Кипящий
водопад,
свергаяся
со скал.
Целебному
ручью
с
надменностью сказал…
И.Крылов
Хотя
Крылов часто использовал сюжеты Эзопа, Лафонтена, Марциала, его произведения
абсолютно самостоятельны. В конце концов и Пушкин не брезговал сюжетами
французских, древнегреческих и древнеримских писателей! Но ведь его «Я
памятник себе воздвиг нерукотворный…» не является самостоятельным
произведением, хотя представляет собой вольный перевод из Горация.
Дело
в том, что в баснях Крылова появилась жизнь, а не голая дидактика, как у Эзопа,
или унылая назидательность, как у Лафонтена. Композиция каждой басни очень
жесткая, сюжет полноценный. В миниатюрных рамках басни вмешается все: завязка,
кульминация, развязка. Сюжетный рассказ не обременен настойчивой моралью, хотя
она непременно присутствует. Но мораль не довлеет над стилистической
конструкцией произведения и чаще всего завуалирована, как в
«Квартете»: «А вы, друзья, как ни садитесь…» Или подана
иронически: «Аи, Моська! Знать она сильна…»
Крылов
не только мастер сюжета. Его стих меняет свою ритмику согласно содержанию. Он
использует чередование длиннот и коротких строф («Слон и Моська»), не
брезгует звукоподражанием («Змея»), дисгармонией, аллитерацией
(«Квартет»).
Синтаксис
его басен очень объемен, конструктивно он позволяет воспринимать большие
синтаксические формы как единый афоризм: «Слона-то я и не приметил»,
«Что ты посеешь — то и жни».
Почти
все басни Крылова написаны вольным ямбом. Тем не менее у него встречаются все
стилистические приемы, которые используются при написании басен. У него
великолепно сближен поэтический и разговорный язык, он образен и живописен:
Перед
окном
Был
дом. Ударил гром,
И
со стены Паук Упал…
Кипящий
водопад,
свергаяся
со скал,
Целебному
ручью
с
надменностью сказал…
Уж
сколько раз твердили миру,
Что
лесть г/ усна, вредна;
но
только все не впрок,
И
в сердце льстец всегда отыщет уголок…
В
июле, в самый зной,
в
полуденную пору,
Сыпучими
песками,
в
гору,
С
поклажей и с семьей дворян,
Четверкою
рыдван Тащился.
Известность
всенародного баснописца, дедушки Крылова была настолько велика, что к его
пятидесятилетнему юбилею император приказал выпустить специальную медаль,
чествующую литератора.
