-кайгы), узбеков (Ходжа Насреддин,
Наоретдин Афанди), таджиков (Ходжа Насреддин), туркмен (Алдар-Косе) и др. В
сказках прослеживаются мотивы классовых противоречий: герои, осознав социальную
несправедливость, вступают в борьбу против нее.
«Надо
также отметить,—писал М. О. Ауэзов,—значительную связь казахских народных
сказок со сказочным фольклором русского народа, что особенно заметно в разделе
о животных». Это в равной мере относится и к Кыргызским сказкам.
В XVII-в первой половине XIX в. получило дальнейшее развитие
кыргызское песенное народное творчество, причем и здесь аналогичные по
содержанию свадебные, обрядовые и другие песни встречались у кыргызов, казахов,
узбеков и таджиков. Широко бытовали связанный с кочевым образом жизни такие
пастушеские песни кыргызов, как «Бек-бекей» и «Шырылдан». Продолжала
существовать трудовая песня «Оп-майда». Подобные ей известны и у оседлых
земледельческих народов Средней Азии, в частности узбеков и таджиков (песни при
молотьбе хлеба). У всех среднеазиатских народов издавна бытовали также
календарно-обрядовые песни — «Наураз «Жарамазан». В них высказывались пожелание
друг другу счастья и здоровья, обилия скота и т. п., причем пожелания
сплетались с религиозными мотивами, что было связано усилением распространения
ислама в XIX в.
В
акынской поэзии у кыргызов, как и их соседей, начали более отчетливо
проявляться две противоположные тенденции: реакционно-феодальная, с одной
стороны, и прогрессивно-демократическая, с другой. Творчество акынов первого
направления использовалось эксплуататорскими классами для духовного закабаления
трудящихся против демократического течения в творчестве народов Средней Азии и
Казахстана и против проникновения передовой русской культуры. В противовес им
подлинно народные акыны, скитаясь от кочевья к кочевью, несли в народ живое и
близкое массам творчество, а некоторые из них поднимали свой голос протеста
против эксплуатации трудящихся масс.
Музыкальное
творчество, развлечения и игры кыргызского народа
Как и
фольклор, музыкальное народное творчество кыргызов и их соседей берет свое
начало из глубины веков. Музыка всегда была жизненным спутником кыргызов и
других среднеазиатских народов.
Музыкальное
творчество кыргызов по жанровым признакам делится на инструментальное и
вокальное. Среди разнообразных музыкальных инструментов основным, самым древним
и широко распространенном, у Кыргызов является трехструнный комуз. Недаром о
нем говорится: «Комуз — душа человека». Известный музыковед А. Затаевич писал:
«В области, инструментального творчества, главным образом в пьесах для комуза,
кыргызское музыкальное искусство достигает большой высоты и самостоятельности
вне каких-либо сопоставлений и сравнений». Издавна широко бытуют у кыргызов и
другие музыкальные инструменты: темир-комуз (варган), кыл кыяк (смычковый
инструмент), чоор (дудка), сурнай, керней (тип гобоя), добулбас (тип литавр).
Многие из них известны и другим народам среднеазиатско-казахстанского региона.[40]
Вокальный
жанр у кыргызов развивался в трех направлених: песенное творчество акынов и
ырчи, бытовая массовая песня и эпические сказания. Все они бытовали отнюдь
неизолированно от песенного творчества народов Средней Азии и Казахстана и
постоянно обогащались новыми элементами.
Акыны
и ырчи владели всеми жанрами музыкального творчества кыргызов. Большинство из
них умели играть на двух-трех народных инструментах, рассказывали эпизоды из эпических
произведений, пели народные песни. Кыргызским акынам, так же как и музыкантам
других тюркских народов, была присуща импровизационность. Каждый автор и многие
талантливые исполнители народной музыки и песен вносили в них элементы своего
творчества. Кыргызская музыка и песня, сохраняя свои самобытные традиции,
передавались из поколения в поколение народными певцами-инструменталистами,
нередко общавшимися с исполнителями из среды соседних тюркоязычных народов.
Это, в частности, подтверждается на примере сходства некоторых инструментов,
жанров, мелодий и т. д. По определению видного советского музыковеда В. С.
Виноградова, с одними из них кыргызская музыка находится в больших, с другими—в
меньших родственных связях.
