Матвеева А. М.

Проблема
определения границ и направлений внешнеполитической активности для современной
России в условиях обострения геополитического противоборства в мире также
актуальна, как и в первые десятилетия ХХ века. Пространственные рамки нашей
страны обрезаны, словно по шаблонам кайзеровских генералов осени 1918 года,
когда решалась ее участь как геополитического феномена. Тогда Россия,
отрезанная от Балтики и Черного моря, была захвачена в англо-саксонское «кольцо
Анаконды». Сегодня история вновь повторяется.

В
этих условиях всплывает интерес к богатому опыту отечественной геополитической
мысли конца ХIХ – первой трети ХХ века. В этот период славянофильская и
почвенническая традиция, идущая от И.С. Аксакова, Н.Я. Данилевского, В.И. Ламанского
и Д.И. Менделеева и многих других, являлась доминирующей. Именно на ее
фундаменте в Русском Зарубежье была построена евразийская геополитическая
концепция П.Н. Савицкого. Для данной традиции характерно рассмотрении
Российской империи как особого «срединного» географического мира
(«греко-славянского» у Ламанского или России-Евразии у Савицкого), по своим
пространственным масштабам, географической природе, единой во многом на всем
его пространстве и в то же время отличной от природы прилегающих Азии и Европы.
В этой связи территориально Россия рассматривалась как переходная полоса между
Европой и Азией, с признаками восточного и западного географических миров,
призванная самой природой их объединить. 

В
центре исследования отечественных геополитиков стояла проблема выявления
самобытности государственного имперского «телосложения» России, частью которой
являлась проблема определения ее границ. 

Страна
без устойчивых границ не может являться стабильной в геополитическом,
экономическом и политическом смысле. Под стабильными границами здесь необходимо
понимать контуры пространства государства, в рамках которого оно может быть
экономически независимо и военно-стратегически защищено. В отечественной
геополитической мысли такие границы назывались естественными. Обычно в качестве
таковых рассматривались трудно преодолимые для человеческих сил природные
препятствия на поверхности земной коры, могущие быть использованные тем или
иным государством в качестве надежного обеспечения своих интересов и своей
безопасности. Такой естественной демаркационной линией могли быть высокие
горные цепи, океаны, пустыни. Реки отечественная геополитика 20–30-х гг. ХХ
века сюда не относила. 
					








Исходя
из этого, российская геополитическая традиция отрицала наличие «естественных»
границ между Европой и Россией, поэтому условно географической Европой
считались земли, лежащие на запад от Пулковского меридиана. В силу отсутствия
ландшафтной демаркации, западная граница проводилась по культурно-историческому
принципу, конкретней, по религиозному (границы латинской и православной
цивилизаций) и по структурным чертам распространения русского говора. Такой
принцип разграничения культурно-географических миров Европы и России
использовали Н.Я. Данилевский, В.И. Ламанский и П.Н. Савицкий.

Таким
образом, на северо-западе политические границы Российской империи со Швецией и
Норвегией совпадали с культурно-историческими и этнологическими, а южные
сухопутные границы – с Пруссией, Австрией и Румынией, даже с европейской
Турцией, могли трактоваться как «искусственные», поскольку эти земли были в
большей степени «единоплеменные», «единоверные» России. В результате,
обосновывалась панславистская концепция российского пространства, согласно
которой граница «Среднего мира» с Европой проходила по черноморско-балтийской
перемычке в том числе, по Адриатическому и Ионическому морям
(«окраинно-приморские европейские территории»), вбирала все территории
западнославянские. Линия стратегических интересов России в Европе
ограничивалась по линии Познань — Богемские горы — Триест. Галиция, Волынь
рассматривались как органические части России. 

Такой
подход был созвучен концепции «хартленда», разработанной англо-саксонским
геополитиком Х. Маккиндером еще в 1904 году, воспринятой немецкими
геополитиками, в частности, Ф.-В. фон Бергхофом. Согласно ей, территория России
включала в пространство между образуемой Чудским озером – Неманом и Днестром
западной границей, азиатскими складчатыми горами и Северным Ледовитым океаном с
четырьмя большими длинными полосами – тундра, лес, степь и пустыня. Но к
пространственному телу Российской империи классик британской геополитики
относил еще и территорию восточной части Германии и Австрию, ибо полагал, что
это территории славянские, завоеванные тевтонцами. 

Проблема
Россия – Восток для отечественной геополитики со времен «Большой игры» была не
менее значима, чем вопрос о взаимоотношениях нашей страны с Западом. Это
объяснялось стратегической важностью в условиях борьбы за сферы влияния в
Средней Азии с Англией, а также определяющей ролью восточного направления в
широтной геополитической активности Российской империи. В этом отношении
показательны слова публициста И.И. Дусинского, отмечавшего еще в 1910 г., что
для нашей национальной политики азиатские части восточного вопроса
представляются еще более существенными, чем части европейские, и что
национальные задачи нашей внешней политики, за исключением лишь Царьграда и его
области, всецело сосредоточены именно в Армении, Курдистане и Малой Азии.

