ФРАНЦУЗКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ
ПЛАН:
ВВЕДЕНИЕ
1. НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ И ЕГО 
ВЛИЯНИЕ НА ЭПОХУ ПРОСВЯЩЕНИЯ
					







2. ОБЩНОСТЬ И РАЗНОГЛАСИЯ ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ
3. ПОЛИТИСЕСКАЯ ТЕНДЕНЦИОЗНОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ 
ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ
4. ТЕАТР ВОЛЬТЕРА
5. ФИЛОСОФСКИЕ ПОВЕСТИ
6. ВОЛЬТЕР В ИДЕЙНОЙ ЖИЗНИ РОССИИ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ВВЕДЕНИЕ 
Франция сыграла в общей социально-политической и культурной жизни Западной
Европы едва ли не главенствующую роль. Именно поэтому в своем обзоре
западноевропейских литератур XVII века мы более подробно говорили о Франции. То
же мы собираемся сделать и теперь, в обзоре литератур XVIII века.
Ф. Энгельс в предисловии к третьему немецкому изданию «Восемнадцатого
брюмера Луи Бонапарта« Маркса писал: »Франция — та страна, в которой
историческая классовая борьба больше, чем в других странах,доходила каждый раз
до решительного конца. Во Франции в наиболее резких очертаниях выковывались те
меняющиеся политические формы, внутри которых двигалась эта классовая борьба и
в которых находили свое выражение ее результаты«. »Средоточие
феодализма в средние века, образцовая страна единообразной сословной монархии
со времени Ренессанса,Франция разгромила во время великой революции феодализм и
основала чистое господство буржуазии с такой классической ясностью, как ни одна
другая европейская страна».
В пору раннего средневековья во Франции интенсивнее, чем в других странах
Западной Европы, формируются и получают наиболее законченное развитие все
основные жанры и виды, типичные для литературы средних веков (национальный
героический эпос, рыцарский роман, фаблио, животный эпос, средневековая
клерикальная драматургия). В XVII веке во Франции достигает наибольшего, чем в
других странах Европы, расцвета классицизм (Буало, Корнель, Расин, Мольер).
В XVIII столетии во Франции с огромной силой, полнотой и революционной
последовательностью развернулось просветительское движение,давшее миру наиболее
типичные образцы просветительской художественной литературы.
XVIII век — преимущественно французский век.
Почти на протяжении XVIII столетия между Англией и Францией в многолетних
войнах решался вопрос о первенстве на морях и в колониях.
Англия год от года усиливала свои позиции, используя или намеренно создавая
конфликты на континенте и втягивая в них Францию (война за испанское наследство
1701-1714 гг., война за польское наследство 1733-1735 гг., война за австрийское
наследство 1740-1748 г.г., Семилетняя война 1756-1763 гг.).
В начале века Франция потеряла ряд колоний в Америке (земли вокруг Гудзонова
залива, Ньюфаундленд), после Семилетней войны она вынуждена была уступить
Англии Канаду, колонии в Индии и даже собственный военный порт в Дюнкерке.
Войны ослабили Францию, нарушили внутреннюю экономическую жизнь страны.
Государственная казна была опустошена.
Внутренняя политика французсского абсолютистского правительства была
безпомощна, как и политика внешняя. Государство неоднократно объявляло себя
банкротом, а между тем двор поглощал львиную долю государственных средств, при
дворе множились различные фиктивные должности. Имелась,например, должность
капитана королевских собачек-лекреток с весьма солидной оплатой. Некий Дюкро
числился прикмахером при мадемуазель д’Артуа, умершей в трехлетнем возрасте. За
это он получал пенсию в 1700ливров. Была должность хранителя королевской трости
и т.д. Правительство неспособно было даже организовать сбор налогов и
перепоручало это откупщикам, которые купив у государства право на сбор налогов,
взимали их с большой лихвой для себя.
По стране бродило около 1,5 миллионов нищих. В 1739 г. герцог Орлеанский
показал королю хлеб, выпеченный из травы, заявив, что в его графстве в Турени
уже год крестьяне питаются таким хлебом. В стране между отдельными областями
были установлены с незапамятных времен таможенные границы, до крайности
затруднявшие торговлю. При вывозе товара из одной провинции в другую нужно было
платить таможенные пошлины,а это удорожало товар. Современники подсчитывали,
что дешевле было доставить товар из Америки во французский порт, чем от
французского порта до Парижа.
Старая система сеньериальных повинностей, феодальных ограничений и
регламентаций, таможенных барьеров ставила непроходимую преграду мощному напору
развивающихся производительных сил общества. Буржуазия,которой феодальные
порядки мешали наживаться роптала.
Знаменитый английский агроном Артур Юнг, посетивший Францию в 80-е гг. XVIII
столетия, был поражен той картиной, безхозяйственности и экономического застоя,
которая открылась его глазам, как только он переплыл Ла-Манш. Пустовали
огромные земельные массивы, зарастали бурьяном плодороднейшие земли, а между
тем в стране ощущался острый недостаток хлеба и цены на хлеб были непомерно
высоки. Самыми частыми судебными процессами были процессы о разграблении мучных
лавок и булочных.
Известно, что революционная атмосфера создается тогда, когда
производительные силы не могут дальше развиваться при существующей системе
производственных отношений. Именно так произошло в предреволюционной Франции.
Штурвал экономической жизни как бы остановился, не в силах провернуть вязкую
тину феодальных отношений. Вот что писал в своем путевом дневнике Артур Юнг:
«5 сентября 1788 г. Монтабан… Треть той земли, которую я видел в этой
провинции, была не возделана и почти вся остальная часть в жалком
состоянии». Таких наблюдений немало в дневнике Юнга. Английский
путешетсвенник, один из передовых людей времени, смутно догадывался о причинах
экономического застоя в стране.
«Каким ужастным обвинением против королей, министров, парламентов и
штатов выглядят миллионы неприставленных к делу людей, обреченных на голод и
праздность отвратительными принципами деспотизма и не менее отвратительными
предрассудками феодального дворянства», — пишет он.
Все классы общества были недовольны существующим порядком, даже
господствующий класс, дворянство, которое видело, как нищали когда-то богатые
знатные фамилии, как оскудевали древние феодальные поместья и золотые запасы
сосредоточивались в руках финансистов из третьего сословия. Дворянство хотело
упрочить свои позиции, оно в стародавних временах искало для себя образец
жизненного уклада.
Иностранцы, приезжающие во Францию явно ощущали близость революционных
событий в стране. Английский писатель Голдсмит, побывавший на континенте в 50-х
гг., писал, что если у французсов «будет еще хоть три слабых монарха на
троне… страна безусловно снова будет свободной« (»Гражданин мира,
или Письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на
Востоке», 1762).
Таким слабым королем оказался Людовик XVI. Необходимость революции
назревала. Только она могла разрешить экономические, социальные,политические и
культурные проблемы, вставшие тогда перед обществом.
Процесс разложения абсолютизма как показатель кризиса всей феодальной
системы Франции начался в последние годы правления Людовика XVI и год от года
обострялся при его преемниках: регенте Филиппе Орлеанском, Людовике XV,
Людовике XVI — и завершился, как уже сказано, при этом последнем буржуазной
революцией 1789-1794 гг.
Революционному взрыву предшествовала долгая, напряженная борьба в области
идеологии. Дворянство опиралось на штыки своей армии и полиции, на
судейско-чиновничий аппарат, на законы, закреплявшие его имущественные и
социальные привилегии; оно использовало и авторитет церкви.
Церковь была оплотом феодализма. Именно поэтому с ней считались
господствующие классы. Абсолютный монарх не всегда решался противоречить
церковным предписаниям, ибо видел в них огромную силу, необходимую для
поддержания власти. Передовые люди XVIII столетия это прекрасно понимали. Поль
Гольбах в своей книге «Разоблаченное христианство»писал:
«Религия — это искусство одурманивать людей с целью отвлечь их мысли от
того зла, которое причиняют им в этом мире власть имущие. Людей запугивают
невидимыми силами и заставляют их безропотно нести бремя страданий, причиняемых
им видимыми силами; им сулят надежды на блаженство на том свете, если они
примиряются со своими страданиями в этом мире».
Французские дворяне не всегда представляли себе грозящую им опасность.
Однако наиболее дальновидные из них уже размышляли о грядущих событиях.
«Смута может смениться бунтом, а бунт может превратиться в полное
восстание: выберут настоящих народных представителей, а у короля и его
министров отнимут возможность безнаказанно вредить народу», -писал в 1751
г. один из высокопоставленных дворян Франции д’Аржансон.
Он знал историю, знал, чем кончилась для двора Стюартов в Англии сто лет до
того их бездарная и гибельная для страны политика.
1. НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА 
ЭПОХУ ПРОСВЯЩЕНИЯ 
Революционное движение, несущее на своих знаменах идею прогресса,возглавили
во Франции просветители. От них и сам век стал именоваться веком Просвещения.
Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро, Гольдбах, Гельвеций и другие сформулировали
общепонятным языком историческую задачу,вставшую перед обществом, облекли
смутные догадки и чаяния своих современников в достаточно стройные
революционные теории.
Широкое умственное движение, вошедшее в историю под именем Просвещения,
росло и крепло вместе с нарастанием революционной ситуации во Франции. Чем
более назревала необходимость революционного переворота в обществе, тем громче
раздавался голос просветителей, тем внятнее этот голос протеста был широчайшим
народным массам.
В совершении общественного переворота нуждалась французсская буржуазия, она
первая и воспользовалась плодами этого переворота. Но в революции нуждались в
большей степени трудящиеся массы деревни и города,на плечи которых ложились
тяготы экономического застоя страны. Поэтому буржуазия выступала от имени всего
народа, и, создавая иллюзию всеобщего благоденствия, которое якобы должно
наступить после революции,она использовала грандиозные революционные силы
трудящихся масс.
Просветители были идеологами буржуазии в период подготовки революции 1789
г., «вожаками буржуазии», как называл их В.И. Ленин.
Идея революции не пришла сразу. Она вызревала постепенно. Даже крупнейшие
деятели французсского Просвещения вряд ли созновали, что дело дойдет до
баррикад, до уличных боев, до гильотины, под которой падет голова одного из
Бурбонов. В самом начале XVIII века критика феодализма достаточно резко
прозвучала в комедии Лесажа «Тюркаре» (1709).
Через 9 лет в трагедии Вольтера «Эдип» уже был брошен лозунг
«Счастье короля — служить своему народу». У Корнеля веком раньше эта
фраза звучала иначе: «Счастье народа служить своему королю». Через
три года после этого Монтескье в «Персидских письмах» недвусмысленно
заявил о праве народа на неповиновение дурному правителю, в сущности о праве
народа на революцию.
Далее в течении 30 лет, знамя Просвещения несет Вольтер, пока в половине
века на помощь ему не подоспеют молодые таланты, могучая когорта
революционеров, которая, признав Вольтера своим учителем и вождем, значительно
опередит его в политическом радикализме.
В 1748 г. вышел из печати главный труд Монтескье «Дух
законов«,одновременно с первым сочинением Мабли »Публичное право в
Европе».
Двумя годами раньше Кондильяк напечатал знаменитый философский трактат
«Очерк об источниках человеческого познания». В 1746 г. опубликовал
сове перовое сочинение Дидро, в 1749 г. в печати выступил Бюффон
(«Естественная история», т.1).
Через год появилось первое сочинение Руссо «Рассуждение о науках и
искусствах».
В 1751 г. Дидро и д’Аламбер публикуют проспект «Энциклопедии» и
приступают к ее изданию.
Дидро — главный редактор и поистине создатель «Энциклопедии»
-сумел мобилизовать умы Франции той поры вокруг этого многотомного издания,
вобравшего всю мудрость веков. От больших статей до мелких справочных заметок —
все в «Энциклопедии» просветителей было проникнуто идеей штурма
отжившей, насквозь прогнившей феодальной системы, все звало вперед. Позднее
включатся в борьбу Гольдбах («Разоблаченное христианство», 1756),
Гельвеций («Об уме», 1758) и многие другие противники феодализма.
Просветители развернули свои главные силы и сомкнутым строем повели атаку
против феодализма.
Талантливые пропагандисты нового мировоззрения, они выступили на штурм
прежде всего идеологических основ феодализма. Они создали эпоху в истории
общественной мысли Франции, ее общественного движения, в истории ее культуры.
Идею Просвещения пропагандировали в своих произведениях творцы художественных
ценностей: выдающийся скульптор Фальконе,создатель бессмертного творения —
памятника Петру 1 на Неве в Петербурге; драматург Бомарше, композитор Гретри,
художники-живописцы Грез и Шарден. Просветители опирались на культурное
наследие своих прямых предшественников — гуманистов эпохи Возрождения. Многие
вопросы, затронутые просветителями уже ставились и освещались гуманистами XVI
столетия.
Любовь ко всему земному, реальному и противовес аскетическим идеалам
средневековья, ориентация на материалистическую философию в противовес мистике
и идеализму, проповедуемых церковью, были свойственны как гуманистам
Возрождения, так и просветителям XVIII в. Они проявили интерес к педагогическим
вопросам, продолжая в этом линию гуманистов.
2. ОБЩНОСТЬ И РАЗНОГЛАСИЯ ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ.
Просветители действовали единым фронтом, когда дело шло о ликвидации
феодализма, но за пределами этой исторической задачи пути их расходились. Они
спорили и подчас до открытой вражды.
В стане просветителей более умеренных политических взглядов придерживались
Вольтер, Монтескье, Бюффон, д’Аламбер, Тюрго. Другие, связанные с наиболее
демократическими слоями населения Франции (Руссо,Мабли, Морелли), шли дальше
их: они поднимались уже до критики частной собственности. Жан-Жак Руссо в своем
трактате «О происхождении и основах неравенства между людьми»
вскрывает истинные причины гражданского неравенства, указывая на частную
собственность как на основной источник всех общественных бед.
Имелись серьезные разногласия между просветителями и в вопросах философии.
Наиболее последовательными материалистами были Дидро, Гольбах, Робине,
доходившие до атеизма. между тем Руссо в философии склонялся к идеалистическому
истолкованию мира. Просветители чрезмерно преувеличивали силу идей. Они
полагали, что идеи могут сделать чудеса в общественной устройстве, произвести
переворот в сознании людей, а вслед за тем и в материальной жизни общества. Это
послужило причиной многих их заблуждений. Первым из таких заблуждений была вера
в идею просвещенной монархии.
_2Теория «просв_0е_2щенной монархии»._0 Материалист и атеист
Гольбах рассуждал: «Веление судьбы на троне могут оказаться просвещенные,
справедливые, мужественные, добродетельные монархи, которые познав истинную
причину человеческих бедствий, попытаются исцелить их по указаниям
мудрости».