Близки
и сходны кыргызская и казахская музыка. Предполагается, что и та и другая
возникли некогда от одного общего корня. В частности, широко распространено у
кыргызов и казахов кюу «Кетбука», рассказывающее о монгольском военачальнике,
отличившемся своей жестокостью во время нападения на аилы кочевников. У
кыргызов «Кетбука» исполняется на комузе, который по настройке, приемам игры и
другим признакам родствен казахской домбре, узбекскому, таджикскому,
туркменскому дутару. Игровой прием на комузе «терс кагыш», исполняемый обратным
ударом по струнам, снизу вверх, встречается и у казахов под названием
«терс-какпай».
В
кыргызском инструментальном жанре замечается сходство с музыкой туркмен, а
также некоторое сходство Кыргызской музыки из южной части края с музыкой
узбеков и таджиков. Кыргызы этих районов заимствовали у них музыкальный
инструмент — дутар, а у узбеков встречаются пьесы типа Кыргызских
инструментальных наигрышей. Кыргызский инструмент чоор (дудка) по внешнему
строению и по исполнению на нем сходен с казахским сыбызги, узбекским наем»
таджикским тутыком и туркменским тюйдуком. Причем у всех народов на этом
инструменте играли в основном пастухи. А некоторые кюу, как «Жетим бала»
(«Сирота»), «Чоор, куусу» («Кюу дудки») по манере исполнения и по сюжету почти
одинаковы у Кыргызов и казахов.
Другой
кыргызский двухструнный смычковый инструмент—кыл кияк известен у казахов
узбеков и каракалпаков под названием кобыз, у туркмен и таджиков — гиджак.
Наиболее популярный кюу, исполняемый на кыл кияке, «Тору кашка ат, кокуй» по
содержанию созвучен с казахским и каракалпакским произведениями «Камбар батыр»,
«Жалгыз аяк», «Коркыт куй», «Кара жорго» и др. В них в основном передается горе
бедняков, оставшихся без коня, без пищи и жилья.
Широко
используемый кыргызскими женщинами и девушками музыкальный инструмент
темир-комуз (тип варгана), по описанию Б. Алагушева, «всеми свойствами» похож
на шан кобыз (шан кобыз, кобыз) казахов, каракалпаков, туркмен и узбеков. В
репертуаре ктемир-комузисток были и каракалпакские кюу: «Жетим кыз»,
«Кара-жорга». «Кыз узатуу» и «Каздын каркылдашы». В них отражались не только
красота природы, богатство, животного мира, но и неравноправное положение
женщины, тяжелый труд, они выражали сокровенные мечты трудового народа.
Духовые
инструменты кыргызов сурнай и керней аналогичны среднеазиатским инструментам,
которые у всех народов служили для подачи сигналов. Они использовались главным
образом в военных походах и на многолюдных торжествах (аш, той).
В
процессе исторического развития кыргызского народа изменялась и
совершенствовалась и его музыкальная культура. 
Таким
образом, в XVIII в. -в первой половине XIX в. кыргызская народная музыка
продолжала развиваться во взаимосвязи с музыкальным искусством других народов
Средней Азии и Казахстана, оказывая и свое влияние на них, и сохраняя свои
национальные черты.
В
рассматриваемое время развлечения и игры кыргызов в определенной степени также
способствовали сближению и установлению добрососедских отношений с казахами и
другими народами.
Наиболее
излюбленными видами развлечений и игр у кыргызов издавна были ат чабыш
(скачки), аркан тартмай (перетягивание каната), джорго салыш (состязание на
иноходцах), кыз куумай (погоня за девушкой), оодарыш (борьба на лошадях), эр
сайыш (противоборство с пиками), кек беру (козлодрание), тогуз коргоол («девять
лунок»—Кыргызские шахматы), дойбу (шашки), селкинчек (качели), ак-челмек (белый
челнок) и др.
В
многолюдных торжествах (аш, той, свадьба) принимали участие представители
разных национальностей.