О
необходимости присоединения Туркестана для обеспечения безопасности страны
после потерь в Крымской войне писал создатель военной школы отечественной
геополитики генерал-фельдмаршал Д.А. Милютин. На схожих позициях стоял И.И.
Дусинский, считая, что продвижение русской колонизации в глубь Азии должно
обезопасить наше государство от «исторической неизбежности натиска Китая» и
предлагал провести границу российского государства до Куэнь-Луня с пустыней
Гоби.

О
естественно-исторической обусловленности продвижения русской колонизации на
Восток с целью обретения «удобной и прочной границы» писал и И.А. Аксаков в
80-е гг. XIX столетия, подчеркивая, что «ни в одном шаге своего движения и
распространения на Восток не подлежит Россия упреку; она лишь исполняла закон
необходимости, — органический закон нашего государственного телосложения, не
нарушая ничьих законных прав, не к ущербу, а к выгоде занимаемых ею стран и
подчиняемых народов». Славянофил считал, что продвижение России в сторону
Средней Азии «законно, естественно и неизбежно». Подобной точки зрения
придерживался и В.О. Ключевский, мотивируя это открытостью восточных российских
границ и отсутствием серьезных препятствий для углубления в Азию. Еще дальше,
по пути углубления этой идеи пошел генерал А.Е. Снесарев, указав на
необходимость укрепления наших государственных позиций в Афганистане в
противовес британской Индии.

Проблема
значимости восточного направления геополитической активности в жизни Российской
империи, как и проблема взаимоотношения России с азиатскими странами, в
отечественной геополитической мысли была достаточно глубоко разработана, причем
с разных позиций: геостратегических (по сути, военно-стратегических и
военно-географических), исторических, даже естественно-исторических,
политико-географических. 

Н.Я.
Данилевский и В.И. Ламанский относили некоторые части Малой Азии и Сирии к
«Среднему миру» на основании культурно исторического принципа: сирийские
христиане, азиатские арийцы. Согласно их культурно-историческому подходу,
естественные границы между Россией и Азией отсутствовали. Она проводилась
условно по Дальнему Востоку, там, где переходила в «долготы выклинивания
сплошной степной полосы при ее приближении к Тихому океану, т.е. в долготах
Хингана. 

П.Н.
Савицкий и представители военной школы отечественной геополитики А.Е. Снесарев
и А.Е. Вандам обосновывали необходимость продвижения России на Восток ее
экономическими, военно-стратегическими потребностями. Рассматривая русское государство
как геополитического преемника Монгольской державы, они полагали, что, заняв
место Татарии, мы унаследовали и ее отношение к южной половине Азии, т.е.
главным образом к Китаю и Индии. Это подразумевало и включение в состав
Российской империи остатков территории Золотой Орды, как исторического
наследства. Прежде всего, это касалось Маньчжурии. 

Здесь
Вандам и Савицкий заочно вступали в полемику с представителями западнического
историко-геополитического подхода к этому вопросу. В частности, с историком
С.М. Соловьевым, который также указывал на важность восточного направления с
другого ракурса: «Не вследствие мнимого влияния татарского ига, а вследствие
могущественных природных влияний: куда течет Волга, главная река новой
государственной области, туда, следовательно, на Восток, обращено все». В этой
же логике строились геополитическое обоснование территориальных прав России.

Наследие
«монголосферы», по мнению П.Н. Савицкого, касалось, прежде всего, исторического
«степного» мира, центральной области «старого материка» — Монголии и Восточного
Туркестана, а также среднеазиатского, сопряженного геополитически с «иранской
сферой».

Географическая
принадлежность Внешней Монголии к пространству России определялась близостью
почвенно-ботанической, климатической – резкий континентальных климат был
характерен для русской полосы степей, которая тянется до Большого Хингана;
непосредственной связью горной системы Внешней Монголии с Алтаем, Саянами и
Забайкальем. Эта близость особенно подчеркивалась ярким географическим
контрастом с Китаем, где не было ничего, сходного с монгольскими явлениями.
Также дело обстояло и с Синьцзяном (Восточный Туркестан). 

Савицкий
констатировал единство трех Туркестанов (Западного или Русского, Афганского и
Восточного), которые расположены на южной окраине внутриматериковой Евразийской
полосы. Таким образом, геополитическая «естественная» граница евразийского
месторазвития упиралась в горы Гиндукуша и Тибета, отделяя, тем самым,
«срединный мир» от Индии и от берега моря на расстояния на 1000-2000 км. Эта
«нарочитая «континентальность» сближает Монголию и Синь-Цзян с Россией и кладет
разделяющую грань между ними и Китаем (тем более – между ними и Японией). 

