Ничипоров И. Б. 

В
поэтических произведениях авторской песни персонажная сфера всегда
характеризовалась яркостью и социально-психологическим многообразием.
Значительное место в песенной поэзии Ю.Визбора и В.Высоцкого занимает
художественное раскрытие душевного склада персонажей, реализующих свой
внутренний потенциал в «трудных» профессиональных призваниях, где в
экстремальных положениях испытываются на прочность их личностные качества,
межчеловеческие отношения. Это моряки, геологи, альпинисты, шахтеры,
спортсмены, обретающие в стихах Визбора и Высоцкого возможность прямого
нешаблонного речевого самовыражения, в котором угадываются как приметы времени,
так и черты родства с творческим сознанием самих поэтов, постигающих
нравственно-философские аспекты бытия. Сопоставление персонажных миров в
творчестве двух крупнейших художников, представляющих различные периоды и
направления в авторской песне, позволит как точнее определить специфику ее
лирико-романтической ветви, так и приблизиться к осмыслению линий разграничения
между несхожими жанрово-стилевыми тенденциями в бардовской поэзии.

Пути
художественного познания внутреннего мира песенных героев у Визбора и Высоцкого
весьма многоплановы. Прежде всего стоит отметить весьма распространенные в их
поэзии портреты персонажей трудных профессий.

У
Визбора элементы таких портретов проступают уже в ранних стихах и песнях
середины 1950-х гг. («Парень из Кентукки», «Закури»,
«Жить бы мне, товарищи, возле Мелитополя…», «Маленький
радист» и др.). В них преобладает пока достаточно обобщенный поэтический
рассказ о тех профессиональных общностях, представителями которых выступают
герои – «маленькие радисты с большого корабля», о нелегких условиях
их труда, в процессе которого происходит углубленное осознание ими ценности
внутренних переживаний. Так, эмоциональная речь северного рыбака («Жить бы
мне, товарищи…») становится созвучной строю народной лирической песни:

Но
живу я в том краю, там, где дни короткие,
					








В
области Архангельской с детства рыбаком.

Северные
девушки с гордою походкою

Вдоль
по нашей улице ходят вечерком…

Позднее
эти визборовские портреты героев становятся все более подробными и
психологизированными. Социально-психологический облик персонажей предстает в
них чаще всего в призме вдумчивого взгляда повествователя, способного в деталях
поведения героя прозреть закономерности его душевного мира, – в «Командире
подлодки« (1963), »Стармехе« (1965), »Репортаже о
ракетчиках« (1968) и др. В стихотворении »Командир подлодки» из
непосредственных впечатлений повествующего «я» («вот что я
видел…»), жестовых и речевых подробностей поведения командира рождается
глубокое понимание трагедийного мироощущения героя, окруженного «водой,
скрывающей черные глубины… память трагических походов». В
«Стармехе» профессионально-бытовая конкретность и одновременно
метафорическая выразительность картины противодействия моряков природной стихии
(«Метелей белые ножи // Разламывал своей машиной») соединена с
лирико-романтической тональностью в описании портрета и поведения героя:
«Голубоглазый мой стармех // Экзюпери всю ночь читает». Оригинально
здесь и композиционное решение: рассказ стармеха предстает в форме участного
обращения к нему повествователя, досконально знающего детали жизни на корабле:

И
Антуан Экзюпери

Вот
здесь скрестил с тобой маршруты.

На
море снег, на море снег…

Не
только в портретных зарисовках, но и в напряженной сюжетной динамике
прорисовывается Визбором ментальный склад героев трудных профессий. Говоря об
антропологическом аспекте собственного художественного мира, поэт-певец
подчеркнул расширенное понимание самого феномена «трудной профессии»:
«Сила человека – не в профессии и не в судьбе… Мои герои – это люди
поступка, люди действия… Если вник в дело, которому посвятил тебя твой герой,
то громким – и чаще всего неискренним – словам места в песне не остается».
В сюжетике песен Визбора и Высоцкого преобладают поворотные, «пограничные»
ситуации, сопряженные с этикой риска и открывающие для героев новое измерение
жизни и профессионального труда. 