Очевидец
отмечал, что «у казахов популярными развлечениями были скачки… Самое забавное
состоит в том, что девушка на коне, вооруженная нагайкой, преследуется молодыми
людьми; кто ее догонит и поймает, имеет право поцеловать». Во время свадебного
торжества и кыргызы устраивали аналогичную игру—кыз куумай (погоня за
девушкой). По всей вероятности, она появилась в одинаковых условиях кочевой
жизни этих народов, когда от женщины требовалась ловкость и уверенность в
управлении конем. Уже в древности некоторые кыргызские игры и развлечения
развивались в одном направлении с играми и развлечениями других среднеазиатских
народов. Отдельные их виды, как кек беру, куреш, скачки, существовали у всех
народов Средней Азии и Казахстана.
Развивающие
мышление игры—чатыраш (своеобразные шашки), киште (шахматы), видимо, были
заимствованы кыргызами у узбеков. 
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В
результате исследования проблемы взаимоотношений кыргызов с соседними народами
Центральной Азии в XVIII- первой
половине XIX можно сделать следующие выводы:
1. На
протяжении XVIII столетия кыргызский народ, несмотря
на разобщенность в политической и экономической жизни, продолжал небезуспешную
борьбу за свободу и независимость. В целом ее можно подразделить на два этапа:
первый (1700—1755 гг.) — освободительные войны против экспансии Джунгарского
ханства, второй (1755—1800 гг.) — отпор захватническим устремлениям Цинской
империи.
Первый
этап отмечен активным наступлением джунгарских феодалов на Среднюю Азию, в
частности в Кыргызстан. Под натиском джунгар большинство населения северной
части Кыргызстана, не желая признавать иноземную власть, переместилось в
труднодоступные горные районы Тянь-Шаня, на Памиро-Алай и в Ферганскую долину,
где и ранее проживали кыргызы. Сохранив таким образом свою свободу и
независимость, основное население Кыргызстана активно продолжало борьбу с
захватчиками. В Средней Азии джунгарские завоеватели встречали решительное
сопротивление коренного населения, хотя джунгарскому хану и удавалось временно
устанавливать контроль в отдельных районах региона. Грабительские походы
джунгарских феодалов приносили неисчислимые беды и страдания трудящимся массам
кыргызов, казахов, каракалпаков, узбеков, уйгуров. Стремление к освобождению от
чужеземного гнета послужило стимулом к объединению среднеазиатских народов в
совместной борьбе против джунгарских захватчиков.
С
начала 40-х годов XVIII в.
освободительная борьба центральноазиатских народов с Джунгарским ханством
становится более успешной. В начальный период (1741 — 1747 гг.) она получила
значительный размах. Организатором совместной борьбы против джунгар выступил
правитель Коканда Абд ал-Карим-бий. Со смертью Абд ал-Карима (1747 г.)
начинается второй период борьбы против гнета джунгар (1748—1750 гг.). Ведущую
роль стали играть кыргызы и казахи, так как городское население Ферганы,
освободившееся от ига иноземцев. прежде всего стало заботиться об обороне своих
городов. Поражения ойратских войск в центральноазиатском регионе в известной
степени способствовали развалу ханства, вскоре охваченного феодальными
междоусобицами. В Джунгарии началось активное освободительное движение насильно
удерживаемых в ней народностей (енисейских кыргызов, уйгуров, торгоутов и др.).
В 1751—1755 гг. (третий период антиджунгарекой борьбы народов Средней Азии)
кыргызы, казахи и уйгуры активно выступают за возврат утраченных ранее исконных
владений на востоке Средней Азии. Причем кыргызы и казахи добиваются
определенных успехов еще до подчинения Джунгарии Цинской империей (1755—1757
гг.), возвратив свои кочевья в Семиречье.
На
втором этапе борьбы кыргызов за независимость их внешнеполитическая активность
направлялась главным образом на обеспечение как собственных политических и
экономических интересов, так и интересов соседних народов. Например, в период
антицинского восстания ойратов в Джунгарии зависимое от них кыргызское
население поддержало освободительную борьбу Амурсаны. В то же время независимые
кыргызы продолжали отвоевывать свои древние кочевья на западе Джунгарии, ранее
захваченные ойратскими феодалами. Действия этой части кыргызов, совпавшие по
времени с карательными акциями маньчжуро-китайской армии в Джунгарии, не имели
ничего общего с цинскими захватчиками. В данном случае каждая сторона
преследовала свои конкретные цели: если Цинская империя завоевывала новые
территории, то кыргызы стремились лишь овладеть принадлежавшими им ранее
землями.