Географическая
принадлежность подкреплялась и исторической взаимосвязью. Так, Савицкий
ссылался на данные советской археологии, которые доказывали наличие культурной
общности еще во времена античности на пространстве от берегов Черного моря по
Южной Сибири, вплоть до Китая включая Поволжье, Монголию, Синьцзян. А
собственно Азия и Европа «резчайшим образом отличались от нее». 

На
схожих позициях стоял и известный российский археолог М.И. Ростовцев. В его
книге «Средняя Азия, Россия, Китай и звериный стиль» утверждалось, что
население тогдашней Монголии было в культурном отношении ближе к далекому
степному Причерноморью, чем к соседнему Китаю. Эта кочевая культура, которая
сложилась на пространстве от Карпат до Великой китайской стены, послужила
основой для «великого объединительного» дела Чингисхана, таким образом,
основным ядром политического объединения явились территории современной
Монголии, а та культура, на которую опирались чингизиды, дали, в лице уйгурской
культуры, области Синьцзяна. 

П.Н.
Савицкий и А.Е. Снесарев утверждали, что Синьцзян и Монголия составляли
«монгольское ядро континента» — обладание которым являлась геостратегической и
геоэкономической необходимостью, обусловленной исторической связью с «pax
rossica». 

Ценность
«ядра» была многоплановой, «синтезной». В «монгольском ядре континента»
(алтайско-енисейско-байкальский географический регион между Алтаем и Большим
Хинганом) сконцентрированы разнообразные естественно-промышленных ресурсы.
Отсюда делался вывод, что только ориентацией в сторону Востока, может быть
осуществлено великопромышленное развитие России». Имея в своем составе степной
центр «монголосферы», как свой геополитический и исторический центр «Евразии»,
Россия может превратиться в подлинную империю. 

Естественные
границы России отечественная геополитическая традиция проводила к северу от
тибетско-иранских нагорий, включая в основание государства пустынно-степную
область, простирающуюся непрерывной полосой от Китайской стены до пределов
Галиции. Выделяя Россию в особый «замкнутый в себе» мир, ее пространственное
тело российские геополитики заключали в границах от Польши до Великой китайской
стены. Таким образом, пространственно Россия-Евразия в целом совпадала с
границами Российской империи конца ХIХ века, а позже с СССР. 

Помимо
восточного направления, в отечественной геополитической традиции считалось
стратегически важным для России еще одно – южное, каспийско-черноморское.
Отмечалось, что все главные сырьевые области Российской империи (Донецкий и
Керченский бассейны, Кутаисская губерния, Апшеронский полуостров и т.д.)
расположены «амфитеатром» вокруг Черного моря. Отсюда прослеживалось
экономическое и стратегическое тяготение к ним Константинополя, который
рассматривался как «крупнейший русский порт», поскольку в его гавань в начале
ХХ века ежегодно заходило русских торговых судов гораздо больше, чем в любой
русский порт. Считалось, что присоединение Константинополя значительно
сократило бы пограничную линию, обезопасив наше южное направление.
Подразумевалось, что это даст и определенное влияние на страны Востока

Южное
направление рассматривалось как основополагающее в процессе образования
Российской империи, который связывался с присоединением Грузии и Крыма в конце
XVIII века, когда Россия вышла за пределы расселения русской национальности.

Многие
выводы наших геополитиков конца ХIХ — начала ХХ века были подтверждены не
только историческим опытом, но современной политической практикой. Вспомнить,
хотя бы слова Зб. Бжезинского, разработчика продуманного плана по расчленению
России: «Без Украины реставрация империи стала бы нежизнеспособными делом».
Угрозу восстановления державного тела нашей страны в своих естественных
границах этот русофоб видит и на восточном направлении, как раз в районе
«монгольского ядра», рассматривая Казахстан и Узбекистан как возможную основу
для возрождающего Империю союза.

Сегодня
Украина и Грузия пока вне сферы влияния России… 

Учитывая
опыт отечественной геополитической мысли, можно утверждать, что первостепенной
геостратегической задачей нашей страны является сохранение и усиление контроля
в восточных регионах, развитых в экономическом отношении гораздо хуже центра.
Тем более, в условиях интенсивной миграции китайцев.

Именно
с переноса на Урал, Алтай, горный Туркестан, Дальний Восток промышленных баз в
ходе индустриализации началось строительство Советской Империи. Возрождение
промышленных центров в этих окраинных областях является стратегической
необходимостью.