Василий Яковлевич
Ерошенко родился 13 янва­ря 1891 года в селе Обуховка Старооскольского уезда
Курской губернии, в крестьянской семье переселенцев с Украины. Та зима выдалась
особо морозной, и, когда ребёнка крестили, нетрезвый по случаю праздников
батюшка уронил его в ку­пель с ледяной водой. С тех пор глаза мальчика
покрылись белесой пеленой. С каждым годом он видел всё хуже и хуже, а к четырём
годам ослеп полностью. Последнее, что осталось в его памяти: синее небо, белые
голуби над деревянной сель­ской церковкой и улыбающееся лицо матери.
Отныне весь мир для Василия воплотился в зву­ках. Вскоре он
научится ориентироваться по ним — в селе, в лесу, в поле — не хуже, чем в
отцовской хате. В Обуховке к юному слепцу быстро привыкли и уже не удивлялись,
когда он шёл без палки.
В десятилетием возрасте при помощи местного помещика, графа
Орлова-Давыдова, у которого Яков Ерошенко арендовал землю, Василия устро­или
воспитанником московского приюта слепых детей. Там он познал тайну шести
выпуклых то­чек азбуки Брайля из их сочетаний под пальцами рождались буквы, из
букв — слова. Плотная, вся в пупырышках, бумага заговорила, зазвучала для
пытливого мальчика голосами героев пушкинских сказок, стихами Некрасова и
Шевченко. Ночью, когда школа затихала, Василий брал с собой тол­стый том и,
водя пальцем по точкам, читал, читал… А когда все книги из приютской
библиотеки оказа­лись прочитаны, стал сочинять сам.
Помимо чтения и сочинительства, которым Василий отдавал всё
свободное время, он, вла­дея хорошим слухом и голосом, учился играть на скрипке
и гитаре. Эти навыки для юного слепца оказались вовсе не лишними. Вскоре каждый
ве­чер он стал выходить на сцену ресторана «Якорь», откидывал
волнистые льняные волосы, ниспадав­шие до плеч, и начинал петь. Заказывали
обычно «цыганщину», платили щедро.
Под утро Ерошенко шёл в доходный дом для сле­пых, где в
комнате-пенале его ждала койка. Часть из заработанных денег он отдавал вечно
безра­ботному актёру, который за это читал ему Пуш­кина, Андерсена и Шекспира.
А вечером — снова ресторанный чад, спёртый, прокуренный воздух, пьяный говор,
смех кокоток и бесконечные водоч­ные подношения. И не было, казалось, возможно­сти
вырваться из этого заколдованного круга.
					







Наконец, в судьбу Василия вмешался счастли­вый случай. На слепого
юношу обратила внимание Анна Николаевна Шарапова, родная сестра Льва
Николаевича Толстого. Именно она и пригласила Ерошенко, поразившего её глубиной
суждений и интеллигентностью, на свои курсы эсперанто. Ша­рапова свято верила в
универсальное предназна­чение этого искусственного языка и, обнаружив у Василия
блестящие способности к лингвистике, взяла под своё покровительство. Она же
посове­товала талантливому юноше продолжить музы­кальное образование, но, так
как в России слепых в консерваторию не принимали, Шарапова обра­тилась в
лондонскую Королевскую музыкальную академию для незрячих.
На новом языке Василий, заговорил всего че­рез два месяца. К тому
же времени из Лондона пришёл вызов. В 1912 году слепой музыкант взял билет
третьего класса и один отправился в путь. Зелёная звёздочка, символ общества
любителей эсперанто, помогла ему перебраться через четы­ре страны в Англию, — Василия
словно передавали по «зелёной эстафете» от одного эсперантиста к
другому.
Во время пребывания в Лондоне Ерошенко успел на слух выучить
английский язык, причём до такой степени, что написал сборник стихов и
несколько сказок для детей, Они были изданы и вызвали одобрительные отзывы
британских кри­тиков. Одновременно он посещает библиотеки и музеи, углубляет
свои познания в вопросах миро­вой истории и культуры.
Затем Василий посетил Париж, так же быстро вы­учил французский,
прослушал цикл лекций в Сорбонском университете, посетил множество достоприме­чательностей
и хотя не мог их видеть, основываясь на устных сведениях очевидцев и только ему
одному присущем невероятном чутье, сумел составить на удивление правильное
представление и об Эйфелевой башне, и о Триумфальной арке, и о Версальском
дворце.
По возвращению в Англию Ерошенко ждало непри­ятное известие: за
связь с эмигрантами-марксиста­ми ему приказали покинуть страну.
Приехав в родную Обуховку, слепой путешествен­ник начал усиленно
готовиться к новой поездке, но теперь уже на Восток. Наладив переписку с
эсперан­тистами Японии, Кореи, Бирмы, он открыл для себя новую дорогу.