Спасаясь
от жестоких преследований маньчжуро-цинской карательной армии, отдельные группы
тянь-шаньских кыргызов Джунгарии в 1757 г. впервые приняли подданство России,
переселившись на ее территорию. Этот факт является наглядным свидетельством
возросшего престижа в центральноазиатском регионе России как могущественной
державы — покровителя и защитника кыргызов и казахов.
2.
Кыргызско-казахские взаимоотношения во второй половине XVIII в. носили сложный характер. В основной своей массе
кыргызы и казахи, которым были присущи однотипное хозяйство и близкий образ
жизни, были заинтересованы в мирном добрососедстве. Борьба за независимость и
осуществление устойчивых связей с населением оседло-земледельческих районов
являлась главным в их взаимоотношениях. Хотя союзнические отношения кыргызов и
казахов в борьбе с внешними врагами были традиционными, в силу внутренней
разобщенности общества, феодальных междоусобиц нередко имела место и
нестабильность в их взаимоотношениях. Одной из ее причин являлось преобладание
узкоклассовых интересов феодалов над сплоченностью народов даже перед опасностью
цинского вторжения. Этим пользовалась цинская администрация, сознательно
разжигавшая вражду между кыргызскими и казахскими феодалами, которая временами
переходила в довольно крупные столкновения,
Все
это сдерживало рост производительных сил как в Кыргызстане, так и в Казахстане.
Однако кыргызские и казахские народы, нередко проявляя свою волю, вынуждали
феодалов отказываться от корыстных целей. Тогда возобладали добрососедские
отношения между среднеазиатскими народами, и только благодаря этому кыргызский и
казахский народы сумели отстоять свою независимость во второй половине XVIII в.
3. В
основе взаимоотношений кыргызского кочевого скотоводческого и узбекского оседло-земледельческого
населения лежала хозяйственно-экономическая заинтересованность. Попытки правителей
Кокандского владения освободиться от влияния кыргызских феодалов в Коканде
осложнили их отношения. Но реальная опасность нападения со стороны Цинской
империи привела к восстановлению и упрочению кыргызско-узбекского союза. 
В
конце XVIII в. в результате подстрекательства
цинского двора кыргызско-узбекские традиционно союзнические отношения оказались
разорванными. Это привело к взаимным неоправданным жертвам, а главное, грозило
потерей политической независимости как кыргызам, так и узбекам. В этой сложной
политической ситуации правительство России благодаря гибкой дипломатии, в
основе которой, однако, лежали также меркантильные интересы в данном регионе, еще
раз проявило участие в судьбе среднеазиатских народов, в частности узбеков и
кыргызов. В 1792 г. Россия, заключив договор о торговом сотрудничестве и
взаимопомощи с правителем Ташкента, отчасти воспрепятствовала завоевательным
устремлениям цинского двора в Ферганскую долину. В то время такая последовательная
политика в среднеазиатском регионе обеспечивала все возрастающее влияние
Российского государства как защитника и поборника справедливости. И, бесспорно,
это сыграло свою положительную роль в дальнейшем сближении народов.
Фактически
проявлением реального роста авторитета России явилось прибытие в 1785 г. в
Санкт-Петербург первого кыргызского посольства во главе с А. Алкучаковым.
Продиктованная жизненными интересами обеих сторон эта миссия положила начало
кыргызско-русским дипломатическим отношениям, а также способствовала развитию
(через Сибирь) посольских связей среднеазиатских народов с Россией. Уже осенью
1787 г. Атаке-батыр — инициатор кыргызского посольства в Петербург в
торжественной обстановке принимал в Чуйской долине российского посланника М.
Агаферова, а в 1788 г. снарядил следующих кыргызских посланцев в Омск.
Дальнейшее развитие этих отношений привело в третьей четверти XIX в. к вхождению Кыргызстана в состав
России.
4.
Кыргызстан занимал выгодное географическое положение на путях
трансконтинентальных торговых караванов, а кыргызы, несмотря на слабость их
общественно-экономического развития, были заинтересованы во внешней и
транзитной торговле и поддерживали сравнительно активные торговые отношения с
соседними странами и народами, в том числе и с Россией. Торговые связи
объективно способствовали их сближению и культурному взаимообмену.
