Приходят
50-е годы. Существующая в эту пору крепостническая литература (С. Аксаков и
др.) не пользуется сколько-нибудь значительной популярностью. В центре внимания
в эту пору стоят все же те две группы русских реалистов. В 50-х гг. широко
развертывается прежде всего либерально-дворянское движение, связанное с теми же
именами Григоровича («Рыбаки», 1853; «Переселенцы», 1855), Гончарова
(«Обломов», 1859), Тургенева (повести 50-х гг.; романы «Рудин», 1856,
«Дворянское гнездо», 1859; «Накануне», 1860) и с новым для нее именем
Писемского («Тюфяк», 1850; «Брак по страсти» и «Богатый жених», 1851; «тысяча
душ», 1858; «Боярщина», 1858; «Горькая судьбина», 1859), Авдеева («Тамарин»,
1852; «Подводный камень», 1860). Родственность этих писателей между собой
явствует уже из художественной фактуры их повестей и романов, написанных
преимущественно на усадебные темы, с широкой любовной экспозицией образов
дворянской интеллигенции, с широкими картинами поместного быта, обилием
усадебных и деревенских пейзажей и т. д. Несколько особняком впрочем стоит
здесь Писемский, у которого обычная для Тургенева и Гончарова
лирико-элегическая манера уступает место подчеркнутому физиологизму, бытовой
сатире и почти злорадному изображению трудностей, перед которыми стоит
дворянский уклад. Однако все это — отличия в пределах одного общего
направления, объединенного не только художественным, но и идейным родством. Все
эти писатели неприязненно относятся к правящему страною
аристократически-бюрократическому дворянству (сатирические образы Паншина и
Курнатовского в романах Тургенева, губернской администрации — у Писемского). Но
при этом ни один из этих писателей не питает иллюзий относительно новых людей
из дворянской среды. Их или нет (критика «лишних людей» — Рудина, Берсенева,
Обломова, см. «Лишние люди») или же в своей борьбе с бюрократическим режимом
они оказываются бессильными (честный бюрократ Калинович в «Тысяче душ»
Писемского). Все углубляющийся распад феодальных отношений заставляет этих
писателей внимательно присмотреться к деревенской действительности, с одной
стороны (таковы в особенности «Очерки из крестьянского быта» Писемского, 1856,
и его драма «Горькая судьбина»), одновременно делая ставку на растущих и
многообещающих представителей промышленно-капиталистического города. Такова
красноречивая фигура дельца и предпринимателя Штольца, произносящего такую
отходную своему другу крепостнику Обломову. Эти писатели держат курс на
освобождение мужика от крепостной зависимости, на широкое внедрение в сельское
хозяйство промышленно-капиталистических отношений при неизменном сохранении за
помещиками основы их материального благополучия — земельной собственности. 

Наряду
с этой дворянской в своей основе, хотя и капитализирующейся группой в Р. л.
50-х гг. существовала и другая, буржуазно-мещанская линия. Она была
представлена произведениями В. Даля («Картины из русского быта», 1856—1857),
стихотворениями Никитина (поэма «Кулак», 1858), нравоописательной прозой
Мельникова-Печерского и особенно социально-бытовой драматургией Островского .
Роль последнего в этой литературной группе особенно значительна. Связанный в
своем идейном развитии (через Т. Филиппова, А. Григорьева и др.) с буржуазным
вариантом славянофильства — «почвенничеством», — Островский тем не менее в
своем творчестве развертывал критику черт отсталости в дореволюционной в
частности купеческой жизни. Замечательнейшие произведения Островского в эту
пору представляют собою критику этой купеческой среды («Свои люди сочтемся»,
1850; «Гроза», 1860), сочетающуюся с любовным сочувственным показом, часто
идеализацией («Бедность не порок», 1854) лучших ее представителей и резкими
выпадами против развратного и бездельничающего дворянства («Не в свои сани не
садись», 1853, «Воспитанница», 1859). Широкий показ новой, до того почти не
освещенной сферы действительности и реалистический подход к ней обеспечили его
драматургии широчайшую популярность (об идейных тенденциях Островского,
художественной манере и функции его творчества — см. подробнее в ст. о нем). 

Отметим,
что своей популярностью в читательской среде конца 50-х гг. эта
либерально-дворянская и буржуазная литература во многом была обязана
революционной критике. Добролюбов (см. его статьи об Островском «Темное царство
и «Светлый луч в темном царстве», о Гончарове «Что такое обломовщина?», о
Тургеневе «Когда же придет настоящий день?», 1859—1861) создал непревзойденные
по силе образцы использования этой либеральной литературы для легальной
пропаганды революционно-демократической идеологии. Отведя на задний план
моменты, с которыми он не был согласен (славянофильские воззрения Островского,
идеализация Гончаровым Штольца и др.), Добролюбов с исключительной энергией
подчеркнул критику этими писателями «темного царства» и «обломовщины». По его
разночинской трактовке образа Елены из «Накануне», по его замечательным своим
сарказмом выпадам против «внутренних турок» широкий читатель учился еще острее
ненавидеть крепостническую действительность. Но конечно идейная острота
творчества Тургенева, Гончарова и Островского была гораздо меньшей, чем то
истолкование, которое придал им в интересах революционной пропаганды
Добролюбов. 