Вольтер в письме к прусскому королю Фридриху II излагал свою точку зрения
следующим образом: «Поверьте, что истинно хорошими государями были только
те, кто начал, подобно вам, с усовершенствования себя,чтобы узнать людей, с
любви к истине, с отвращения к преследованию и суеверию. не может быть
государя, который мысля таким образом, не вернул бы в свои владения золотой
век». Они поддерживали связь с коронованными особами, не скупясь на
похвалы и лестные эпитеты, и подчас закрывали глаза на их пороки, недостатки,
не желая расставаться с излюбленной теорией. просветители прославляли имя
Екатерины II. «Дидро,д’Аламбер и я создаем вам алтари», — писал
Вольтер. «В Париже нет ни одного честного человека, ни одного человека,
наделенного душой и разумом, который не был бы поклонником вашего
величества», — писал ей Дидро. Как заблуждались французские просветители
насчет Екатерины II,может засвидетельствовать любопытный документ —
распоряжение русской императрицы от 1763 г. Она писала: «Слышно, что в
Академии наук продавались такие книги, которые против закона, доброго нрава,
нас самих и российской нации, которые во всем свете запрещены, как,
например,,ЭмильРуссо, Мемории Петра III и много других подобных… Надлежит
приказать наикрепчайшим образом Академии наук иметь смотрение, дабы в ее
книжной лавке такие непорядки не происходили».
Поэт Алексей Толстой в шутливой форме макаронического стиха осмеял
комическое преклонение перед Екатериной II наивных сторонников идеи
просвещенной монархии, их иллюзии и лукавую русскую государыню:
«Madame! При вас на диво 
Порядок процветает», —
Писали ей учтиво 
Вольтер и Дидерот:
«Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу,
Скорей свободу дать!»
Она им возразила:
«Messieurs, vous me comblez!»_5 1
И тотчас прикрепила 
Украинцев к земле.
——————————————
_51_0 — «Господа, вы мне льстите (Франц.)
В качестве исторической справки сообщим,: крепостное право на Украине было
введено Екатериной II указом 1783 г. Она раздала своим фаворитам десятки тысяч
крепостных: Потемкину — 2150, Орлову — 25 500,Зубову — 13 600,
Румянцеву-Задунайскому — 20 000, Панину — 8 400, Зорину — 13 000, Завадскому —
8 700. Всего около 400 тыс. человек. «Екатерина любила просвещение, —
иронически писал Пушкин в «Заметках по русской истории XVIII века», —
а Новиков, распространивший первые лучи, перешел из рук Шешковского (домашний
палач Екатерины. -_1 Примечание _1Пушкина_0) в темницу, где и находился до
самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжин умер под розгами — и
Фонвизин, которого она боялась, не избегнул той же участи, если бы не
черезвычайная его известность».
Просветители действовали как восторженные мечтатели. Ни тени корысти не было
в их лестных письмах к вельможам и венценостным особам.
Поистине с детской восторженностью верили они в возможность и осуществимость
своей мечты. «Он придет, он придет когда-нибудь, тот справедливый,
просвещенный, сильный человек, которого вы ждете, потому что время приносит с
собой все, что возможно, а такой человек возможен», -писал Дидро. Иногда,
впрочем, комплименты, какие расточали просветители в адрес некоторых государей,
имели чисто тактический характер.
Справедливо по этому поводу писал Ф Меринг: «Проводить свои цели при
дворе, осуществлять их при помощи государей — такая тактика характеризует
определенную историческую и довольно продолжительную фазу развития буржуазного
просвещения. Государи и их дворы остаются всегда для этого просвещения только
средствами для осуществления их целей».
Не все просветители, однако, были сторонниками идеи просвещенной монархии.
Руссо определенно высказался за республику, но и он не исключил возможности
просвещенной монархии при идеальном государственном устройстве.
С другой стороны, Вольтер также не отвергал республиканской формы
государства. Он даже писал в 1765 г. специальное сочинение
«Республиканские идеи».
В политической программе просветителей ключевым было слово
«закон». От него как бы лучами расходились знакомые нам, часто
туманные по смыслу, но всегда ярко расцвеченные и притягательные слова
«Свобода, Равенство, Братство». «Свободу» просветители понимали
как добровольное подчинение закону. (У Пушкина: «Свободною душой закон
боготворить« — »Деревня«.) »Равенство» тоже имело для
них гражданский смысл,как равенство всех — от пастуха до короля — перед
законом. В дворянско-монархической Франции это означало прежде всего ликвидацию
всех 
сословных привилегий и неограниченной королевской власти, предельно четко
выраженной в известном горделивом афоризме Людовика XVI — «Государство —
это я!« Что касается третьего слова — »братство», то оно
осталось лишь эмоциональным укрошением политической программы просветителей.
При соблюдении ключевого принципа, а именно законности, формы
государственной власти уже не имели для просветителей принципиального значения.
«Лучшее правительство — то, при котором подчиняются только законам»,
— писал Вольтер в «Философском словаре».
_2Отношение просветителей к праву частной собственности_0. Никто из
просветителей не решился посягнуть на принципы частной собственности.
Наиболее передовые из них доходили до понимания того, что неравное
перераспределение богатств среди членов общества есть величайшая из всех
социальных несправедливостей.
Руссо в трактате «О происхождении неравенства среди людей» бичевал
богатеев и тунеядцев и выражал сожаление по поводу того, что в незапамятные
времена, когда первый человек огородил клочок земли и заявил: «Это
мое!«, никто не посмел разметать ограду и ответить: »Плоды
принадлежат всем, а земля никому». От скольких преступлений, воин,бедствий
и ужасов отвратил бы человеческий род этот мудрый смельчак,рассуждал Руссо.
Но и Руссо все-таки не нашел в себе достаточно мужества, чтобы заявить о
необходимости уничтожения частной собственности. Его последователь аббат Мабли
высказал несколько смелых мыслей в этом направлении. наилучший порядок, по
мысли Мабли, всеобщее имущественное равенство. Но оно недостижимо, как думал
он, ибо сильный никогда не откажется от своей власти, богатый — от своего
состояния. Философ предлагал законодательным путем обуздать одну из наиболее
страшных страстей человеческих — жадность, издав законы против роскоши, чтобы
не было смысла накапливать богатства («О правах и обязанностях
гражданина»).
В годы революции вождь якобинцев Робеспьер, проводя в жизнь программу Руссо,
будучи наиболее последовательным сторонником радикальных выводов
просветительской мысли, считал уничтожение частной собственности невыполнимой
задачей и мечтал лишь об ослаблении поляризации богатства, призывая к
«уважению» бедняков.
«Конечно, без революции можно было доказать вселенной, что чрезвычайная
неравномерность в распределении богатств является источником многих бедствий и
преступлений, но это нисколько не уменьшает нашего твердого убеждения в том,
что равенство имуществ — только химера….
Гораздо важнее заставить уважать бедность, чем уничтожать богатство»,-
говорил Робеспьер.
Просветители высказали по поводу морали суждения, которые привели в великое
негодование всех лицемеров, привыкших прикрывать свои эгоистические, корыстные
побуждения толками о христианском человеколюбии и самоотречении. Просветители
откровенно признали, что всеми поступками человека движет личный интерес, что
все его симпатии и антипатии, все оценки и суждения зависят от того, что ему
выгодно и что ему невыгодно. Интерес становится стимулом поступков не только
отдельной личности, но и целого сословия и даже всего народа. Сам же интерес
диктуется физической природой человека. Такова теория просветителей о
«разумном эгоизме». Гельвеций посвятил ей две свои книги: «Об
уме« и »О человеке».
Разъясняя и дополняя учения французсских просветителей о «разумно
эгоизме», А.И. Герцен писал о двух стимулах, действующих в человеке,
-«эгоизме» и «братстве» (служение обществу). Истинное
значение этики заключается не в том, чтобы изгонять эгоизм, — братство никогда
не поглотит его, а в том, чтобы найти возможность соединения этих двух великих
элементов человеческой жизни в гармонию, где они могли бы помогать друг другу,
вместо того, чтобы терзать друг друга, как то делается в христианском
мире».
3. ПОЛИТИСЕСКАЯ ТЕНДЕНЦИОЗНОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ.
Просветители ставили перед собой практические цели: воздействовать на умы и
подвигнуть их на совершение социальных преобразований. Искусство представлялось
им наиболее действенной формой борьбы против феодализма. Они сами указали на
подчиненную роль своего творчества, несколько не огорчаясь этим
обстоятельством, а, наоборот, подчеркивая его. «Мы все солдаты
государства. Мы на службе у общества. Мы становимся дезертирами если покидаем
его«, — писал Вольтер. »Надо давать отчет о своих талантах», —
призывал Дидро. Отсюда основным принципом просветительской эстетики было
требование активного вмешательства художника в общественную жизнь. Художник не
только бытописатель, он — судья, он карает преступников на троне,
угнетателей-тиранов, он возвеличивает и прославляет нравственную доблесть народа.
Произведения просветителей были принципиально тенденциозными.
«Если произведения этих писателей имели в свое время громадное
воспитательное значение, если это значение и поныне не утратило своей силы, то
объяснения этого факта следует искать именно в их тенденциозности, в том, что
они беседовали с читателями не о сновидениях, а раскрывали перед ними ту
жизненную разрозненность и смуту, под гнетом которых страдало и страдает
человечество», — писал Н.Е. Салтыков-Щедрин. Они ввели в литературу в
качестве положительного героя нового человека, не имеющего дворянских титулов и
богатств. Бедный учитель Сен-Пре в романе Руссо «Новая Элоиза», слуга
Жак в повести Дидро «Жак — фаталист», Кандид в одноименной повести
Вольтера, наконец, Фигаро в знаменитой драматургической трилогии Бомарше — все
это люди из народа,страдающие от произвола титулованных особ.
Театр был трибуной просветителей. Вольтер писал для театра в течении 60-ти
лет. Его трагедии и комедии шли на сценах почти всех европейских театров XVIII
столетия. Его республиканские трагедии «Брут»,»Смерть
Цезаря» вдохновляли парижан в дни революции. Дидро, Бомарше,Мерсье, Мари
Жозеф Шенье произвели просветительскую реформу театра,приблизив его к
современности, взяв предметом изображения реальные конфликты социального мира и
героя — человека «третьего сословия».
Просветители в своей публицистическойдеятельности избрали форму короткой,
отточенной, остроумной политической или философской брошюры,которую можно было
массовым дешевым изданием распространять среди широких читательских кругов
(«Философский словарь» Вольтера, «Карманное богословие»
Гольбаха, «Диалоги» Дидро и т.д.). Острые, яркие, без тяжеловесной
учености и скучного педантизма, эти брошюры просветителей читались с
захватывающим интересом, вызывая в народе тот революционный подъем, к которому
сознательно стремились просветители.
Просветители создали особый жанр художественной публицистической прозы —
философский роман (Монтескье — «Персидские письма»; Руссо
-«Эмиль», «Новая Элоиза») и философскую повесть (Вольтер —
«Кандид»,«Задиг», «Простодушный» и др.; Дидро —
«Племянник Рамо», «Жак — фаталист» и др.).
«Этот жанр имеет несчастье казаться легким, но он требует редкого
таланта, а именно умения выразить шуткой, штрихом воображения или самими
событиями романа результаты глубокой философии», — писал Кондорсе.
Просветители стремились реформировать дворянское искусство, приблизить его
ко времени, демократизировать его. Однако они не отвергли и достоинств
классицизма, заставив его служить новым идеям. Классицизм с его героическим
пафосом был очень ко времени в дни революции. Что касается сентиментализма, то
и он нашел себе благоприятную почву во Франции. Просветители воспользовались им
для своих целей. Дидро ввел «чувствительность» в драму, Руссо
построил целую философию чувства.
Бальзак в XIX веке отметил как важное достоинство литературы просветителей
«обилие фактов, трезвость образов, сжатость и точность, короткие фразы
Вольтера; особое — отличающее главным образом XVIII век — чувство
комического« (»Этюд о Бейле»).
Просветители ратовали за точность и ясность языка писателя. Вольтер ввел в
употребление короткую, отточенную, как стрела, фразу. Великие французсские
реалисты XIX столетия Стендаль и Бальзак не раз одобрительно отзывались об
этом, особенно Стендаль, который боролся против туманной, велеречивой прозы
Шатобриана, столь модной в первой четверти XIX века.
Пушкин в статье «О прозе» указывает на Вольтера как на
великолепного мастера языка: «Вольтер может почесться лучшим образцом
благоразумного слога. Он осмеял в своем «Микромегасе» изысканность
тонких выражений Фонтенеля, который никогда не мог ему того простить. Точность
и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без
них блестящие выражения ни к чему не служат».
Великолепным мастером художественной прозы является Руссо. Вольтер и Дидро
прибегали к тонкой иронии. Руссо — к высокой патетике.
Взволнованная, живописная и музыкальная проза Руссо напоминает речь трибуна,
недаром в годы французсской революции Марат читал сочинения Руссо на улицах
Парижа под громкие аплодисменты восставшего народа.
Художественное наследие французских просветителей XVIII века прочно вошло в
фонд мировой классической литературы.
Сочинения просветителей при их жизни запрещали, подвергали казни (сжигали
рукою палача), устраивали публичные судилища, авторов сажали в тюрьмы.
18 августа 1770 года на судебном процессе по поводу книг и изданий
просветителей государственный прокурор говорил: «Свобода мышления — вот их
боевой клич, которым они оглашают весь земной шар. Одной рукой они пытаются
поколебать трон, другой — разрушить алтарь. Они стремятся уничтожить веру и
изменить общественное мнение о религиозных и гражданских учреждениях и вполне
достигают своих целей».
Как ни сильна была еще католическая церковь, оплот феодализма,каким крепким
не казался государственный аппарат (армия, полиция,суд), стоящий на страже
старого, отживающего, как не усердствовали идеологи реакции, — новое неудержимо
росло и заявляло о себе и в конце концов одержало победу. Сейчас хотелось бы представить
читателю господина Вольтера, который по праву считается главой французских
просветителей, хотя его социальные и политические убеждения были гораздо
умереннее взглядов Дидро, Руссо, Мабли.
Вольтер раньше их вступил в борьбу с феодализмом, он был старше всех
просветителей во возрасту и опыту борьбы.
Просветительское движение развернулось во свей широте к середине XVIII
столетия, когда Вольтеру было уже за 50 лет и он был известен как автор многих
выдающихся произведений художественного, философского и научного содержания
когда имя его гремело по всей европе. вольтер был вдохновителем и воспитателем
этого могучего поколения французских мыслителей-революционеров.
Жан-Жак Руссо, вспоминая о своей юности6 писал в «Исповеди»:
«ничто из того, что создавал Вольтер6 не ускользало от еас. мое
пристрастие к его творениям вызвало во мне желание научиться писать изящно и
стараться подражать прекрасному слогу этого автора6 от которого я был в
восхищении. Немного спустя появились его «Философские письма».
Хотя они, конечно, не являются лучшими его произведениями, именно они были
тем, что больше всего привлекло меня к науке, и эта зародившаяся страсть с того
самого веремени больше не угасала во мне».
Просветители называли Вольтера своим учителем.
«О дорогой учитель!…» — обращается к Вольтеру Дидро.
«Дорогой учитель, стоящий во главе литературы», — обращается к
Вольтеру д’Аламбер.