Самостоятельность
и независимость кыргызского народа в XVIII в. признавались соседними государствами (Джунгарским ханством Россией,
Цинской империей, казахскими ханствами, Кокандским владением и др.), которые
поддерживали с ним двусторонние политические (мирные, а временами немирные),
дипломатические, торгово-экономические и культурные связи. Причем во
взаимоотношениях кыргызов с соседними народами в XVIII в. прослеживаются следующие характерные для международной
практики того времени основные формы:
-равноправные
отношения — как «сюзерен к сюзерену»: самостоятельные отправления политических,
посольско-дипломатических, торгово-кономических и культурных взаимосвязей.
-отношения
зависимости — как «вассал к сюзерену»: чаще всего временное признание
чужеземной власти некоторой частью населения, что выражалось в уплате им дани
(алман), исполнении военных и трудовых повинностей, закрепленных институтом
заложников (аманатов).
-союзнические
отношения: совместная борьба, нередко на договорной основе, против общего врага
в целях самозащиты.
Покровительство:
поиск слабой стороной по своей инициативе защиты у сильного государства —
гаранта хранения относительной независимости, обеспечивающего первому максимум
прав и внешнеполитической свободы.
В
сложных политических событиях исследуемого времени ясно прослеживаются общность
исторических судеб кыргызов и других народов Центральной Азии.
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1.        
Источники:
Акаев
А. А. Кыргызская государственность и народный эпос Манас. Бишкек, 2002.
Акаев
А. А. Памятное десятилетие. Б. 2001. 
Казахстан
в начале XX века: методология,
историография, источниковедение. Сборник статей 1-2, Алматы, 1993-1994. 
Кыргызы
и Кыргызстан: опыт нового исторического осмысления Б. 1994. 
2
Литература:
Абдыкалыков.
А. Енисейские киргизы в XVII в.— Фрунзе: Илим. 1968.
Абышкаев
А. Ш. Каратегинские киргизы в XVIII —начале XX в.: Историко-этнографический
очерк: Автореф. канд. ист. наук. — Фрунзе, 1965.
Арзыматов
А. Из истории политических отношений енисейских киргизов с Россией в XVII —
первой половине XVIII в. — Фрунзе: Кыргызстан, 1966.
Акишев
А. и Акишев И. Искусство саков Семиречья//сквозь века: к истокам культуры
народов СССР Выпуск 2; Знание 1986г .
Абрамзон
С. М. Очерк истории киргизского народа. — Фрунзе: Изд-во Кирг. фил. АН СССР,
1946.
Абрамзон
С. М. Вопросы этногенеза киргизов по данным этнографии//Труды Киргизской
археолого-этнографической экспедиции. Т. 3. — Фрунзе: Изд-во АН Кирг. ССР,
1959.
Абрамзон
С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. — Л.: Наука,
1971.
Асанканов А. А. Кыргызы:
рост национального самосознания. Бишкек, 1997.
Бартольд
В.В. Очерки истории Семиречья. М., 1963. 
Бартольд
В. В. Киргизы: Исторический очерк//Соч. Т. 2. Ч. 1.— М: Изд-во вост. лит-ры,
1963. С. 473—546.
Бернштам
А. Н. Из истории международных и военных отношений киргизского народа//Изв.
Кирг. фил. АН СССР. 1945. Вып 1. С. 105—123; 
Бернштам
А. Н. Источники по истории киргизов XVIII в //Вопросы истории. 1946. № 11—12.
С. 126—131.
Боровкина
Л.А. Запад Центральной Азии во 2 в. до н.э. — 7в. н.э. (историко-географический
обзор по древнейшим китайским источникам). М. Наука 1989. 
Боотаева
Б. Киргизы между Кокандом, Китаем и Россией. – Б. 1995.
Брудный
А., Койчуев Т. Кыргызстан: третий путь. Б. 1993.
Взаимосвязи киргизского
народа с народами России, средней Азии, Казахстана (конец XVIII-XIX вв.).Ответственный редактор Лунин Б. В. –Фрунзе.
1985, 
Гуревич
Б. П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII — первой половине XIX
в. — доп. — М.: Наука, 1983
Джамгерчинов
Б. Д. Добровольное вхождение Киргизии в состав России Ф.1963. 
Джамгерчинов
М. Б. Из истории киргизской народности XVI— первой половины XVIII веков:
Автореф. … канд. ист. наук. — Фрунзе, 1972.