В
стихотворении Визбора «Вот вы тоже плавали когда-то…» (1958)
коллективный рассказ о сущности морского призвания, сочетающийся с личностным
повествованием одного из моряков, наполнен ощущением таинственного смысла
перипетий дальнего плавания, что передается и на уровне поэтического языка,
образного ряда, являющего сплав вещественного и метафизического: «Плыли мы
неведомо куда // По путям надежды и познанья // … Я держусь за поручни надежд
// И до боли вглядываюсь вдаль«. В песне »В твоей душе» (1961)
геологическое исследование природы вписано в образный контекст психологической
лирики, ассоциируясь с бесконечностью познания близкой души: «Давно домой
геологи вернулись, // А мне тебя искать еще сто лет!». 

Особую
художественную функцию выполняет у Визбора и хронотоп «окраины»,
«края» земли, сопряженный с атмосферой духовного и профессионального
поиска героев. В песне «Окраина земная» (1965) в лирическом монологе
моряка, наполненном возвышенным и одновременно тонким профессиональным
чувствованием «гремящей окраины земной», обнаруживается близость
морского призвания и крестьянского труда – в их причастности извечным – водной
и земной – природным стихиям: «Мы словно пахари на поле, // И тралы
родственны плугам».

Суровая
реальность профессиональных будней нередко предстает в песнях Визбора в
героико-романтических тонах, не скрадывающих, однако, неофициозного,
драматичного ощущения нелегкой трудовой жизни, долгой оторванности от любимых
людей: «И Кольский залив нам гудками повторит // Слова, что нам жены
сказать не могли«. (»Тралфлот»). В этой песне – сказе капитана
рыбацкого судна – обращенное к слушателю-новичку повествование о море (с
характерными, диалогически ориентированными, стилевыми особенностями: «мой
друг«, »пожалуйте бриться« и др.), о »Севере-старике»,
драматичной судьбе моряка – таит немалый педагогический потенциал.

Если
у Визбора в социально-психологических портретах преобладает одухотворенно-романтическое
начало, проистекающее от чувства единения героя со своей профессиональной
средой, то в поэзии Высоцкого подобные «профессиональные» портреты,
отличающиеся большей социальной остротой, зачастую предстают в виде
пронзительной исповеди героя-одиночки, болезненно переживающего свою
противопоставленность данной среде («Я был слесарь шестого разряда…»,
«Песенка про прыгуна в высоту», «Песня о штангисте» и др.).

Центральным
в исповедальном монологе героя «Песенки про прыгуна в высоту» (1970)
становится его напряженное, строящееся на неизбывных контрастах («Лишь
мгновение ты наверху – // И стремительно падаешь вниз») самоосознание не в
качестве человека-функции, но как уникальной творческой личности, отстаивающей
право на нестандартность в борьбе со сковывающими его «голосами»
враждебной среды:

Но,
задыхаясь словно от гнева я,

Объяснил
толково я: главное,

Что
у них толчковая – левая,

А
у меня толчковая – правая! . 

Новый
свет на надрывное состояние героя в профессиональной сфере проливает и его семейная
драма, подчеркивающая внутреннюю конфликтность и многомерность созданного
портрета: «Жаль, жена подложила сюрприз: // Пока я был на самом верху – //
Она с кем-то спустилася вниз…». Поэтика контрастов, этический и
профессиональный максимализм в отношении противопоставляющегося зрительским
«крикам» героя к себе важны и в «Песне о штангисте»,
(1971), «Вратаре» (1971), «Песне о сентиментальном боксере»
(1966).

В
песнях Высоцкого предметный мир, сами «орудия» и «средства»
профессиональной деятельности нередко вовлечены в орбиту личностной экзистенции
персонажа, вступают с ним в сложные партнерско-сопернические отношения, как это
происходит со штангой («Песня о штангисте») или с самолетом в
стихотворении «Я еще не в угаре…» (1975). В последнем возникает даже
развернутый психологический портрет не только лирического «я», но и
многим близкого ему самолета – «отбившегося от рук»,
«отгулявшего до последней черты»… Состояние
соперничества-сплоченности с миром, смертельного риска в бою, экстатическое
напряжение героя в кульминационные мгновения профессионального, боевого
самовыражения придают песням рассматриваемого круга балладное звучание, которое
подчеркивает глубину их бытийного содержания:

Двадцать
вылетов в сутки – 

куда
веселей!