Эта
умеренность протеста либералов делается особенно очевидной при сопоставлении с
ними таких революционных писателей 50-х гг., как Герцен, Огарев и Некрасов
Творческий диапазон их в эту пору существенно расширился. Герцен от
социально-психологической повести и романа 40-х гг. («Из сочинений доктора
Крупова», «Кто виноват?») перешел к жанру революционного мемуара. «Письма из
Avenue Marigny» (1847) были предшественниками «Былого и дум» (4 тт., Лондон,
1861), замечательных по широте отображенной в них русской и зап.-европейской
действительности, по выпуклости бесконечной галереи изображенных в них образов,
по волнующему лиризму и образному языку. «Былое и думы», которые сам Герцен
определял как «заключение счета с личной жизнью» и ее «оглавление», навсегда
остались замечательнейшим в русской практике памятником художественной
публицистики. В своей политической деятельности в «Колоколе» (первый номер — в
июле 1857) Герцен далеко не всегда был свободен от скатов в либерализм; однако,
как указывал Ленин, «при всех колебаниях» его между демократизмом и
либерализмом «демократ все же брал в нем верх» (Сочинения, Т. XV, стр. 467).
Тот же путь от либерализма к революции проделал и Огарев . Начав свой
творческий путь с полных романтической рефлексии усадебных элегий («Старый дом»
и др.), Огарев через критику либерализма и лишних людей («Радаев» и др.) пришел
к осознанному разрыву с крепостническим порядком («Тюрьма», «Сон»), и его
творчество в 50-х гг. было замечательным образцом «вольной поэзии»,
действовавшей из-за рубежа (в России стихотворения его вышли трижды — в 1856,
1859 и 1863, но по цензурным причинам далеко не в полном виде, полное же
научное собрание их продолжает отсутствовать до настоящего времени). 

Шире
всех других революционных писателей протекала в 50-х гг. деятельность
Некрасова: именно к этой поре относятся его замечательные любовные элегии —
образец разночинной лирики, над которым, по его собственным признаниям, плакал
Чернышевский, его урбанистические сцены («На улице», «Прекрасная партия»,
«Убогая и нарядная», «В больнице», «О погоде»), такие бичующие крепостничество
произведения, как «Из записок графа Гаранского» (1853), такие апологии
революции, как «В. Г. Белинский» (1855), такие поэмы, как «Саша» (1855) с
содержавшейся в ней критикой «лишних людей», и такие стихотворения о цели и
смысле искусства, как «Муза», «Блажен незлобивый поэт» и особенно «Поэт и
гражданин» с его красноречивым призывом к борьбе: «Иди в огонь за честь
отчизны, за убежденье, за любовь… Иди и гибни безупречно. Умрешь не даром…
Дело прочно, когда под ним струится кровь» (1856). Как и Герцен, Некрасов не
был свободен в эту пору от либеральных реакций (они проявились напр. в
смягченном отношении его к Агарину — «сеет он все-таки доброе семя» — в
патриотической «Тишине» и др.), но эти колебания немногочисленны, и в Некрасове
в еще большей степени, чем в Герцене, демократ взял верх над либералом
(подробнее см. «ЛЭ», т. VII, стр. 682—685). 
					








Такова
эта революционная линия Р. л. 50-х гг., выдвинувшая борьбу за освобождение
крестьянства, за ликвидацию крепостнического землевладения, за широкую народную
революцию, которая смела бы в стране все остатки крепостничества. О
представителе этой группы Герцене Ленин писал: «Он безбоязненно встал на
сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу
народа над царизмом» (Сочин., т. XV, стр. 468). Эти две столь противоположные
друг другу по своим конечным целям линии Тургенева и Гончарова, с одной
стороны, и Некрасова, с другой — все же близки между собой по общей борьбе
против крепостнической культуры. Именно этим объясняется их парадоксальное на
первый взгляд сожительство в 50-х гг. на страницах «Современника», где
Чернышевский заведует отделом публицистики, Добролюбов ведет критику, а
беллетристика находится в руках Тургенева и его группы. Это сожительство было
временным — приближалась пора обостряющихся классовых боев в стране. Они
положили ему конец и развели Тургенева и Некрасова по разные стороны литературных
баррикад.