Джамгерчинов
Б. Д. Из истории военных отношений киргизов конца XVIII в.//Академику К. И.
Скрябину. — Фрунзе: Изд-во Кирг. фил. АН СССР, 1945. С. 90.
Жакыпбеков
Ж. История изучения взаимосвязей кыргызского народа с народами Средней Азии и
России в новейшей литературе.// Кыргызстан- наше Отечество: история
взаимосвязей и упрочения единства народов Кыргызстана в условиях становления
независимого государства». –Б. 1997 с. 82-84
Жоробеков
Т. Развитие науки в Ошской области в годы Великой Отечественной войны. //
Кыргызстан- наше Отечество: история взаимосвязей и упрочения единства народов
Кыргызстана в условиях становления независимого государства». –Б. 1997 с.84-88.
Зияев
X. 3. Экономические связи Средней Азии с Сибирью в XVI—XIX вв. — Ташкент: Фан.
1983.
Златкин
И. Я. История Джунгарского ханства. — М.: Наука, 1983
Иванов
П. П. Казахи и Кокандское ханство//3ап ИВ АН ССР. 1939. Т. XII.
С. 92—128;
Иванов
П. П. Очерки по истории Средней Азии (XVI — середина XIX в.) — М.: Изд-во вост.
лит-ры, 1958.
Караев
О.К. Арабские и персидские источоники ΙX-XΙΙ вв. о киргизах и
Киргизии. Ф., 1968.
Кибиров
А. К.. О периодизации истории народов Киргизии в досоветскую эпоху//Материалы научной
сессии, посвященной истории Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский период. —
Ташкент: Изд-во АН Уз. ССР. 1955. С. 454.
Койчуев
Т., Мокрынин В., Плоских В. Кыргызы и их предки. Бишкек , 1994.
Кузнецов
В. С. Цинская империя на рубежах Центральной Азии (вторая половина XVIII —
первая половина XIX в.). — Новосибирск: Наука, 1983.
Кыргызстан-
наше Отечество: история взаимосвязей и упрочения единства народов Кыргызстана в
условиях становления независимого государства. (материалы науч. Конф.).-Б.
1997.
Лунин
Б. В. У истоков великой дружбы. — Ташкент: Узбекистан, 1972.
Мадуанов
С. Взаимоотношения казахов с другими народами Центральной Азии в XVIII-начале
XXвв. (политический м социально-экономические аспекты). -Алматы 1995. 
Мокеев
А. М. Политическая и этническая история северовосточной части Средней Азии в
XVII — первой половине XVIII в.: Автореф. …канд. ист. наук. — Ташкент, 1979.
Плоских
В.М. Киргизы и Кокандское ханство. — Фрунзе: Илим, 1977, и др.
Ромодин
В. А., Кондратьев А. А. Опыт сопоставления сведений из китайских, кокандских и
русских источников по истории киргизов//Сов. востоковедение. 1959. № 4. С.
125—136.
Сапаралиев
Д. Взаимоотношения кыргызского народа с русскими и соседними народами в XVIII
в.-Б. 1995.
Соколов
Ю. А. Ташкент, ташкентцы и Россия. — Ташкент: Узбекистан, 1965
Сулейменов
Б. С., Васин В. Я- Казахстан в составе России в XVIII — начале XIX в. — Алма-Ата:
Наука, 1981
Хаджиев
А.Захват цинским Китаем Джунгарии и Восточного Туркестана// Китай и соседи в
новое и новейшее время. —М.: Наука, 1982. С. 153—202
Хасанов
А. X. Из истории Киргизии XIX века — Фрунзе: Кир-госиздат, 1959.
Хасанов
А. X. Экономические и политические связи Киргизии с Россией, — Фрунзе:
Киргосиздат, 1960.
Усенбаев
К. У. Присоединение Южной Киргизии к России. — Фрунзе: Киргосиздат, 1960.
Усенбаев
К. У. Общественно-экономические отношения киргизов в период господства
Кокандского ханства. — Фрунзе: Изд-во АН Кирг, ССР, 1961.
Эралиев
З. Гармонизация национальных отношений на уровне современных требований.
Кыргызстан- наше Отечество: история взаимосвязей и упрочения единства народов
Кыргызстана в условиях становления независимого государства». –Б. 1997 \ с.
108-111