Мы
смеялись, с парилкой туман перепутав…

В
отличие от поэзии Визбора, в подавляющем большинстве стихов и песен Высоцкого о
людях трудных профессий преобладают сюжет-поединок, сюжет-катастрофа, акцент на
предельном надрыве оказавшегося в «пограничной» ситуации героя – в
большом спорте, морском сражении, покорении горной вершины, геологоразведочной
экспедиции… Сам поэт-певец признавался: «Я стараюсь для своих песен
выбирать людей, находящихся в момент риска, которые в каждую следующую секунду
могут заглянуть в лицо смерти, которые находятся в самой-самой крайней
ситуации» . Такой осознанный подход и придает антропологическому аспекту
этих произведений повышенную значимость.

Архетипическая
для художественного мира Высоцкого ситуация поединка человеческой воли со
смертью прочерчивается уже в ранней песне «Сорок девять дней» (1960)
и получает дальнейшее углубление. Катастрофичный сюжет морского сражения в
стихотворении «Еще не вечер» (1968), являя частую для философской
лирики поэта «схватку бесшабашную» с судьбой, становится одновременно
и испытанием прочности профессионального сообщества («А крысы – пусть
уходят с корабля»), и обнаружением спасительной близости бунтующих душ
персонажей к природной бесконечности: «Ведь океан-то с нами заодно».
А в «Натянутом канате» (1972) в сюжетной динамике,
«спрессованной» пространственно-временной организации выстраивается
целостная онтология рискованного «пути без страховки», «боя со
смертью«, внутренне оппозиционная духовному »лилипутству»,
барачно-лагерной обезличенности советского «гетто».

Творческое
проникновение обоих бардов в различные профессиональные сферы неизбежно несло в
себе проявление инакомыслия в отношении к Системе, постижение уязвимых сторон
сознания «homo sovieticus». У Визбора – это прежде всего вызвавший
недовольство официоза «Рассказ технолога Петухова» (1964), неожиданно
точно для тех лет отразивший стремление советского человека непременно видеть
себя «впереди планеты всей» – причем одновременно и в «делании
ракет«, и в »области балета»… В стихах Высоцкого сходные черты
психологии героев проявились в некоторых «спортивных» песнях – в
трагикомичном поединке бегуна с «гвинейским другом»
(«Марафон», 1971), истории с прыгуном, надрывно мечтающим
«догнать и перегнать Америку» («Песенка про прыгуна в
длину«, 1971), в примечательном шахматном состязании (»Честь
шахматной короны», 1972). 

Сквозной
в «профессиональных» песнях Высоцкого становится и ситуация
противостояния ищущей творческой личности власти бюрократии. В «Песне о
конькобежце…« (1966) звучит взволнованный монолог »маленького человека»
от спорта, готового всеми способами отстаивать свое достоинство в борьбе с
безликой спортивной системой. Неожиданный сюжетный поворот в «Случае на
шахте» (1967) высветил в трагикомических тонах оборотную сторону громких
соцсоревнований и выявил частое неблагополучие внутри самих трудовых сообществ,
когда передовой шахтер-стахановец остается под завалом по корыстной воле своего
же окружения, «пившего вразнобой »Мадеру«, »старку»,
«зверобой»«. В стихотворении же »Тюменская нефть»
(1972) насыщенное бытийным смыслом интуитивное чувствование героем-нефтяником
недр родной земли – «что подо мной не мертвая земля», концентрация
его душевных и физических сил («счастлив, что, превысив полномочия, // Мы
взяли риск») противостоят языковой мертвенности бюрократических
«депеш» из «центра»:

И
шлю депеши в центр из Тюмени я:

Дела
идут, все боле-менее,

Что
– прочь сомнение, что – есть месторождение,

Что
– больше «более» у нас и меньше «менее».

В
творчестве обоих бардов песни о людях трудных призваний заключают и художественное
постижение межчеловеческих отношений, возвращавшее в общественное сознание
тоталитарной эпохи забытую чистоту и свободную от идеологических догм,
социальной конфронтации искренность этих отношений – как в личной, так и
профессиональной сферах.