Совершенно прав был Пушкин, когда писал: «Все возвышенные умы следуют
за Вольтером. Задумчивый Руссо провозглашается его учеником;пылкий Дидро есть
самый ревностный изего апостолов».
Вольтер вдохновлял своих друзей и соратников, ободрял тех из них,кто терял
силы и уверенность, иногда учил их тактике борьбы — умению хитрить с
господствующими сословиями, обходить путы цензуры, прибегать к эзоповскому
языку. «Бросайте стрелы, не показывая руки», — писал он Дидро.
Вольтер может считаться главной фигурой французских просветителей и по
черезвычайной разносторонности своей деятельности. Философ,поэт, драматург,
политический деятель, непревзойденный публицист, он сумел сделать идеи
Просвещения достоянием масс, голос его имел широчайший резонанс, и каждое новое
слово просветительского движения во Франции он укреплял своим поистине
непоколебимым авторитетом. Одобрение Вольтера давало право не существование, к
мнению Вольтера прислушивалось все общество. Оценивая деятельность Вольтера,
следует признать, что для революции он сделал больше всех своих соратников уже
по одной только силе своего огромного авторитета. «Никакой государь не
управлял общественным мнением с подобной властностью», — писал о нем его
соратник Дюверне.
Родился Вольтер в Париже в 1694 году. Настоящее имя его — Франсуа-Мари Аруэ
(Вольтер — его литературный псевдоним). По происхождению своему он не
принадлежал к дворянству. Его отец был состоятельным буржуа — сначала
нотариусом при судебной палате6 потом чиновником казначейства. Первоначальное
образование поэт получил в аристократическом училище — иезуитском колледже
Людовика Великого.
За сатиру на регента Филиппа Орлеанского и его дочь герцогиню Беррийскую он
был выслан из столицы и восемь месяцев находился в Сюлли. Весной 1717 г.
Вольтер попал в Бастилию на одинадцать месяцев.
причиной ареста послужила его сатира Puero regnant« (»В
цпрствование мальчика»), разоблачающая развращенные нравы, царящие при
дворе.
В тюрьме поэт работал над эпической поэмой о Генрихе IV и трагедией
«Эдип». 18 ноября 1718 года состоялось первое представление трагедии
на сцене парижского театра. На молодого поэта стали смотреть как на достойного
преемника Карнеля и Расина. Филипп Орлеанский, желая «приручить»
Вольтера, удостоил его награды, пенсии и любезного примема во дворце. Вольтер
благодарил и не без иронии присил регента больше не беспокоить себя подысканием
для него «квартиры».
Оппозиционные настроения Вольтера, сказавшиеся в трагедии
«Эдип»,стали яснее в поэме «Лига» (первый вариант будущей
«Генриады»). «Лига»была напечатана тайно в Руане. «Я
слишком настаивал в моем произведении на терпимости и миролюбии в области
религии, я высказывал слишком много горьких истин римскому двору и излил
недостотачно желчи по адресу реформаторов, чтобы питать надежду на резрешение
печатать его на родине», — говорил Вольтер.
Распространяемая из под полы поэма Вольтера вскоре стала известна широкому
кругу читателей. Вольтера провозгласили лучшим поэтом Франции, ставили его выше
Гомера и Виргилия. Аристократы заискивали перед ним. Герцег Сюлли, предков
которого прославил в поэме Вольтер, всячески за ним ухаживает. Однако простой
человек, какими бы талантами и заслугами перед родиной не обладал, был
абсолютно беззащитен от происков любого светского нахала. Так случилось с
Вольтером. Он имел неосторожность возбудить недовольство ничтожного дворянчика
де Рогана, и тот приказал своим слугам палками избить первого поэта страны.
Оскорбление человека, составляющего гордость нации, осталось безнаказанным.
У светских «друзей»Вольтера, в том числе и у Сюлли, происшествие
вызвало лишь веселую улыбку.
Правительство по жалобе на де Рогана на Вольтера, собиравшегося вызвать
обидчика на дуэль, и по другим доносам поторопилось посадить поэта в Бастилию,
а потом выслать за пределы Франции. Так снова Вольтер столкнулся с
абсолютизмом, кастовыми привелегиями и полным бесправием простого человека в
условиях феодализма.
В Англии Вольтер прожил три года. Он много работает, изучает английскую
материалистическую философию, литературу, знакомится с достижениями научной
мысли страны. Особенно сильное впечатление произвели на него сочинения
философа-материалиста Локка и ученого Ньютона.
Впоследствии Вольтер стал блестящим популяризатором того и другого.
Один из совеременников его писал: «Ньютон, великий Ньютон был, как
говорят, погребен в глубине книжной лавки издателя, который осмелился его
напечатать. Ньютон, измерял, высчитывал, взвешивал, но Ньютон не говорил…
Наконец, появился г. Вольтер, и тотчас же стало слышно Ньютона; весь Праиж
гремит именем Ньютона».
В самом деле, до Вольтера имена Ньютона и Локка были неизвестны во Франции.
«Я первый посмел понятным языком растолковать своему народу открытия
Ньютона«. »Когда я похвалил Локка, поднялись вопли против меня и
против него», — говорил Вольтер.
Позднее русская Академия наук избрала Вольтера почетным своим членом, высоко
оценив популяризацию им научных открытий Ньютона. Среди русских академиков,
избравших Вольтера, ьыл М.В. Ломоносов. Вернувшись во Францию, Вольтер в 1734
г. в Руане издает «Письма об Англии», критикующие французскую
феодальную систему, и пропагандирует материалистическую философию. Книга была
осуждена и сожжена публично. Несколько раньше он пишет свои знаменитые трагедии
«Брут» (1730), «Заира» (1732).
Скитаясь некоторое время по Франции, Вольтер, наконец, поселился надолго у
своей приятельницы маркизы дю Шатле в старом уединенном замке Сирей. Эмилия дю
Шатле была бесспорно одной из образованнейших женщин Франции той поры. Она
изучала языки, точные науки, переводила на французский язык Ньютона. Вольтер
много сделал за четырнадцать лет жизни в Сирее. Интеллектуальные интересы его
были весьма разносторонни.
«Я люблю все девять муз и стараюсь по мере сил добиться успеха у каждой
из этих дам», — шутил поэт.
Вольтер пишет труды по истории, сочинения по математике и философии, а также
трагедии и комедии. Он создает здесь знаменитую сатирическую поэму
«Орлеанская девственница». В эти годы им написаны трагедии
«Магомет» (1740), «Меропа» (1743), комедии «Блудный
сын« (1736),»Нанина» (1749), философская повесть
«Задиг» (1748) и другие произведения.
Период большой и напряженной работы в достаточно спокойной и благоприятной
обстановке в Сирее окончился для Вольтера смертью маркизы дю Шатле в 1749 году.
Он тяжело пережил этй утрату. Эмилия дю Шатле была единственной женщиной,
которую он горячо любил и которая была его искренним, умным, чутким и
заботливым другом.
Вольтера давно уже приглашал к себе король прусский Фридрих II.
Теперь он удвоил свои старания «доброжелательного друга».
«Какого рабства, какой невзгоды, каких перемен бояться вам в стране, где
ценят вас так же, как на родине, и в доме друга, обладающего благородным
сердцем», — писал он ему. Забыв уроки6 какие ему преподал французский
абсолютизм, оскорбления, гонения, заключение в Бастилию, Вольтер отправился в
страну прусского абсолютизма, еще более мрачного и жестокого, чем во Франции.
«Что влекло его в Берлин? Зачем ему было променивать свою независимость на
своенравные милости государя, ему чуждого, не имевшего никакого права его к
тому принудить?..» — с горечью спрашивал впоследствии Пушкин в своей
статье о французском поэте.
Льстивые письма Фридриха возымели свое действие на Вольтера.
«Обычно нашему брату, писателям, приходится льстить королям; этот же
король сам превозносил меня всего, с головы до пят». Именно вэто время
Вольтер сближается с младшим поколением просветителей, объединенных вокруг
издания «Энциклопедии». Вольтер ведет деятельную переписку с
редакторами «Энциклопедии», он энергично участвует в ее издании. В
одном из писем из Потсдама он обращается к д’Аламберу: «Вы и г. Дидро
создаете труд, который прославит Францию». Вольтер готовит материалы для
«Энциклопедии», пишет статьи для нее. Он беспокоится за качество
своих работ, хочет как можно тщательнее их отделать, ибо очень выско
расценивает общенациональное значение «Энциклопедии». «Я трепещу
каждый раз, как посылаю вам статью… Бросайте в огонь все, что вам не
понравится», — пишет он д’Аламберу и Дидро.
Вольтер вскоре убедился, что он ошибся в прусском короле. Воспитанный в
душной атмосфере деспотизма и пресмыкательства, Фридрих II,вступив на престол,
заменил цинично-откровенную тиранию отца тиранией,замаскированной фразами,
взятыми напрокат у Вольтера и его соратников.
Будучи наследным принцем, он писал трактат «Анти-Макиавелли»,
провозглашая в нем принципы гуманности и справедливости. Став королем, Фридрих
забыл об этом трактате и, движимы чувством тщеславия, превратил страну в
военнный лагерь, бросая войска на завоевание чужих территорий. В одном письме к
Вольтеру он изъяснялся следующим образом:
«…готовность войск к немедленным боевым действиям, большой запас
денежных сбережений и живость моего нрава: таковы основания, по которым я объявил
войну Марии-Терезии, королеве венгерской и богемской». И далее:
«Честолюбие, расчет, желание вызвать толки о себе одержали верх;и война
была решена».
Вольтер убедилщся, что кроме плохих французских стихов, которые в изобилии
посылал ему король на правку, да философских тирад, от Фридриха II ждать для
дела Просвещения было нечего. Впоследствии он сурово осудил прусскую
государственную систему: «Этот своеобразный способ управления, эти нравы
еще более странные, это противоречивое сочетание стоицизма с эпикурейством,
суровой военной дисциплины с распущенностью дворцового быта; эти пажи, с
которыми развлекались у себя в кабинете,и солдаты, которых под окнами монарха и
на его глазах прогоняли по тридцать шесть раз сквозь палочный строй, речи о
высокой нравственности и разнузданный разврат — все это в общей совокупности
являло диковинную картину, в ту пору знакомую лишь немногим».
Кончилось том, что Вольтер отослал королю все знаки своего придворного
звания: ключ камергера и орден, а вслед за тем поспешил покинуть пределы
Прусского государства. Во Франкфурте-на-Майне полиция подвергла его меячному
аресту и унизительному обыску. Таково было новое столкновение его теперь уже с
иноземным абсолютизмом.
Оказавшись вновь без пристанища, Вольтер решил больше не связывать себя с
каким-либо другим европейским государем, приглашавшим его к себе. Он убедился
на горьком опыте в обманчивости монарших «милостей». Во Франции, где
Людовик XV проявлял к нему самое недружелюбное отношение, оставаться было
нельзя. В Швейцарии, куда было направлял путь философ с надеждой обосноваться
на жительство, он столкнулся с женевскими кальвинистами, организовавшими травлю
его. Вольтер хотел найти такое местечко на земле, где мог бы иметь
относительную независимость.
Еще в молодости поэт решил оградить себя от капризов высокопоставленных
покровителей и с этой целью, прибегая к коммерческим операциям, составил себе
приличное состояние. «Я перевидел столько писателей бедных и презираемых,
что давно уже решил не умножать собою их числа», — писал он в своих
мемуарах. Теперь Вольтер был богат. Он купил в 1758 г. небольшое поместье
Ферней на границе Франции и Швейцарии и здесь проижил последние годы жизни.
«Свое существование я в конце концов обставил так, что пользуюсь
независимостью и в Швейцарии, и на женевской территории, и во Франции», —
писал он.
Из старинного Фернейского замка раздавался голос главы французских
просветителей, «фернейского патриарха», как стали его называть.
Вольтер был в курсе всех событий. Почта приносила ему ежедневно корреспонденции
со всех сторон. Не было дня, чтобы отовсюду не стекались гости к гостеприимному
хозяйину. Ферней стал местом паломничества, «европейским постоялым
двором», как шутливо называл его Вольтер.
В Фернее был устроен домашний театр. Ставились пьесы Вольтера. В них
участвовал сам автор. Приезжали сюда и лучшие французские актеры -Клерон и
Лекэн. Здесь бывали гости из России: граф А.П. Шувалов, князь Н.Б. Юсупов,
которому впоследствии Пушкин посвятил свое знаменитое стихотворение «К
вельможе», князь Б.М. Салтыков, княгиня Е. Дашкова,В.И. Полянский и многие
другие. Знаменитый английский актер Гаррик,посетив Вольтера в 1755 г., сообщил
о своих впечатлениях: «Я вам пишу из дома великого человека, я хочу
сказать, от нашего прославленного Вольтера, в обществе которого я провел восемь
бесценнейших и приятнейших дней, какие только были в моей жизни… Что за
человек, этот божественный создатель «Генриады!»
Великолепные зарисовки жизни Вольтера этой поры оставил швейцарский художник
Жан Гюбер. Проникнутые добродушным юмором, картины художника показывают
фернейского патриарха в бытовой обстановке: за чашкой утреннего кофе, или
сажающим деревья в фернейском парке, или радушно принимающим новых гостей. Он
рпедстает перед нами, как великолепно начертал его портрет Пушкин,
…с плешивой головой,
С очами быстрыми, зерцалом мысли зыбкой,
С устами, сжатыми наморщенной улыбкой.
Картины Жана Гюбера, несколько раздосадовшие Вольтера, храняться ныне у нас
в Санкт-Петербурге, в Эрмитаже.
Вольтер, дряхлый старик с немощным телом, был полон неиссякаемой энергии.
«Говорят, что г. Пигаль должен приехать, чтобы лепить мое лицо, но, мадам,
— шутливо обращался философ к г-же Неккер, — надо, чтобы это лицо у меня
имелось; между тем с трудом можно угадать сейчас,где оно: глаза ввалились в глубину
трех дюймов, щеки похожи на ветхий пергамент, плохо приклееный к костям,
которые вообще ни к чему не прикреплены. Немногие зубы, которыми я обладал,
исчезли».
Вольтер до конца лней работал много, руководил из фернейского далека мощным
возрастающим движением Просвещения. И в Фернее он оставался неутомимым бойцом.
Наиболее вопиющие факты религиозного изуверства, дикости, жестокости,
подкрепляемые судебной практикой феодальной Франции, он сделал достоянием
широкой общественности. Он пригвоздил в позорному столбу самого бога, во имя
которого совершались преступления. «…Со времени смерти сына святой девы
не было, вероятно, почти ни одного дня, в который кто-либо не оказался убитым
во имя его».
Вольтер поднимал свой голос в защиту жертв фанатизма, но безуспешно. Так,
был сожжен девятнадцатилетний юноша де Ла Барр, обвиненный вместе со своим
другом д’Этолондом в осквернении деревянного распятия на мосту в Абвиле. Юноше
вырвали язык, отрубили правую руку и потом сожгли на площади города. Решение
суда утвердил король Людовик XV. Одной из улик против де Ла Барра явилась
найденная у юноши книга Вольтера «Философский словарь».