Осенью 1914 года Ерошенко стал слушателем То­кийской школы слепых,
а уже через год после приез­да в Японию свободно объяснялся на японском язы­ке.
Необыкновенная память и здесь его не подвела.
Участвуя в публичной
дискуссии с великим индийским писателем и философом Рабиндранатом Таго­ром,
выступавшим тогда в Токийском университете, молодой Ерошенко поразил маститого
лектора глу­боким знанием христианского вероучения, древних текстов буддизма и
дзен-буддизма, изречений про­роков ислама. Тагор настолько заинтересовался до­водами
слепого философа, что подошёл к нему по­сле окончания дискуссии, чтобы
продолжить спор.
В 1916 году в одном из токийских журналов была опубликована первая
новелла Ерошенко, написанная по-японски — «Рассказ бумажного
фонарика». Мест­ные литераторы единодушно решили, что украинец сумел
написать на материале чужой культуры так, словно был местным уроженцем!
Из Японии Ерошенко проложил свой дальнейший путь в Сиам (Таиланд),
а затем в Бирму, где при со­действии властей организовал школу для слепых.
Там же в Бирме Василий узнал о произошедшей в его стране
революции. Решив, что новая власть при­ несёт народу счастье и свободу, он
решил во что бы то ни стало вернуться на родину. Но местные власти в разрешении
на выезд в Советскую Россию ему отказали.
Тогда Ерошенко под предлогом встречи с Тагором, отправился в
Индию, рассчитывая оттуда через Аф­ганистан и Среднюю Азию пробраться на
Украину. Однако в Калькутте его по распоряжению английских властей арестовали,
как «большевистского агента» и поместили на судно, идущее во
Владивосток. Лишь чудом ему удалось бежать. Во время остановки в Шанхае верным
друзьям эсперантистам удалось передать пленнику костюм китайского кули, шапочку
с косой и жёлтый грим для лица. Переодетый и за­гримированный Василий вместе с
настоящими груз­чиками-кули сошёл с парохода на берег.
Из Шанхая беглец спешно перебрался в Японию, но и японские власти,
опасаясь непредвиденных осложнений с коммунистически настроенным странствующим
литератором, приказали ему по­кинуть страну.
Доставленный во Владивосток, Ерошенко пред­принял попытку
перебраться в европейскую часть России. Но дальше пути не было. Сразу за городом
проходили передовые позиции белогвардейских отрядов Каппеля. За ними начиналась
нейтраль­ная полоса, где орудовали банды, нападавшие и на белых, и на красных.
Свободным оставался толь­ко один путь — в Китай. Тогда Ерошенко пришёл на
вокзал, выяснил у стрелочника правильное на­правление и по шпалам пошел в
Харбин. В один из июльских дней 1921 года он, оборванный, без ве­щей, с одной
лишь гитарой, постучался в стоявший на окраине Харбина дом своего друга-эсперан­тиста.
Затем его приютил знаменитый китайский писатель Лу Синь. Он поселил Ерошенко в
своём просторном доме и определил в школу эсперанто при Пекинском университете.
В Китае, несмотря на покровительство и удачно складывающуюся
службу, Василий долго не задер­жался. Летом 1922 года он изъявил желание отпра­виться
в Финляндию, где в то время проходил XIV Международный конгресс эсперантистов. Сложно
сказать, использовал он это как предлог или изме­нил своё решение в последний
момент, но, когда поезд остановился в Чите после таможенного до­смотра и проверки
документов, профессор Пекин­ского университета Василий Яковлевич Ерошенко
покинул вагон для иностранцев и, смешавшись с толпой, стал одним из тысяч
слепцов, скитавшихся по России.
Лишь через год он добрался в родную Обуховку. Всё население этой
небольшой деревеньки про­шло через дом своего односельчанина, чтобы по­слушать
рассказы о его необыкновенных приклю­чениях.
И началась для него новая жизнь, уже не такая беспокойная, но не
менее интересная. Василий побывал в Хельсинки. Затем посетил Москву, а в июне
1929 года отправился на Чукотку, чтобы «по­чувствовать её на ощупь».
Охота «к перемене мест была для него естественной, органичной: ощутить,
вобрать в себя новый, неведомый мир значило для слепого человека то же, что для
зрячего – увидеть.