В
стихотворениях Визбора «Я иду на ледоколе…» (1973), «Остров
сокровищ» (1972) межпрофессиональная солидарность воспринимается героем
как мощная опора в повседневном труде. В первом из них рассказ бывалого,
«идущего на ледоколе» моряка о профессиональной сплоченности с
подводниками («У подводника гитара // И ракет большой запас»)
органично вписывается в проникновенное послание, обращенное к далекой
возлюбленной. И таким образом в мироощущении визборовского персонажа
выстраивается художественная диалектика коллективного и индивидуального:
«Но никто из них не видит // В чудо-технику свою… // Что печально,
дорогая, // Жить на свете без тебя». У Визбора и Высоцкого значительное
место уделено и воспеванию красоты мужской дружбы, закаленной в нелегких испытаниях
профессиональной судьбы, а также на фронтовых путях – если вспомнить
«военный» цикл Высоцкого. В стихотворениях же Визбора «Остров
сокровищ«, »Десантники слушают музыку« (1963), »Экипажу
Рюмин – Попов« (1980) художественное познание »биографии трудных
морей«, скрытых »механизмов« »мужского общежития во всей
своей красе» на море и в небе достигнуто в соединении реально-бытового и
возвышенно-романтического изобразительного планов:

Когда-нибудь
закончится

Обилие
чудес – 

Вернутся
к нам в Сокольники

Соколики
с небес

Земные
– это правильно, – 

Но
все ж немножко ангелы:

Один
из испытателей, 

Другой
из ВВС.

Размышления
о формах межчеловеческого родства в профессиональных, семейных отношениях
обретают в поэзии Визбора и философское звучание, расширяя сферу лирической
эмоциональности поэта-певца. Так, в стихотворении «Я бы новую жизнь
своровал бы, как вор…» (1968) подлинно актерское вчувствование в
личностный смысл различных профессиональных судеб умножает в глазах героя
ценность тепла семейной привязанности: «Но ведь я пошутил. Я спускаюсь с
небес, // Перед утром курю, как солдат перед боем. // Свой единственный век
отдаю я тебе». На соединении предметно-бытовой и метафизической
составляющих построено изображение профессионального труда и в стихотворении
«Как песни, перетертые до дыр…» (1965). Осуществляемая радистом связь
видится как «напиток драгоценный», наполняющий души героев –
«поверх барьеров» пространств – ощущением целостности бытия,
потаенного родства несхожих душевных миров. С композиционной точки зрения здесь
существенна синхронизация поэтического видения далеких человеческих судеб:

А
в южных городах встают девчонки

И
в институты разные спешат,

И
крестят, как детей, свои зачетки,

И
с ужасом шпаргалками шуршат.

А
в северных морях от юта к баку

Штормище
ходит, ветрами ревет… 

«Драгоценная
связь» людей в профессиональном общении оказывается значительной и в
психологической лирике Высоцкого, где она, чаще, в сопоставлении с
произведениями Визбора, ассоциируется с мучительной надорванностью
человеческого «я». 

Яркий
пример тому – песня «Ноль семь» (1969), где поэтизация будничного
труда телефонистки («Стала телефонистка мадонной») проистекает из
драматичного положения героя на грани одиночества. Сила лирической эмоции
выражена здесь в прерывистой ткани стиха, сочетающей взволнованный монолог с
диалогическими, адресованными любимой женщине и другу репликами.
«Профессиональная» ситуация телефонной связи обретает психологическую
значимость:

«Девушка,
милая! Я прошу – продлите!

Вы
теперь как ангел – не сходите ж с алтаря!

Самое
главное – впереди, поймите…

Вот
уже ответили.

Ну
здравствуй, это я!».

Поиск
«зон» душевной открытости личности в разнообразных сферах
профессиональной деятельности сближает песни Визбора и Высоцкого. Причем речь
может идти и о глубоком единении душ в общем призвании, как, например, в
«Скалолазке» Высоцкого (1966), и о кратковременных, но весьма
значимых человеческих общностях, показанных, например, в стихотворениях Визбора
«Такси» (1965) и Высоцкого «Рты подъездов, уши арок и глаза
оконных рам…» (1965), которые созвучны по сюжетной ситуации. Если у
Визбора личная драма героя приоткрывается в неожиданно доверительном диалоге с
незнакомым таксистом, то стихотворение Высоцкого построено как рассказ бывалого
таксиста, тонко чувствующего коммуникативный смысл своего труда и приобретшего
в этом труде опыт понимания самых разных человеческих душ.
«Новеллистичная» структура его рассказа, сотканного из внутренне
связанных миниэпизодов и характеризующегося афористической емкостью словесной
ткани, приоткрывает в монологе «ролевого» героя психологическую
глубину:

Мы
случайные советчики, творцы летучих фраз, –

Вы
нас спрашивали – мы вам отвечали.