«Арлекины-людоеды!.. Спешите от зрелища костра на бал и с Гревской
площади в комическую оперу; колесуйте Каласа, вещайте Сирвена,жгите бедных
юношей… я не хочу дышать одним воздухом с вами», — негодующе писал
Вольтер. И остроумный, шутливый, насмешливый Вольтер теперь отказывается от
своего излюбленного оружия. Не это уже нужно в борьбе с убийцами. Здесь нужен
острый, как сталь, разящий, как мечь,язык народного трибуна. «Нет, нет!
Теперь не время шутить. Остроумие неуместно на бойне».
И чем больше падал в общественном мнении престиж абсолютизма, чем сильнее
становилась в народе ненависть к феодальному режиму, тем выше и выше поднимался
авторитет Вольтера.
Вольтер был объявлен гением, национальной гордостью Франции. ненавидящий его
Людовик XV не в силах был остановить рост авторитета и славы писателя. Людовик
XVI, занявший трон в 1774 г., недалекий, богобоязненный человек, воспринял от
своего предшественника эту ненависть к просветителям, но ничем не мог помешать
приезду в 1778 г. Вольтера в Париж. Прибытие философа в столицу Франции, где
прошла его молодость,где впервые он столкнулся с абсолютизмом, где впервые
вызвал восторг зрителей, рукоплескавших его «Эдипу», — стало триумфом
престарелого Вольтера. Толпы ликующего народа приветствовали его. Чествование
философа явилось демонстрацией возросшего значения просветительских идей.
«Прибытие Вольтера в Париж произвело тоно такое в народе здешнем действие,
как бы сошествие какого-нибудь божества на землю», — писал Д.
Фонвизин, находившийся тогда в Париже.
Вольтер на краю могилы, в возрасте 84 лет, задумывал грандиозные планы и был
полон юношеской энергии. На представлении своей последней трагедии «Ирина»
он присутствовал сам. Актры вынесли на сцену мраморный бюст Вольтера,
увенчанный лавровым венком, зрители устроили бурную овацию в честь поэта.
Вольтер в Париже развил самую бурную деятельность. С энергией и энтузиазмом
он начал писать новую трагедию «Агафокл». Он побудил Французкую
академию вынести решение о составлении академического словаря французского
языка. На себя взял составление тома на букву «А». Силы его молодости
как бы вновь возвратились к нему здесь, встолице его родины, от которой он был
оторван столько лет. Но годы взяли свое,Вольтер скончался 30 мая 1778 г.
Вольтер, опасался, что тело его после смерти будет подвергнуто поруганию
фанатиками-попами. «Я вовсе не хочу быть выброшенным на свалку, как бедная
Лекуврер», — говорил он.
Опасения Вольтера иемли основание. Вот что сообщал живший тогда в Париже
князь Барятинский Екатерине II: «Слух о болезни Вольтера и об опасном
положении скоро разнесся по Парижу. Попы и набожные люди очень обрадовались;
все порядочные люди были глубоко огорчены… Но поповская ненависть, которая
никогда не прощает, проявилась во всей своей деятельности. Ханжи стали
адресоваться к архиепископу парижскому с требованием не хоронить Вольтера, если
он умрет. Он обещал им это торжество… Все попы обнаруживают непристойную
радость». Тело Вольтера тайно было вывезено в Шампань и похоронено в
аббатстве Сельер. Похороны в Париже правительство запретило.
В дни революции, в 1791 г., останки Вольтера были торжественно перевезены в
столицу. Восставший французский народ начертал на катафалке несколько слов,
подытоживших всю деятельность великого просветителя: «Он подготовил нас к
свободе». Ныне прах философа покоится в Пантеоне великих людей Франции.
_2Эстетика и художественное творчество Вольтера_0. Вольетр по своим личным
дарованиям был прежде всего мастером художественного слова. Как и все
просветители, он ставил перед своим искусством ближайшие практические цели:
воздействовать на умы посредством искусства и, создав новое общественное
мнение, содействовать свершению социального переворота. Искуство представлялось
ему наиболее денйственной формой распространения идей, и потому он широко
использовал его в своей борьбе с феодализмом.
В «Философском словаре» он писал о том, что французская
нация,»пресытившись стизами, комедиями, трагедиями, романами, моральными
рассуждениями и богословскими спорами о благодати и судорогах, принялась,
наконец, рассуждать о хлебе».
Вольтер одним из первых открыл поход на эстетику классицистов. Он начал с
основ, а именно опроверг теорию классицистов о вечности идеала прекрасного.
«Обычаи, язык, вкусы народов, даже если они живут в самом близком
соседстве, всегда различны между собою. Да что я говорю? Один и тот же народ
становится неузнаваемым через три-четыре столетия. В искусствах,всецело
зависящих от воображения, происходит столько же революций,сколь и в
государствах: они изменяются на тысячу ладов, в то время как люди стараются
придать им неподвижность« (»Опыт об эпической поэзии»).
Выступая против основ классицистской эстетики, Вольтер был полон самых
воссторженных чувств по отношению к Корнелю и Расину. «Эти два человека
учили нацию мыслить, чувствовать и выражать свои душевные переживания».
Он ценил выскоий гражданский пафос драматургии Корнеля, благородные чувства
и сильные характеры его трагедий. «Корнель — древнейший римлянин среди
французсов — создал школу величия души». И эти здоровые черты
французсского классицизма поря его расцвета Вольтер воспринял и развил в свете
просветительских идей. Вместе с тем он нисколько не преувеличивал достоинств французсской
классицистической трагедии. «У французсов трагедия — это обычноряд
разговоров на протяжении пяти актов, связанных любовной интригой». Он
требовал от драматургии правдивости и действия: «Изображаемые в трагедии
люди должны говорить так,как люди говорят в действительности, а поэтический
язык, возвышая душу, пленяя слух, ни в коем случае не должен приводить к ущербу
естественность и правдивость… Трагедия старого классического стиля вызывала
ощущение прекрасного, но не потрясала».
Естественно, что Вольтера привелекала к себе драматургия Шекспира, ибо в ней
отражалась сама жизнь во всех ее суровых и действительных положениях, в
напряженных конфликтах.
«Мне вспоминается, — писал он, — одна сцена из некогда виденной мною в
Лондоне пьесы, почти совсем неправильной по своему построению,почти во всех
отношениях дикой. Сцена происходила между Бртом и Кассием. Они ссорились, и, я
готов это признать, — довольно непристойно;они говорили друг другу такие вещи,
которых у нас порядочным и хорошо воспитанным людям выслушивать не приходится.
Но все это было так полно естественности, правды и силы, что очень меня
растрогало. Никогда не тронут нас так те холодные политические диспуты,
которыми наш театр некогда приводил зрителей в восторг».
французские романтики, ниспровергавшие авторитет Корнеля и Расина в XIX в.,
как известно противопоставляли им авторитет Шекспира. Ранее их Шекспира
пропагандировал Лессинг, а вслед за ним Гете и Шиллер в Гремании. Однако первым
человеком, открывшим Шекспира для континентальной Европы, был Вольтер.
Вольтер, познакомившись с театром Шекспира еще в Англии, стал большим
почитателем его таланта и неутомимым пропагандистом его во Франции. Он
переводил отдельные сцены из пьес Шекспира, подражал ему,заимствуя сюжеты или
используя драматургические конфликты шекспировских пьес (сюжет
«Гамлета» использвал в польтеровской трагедии «Семирамида»,
сюжет «Юлия Цезаря» в трагедии «Смерть Цезаря».
Драматургический конфликт «Отелло» положен в основу трагедии
«Заира» и т.д.).
К 70-м г. XVIII столетия во Франции были напечатаны пьесы Шекспира в
переводах Летурнера. Увлечение английским драматургом стало повсеместным. В
Германии драма «Гец фон Берлихинген» Гете (1775) была построена по
принципам театра Шекспира. Она породила сотни подражательных пьес романтического
характера, так называемых «рыцарских драм»изэпохи средневековья.
Вольтер был воспитан на традициях классического театра, с детства привык к
изысканной вежливости и галантности, крайности которой были осмеяны Мольером
еще в XVII столетии. Просторечие Шекспира отталкивало многих так называемых
«благовоспитанных» аристократов XVIII столетия.
Сила предрассудка была настолько велика, что в XIX в. артистка театра
«Комедии Франсез» Марс отказалась исполнять роль Дездемоны в трагедии
Шекспира «Отелло» только потому, что надо было произносить казавшееся
грубым тогда слово «платок».
Именно этой привычной, «тиранической силой быта», как выражался
Вольтер, можно объяснить выпады против «грубостей» пьес Шекспира.
«Шекспир был великим гением, но он жил в грубом веке; в пьесах его
обнаруживается грубость этого века«, — писал Вольтер в »Философском
ловаре».
Вольтер опасался за французский театр. Он боялся, что, отвергнув статичность
классической драматургии, молодые авторы, не поняв правильно Шекспира, наполнят
свои пьесы «хаотическим собранием чудовищных приключений». Поэтому,
видя все большее распространение шекспировской драматургии во Франции и
растущее влияние ее на молодых авторов, он обратился в Академии с письмом,
предупреждая об этой опасности. Вольтер волнуется и негодует, с обычной для
него страстностью он пытается восстановить попираемые авторитеты Корнеля и
Расина. Он преувеличивает опасность, видит уже Францию «В состоянии
варварства«, »падшую в безну нечистот«, »в национальное
безумие». И во всем этом виноваты Шекспир,Пьер Летурнер, его переводчик, и
он, «старый безумец» Вольтер, который приохотил французсов к чтению
Шекспира. «Мой дорогой философ, — обращается Вольтер к д’Аламберу, — нужно
показать нации отвращение и ужас трясины, в которую она попала, сохранить нашу
честь, если еще она у нас есть».
Несмотря на эту несколько комическую сторону войны против Шекспира, он
горячо протестовал, когда пытались его представить противником английского
драматурга. В 1766 г. он писал Горасу Уолполу: «Вы почти внушили вашей
нации, что я презираю Шекспира. Я же явился первым, кто познакомил французсов с
Шекспиром и перевел из него ряд отрывков вот уже сорок лет тому назад».
В своей драматургии Вольтер стремился осуществить своеобразное сочетание
полжительных сторон шекспировской и классицистической драматургии. В частности,
он в известной степени допускал смешение трагического и комического, которое
так характерно для Шекспира.
Разбирая свою комедию «Блудный сын», Вольтер писал: «Мы видим
в ней смешение серьезного и шутки, комического и трагического, так же пестра и
человеческая жизнь; нередко одно и то же происшествие влечет за собой все эти
контрасты». Это новшество для французсского театра XVIII века Вольтер
вводит еще робко и то лишь в комедиях. Шутки могильщиков в трагедии
«Гамлет» Шекспира он решительно осуждал.
Мастерство Вольтера значитеьлно пострадало от постоянных уступок устарелым
взглядам и вкусам своих современников. Справедливо негодовал по этому
поводуЖан-Жак Руссо: «Знаменитый Аруэ, скажи нам, сколькими мужественными
и великими красотами ты пожертвовал ради нашей лживой изысканности? И скольких
великий созданий стоило тебе стремление угодить мелочному духу времени?»
Поэтическое наследие Вольтера разнообразно по жанрам, он писаел эпические,
философские и героико-комические поэмы, политические и философские оды, сатиры,
эпиграммы, стихотворные новеллы и лирические стихи и везде оставался борцом и
просветителем. Герцен отзывался о его поэзии: «… ни одной строки нет,
которая бы не была припитана его мыслью, все равно: панегирик ли это датскому
королю или комплимент m-me du Шатле, — везде одно и то же».
В интимной лирике, где звучат чувство любви, раздумье, печаль или сомнение,
Вольтер всюду мыслитель, просветитель, славящий разум. Стансы стареющего
Вольтера «Ты мне велишь пылать душою…» были переведены Пушкиным.
Пушкин перевел и знаменитый мадригал Вольтера, посвященный пренцессе Ульрике
прусской («Недавно обольщен прелестным сновиденьем…»).
Гениальные строки русского поэта были потом положены на музыку Римским-Корсаковым.
Вольтер является автором эпической поэмы «Генриада». Создавая это
единственное в своем роде произведение, он ставил перед собой две задачи: дать
Франции достойный ее национальный эпос, как сделали это Вергилий, Тассо,
Камоэнс, подражавшие Гомеру, и вместе с тем прославить разум, поразить
фанатизм, воспеть идеального государя, установившего в стране веротерпимость,
потушившего религиозные войны, короля-страдальца, погибшего от руки фанатика.
Встав на путь подражания образцам, Вольтер сохраняет атрибуты древней
эпической поэзии, но под пером мыслителя нового времени они теряют живую
непосредственность и приобретают рационалистическую сухость и надуманность.
Вместо богов Одимпа действуют аллегорические фигуры Раздора, демона Фанатизма,
тень святого Людовика и т.п. Подобно Данте, Генрих IV совершает путешествие в
ад, где томятся тираны, на небеса, в храм судеб и пр. Сказочный элемент в
поэмах Гомера подкупает читателя детски наивной верой древнего певца в
изображенные им мифологические образы, и поэтому они нисколько не теряют своей
художественной правды. Не то у философа-просветителя, отвергшего глупые
россказни монахов о чудесах и провидении. Аллегорический элемент в данном
случае кажется неестественным. Сам Вольтер в какой-то мере доходил до понимания
этого. «Я не мог призвать себе на помощь фантазию, как это часто делают
Ариосто и Тассо. Строгость и мудрость нашего века не позволили этого. Кто
пытался бы среди нас злоупотреблять их примером, смешивая старые басни с
серьезными и интересными истинами, тот создал бы только урода». И однако,
он подчинился старым эстетическим нормам. Прогресс искусства не всегда идет
параллельно с прогрессом всей материальной культуры общества. У него свои
законы развития, и эпос Гомера, великолепный и эстетически неотразимый в
древности, не мог быть повторен на том же художественном уровне в новые
времена. На это справедливо указал К. Маркс: «Так как в механике и т.д. мы
ушли дальше древних, то почему бы нам не создать и свой эпос? И вот взамен
«Илиады» является «Генриада».
Просветительской теме разоблачения и осмеяния предрассудков и религиозного
кликушества посвящена знаменитая героикокомическая поэма Вольтера
«Орлеанская девственница», пародия на поэму официального поэ-та
Франции XVIII столетия Жана Шаплена «Девственница, или Освобожденная
Франция» (1656).
В памяти французсского народа крестьянская девушка Жанна д’Арк,героически
погибшая в Руане в 1431 г., оставалась всегда национальной гордостью, образцом
бескорыстного и самоотверженного служения родине.
Вольтер сам с глубокой симпатией относился к исторической Жанне д’Арк.
В своей «Генриаде» он называет ее «храброй амазонкой»,
«позором англичан». В сочинении «Опыт о нравах» он пишет о
ней как о «мужественной девушке, которую инквизиторы и ученые в своей
трусливой жестокости возвели на костер».