Пробыл Ерошенко на Крайнем Севере около года. Чукчи научили его
запрягать и выпрягать со­бак, собирать их в упряжку. Он стал различать псов по
голоса и на ощупь, по шерсти. По рыку, лаю, взвизгиванию Василий догадывался об
их настро­ениях и намерениях не хуже, чем зрячие каюры. Вскоре он полностью
овладел искусством собако-вожатого и начал ездить по тундре один. Вначале он
добирался до ближайших яранг, дер­жась поближе к океану, чтобы ледяное дыхание
моря помогало ориентироваться в полярной ночи. Потом научился понимать голос
ветра, который отражаясь от холмов, подсказывал слепому доро­гу. Если же было
трудно сориентироваться, давал волю вожаку стаи — могучему колымскому псу
Амико, и тот неизменно находил дорогу.
За годы странствий по Китаю и Японии Ерошен­ко успешно освоил
навыки восточной медицины. Слава о слепом враче достаточно быстро разнес­лась
по тундре. Однажды Василия позвали к тяже­лобольному. Путь был нелёгким —
вьюжило, а ехать надо было за 70 километров. Слепой каюр отдался на волю вожака
и даже задремал, как вдруг почув­ствовал, что нарты стоят, а собак не слышно.
Он по­нял: постромки соскочили, псы убежали, оставив его одного в тундре.
Ветер крепчал… Что оставалось делать слепо­му? Он поставил нарты
с наветренной стороны зарылся в снег, но это помогало слабо. Холод пробирал до
костей. К счастью, умный Амико вернул­ся со всей упряжкой и, разрыв сугроб,
разбудил своего уже начавшего замерзать хозяина. Василий выбрался из-под снега
и тронулся в дальнейший путь.
После поездки на север Ерошенко жил некоторое время в Москве. А
уже осе­нью 1934 он мчался в поезде «Москва — Ашхабад» в самую южную
точку СССР — старинную крепость Кушку. Наркомпрос Туркмении пригласил его
создать в республике специальную школу-интернат для незрячих детей.
Ерошенко преподавал там литературу, историю и языки: русский,
туркмен­ский, английский. Он также учил слепых ребят всему, что знал и умел
сам: хо­дить по земле без поводыря, любить солнце, землю, воду, движение, не па­совать
перед трудностями, читать запоем, играть в шахматы (в 1938 году на шахматном
турнире он занял третье место в СССР), хорошо плавать, — сам он отлично плавал
и нырял даже в ледяные горные реки.
По вечерам, перед отбоем, когда цикады заполняли своими звуками
ста­ринную южную крепость, возле слепого учителя собирались все — и малые, и
взрослые, и слепые, и зрячие. Он знал уйму сказок, но никто не догадывался, что
все они написаны им самим!
На юге Василий пробыл 11 лет, обучая маленьких туркмен видеть мир
не­зрячими глазами. Школу в Кушке он считал одним из главных дел своей жизни.
Здесь же создал маленький театр. Зрители, побывавшие на представлениях, не
хотели верить, что все дети, занятые в спектакле, слепы!
Из Туркмении Ерошенко обратился с письмом в защиту международного
язы­ка эсперанто и эсперанто-движения к Сталину. Не побоялся, зная, что в одну
из ночей 1938 года был разгромлен «Союз эсперантистов советских
республик», что многие эсперантисты были арестованы, голословно обвинены в
шпионаже, в антисоветской деятельности и пособничестве империализму.
После Отечественной войны, в 1945 году, Василий Яковлевич вернулся
в Москву. Преподавал в различных школах для слепых, а во время летних каникул
ездил в Обуховку. «Увидев» полмира и зная более десятка языков, он
никогда не забывал язы­ка своего детства, с завидным постоянством посещал Киев,
Харьков, Чернигов.
Одно время Василий собирался было пройти с собакой-поводырём от
Обуховки до… Владивостока. Не удалось. Но романтический скиталец всё-таки
поехал в Якутию послушать, как шумит ночами тайга, услышать голоса зверей.
Из Якутии он вернулся в
Обуховку. Вернулся навсегда.
Врач не подозревал, что этот слепой деревенский пациент знает
латинский язык, не обратил внимания, как он внезапно побледнел, услышав
латинское слово «канцер» (рак), сказанное ассистенту.
Сохранилась последняя фотография этого необычного путешественника
и писателя, сделанная в его собственном доме районным фотографом: Василий
Яковлевич сидит в глубоком плетёном кресле, откинувшись на подушки. Лицо
спокойное, сосредоточенное, а ссохшиеся узловатые пальцы крепко держат тетрадь
из брайлевских листов.
Зная о приближении конца, Василий собрал все свои записи, упаковал
и на­писал завещание: архив передавался Всероссийскому обществу слепых.
Смерть пришла в 1952 году. Тогда же нагруженный доверху грузовик
вывез почти три тонны бумаги из Обуховки в Старый Оскол.
Увы, по чьему-то преступному недосмотру или злой воле всё это было
сож­жено в котельной старооскольского Общества слепых.