Мы
– лихие собеседники веселья, но подчас

Мы
– надежные молчальники печали.

В
поэзии Визбора и Высоцкого изображение психологии героев – представителей
трудных профессий, экстремальных условий их жизни отразилось и в сближающей
обоих поэтов системе образов-символов. Символическим потенциалом наделены здесь
пространственные образы моря, гор, Земли, а также сквозной мотив пути. 

В
визборовской песне «Океан» (1963) символический образ одушевленной
морской стихии спроецирован как на извечную тягу души к непостижимому
(«неразрешимое решать»), так и на реальные эпизоды жизни людей
трудного призвания: «И, как подвыпивший подводник, // Всю ночь рыдает
океан«. В стихотворении же Высоцкого »Шторм» (1976) яркая
словесная фактура профессионального языка моряков («Мы говорим не
«штормы», а «шторма… чтим чутье компасов и носов»)
открывает таинственное измерение как в душевном мире персонажей, так и в
живописуемых здесь океанских просторах: «Кто в океане видит только воду –
// Тот на земле не замечает гор».

Хронотоп
гор у обоих бардов также имеет глубокий образный, антропологический смысл.
Размышляя о личностном значении альпинистской деятельности, Визбор отмечал в
ней мощный стимул внутреннего роста человека, который «возделывает сам
себя, засеивает поле своей судьбы мужеством, взращивает в себе мощные и
прекрасные всходы. От этого и накапливается в альпинисте мудрость
философа«. В »горных«, »альпинистских» песнях Визбора
и Высоцкого именно на «самовозделывании» личности в общении с миром
гор и сделан главный акцент. У позднего Визбора «альпинистская» песня
все определеннее вбирает в себя элементы философской элегии: в стихотворении
«Тропа альпинистов – не просто тропа…» (1976) центральный образ
постепенно познаваемого героями горного пространства помещен в широкое
ассоциативное поле:

Тропа
альпинистов – не просто тропа:

Тропа
альпинистов – дорога раздумий

О
судьбах миров, о жестокости скал,

О
женщинах наших, которых мы любим.

У
Высоцкого же экзистенциальный характер приобретает образная оппозиция
«равнины» и «гор». Так в стихотворении «Здесь вам не
равнина» (1966) антропологическая значимость вживания героя в мир, где
«за камнепадом ревет камнепад» сопряжена с этикой риска,
самоиспытания, отказа от «уюта», с осознанием непрерывности духовного
поиска: «Но мы выбираем трудный путь, // Опасный, как военная тропа».
Весомой оказывается здесь, а также в «Военной песне» (1966), и
образная ассоциация полного опасностей мира гор и исторических судеб
соотечественников на нелегких фронтовых дорогах:

Как
Вечным огнем, сверкает днем

Вершина
изумрудным льдом – 

Которую
ты так и не покорил.

А
в «Гимне морю и горам» (1976) бесконечная перспектива духовного
восхождения личности в «служении стихиям», глубинное чувствование
полюсов бытия заряжает ее ощущением причастности к вечности, всеединству мира –
его высот и глубин: «Благословенны вечные хребты, // Благословен Великий
океан!».

Таким
образом, символика пути, дорог жизни оказывается сквозной в произведениях
Визбора и Высоцкого анализируемого ряда. Хотя если у Визбора чаще подчеркнуто
врачующее воздействие «дорог», морских путей на души героев
(«Плаваем мы не от скуки, // Ищем не просто тревог: // Штопаем раны
разлуки // Серою ниткой дорог»), то в поэтическом контексте Высоцкого
неумолимо ожидающие героев-«профессионалов» «четыре четверти
пути«, »непройденные дороги« и »невзятые рубежи» над
«пропастью» – как правило, имеют трагедийную окрашенность, знаменуют
катастрофические изгибы человеческой судьбы, «пограничные» вехи
душевного мира и социального положения личности ( «Натянутый канат»,
«Песня летчика», «Спасите наши души», «Ну вот, исчезла
дрожь в руках…» и др.). 