Вольтер, негодуя на лицемерие попов, которые сначала возвели героическую
девушку на костер, а потом объявили ее святой, излил свою ненависть к
изуверству церкви в потрясающей по своему сарказму поэме.
Сатирически изобразив средневековую, феодально-монашескую Францию,Вольтер
вместе с тем обличал мерзости современной ему правящей клики.
В образцах ничтожного Карла VII и его любовницы Агнесы Сорель современники
Вольтера легко узнавали Людовика XV и маркизу Помпадур.
Некоторые современники Вольтера говорили, что поэт. осмеяв Жанну д’Арк,
обошелся с ней олее жестоко, чем эпископ города Бове, который сжег ее на
костре. Вольтер, конечно, смеялся жестоко: он показал Жанну обольщаемую,
показал ее в самых двусмысленных и неприличных сценах. Но смеялся он не над
девушкой из народа, которая, искренне веря в свою патриотическую миссию,
ниспосланную ей «от бога», повела французсов на бой с врагом и
бесстрашно взошла на костер, оставив истории свое благородное имя и свой
человеческий прекрасный облик. Он смеялся над тем,что сделали из ее имени
церковные проповедники, объявившие ее «святой», после того как сожгли
на костре.
В XVII в. Шаплен, как было уже сказано, воспел подвиги «господней
избранницы». Величивая фальш, официальная тенденциозность, тошнотворная
предвзятость этого сочинения наводили тоску на тех, кто оплатил, и довольно
щедро, усердия поэта.
Религиозное ханжество всегда бесило Вольтера, а здесь он, кроме всего
прочего, усмотрел спекуляцию на имени народной героини. И в ответ постному
Шаплену, смеясь над сусальной легендой о небесном избранничестве, удостоенном
якобы за непорочность девичества Жанны, насмехаясь над священниками, монахами,
епископами, со всеми их святыми, он создал дерзкую, озорную поэму, сдобренную
веселым шутовством и рискованными сценами.
Строгие люди говорили, что скабрезности, какими полна поэма, могут причинить
непоправимый ущерб морали. Веселые люди им отвечали, что шутки никогда не
приносят жла, что серьезные идеи могут жить не только в жестких рамках
силлогизма, но в радостно-игривом каламбуре, в смеющемся стихе, в остроте,
намеке и нескромной сценке интимного свойства.
Шутливая поэма Вольтера ничуть непоколебала авторитета народной героини
Франции, не прицинила ущерба морали, но она поколебила авторитет церкви, нанесла
ощутимый ущерб догматическому мышлению.
французские аристократы любили тешить себя вольными картинами эротического
свойства. Утонченный и галантный эротизм искусства был в моде. Просветители,
осуждая вкусы вельмож, тем не менее поддавались иногда всеобщему увлечению.
Поэма Вольтера влилась в тот же поток, да и задумана она была уже на ужине у
величайшего нескромника и вертопраха герцога де Ришелье, с которым Вольтер
учился в колледже.
Вольтера нельзя заподозрить в непатриотичности. Он горячо сочувствовал бедам
Франции эпохи Столетней войны, страданиям народа. Среди шуток, насмешек и
дурачеств поэмы он нет-нет да и попридержит свою буйную фантазию, чтобы
горестно и по-серьезному сказать о бедствиях войны:
Дочь смерти, беспощадная война,
Разбой, который мы зовет геройством,
Благодаря твоим ужастным свойства 
Земля в слезах, в крови, разорена.
Характеры героев плоэмы различны: Карл VII слабоволен и сластолюбив, как
правитель весьма жалок, Агнеса, его любовница, наивна, хоть и не без лукавства,
Жанна по-крестьянски грубовата т беспредельно наивна. Она смугла, крепко
сложена: во рту у нее все тридцать два белоснежных зуба и «улыбка до
ушей«. Попы, монахи, инквизиторы, »святые»воины-разбойники
очерчены резко сатирическим пером. Песнь VII (история злоключений Доротеи)
гонит совсем улыбку с лица читателя: здесь уже не до комихма, история
мрачно-трагедийная. Дружба, возникшая между французом Ла Тримуйлем и
англичанином д’Аронделем, символизирует в поэме бессмысленность вражды между
народами. Война! война! Не от королей ли она? «Счастливцы, чей удел —
спокойный труд». Словом, для умов, склонных к размышлениям над большими
проблемами социальной жизни, найдется и в этой дураческой поэме немало пищи.
В предисловии к поэме Вольтер указал на поэтическую трагедию, которой он
сделовал. Тут и героическая поэма «Война мышей и лягушек»,которую
древние греки приписывали Гомеру и романы римских авторов Петрония и Апулея, и
шутливые рыцарские поэмы итальянцев Пульчи, Боярдо,Ариосто, и сочинения
соотечественников Вольтера — Рабле и Лафонтена.
Конечно, все эти авторитеты названы лишь для того, чобы оправдать традицией
те вольности, которые автор «Девственницы» позволяет себе: «В
нашей «Девственнице» найдется гораздо меньше жерзостей и
вольностей,чем у всех великих итальянцев, писавших в этом роде».
Произведение Вольтера лишь частично пародия на героическую эпопею, в большей
своей части оно скорееприближается к шутливой рыцарской поэме
Возрождения,прежде всего к Ариосто. Вольтеру созвучен изящный эротизм автора
«Неистового Роланда» и его поэтическая картинность.
«Орлеанская девственница» была, пожалуй, самым дерзким
антицерковным произведением Вольтера. В Сирее стараниями маркизы дю Шатле поэма
была надежно и надолго укрыта от глаз непосвященных. Только через 32 года
Вольтер осмелился ее напечатать. Однако поэму читали его немногие друзья.
Читали и, конечно, переписывали для себя. Один из списков попал в руки
авантюристов. В 1755 г. кто-то из недоброжелателей Вольтера опубликовал поэму
во Франкфурте-на Майне. Вольтер немедленно отказался от авторства. К тому же в
тексте было много искажений и скабрезности дурного тона. Издатели явно хотели
нажиться на запрещенном товаре, а заодно и погубить автора. Через год поэма
была напечатана еще раз. Издатели приложили к поэме собственные памфлеты против
автора, издеваясь над ним. Вопреки их ожиданиям, эти их нападки значительно
облегчили задачу Вольтера. Теперь он выглядел жертвой мистификации
злоумышленников. Но потока было уже не остановить. Поэма вышла в 1757 г. В
Лондоне с соблазнительными иллюстрациями и, наконец, в 1759г. — в Париже. Ее уж
знали все, никто не сомневался в авторстве Вольтера, и в 1762 г. поэт напечатал
ее сам, посыпав главу пеплом и приготовившись в ко всем испытаниям. Но все
обошлось благополучно. Люди строгие гневались — беспечные и веселые смеялись.
Власти раздумывали в карах, которым можно было бы подвергнуть дерзкого и такого
(увы!) знаменитого автора, а время шло…
В 1774 г. Вольтер снова вернулся к своей озорной поэме, просмотрел, исправил
ее и пустил в свет, теперь уж навсегда расставшись с ней. Это издание и стало
каноническим для всех последующих ее публикаций.
4. ТЕАТР ВОЛЬТЕРА_2.
Драматургическое наследие Вольтера огромно и разнообразно по жанрам, оно
состоит из трагедий, прозаических драм, комедий, либретто опер и
диввертисментов. Театр Вольтера — это прежде всего и исключительно политическая
трибуна. Рассеивать мрак суеверий и предрассудков,воспитывать ненависть к
религиозному фанатизму и тирании, славить идеи свободы и гражданского равенства
— вот задачи, какие перед собой ставил автор. «Брут», «Смерть
Цезаря«, »Магомет«, »Альзира» и другие его трагедии
насыщены политическими идеями.
Не всегда пьесы Вольтера находили свободный оступ на сцену. Вольтер хитрил,
лукавил, чтобы открыть им этот доступ. В этой связи интересна и по содержанию и
по сценической истории ондна из наиболее известных его пьем «_2Фанатизм,
или Пророк Магомет»_0. Кардинал Флери, первый министр Франции, глубокий
старик. любезный собеседник и непреклонный реакционер, не разрешил ставить
пьесу в театре, найдя в ней несколько мест «недостаточно отточенных»
и прося автора довести свое произведение до высшего совершенства (в лукавстве
министр не уступал Вольтеру). Тогда Вольтер обратился к папе римскому за
одобрением пьесы, клеймящей «ложную и варварскую» религию ислама.
Бенедикт XVI, двести пятьдесят четвертый по счету папа, уроженец Болоньи, в
миру Просперо Ламбертини, любил искусство, писал сам, благоволил к художникам,
довольно недоброжелательно глядел на слишком усердных служителей церкви, фанатиков
и маньяков; он вел весьма светский образ жизни, что приводило в смущение его
духовных слуг и очень нравилось философам. Мельхиор Гримм отзывался о нем как о
самом «непогрешимом» из пап, — словом, это был папа в духе
скептического XVIII в. Он ответил Вольтеру любезным письмом, награждая его
апостолическим благословением, и сообщил, что прочитал «превосходную»
трагедию с большим удовольствием. Папа прислал Вольтеру и медаль со своим
портретом; пухлое, со вздернутым носом лицо, вид до смешного простодушный.
— Э, да он славный малый и, кажется, знает кое в чем толк, — смеялся
Вольтер.
Его святейшеству не были, однако, известны нижеследующие строки автора
«Магомета»: Самый нелепый из всех деспотизмов… — это деспотизм
священников, в из всех владычаств самое преступное — это, без сомнения,
владычество священников христианской церкви».
Свою трагедию Вольтер построил по всем законам классицизма, не споря с
веком, разделяя все господствующие вкусы. В пьесе соблюдены все «три
единства», в ней пять актов, сценическое действие сведено до минимума и
дан широкий простор речам. В ней царит высокая патетика,сохранен традиционный
александрийский стих. Все это шло от века. Что же касается идей пьесы, то это
уже сам Вольтер, это Просвещение, это то, что противоречило традициям, шло
вразрез с офоциальной идеологией,разрушало установившиеся понятия.
Магомет, как это обрисовал Вольтер, — обманщик, грязный плут,гнусный
самозванец, негодяй (такую характеристику ему дает правитель Мекки Сафир — лицо
в пьесе положительное).
Магомет ловко пльзуется суеверными чувствами толпы, ее невежеством и
легковерием. Темный плут, едва избежавший казни за мелкую подлость, теперь он
ведет за собой толпы исступленных, фанатически поклоняющихся ему людей.
«Фанатизм», «суеверия, »предрассудки«, »невежество»
— страшный смысл таят в себе эти слова:
И лучшие сердца опустошит 
Упрямая жестокость суеверия!
Жертвами гнусного обмана Магомета становятся детиблагородного 
правителя Мекки Сафира. Пальмиру и Сеида еще в детском возрасте похитил у
отца злой Магомет. Он воспитал их в беспрекословном подчинении себе, сделал из
них фанатических последователей ислама. Они привыкли видеть в нем наместника
бога на земле и суеверно трепетали перед ним.
Связанные общей судьбой, не зная родителей, своих родственных отношений, они
дружескую привязанность друг к другу приняли за любовь, и Магомет, знавший
тайну их рождения, покровительствует преступной любви.
Он лелеет коварный план. Сеид должен погубить своего отца — единственного
человека, понимавшего Магомета.
Основатель ислама не признает никакой морали, навязывая мечом и кровью целым
племенам свою волю, свои законы. Он презирает народ, для которого, по его
мнению, совершенно безразлично, правду или ложь проповедуют ему жрецы, только
бы они его убеждали и сулили чудеса.
Я знаю свой народ. Он ждет обмана,
Ложь или правда — вера им нужна, —
говорит он Сафиру. Магомет, желая подчинить себе Мекку, пускается на
хитрость и обещает Сафиру вернуть ему похищенных детей.
Старик в волнении: он считал их навсегда потерянными. Перед ним встает
страшный вопрос: какой ценой он должен купить их возвращение?
Он готов отдать жизнь, пойти в добровольное рабство. От него требуют
предательства. На это не способен благородный Сафир:
Отцовских чувств сердечное волненье!
Найти черех пятнадцать лет детей,
Прижать их к сердцу, знать, что в смертный час 
Они тебя утешат, — о блаженство!
Но если… должно родину предать 
Или своей рукой детей убить …
То мой ответ тебе уже известен.
Прощай.
Тогда Магомет приводит в исполнение свой преступный план: Сеид,сын Сафира,
должен убить отца по приказу Магомета. Сеид коледлется,ему семпатичен
благородный старик, покоряющий чистые сердца своей искренность и добротой.
Прибегают к влиянию Пальмиры, и во имя любви к ней решается он убить
неузнанного отца. Пальмира, обманутая Магометом,сама толкает брата на страшное
преступление, становясь участницей отцеубийства. все выясняется. Истекающий
кровью старик обнимает детей.
Магомет питает преступную страсть к прекрасной Пальмире и торопится сделать
ее своей наложницей. «В мои объятья пусть через прах неведомой родни
придет она». Но узнавшая страшную правду Пальмира проклинает пророка,
которому недавно так горячо и трепетно поклонялась, и закалывает себя мечом.
Магомет, гонимый страхом разоблачения и казни, на рупах обманутых им людей
воздвиг себе трон, но счастья не обрел. Таков финал трагедии. Рупором своих
идей Вольтер делает в трагедии Сафира.
Сафир проповедует терпимость, любовь к человеку. Он предан родине и своему
народу, он трогательно скорбит об утрате детей. Весь его облик овеян теплотой и
сочувствием автора. Сафир высказывает мысли и равенстве людей, подобные тем,
какие изложены в «Философском словаре» Вольтера.
Все смертные равны. И не рожденьем,
А доблестями различаем их.
Вольтер сохраняет некоторое историечское правдоподобие. магомет -человек из
народа. Он, беспорно, талантлив.
Не предкам, а себе обязан славой он 
И будет на земле властителем единым.
Как вспоминает Талейран, когда в театре в Эрфурте в 1805 г. при встрече двух
императоров, Александра N и Наполеона, произнесли актеры эти стихи, взоры всего
зрительного зала обратились к ложе, где сидел Наполеон.
Наполеон отличал эту пьесу Вольтера. Он даже предлагал сделать в ней ряд
переделок, убрать некоторые сцены, ввести новые и часто о ней говорил.
«Достоинства, которыми полон этот шедевр Вольтера, выдвигает пьесу на
первое место и делает ее украшением нашей сцены», — говорил Наполеон.
Но… и целый ряд серьезных возражений следовал за этой хвалебной тирадой.
Наполеона, видимо, волновал исторический образ Магомета. В его глазах это
был человек редчайших качеств. «Вольтер исказил вэтой пьесе историю и
сердце человеческое. Он проституировал великий характер Магомета в низких
интригах. Он заставил этого человека, изменившего лицо мира, действовать подобно
гнусному бандиту, достойному виселицы.
Люди, меняющие облик вселенной, никогда не занимаются личностями правителей.