В
поэтических мирах двух поэтов-бардов принципиально важна и связь интуиций о
судьбах представителей трудных профессий с пониманием творческого призвания
Поэта. Так, в визборовской «Песне о поэтах» (1963) неординарное для
своего времени размышление о драматичной участи поэтов «служить в госкомитетах»
выводит на осознание органичной близости вольнолюбивого творческого призвания
профессиональному труду в экстремальных, свободных от сковывающей официальности
условиях – мысль, обретающая здесь и скрытый социальный подтекст:

Им
бы, поэтам, плавать бы в море,

Лед
бы рубить им на ледниках,

Знать
бы им счастье, мыкать бы горе,

Камни
таскать бы им в рюкзаках.

Высоцким
же личностный, «профессиональный» поединок поэта-певца с царящей в
обществе кривизной в заостренной форме изображен в дилогии «Певец у
микрофона« и »Песня микрофона» (1971). Прописанная с мельчайшими
подробностями профессиональная ситуация сценического выступления, увиденная
«глазами» певца, а затем и микрофона, пронизана ощущением повышенного
экзистенциального, психофизического напряжения, родственного душевным
состояниям персонажей «морских» и «альпинистских» песен:

Бьют
лучи от рампы мне под ребра,

Светят
фонари в лицо недобро,

И
слепят с боков прожектора, 

И
– жара!.. Жара!.. Жара!..

«Пороговое»
состояние героя Высоцкого на сцене – в общении с гитарой, микрофоном,
аудиторией – порождено чувством глубинной внутренней обнаженности творческой
личности в ее стремлении на пределе сил открывать правду в мире лицемерия. А во
взволнованной «исповеди» микрофона, в итоге не сумевшего подавить
свою индивидуальность ради «патоки, сладкой помеси», нравственный
максимализм предопределяет тяжелейшую «профессиональную» драму:

В
чем угодно меня обвините – 

Только
против себя не пойдешь:

По
профессии я – усилитель, –

Я
страдал – но усиливал ложь.

Расширенное
восприятие обоими поэтами феномена трудной профессии позволяет, таким образом,
соотнести их «сюжетные», «ролевые» песни о моряках и
альпинистах, шахтерах и нефтяниках с глубокими раздумьями о бытийной,
социальной роли творческой личности в современности и Вечности. 

Итак,
антропологический аспект оказался ключевым в «персонажных»
стихах-песнях Визбора и Высоцкого, обращенных к постижению судеб людей нелегких
профессиональных призваний. В этих плотно «населенных» самыми
различными характерами произведениях запечатлелись жизненные пути современников
в их профессиональной, творческой деятельности – людей, обретших в бардовских
песнях свободную от официозного грима возможность прямого вербального
самораскрытия в конкретных речевых формах. 

Разноплановое
в жанрово-стилевом отношении – от лирических монологов до «ролевых»
песен-«минипьес» – песенное многоголосие в произведениях Ю.Визбора и
В.Высоцкого было направлено на углубленное исследование душевной жизни личности
с учетом психологического фактора экстремальности; потаенных «механизмов»
межчеловеческого общения, бытийных основ отношений человека и мира,
запечатлевшихся у обоих авторов в близком образно-символическом ряде. Однако
если у Визбора преобладают поэтические, нередко окрашенные
лирико-романтическими тонами портреты героев, данные сквозь призму взгляда
повествователя, то стихи-песни Высоцкого характеризуются более напряженной,
трагедийной, часто балладной сюжетной динамикой, острой конфликтностью,
исповедальной пронзительностью, что отразило общую направленность эволюции
авторской песни – от романтических истоков 1950-х гг. к последующему усилению
трагедийного звучания и социальной остроты в творчестве бардов 1970-80-х гг.
(В.Высоцкий, А.Галич, А.Городницкий, поздний Б.Окуджава, И.Тальков и др.).

Разнообразная
типология характеров, сюжетных ситуаций в стихах-песнях Ю.Визбора и В.Высоцкого
о людях трудных профессий несомненно расширила горизонты поэтического слова и
способствовала обогащению лирики новыми перспективами антропологического
знания.