Они имебт дело с массами. Способ достижения власти путем интриг дает лишь
второстепенный результат. Нужен размах гения, чтобы изменить мир…»
В пьесе Вольтера, развивает свои мысли Наполеон, любовь Магомета к Пальмире,
соседствуя с любовью к ней Сеида, выглядит безвкусицей и производит
отталкивающее впечатление, к тому же эта любовь вне строя всей пьесы. магомет
дважды прибегает к яду. Как? Магомет, который поверг старых богов, разрушил
храмы идолопоклонников целого полумира,признанный в Константинополе, в Дели,
Кипре, в Марокко, достигает всего этого средствами мелких жуликов!.. Надо еще
объяснить, как, какими чудесами удалось в такой короткий срок покорить мир за
50-60 лет. И кем же? Кочевниками пустынь, малочисленными, невежественными, не
подготовленными к войне, без дисциплины, без системы и против цивилизованного
мира, обладавшего богатыми средствами. Фанатизмом этого не объяснишь, да и для
него было нужно время, а у Магомета его было всего лишь 13 лет».
Критика была бы справедливой, если бы Вольтер ставил перед собой задачу
воссоздать исторический облик Магомета. Но он этой задачи на ставил. Он
стремился всеми средствами убедить своих читателей, своих зрителей в том, что
религиозный фанатизм мерзок и губителен для народа, что любая религия несет в
себе зло фанатизма. Магомет был извлечен им из истории только для того, чтобы
иллюстрировать эту мысль. Впрочем, представление о трагедии «Магомет»
как о пьесе только антицерковной и антирелигиозной вряд ли правомерно. И во
всяком случае, не исчерпывает ее содержания.
В пьесе ставится типичная для Просвещения проблема правителя и народа.
У Вольтера Магомет не просто основатель новой религии, он основатель нового
вида деспотизма, посягающего на душу человека. Ему мало простой покорности, он
хочет покорности добровольной, не по принуждению, а по велению души, идущей от
сердца, покорности исступленной.
Здесь уже речь идет не о религиозном фанатизме, а о политическом. Для этого
он строит из себя полубога.
Отсюда и грандиозное лицемерие Магомета: он сам себя объявляет объектом
культа. Он умеет эксплуатировать чувства людей, их естественную тягу к
нравственным идеалам. Используя эту тягу, лицемерно выставляя себя борцом за
справедливость и добро, он разжигает фанатическую веру в людях и, пользуясь их
ослеплением, вершит грязные дела. Чтобы казаться полубогом, он скрывает от
других свои чувства.
Наполеон счел неуместным в пьесе любовь Магомета к Пальмире.
«Сердце политика должно быть в голове», — заявлял Наполеон. Но у
Вольтера были свои задачи, ему надо было влюбить Магомета, чтобы подвести его к
личному краху. Узнав о смерти Пальмиры, Магомет готов кричать от боли, но никто
из окружающих не догадывается о буре, которая бущует в в сердце этого
расчетливого и холодного политика. Никто не должен знать, что он страдает, как
простой смертный. «Я должен богом быть,иль власть земная рухнет», —
говорит он себе.
В сущности Вольтер ведет в своей трагедии развернутый спор с широкоизвестным
политическим писателем, итальянцем Николо Макиавелли, который в трактате
«Государь» (1515) изложил программу захвата и удержания власти
сильной личностью. Он заявил, что насилие, хитрость, коварство, ложь,
клятвопреступление — все допустимо и оправданно, когда речь идет о власти.
Книгу Макиавелли называли «школой тирании». Гуманисты Ренессанса и
позднее просветители резковыступили против нее.
Можно понять Макиавелли, он жил в стране, раздираемой междоусобными войнами,
находящейся в вечной смуте. Вечные распри ослабляли ее и делали бессильной
перед любым иностраннным вторжением. Макиавелли мечтал об Италии сильной,
единой, сплоченной под эгидой крепкой централизованной власти. Поэтому, подобно
Данте, он обратился к идее единого монарха. Но книга его, если отвлечься от
конкретных исторических задач,которые автор перед собой ставил, рисующая в
откровенной, если не в циничной, форме качества «идеального»
государя, — выглядит поистине чудовищно.
Не удивительно, что французские просветители, решительно отвергавшие
абсолютизм, мечтавшие о «просвещенном» гуманном монархе, так остро и
болезненно реагировали на все содержащиеся в ней политические рекомендации.
Вольтер вступает в прямую полемику с Макиавелли, вкладывая его идеи в гордую
и циничную речь своего героя:
Вселенная во тьме, ей нужен свет новый —
Я дам ей новый культ и новые оковы…
Сменится пестрый сонм неистинных богов,
И над вселенною, растерянной и сонной,
Возникнет новый бог — жестокий, непреклонный…
Я за дела примусь решительно и круто,
Порядок наведу и обуздаю смуту.
Всемирной славы я для родины ищу 
И ради славы той народ порабощу.
Как и надлежало просветителю, Вольтер полон исторического оптимизма. В
финале пьесы Пальмира, умирая восклицает:
О, далеко еще освобождение мира…
Но свет осилит тьму и власть добра придет!
5. ФИЛОСОФСКИЕ ПОВЕСТИ_2.
Филососфские повести характерны для позднего периода творчества Вольтера.
Вряд ли он сам относился к ним серьезно. В письмах из Берлина он много и охотно
писал друзьям о своем историческом труде «Век Людовика XVI», который
тогда занимал все его внимание, жаловался на свои телесные недуги, подсчитывал,
сколько зубов, привезенных им в В Пруссию, сохранилось (из двадцати — шесть),
наконец, обещал вернуть на родину свой скелет, — все это с милой шутливостью,
свойственной его натуре, — ни слова о маленькой и прелестной повести
«Микромегас», которую он тогда написал, рассказывающей о появлении на
нашей планете двух космических пришельцев.
В наши дни, когда люди уже побывали на Луне, сама тема космического
путешествия в произведении, написанном более двухсот лет назад,кажется чуть ли
не научным предвидением. Но у повести другая задача.
Создавая «Микромегас», Вольтер меньше всего думал о научной
фантастике. Жители Сириуса и Сатурна понадобились ему лишь для
«освежения» читательского восприятия, — прием, которым он пользовался
в каждой своей философской повести. Прием этот, введенный в литературный обиход
Монтескье, состоит в том, что обычные вещи ставятся на обозрение
«чужих»,«новичков». У этих «новичков» нет пелены
предвзятости, созданной привычкой, они острее замечают нелепости, с которыми
остальные люди свыклись, смирились и приняли за норму. В повести
«Микромегас» мы смотрим на наш мир глазами пришельцев из космоса.
Повесть философская по преимуществу. Здесь имена Лейбница, Мальбранша, Паскаля,
с которыми не соглашается Вольтер, имена Локка и Ньютона, которых он обожал.
Здесь рассуждения о гносеологических проблемах, о системе восприятий, об
ощущениях, здесь поставлены этические проблемы. Но главная мысль сводится к
тому, то люди не умеют быть счатстливыми, что они ухитрились свой крохотный мир
сделать полным зла, страданий и несправедливости.
Читатель узнает, что планета бесконечно мала в масштабах мироздания,что
человек бесконечно мал в масштабах этой бесконечно малой планеты.
Ироническое смещение масштаюов помогает Вольтеру показать мнимость земного
величия «сильных мира» и нелепость их притязаний. Земля — это лишь
комочек грязи, маленький муравейник; Средиземное море — болотце,а Великий Океан
— жалкий прудок. И споры из-за лишнего отрезка этого «комочка грязи»
вздорны, смешны; а между тем люди, по воле своих правителей, истребляют друг
друга в абсурдных и губительных войнах.
«Мне даже захотелось… тремя ударами каблука раздавить этот муравейник,
населенный жалкими убийцами», — говорит разгневанный житель Сириуса.
«Не спешите. Они сами… трудятся над собственным уничтожением», —
отвечает житель Сатурна.
В 1758 г. Вольтер написал лучшую свою повесть «Кандид, или
Оптимизм« (»Что такое оптимизм?« — »Увы, сказал Кандид, —
это страсть утверждать, что все хорошо, когда в действительности все
плохо»).
Уместно вспомнить некоторые детали духовной жизни XVII-XVIII веков.
Знаменитый астроном Кеплер в 1619 г. в сочинении «Гармония
миров»установил законы движения планет — все в мире предстало
упорядоченным и целесообразным. Позднее Лейбниц развил учение о мировой
гармонии.
Добро и зло оказались в его понимании равно необходимыми и как бы
уравновешивали друг друга. С этим согласились многие умы, в том числе и Вольтер.
Но вот в 1755 г. землестрясение разрушило город Лиссабон. Погибло несколько
десятков тысяч человек. Вопрос о мировом зле сновастал предметом философских
размешлений. От стихийных бедствий в природе мысль переходила к бедствиям
социальным. В поэме «О гибели Лиссабона»(1756) Вольтер заявил, что
отказывается от признания «мирововй гармонии» и от лейбницкого
оптимизма. Развенчанию этой теории и посвящена повесть «Кандид».
Безносый Панглос» гонимый, избиваемый, терзаемый,едва не сожженый, чудом
спасшийся и снова бросаемый в море бед, вечный образец слепой благодушной
глупости, проповедует … оптимизм (Все к лучшему в этом мире лучшем из
миров!»).
Простодушный и наивный Кандид не решается подвергнуть сомнению проповедь
своего учителя. Он готов верить Панглосу, но … «мой дорогой Панглос, —
сказал ему Кандид, — когда вас вешали, резали, нещадно били, когда вы гребли на
галерах, неужели вы продолжали считать, что все в мире к лучшему?
— Я всегда был верен своему прежнему убуждению, — ответил Панглос. — В конце
концов, я ведь философ».
Мир фактов ниспроверг вдребезги теорию Панглоса, причем больше всех посрадал
он сам. Однако что же теперь делать? Впасть в отчаяние?
Проклясть вселенную и наполнить мир жалобами и стенаниями? Нет и нет!
Мрачный ипохондрик Мартен, проповедующий в повести пессимизи, никак не по
душе ни Кандиду, ни автору. Каков же вывод? Вольтер не дает конкретных
рекомендаций, он лишь заражает читателя идеей несовершенства мира. Что же
касается дальнейших перпектив, то ведь «человек родился на для
покоя«, »надо возделывать свой сад«, ибо »работа отгоняет
от нас три великий зла: скуку, порок и нужду».
Отрицая философию Лейбница и английских философов XVIII века (например,
Шефтсбери), оптимизм которых вел к примирению со злом,Вольтер был оптимистом в
другом смысле, а именно — верил в совершенствование человечества и всех его
социальных институтов. Важное место в его повести занимает описание идеального
государства Эльдорадо (от испанского — el dorado — «золотой»,
«счастливый»). В Эльдорадо нет монахов, там нет тюрем, там никого не
судят, там нет тирании и «все свободны». Вольтер прославил
«невинность и благоденствие» жителей утопической страны. Однако хвалу
«невинности» народа не следует понимать в плане руссоистской идеализации
«естественного состояния». Эльдорадо -вполне цивилизованная страна.
Там имеется великолепный дворец наук,»наполненный математическими и
физическими инструментами».
Любопытна история публикации «Кандида». Повесть создавалась тайно
в 1758 г. В январе следующего года женевские издадели Крамеры напечатали ее
тиражом в 6 тысяч экземпляров. По тем временам это очень много. 29 февраля 1759
г. книга появилась в Париже. Началось ее победоносное шествие к читательским
сердцам.
Парижский парламент (суд) немедленно издал распоряжение о запрете книги.
Запретили книгу и женевские пастыпи, как «богопротивную и
безнравственную». Но уже в марте, за один только месяц, в Париже было
осуществлено пять новых изданий книги. Интерес читателей все возрастал.
Спрос на книгу увеличивался со дня на день, и к концу года было уже
20изданий повести, несмотря на запреты и репрессии полиции. К концу жизни
Вольтера их было уже 50. В том же году повесть была переведена на английский и
итальянский языки.
Вольтер серьезнейшим образом отрицал свое авторство, обижался,оскорблялся:
«Что за бездельники приписывают мне какого-то Кандида,забавы школьника?
Право, у меня есть другие дела« (письмо к аббату Верну), »Я наконец
прочел Кандида, нужно потерять рассудок, чтбы приписать мне подобную нелепицу.
Слава богу, у меня есть более полезные занятия» (к тому же аббату),
«Я наконец прочел, дорогой маркиз, этого Кандида, о котором вы мне
говорили, и чем больше я смеялся, тем более сожалел о том, что мне его
приписывают. Однако какие бы романы не сочиняли, трудно воображению приблизиться
к тому, что творится на самом деле на нашем печальном и смешном шаре»
(письмо к маркизу Тибувилю).
Философские повести Вольтера построены в большинстве случаев в виде
сменяющихся путевых картин. Его герои совершают вынужденные или добровольные странствия.
Они видят мир во всем его многообразии, людей различных национальностей, рас,
вероисповеданий, различных социальных групп. Так же построена и повесть
«Царевна Вавилонская» (1768), где история любви прекрасного юноши
Амазана к царевне Формозань раскрыта на богатейшем географическом и этническом
фоне. Наиболее мрачными красками рисует Вольтер Италию, Рим, резиденцию пап —
страну, погрязшую в предрассудках, полную черной армии церковников.
«Желтые вода Тибра, зачумленные болота, редкие, истощенные, худые
обитатели и нищие в старых, дырявых плащах, позволявших видеть сухую,
морщинистую кожу»,- таким предстает перед глазами Амазана Рим, где
царствует «старец семи холмов» (папа).
В Испании господствуют наводящие ужас одним своим видом инквизиторы — антропокайи
(сожигатели людей), Германия кишит князьями, фрейлинами и нищими… Перед
глазами читателя проходят цари, «стригущие догола свое стадо»
(подданных), медлительные и равнодушные к людям Альбиона (англичане), болтливые
и шаловливые, как дети, французсы.
Только одна страна вызывает восторги Вольтера — это страна киммерийцев
(Россия). «Нет еще и трехсот лет, как здесь царствовала дикая природа со
всеми ее ужасами, а теперь здесь можно видеть искусство,блеск, славу и
вежливость». Здесь терпимость, уважение к другим нациям. Вольтер,
идеализируя царскую Россию, далеко не походившую на нарисованный им идеал,
воздает хвалу Петру I и Екатерине II, с которой рон вел в это время оживленную
переписку, популяризируя ее в Европе как просвещенную государыню.
В философской повести Вольтер не стремился к всестороннему изображению
характеров, — это не входило в его задачи. Главное для него -целеустремленная и
последовательная борьба против враждебных ему идей,против мракобесия и
предрассудков, насилия, изуверства и угнетения.
Решая эту задачу, философ создает гротескно-сатирические, пределено
заостренные образы.
Борясь против темных сил феодально-абсолютистского строя Вольтер в
философской повести был неизменным пропагандистом просветительских идей и
научных представлений о мире.
Повести Вольтера немногословны. Каждое слово несет в себе большую смысловую
нагрузку. Он терпеть не мог болтливых авторов многотомных романов, издаваашихся
в его время. «Жестоко заставлять такого живого человека, как я, читать
целых девять томов, в которых ровно ничего не содержится», — писал он
своей приятельнице госпоже де Дюфан.
6. ВОЛЬТЕР В ИДЕЙНОЙ ЖИЗНИ РОССИИ_2.
В России при жизни своей Вольтер вызвал живой интерес. Он привлек к себе
внимание русских писателей, поэтов, ученых. Знаменитый сатирик Антиох Кантемир
был первым русским, завязавшим непосредственные связи с французсским
просветителем. Они обменялись любезными письмами. Дело касалось родословной
князейКантемиров, о которой мимоходом сообщал Вольтер в своей книге
«История Карла XII» (первое издание 1731г.). Позднее Кантемир, живя в
Париже (он был русским послом во Франции), перевел стихотворение Вольтера
«Две любви» на русский язык и послал перевод в Россию, адресуя его
М.Л. Воронцову.
Знал Вольтера и М.В. Ломоносов. Один из его отзывов о французсском писателе
суров и неодобрителен. Вольтер в ту пору жил в Берлине, находясь на службе у
Фридриха II. Всем известно было пренебрежительное отношение прусского короля к
России. Ломоносову, который к тому же сам лично пострадал от прусского деспотизма,
это было известно больше, чем кому бы то ни было. Прочитав подобострастное
стихотворение Вольтера «К прусскому королю» (1751), Ломоносов послал
его И.И. Щувалову с резко отрицательным отзывом.
«Приличнее примера найти во всех вольтеровских сочинениях
невозможно,где бы виднее было гео полоумное остроумие, совестная честность и
ругательная хвала, как в сем панегирическом пасквиле». Однако потом,когда
Вольтер изменил свое отношение к Фридриху, Ломоносов перевел стихотворение
французсского поэта, посвященное тому же Фридриху, начинающееся словами:
«Монарх и Философ, полночный Соломон».Стихотворение это появилось в
1756 г. В нем прусский король уже резко осуждался Вольтером как организатор
смут и захватнических войн. Вольтер, опасаясь неприятностей, отказался от
авторства. М.Л. Воронцов в письме к Ф.Д. Бехтееву сообщал в декабре 1756 г.:
«При сем же для любопытства вашего посылаю полученные здесь вирши, якобы
от господина Вольтера сделанные и чрез господина Ломоносова на русские
переложены: а правда ли, что оные от Вольтера сочинены, о том вы лучше сведать
можете».
Стихи действительно принадлежали Вольтеру и впоследствии вошли в полное
собрание его сочинений. Ломоносов давно уже неодобрительно глядел на
деятельность Фридриха II, возомнившего себя великим полководцем. В одной из
своих од он осуждал захватническую политику прусского корооля. Теперь он с
увлечением принялся за перевод стихотворения Вольтера.
Несчастливый монарх! Ты лишне в свете жил,
В минуту стал лишен премудрости и славы,
Необузданного гиганта зрю в тебе,
Что хочешь отворить путь пламенем себе,
Что грабит городы и пустошит державы,
писал Ломоносов. Характерно, что Ломоносов оставил без перевода строки, в
которых Вольтер воздавал хвалу первоначальной деятельности Фридриха («Ты
больше не тот герой, тот венчальный мудрец, который был окружен изящными
искусства и которому всюду сопутствовала победа»). Покровитель и друг
Ломоносова, просвещенный русский аристократ И.И. Шувалов был с Вольтером в
оживленной переписке по поводу предпринятой французсским философом
«Истории России при Петре Великом».
По настоянию Шуваловав Елизавета поручила написание истории Петра Вольтеру.
Этому выбору способствовал Ломоносов, писавший Шувалову, что «к сему делу,
по правде, господина Вольтера никто не может быть способнее». Шувалов
снабжал французсского историка обширной документацией,побывал у него в Фернее и
был принят весьма радушно. Вольтер посвятил И.И. Шувалову свою трагедиб
«Олимпия». В книгах, принадлежащих Вольтеру, ныне хранящихся в
Санкт-Петербургской библиотеки имени Салтыкова-Щедрина, имеются пять томов,
содержащих сто двадцать документов,касающихся эпохи Петра I, присланных в свое
время Шуваловым Вольтеру;книгу Вольтера о Петре I рецензировали и
корректировали академики Ломоносов, Миллер и Тауберт, сообщая автору свои
замечания. В 1746 г. в связи с избранием его почетным членом Российской
академии наук Вольтер писал: «Я в особенности проникнут уважением к
русской академии, которая родилась вместе с империей Петра Великого и была
создана в Санкт-Петербурге, на месте, до того едва известном в Европе, где не
было и признака города или деревни».
В библиотеки Академии наук (Санкт-Петербургское отделение) храняться
четырнадцать писем, полученные в свое время А.Р. Воронцовым от Вольтера, с
которым он был знаком лично, побывав у него в Фернее в 1760 г. А.Р. Воронцов
был большим почитателем таланта французсского просветителя. С Вольтером были
знакомы русский посол в Голландии Д.
Голицын, князь Юсупов, княгиня Дашкова-Воронцова и другие. «Двор
Екатерины II превратился в штаб-квартиру тогдашних просвещенных людей,особенно
французсов; императрица и ее двор исповедовали самые просвещенные принципы, и
ей настолько удалось ввести в заблуждение общественное мнение, что Вольтер и
многие другие воспевали «северную Семирамиду» и провозглашали Россию
самой прогрессивной страной в мире, отечеством либеральных принципов,
поборником религиозной терпимости», -писал Ф, Энгельс.
Аристократы русские, стремившиеся завязать с Вольтером дружеские связи,
подражали Екатерине II. Они вовсе не сочувствовали его просветительской
деятельности, игнорировали подлинный смысл его политических выступлений. Им, в
сущности, не было никакого дела до Вольтера и его просветительства. Но слыть за
«вольтерьянца» в ту пору было признаком хорошего тона в дворянских
салонах Петербурга и Москвы, и дворяне «вменяли себе стыд не быть одного
мнения с Вольтером», — писал Фонвизин.
Однако было бы несправедливо относить всех представителей русской
интеллегенции XVIII в., вышедшей из аристократической среды, к категии подобострастных
подражателей екатерины в их отношении к Вольтеру. Не следует забывать, что
интерес к передовой культуре, образованности,просвещению от них перешел потом к
декабристам. Среди русских аристократов были люди с большим научным кругозором,
мечтавшие о широком развитии наук и искусства. В России к ним принадлежат,
бесспорно, И.И.
Шувалов, Д.А.Голицын, А.Р. Воронцов и некоторые другие. Они следили за всеми
этапами культурного развития мировой общественности, были хорошо осведомлены о
всех новейших научных открытиях. О работах Ньютона знали не хуже в России, чем
у него на родине. «Открытия Ньютона стали катехизисом дворянства Москвы и
Петербурга», — отмечал Вольтер.
Д.А. Голицын активно участвовал в просветительском движении Франции. В 1773
г. в Гааге, рискуя навлечь на себя немилость Екатерины II,он издал сочинение
Гельвеция «О человеке», запрещенное во Франции, а в годы революции,
когда русские аристократы вслед за Екатериной отшатнулись от просветителей, он
написал книгу «В защиту Бюффона» (1793).
Вольтер в 1760 г. написал сатирическую поэму «Русский в Париже» и
выпустил ее под псевдонимом Ивана Алетова, «секретаря русского
посольства». Литературная мистификация в данном случае могла внушить
доверие читателю, ибо русские писали по-французсски хорошо. Стихи Андрея
Шувалов, написанные на французсском языке, приписывались парижанами Вольтеру. В
поэме Вольтер критикует общественные порядки, господствующие во Франции, и
устами русского Ивана Алетова заключает: «Увы! То, что я узнаю о вашем
народе, наполняет меня скорбью и состраданием». С Вольтером обменялся
письмами Сумароков. французсский писатель в письме к нему высказал ряд
интересных мыслей, касающихся теории театра и драматургии. Пьесы Вольтера
неоднократно ставились на русской сцене. Впервые включил их в свой репертуар
театр Шляхетского корпуса.
В XVIII столетии в русском переводе и в оригинале были поставлены пьесы
Вольтера: «Альзира (1790,1795,1797), »Китайский сирота»
(1795),«Меропа» (1790), «Нанина» (ставилась 6 раз в годы
1795-1799), «Олимпия» (1785), «Магомет» (в Петербурге и в
Гатчине в 1785 и 1786 гг.
французсской труппой) и другие. Пьесы Вольтера пользовались большим успехом
у русского зрителя XVIII столетия. Вот что сообщает об одной из них автор
«Драматического словаря», изданного в 1787 г. «для любящих
театральные представления«: »Шотландка, или Вольной дом».
Комедия в трех действиях, сочинение известного повсюду гремящего автора
Вольтера, переведена на Российский язык… Представляется на Российских театрах
многократно. Оная комедия много имеет в себе вкуса и расположения театра».
Русские зрители XVIII столетия очень чутко воспринимали просветительские
идеи театра Вольтера, причем в театральных залах той поры явно обнаруживались
различные политические лагери. Одни видели в пьесах французсского драматурга
антиабсолюстистские тенденции, другие, не решаясь оспаривать авторитет
Вольтера, признанного самой «государыней-матушкой», стремились
затушевать подлинное идейное содержание вольтеровского театра. Весьма наглядно
это выражено Сумарковым в его отзыве о постановке «Заиры» в
московском театре. Антихристианская направленность трагедии Вольтера находила
соответствующий отклик у зрителей. Сумароков хотел видеть в ней лишь апологию
христианства и возмущался теми, кто иначе воспринимал ее. «Третье явление
писано весьма хорошо и христианам крайне жалостно. Не плакали во время явления
одни только невежи и деисты, — сообщал он о впечатлениях зрителей. — Сия
трагелия весьма хороша, но я по нещастию моему, окружен был беззаконниками,
которые во все время кощунствовали, и ради того вступающие в мои очи слезы не
вытекали на лицо мое».
Сочинения Вольтера читались в Росиии больше по-французсски, ибо для дворян
тогда знание фрнацузского языка было почти обязательно. Однако и в переводе на
русский язык сочинения Вольтера издавались в XVIII в. весьма интенсивно.
Поклонник Вольтера И.Г. Рахманинов устроил у себя в имении в Тамбовской
губернии типографию и начал издавать согбрание сочинений в своем переводе.
Вскоре отношение к Вольтеру резко изменилось со стороны Екатерины II и
окружающей ее придворной толпы. Во Франции произошла революция.
Екатерина распорядилась убоать все бюсты Вольтера из вомнат дворца в
подвалы.
Через генерал-прокурора Самойлова она распорядилась конфисковать в Тамбове
полное собрание вольтеровских произведений (перевод Рахманинова), как
«вредных и наполненных развращением». Она строжайше запретила
печатать сочинения Вольтера «без цензуры и апробации московского
митрополита».
Русские правящие круги поняли теперь, какую зажигательную революционную силу
таят в себе сочинения французсского просветителя, и от «игры в
вольтерьянство» перешли в лагерь яростных противников Вольтера. появилось
множество брошюр и памфлетов, где нравственный облик французсского просветителя
изображался в самом неприглядном виде. Среди них: «Изобличенный
Вольтер«, »Вольтеровы заблуждения«, »Ах, как вы глупы,
господа французсы«, »Оракул новых философов, или Кто таков г.
Вольтер» и т.д. и т.п. Имя Вольтера в устах реакционеров стало
синонимом всего грязного, нечестивого. Грибоедовская графиня Хрюмина весьма
колоритно иллюстрирует эту дикую ненависть реакции к вранцузскому философу.
Против Вольтера выступила и русская церковь. Митрополит Евгений писал в 1793
г.: «Любезное наше отечество доныне предохранялось еше от самой вреднейшей
части Вольтерова яда, и мы в скромной нашей литературе не видим еще самых
возмутительных и нечестивейших Вольтеровых книг;но, можеть быть, от сего
предохранены только книжные наши лавки, между тем как сокровенными путями
повсюду разливается вся его зараза. Ибо письменный Вольтер становится у нас
известен столько же сколько и печатный».
Каково же было обношение к Вольтеру русских просветителей: Радищева,
Новикова, Фонвизина и других?
Фонвизин перевел его трагедию «Альзира». правда, он не был силен в
версификации и постеснялся печатать свой перевод — «грех юности»,как
говорил он. К тому же в переводе были досадные ошибки, ставшие предметом
насмешек его литературных врагов. Новиков издал шестнадцать произведений
Вольтера в переводе на русский язык. Среди них республиканские трагедии
«Брут» и «Смерть Цезаря». Радищев в своей книге
«Путешествие из Петербурга в Москву ставит имя Вольтера в один ряд с
именами лучших поэтов мира: «… истинная ркасота не поблекнет никогда.
Омир, Виргилий, Мильтон, Расин, Вольтер, Шекспир, Тассо и многие лругие
читаны будут, доколе не истребится род человеческий». Однако в то время,
когда имя Вольтера произносилось с восторгом в московских и петербургских
дворянских салонах, русские просветители отзывались о нем сдержанно, если не
сказать холодно. Это настороженное отношение русских просветителей XVIII
столетия к выразителю интересов революционной буржуазии Франции имеет глубокие
основания. Оно объясняется в первую очередь тем обстоятельством, что имя
Вольтера в из глазах теряло свое обаяние из-за связей философа с Екатериной II.
Русские просветители знали истинную причину «вольтерьянства»
императрицы, они знали также,что «просвещенная северная Семирамида»,
как ее называл обманутый Вольтер, стояла на позициях дальнейшего утверждения
крепостничества.
Положение «духовного фаворита» этой коронованной крепостницы
компрометировало имя Вольтера в глазах русских просветителей. Не удивительны
иронические замечанния о Вольтере Фонвизина, который видел триумф философа в
Париже и сообщал о нем в Россиию в своих письмах из Парижа. Вольтер не знал
истинного положения дел в России. Екатерина в своих письмах сообщала ему, что
крестьяне в России благоденствуют, что не хотят есть даже кур и предпочитают
мясо индеек, она нашумела на всю Европу своими проектами политической реформы в
России, своим «Наказом», якобы заимствованным в доброй половине у
просветителя Монтескье.
«Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели
Тартюфа в юбке и короне, он не знал, он не мог знать истины», — писал
Пушкин.
Но не только дружественные отношения Вольтера с Екатериной II омрачали его
облик в глазах русских просветителей. Причина их сдержанного отношения к
Вольтеру иела более глубокие основания. Дело в том, что Вольтер придерживался
довольно умеренных взглядов, русские же просветители (Радищев, Новоков)
действовали от имени многочисленного кропостного крестьянства, и политическая
программа их была ближе к идеалам Руссо, чем к политическим предначертаниям
Вольтера. Фонвизин говорил о Руссо, что «чуть ли он не всех почтеннее и
честнее из господ философов нынешнего века».
Русские просветители не верили в идею «просвещенной
монархии»,которая вдохновляла всех французсских просветителей.
Несостоятельность этой идеи особенно ясна была Радищеву, который писал в
«Письме к другу, жительствующему в Тобольске»: «…если имеем
примеры, что цари оставляли сан свой, дабы жить в покое, что происходило не от
великодушия, но от сытости своего сана, то нет и до скончания мира
примера,может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея
власти, седяй на престоле». К такому выводу не приходил ни один из
францукзских просветителей.
Идеи французсской революции подхватили в первой четверти XIX столетия
декабристы. Они явились продолжателями революционных и освободительных чаяний
русских просветителей предшествующего столетия. Книга Радищева
«Путешествие из Петербурга в Москву», запрещенная и уничтоженная
царской цензурой, ходила по рукам в списках или редких сохранившихся печатных
оттисках. После разгрома декабрьского восстания царская охранка
заинтересовалась вопросом о том, откуда почерпнули декабристы свои
вольнолюбивые идеи. Почти все декабристы на следствии ссылались на книгу
Радищева, «Вадима» Княжина, стихи Пушкина (ода «Вольность»
и др.), а также на произведения французсских просветителей:
«Общественный договор» Руссо, «Дух законов» Монтескье,
«Женитьбы Фигаро» Бомарше, сочинения Вольтера, Кондильяка, де Траси и
др. В бумагах члена Южного общества Н. Крюкова был найден список, включающий
названные произведения (всего 58 названий), которые были обязательны для чтения
членов Общества.
Декабрист Н. Тургенев, член Северного общества, еще семнадцатилетним юношей
прочитал Радищева. Сочинения Вольтера, Мабли также были предметом его изучения.
У члена Союза Благоденствия и Южного тайного общества В.Ф. Раевского были
найдены сочиненные им стихи «Смеюсь и плачу (подражение Вольтеру)»:
Смотря…
Как знатный вертопрах, бездушный пустослов 
Ивана a rebours с Семеном гнет на двойку 
Иль бедных поселян, отнявши у отцов,
Меняет на скворца, на пуделя иль сойку,
И правом знатности везде уважен он!..
Декабристы, конечно, шли значительно дальше Вольтера в политических идеалах,
однако примечателен их интерес к французсскому философу,свободолюбивая
направленность творчества которого ими понималась в новых исторических условиях
более радикально.
Рылеев в свое стихотворении «Пустыня» (1821) упоминает о том,что
читал Вольтера и Руссо. Он же в шуточной песенке намекал на Вольтера как на
апостола атеизма для русской революционной молодежи 20-х гг. XIX столетия.
А, где те острова,
Где растет трын-трава,
Братцы,
Где читают «Pucelle»
И летят под постель 
Святцы?
Декабрист В.И. Штейнгель показывал на следствии: «Теперь трудно
упомнить все то, что читал и какое сочинение наиболее способствовало развитию
либеральных понятий; довольно сказать, что 27 лет я упражнялся в беспрестанном
чтении. Я читал Княжнина «Вадима», даже печатный экземпляр, Радищева
«Поездку в Москву», сочинения Фонвизина, Вольтера,Руссо, Гельвеция…
из рукописных разные сочинения… Грибоедова, Пушкина… Я увлекался более теми
сочинениями, в которых представлялись ясно и смело истины, неведение коих было
многих зол для человечества причиною».
Горбачевский показывал на следствии, что декабрист Борисов «давал нам
читать свои переводы из Вольтера и Гельвеция».
В записной книжке Пестеля были найдены многочисленные выписки из книг Руссо,
Вольтера, Дидро, Гольбаха, Гельвеция и других французсских просветителей. Член
Южного общества М.П. Бестужев-Рямин заявил на допросе, что «первые
либеральные идеи почерпнул в трагедиях Вольтера, которые рано попались ему в
руки». Декабристы, изучая сочинения Вольтера, ища в них подкрепления своим
революционныи замыслам, не всегда соглашались с ним и критиковали его за
ограниченность его просветительской программы и общественных идеалов.
В бумагах арестованного декабриста А.И. Барятинского были найдены стихи,
полемизирующие с известной фразой Вольтера: «Если бы бога не было, его не
нужно было бы выдумывать«. »Если бы даже бог существовал,- нужно его
отвергнуть», — писал Барятинский.
В интересе декабристов к французсскому философу и поэту не было и тени
какого-либо пристрастия к тем мотивам скепсиса и эпикутейства, которые
смаковали, читая насмешливую поэму Вольтера («Орлеанская
девственница») или повести его, баре XVIII столетия. Декабристы спешили
найти в книгах ответы на волнующие их социальные и политические вопросы и
далеки были от взгляда на литературу как на средство «приятного
времяпрепровождения». Чисто деловой подход был и к сочинениям Вольтера.
Они ценили его смелость, его ум, его общественные идеалы. Они искали в нем
духовной поддержки в своей борьбе с крепостничеством.
Вольтера много читал Пушкин. Еще в юности поэт избирает для себя два
авторитета — Радищева и Вольтера. Их свободолюбивая просветительская
деятельность привлекает к себе гениального поэта. Пушкин с восторгом отзывался
об универсальном таланте Вольтера:
Соперник Эврипида,
Эраты нежный друг,
Арьоста, Тасса внук —
Скажу ль?.. Отец Кандида —
Он все, везде велик 
Единственный старик!
Пушкин, с его трезвым, нравственно здоровым взглядом на мир, любил в
Вольтере оптимистическую бодрость и крепость мысли. В юности он с мальчишеским
задором смеялся вместе с Вольтером над религиозными предрассудками, в зрелом
возрасте он строже отнесся к язвительному перу Вольтера.
В первые десятилетия XIX века вольтеровский театр еще полной жизнью живет в
России. На русской сцене идут трагедии Вольтера. Во многом содействовали их
успеху замечательные русские трагические актеры: Каратыгин, блестяще
исполнавший роль Танкреда в одноименной трагедии, переведенной на русский язык
Гнедичем, и Семенова, затмившая своей игрой знаменитую французсскую актрису
Жорж, гастролировавшую в России в 1808-1812 гг.
Жорж выступала в трагедиях Вольтера «Семирамида» и
«Танкред», исполняя в последней роль Аменаиды. С ней соревновалась
русская актриса Семенова. Зритель Петербурга и Москвы рукоплескал естественной
и трогательной игре Семеновой, что же касается французсской актрисы, то при
всем блеске технического оснащения сценического образа ей «не хватало
души», по отзывам Пушкина.
Новое поколение русских мыслителей, писателей, критиков разделило с Пушкиным
и декабристами интерес и симпатии к Вольтеру. Литературное наследие Вольтера
хорошо знал Герцен. Он часто перечитывал отдельные его сочинения и придавал
большое значение разрушительной силе вольтеровского смеха в революционном
значении этого слова («Смех имеет в себе нечто революционное»). В
1842 г. он записывает в своем дневнике:
«Что за огромное здание воздвигнула философия XVIII века, у одной двери
которой блестящий, язвительный Вольтер, как переход от двора Людовика XIV к
царству разума, а у другой мрачный Руссо…»
В.Г. Белинский, ранние отзывы которого о просветителях и Вольтере были
отрицательными, в зрелый период своей деятельности, руководствуясь исторической
точкой зрения, высоко оценил роль Вольтера в мировом освободительном движении
человечества в развитии литературы. Белинский называл Вольтера «вождем
века«, »критиком феодальной Европы» и причислил к глубоко
национальным поэтам Франции. «Искусство во Франции, -писал он, — всегда
было выражением основной стихии ее национальной жизни: в веке отрицания, в
XVIII в., оно было исполнено иронии и сарказма; теперь оно одно исполнено
страданиями настоящего и надеждами на будущее, Всегда было оно глубоко
национальным… Корнель, Расин, Мольер столь же национальные поэты Франции,
сколько Вольтер, Руссо, а также Беранже и Жорж Занд».
Справедливо указывая на неудачу Вольтера в его попытке возродить героический
эпос («Генриада») и считая драматугрию Вольтера принадлежащей только
своему времени. Белинский подчеркивал, что действительный шаг вперед в
литературе Вольтер сделал своими философскими повестями и романами: «XVIII
век создал себе свой роман, в котором выразил себя в особенной, только одному
ему свойственной форме: философские повести Вольтер и юмористические рассказы
Свифта и Стерна, — вот истинный роман XVIII века». Просветительский
философский роман Вольтера Белинский относил к произведениям мирового значения.
Об одном из них он писал Герцену 6 апреля 1846 г.: «…его
«Кандид» потягается в долговечности со многими великими
художественными созданиями, а многие невеликие уже пережил и еще больше
переживет их».
Вольтера-стилиста и мастера языка русский критик расценивал черезвычайно
высоко, отмечая огромную работоспособность французсского поэта и его постоянное
стремление к совершенствованию своего мастерства.
Он писал: «Вольтер не принадлежал к числу тех посредственностей,
которые способны остановиться на чем-нибудь и удовлетвориться чем-нибудь».
Наконец, русский революционер-демакрат с необыкновенной и волнующей
задушевностью выразил свое восхищение самой личностью Вольтера. «Но что за
благородная личность Вольтер! — писал он в 1848 г. Анненкову. -Какая горячая
симпатия ко всему человеческому, разумному, к бедствиям простого народа! Что он
сделал для человечества!»
Когда во Франции Луи Блан выступил с критикой Вольтера, Белинский был коайне
возмущен. Он писал в том же письме Анненкову: «Читаю теперь роман Вольера
и ежеминутно плюю в рожу дураку, ослу и скоту Луи Блану». Имя Вольтера
произносилось в самые трагические минуты истории русской общественной мысли.
Когда Гоголь с болезненной экзальтацией стал звать русскую интеллегенцию
возвратиться в лоно христианской церкви во имя человеколюбия и русского
национального самосознания, Белинский в своем знаменитом «Письме»
отвечал ему: «…Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры
фанатизма и невежества, конечно,больше сын Христа, плоть от плоти его и кость
от костей его, нежели все Ваши попы, архиереи, митрополиты, патриархивосточные
и западные».
В черновиках Гоголя сохранились строки его ответа Белинскому: «Дя я,
когда был еще в гимназии, я и тогда не восхищался Вольтером. У меня и тогда
было настолько ума, чтобы видеть в Вольтере ловкого остроумца,но далеко не
глубокого человека».
На защиту французсских просветителей встал и Н.Г. Чернышевский,который в
своих знаменитых «Очерках гоголевского периода русской литературы»
назвал их «благороднейшими сынами французсского народа».
Салтыков-Щедрин в рецензии на перевод Н.П. Грекова поэмы Мюссе
«Ролла» (1864) решительно защищал Вольтера. Он писал: «Дело,
составляющее сюжет этой тощей поэмки, по-видимому, очень простое. Дрянной
человечишко, по имени Ролла, истощивши свои силы в дешевом и гадком разврате и
растративши все свое состояние, решается покончить с жизнью. Чтобы выполнить
это намерение, он придумывает пошлую мелодраматическую обстановку, вполне
достойную его жизни, а именно: покупает у гнусной матери невинную дочь,
проводит последнюю ночь в ее объятиях,и затем, выпивши яд, умирает. Сюжет, как
видите, дюжинный, и проникается по поводу его негодованием к человеческому
роду, выставляя подобный поганый случай, как результат распространившейся
страсти к анализу, совершенно ни на что не похоже…
Но не так мыслит маленький поэтик Альфред Мюссе. Пошлый поступок своего
героя он приписывает — чему бы вы думали? приписывает влиянию Вольтера! Что
может быть общего между Вольтером и дрянным человечишком, называюнимся Роллою,
этого постич совершенно невозможно; тем не менее Мюссе твердо стоит на своем и
всячески клянется, что, не будь Вольтера, не было бы и того дрянного
Роллы».
В рецензии Салтыкова-Щедрина осмеиваются «маленькие поборники
таинственной чепухи» (романтики. — С.А.), претенциозно решившие развенчать
просветительскую философию XVIII столетия. Сквозь иронию русского сатирика
проглядываетулыбка Вольтера. Имя его знаменитого героия Панглоса на страницах
Салтыкова-Щедрина как синоним тупости и сытости мещанского оптимизма.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 
Вольтер и его литературное наследие, как и вся деятельность французских
просветителей XVIII столетия, привлекали к себе внимание следующего поколения
русских революционеров.
Вера Засулич, одна из основательниц группы «Освобождение
труда»,написала о Вольтере монографию в конце 90-х гг. прошлого столетия.
Книга о Вольтере, как и ее же книга о Руссо, была создана в эмиграции.
В России их опубликовали с большими купюрами, сделанными цензурой.
Работы К.Н. Державина, академика М.В. Нечкиной, академика М.П.
Алексеева, академика В.П. Волгина, академика В.Л. Комарова и других
значительно подвинули вперед изучение творческого наследия великого
французсского просветителя XVIII столетия.
В Российской Федерации хранятся богатейшие собрания книг и рукописей,
принадлежащих Вольтеру. В Санкт-Петербургской публичной библиотеки имени М.Е.
Салтыкова-Щедрина находится в настоящее время личная библиотека Вольтера,
насчитывающая 6902 тома (3420 названий) с многочисленными собственноручными
пометками Вольтера на полях книг. Кроме того, там же хранятся рукописи Вольтера
(20 томов), среди них материалы по истории России, автобиографические записки
Вольтера, рукописи его пьес («Ирина», «Аделаида Дюгесклен»,
«Самсон» и др.), написанные рукой его секретаря Ваньера и содержащие
исправления самого автора.
Здесь же документы, относящиеся к деятельности Вольтера по защите де Ла
Барра и д’Эталонда, черновики писем, письма и другие документы.
В Санкт-Петербургской публичной библиотеке хранятся уникальные материалы,
относящиеся ко времени заключения Вольтера в Бастилию. Секретарь русского
посольства в Париже П.П. Дубровский извлек из архива Бастилии 15 июля 1789 г.
(на второй день после знаменитого разгрома этой древней темницы).
Ценнейшие рукописные материалы Вольтера имеются и в других библиотеках
Российской Федерации, Документы эти, не изученные еще с исчерпывающей полнотой,
стали предметом тщательного исследования российских ученых.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Гуревич П.С. Философия культуры: Пособие для студентов. — М.:
АО Аспект Пресс, 1994.
2. Введение в русскую философию: Уч. псособие. — М.: Интерпакс,1995 г.
3. Гусейнов А.А. Великие моралисты. _ М.: Республика, 1995 год.
4. Зотов А.Ф. Западная философия. Учебное пособие., М.: Интерпакс, 1994
5. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней.
Т.1,2. — Спб: ТОО ТК Петрополис, 1994 г.
6. Введение в культурологию: Учеб. пособие в 3-х ч. 1995 г.
7. Сербиенко В.В., Соловьев В.: Запад, Восток и Россия: Учеб. пособие для
вузов. — М.:Наука, 1994 г.
8. Объединения культурно-просветительской и культурно-творческой
направленности: справочник. — М.:Культура, 1992 г.
9. Очерки теории мировой культуры. Кузнецов А.К. — М.: 1994 г.
10. Краткая философская энциклопедия. М.: Прогресс, 1994