Мы
исключительно мало осведомлены по вопросам внутренней социально-экономической
жизни Картлийского царства в эллинистическую эпоху. Археологические раскопки в
Мцхета и в других пунктах Картли дали чрезвычайно богатый материал (в том числе
и эпиграфические памятники), относящийся к первым векам н. э. Однако материал
предшествующей эпохи (III—I в. до н. э.), если не принять во внимание выявление
остатков архитектурных памятников того времени (строения на Армазцихе —
Багинети, в древней Севсаморе и т. д.), очень мало увеличился в результате этих
раскопок. Тем не менее, существующий в отношении археологического материала
пробел частично восполняют сведения знаменитого древнегрузинского географа
Страбона об Иберии, относящиеся именно к этой (эллинистической) эпохе. Здесь, в
первую очередь, указывается на резкое различие, существовавшее между населением
горных областей Иберии и населением равнины. «Равнину (Иберии. — Г. М.), —
читаем мы в этом месте у Страбона, — населяют те из иберов, которые более
занимаются земледелием и склонны к мирной жизни, снаряжаясь по-армянски и
по-мидийски, а горную часть занимает воинственное большинство, в образе жизни
сходное со скифами и сарматами, с которыми они находятся и в соседстве и в
родстве; впрочем, они занимаются и земледелием и в случае какой-нибудь тревоги
набирают много десятков тысяч (воинов), как из своей среды, так и из тех
(народов)» (XI, 3, 3). В конце же своего описания Иберии Страбон отмечает:
«Жители страны делятся также на четыре рода: один из них (считающийся первым) —
тот, из которого ставят царей, (выбирая ближайшего) по родству (с прежним
царем) и старейшего по летам; второе (за ним лицо) творит суд и
предводительствует войском; второй род составляют жрецы, которые ведут также
спорные дела с соседями; к третьему роду относятся воины и земледельцы, к
четвертому — простонародье, которое служит рабами у царей («царские рабы») и
доставляет все необходимое для жизни. Имущество у них — общее по родственным
объединениям; заведует и распоряжается им в каждом (родственном объединении)
старейший. Таковы иберы и их страна» (XI, 3, 6). 

Симптоматично,
что здесь земледельческое мирное население равнины сближается с армянами и
мидийцами, а скотоводческое воинственное население горной Иберии — со скифами и
сарматами. Из страбоновского сообщения ясно, что речь идет, прежде всего, о
различии в уровне общественного и культурного развития. На равнине Иберии жило
общество, сходное с армянским и мидийским, находившимся уже в условиях
классового строя. В то же время горцы в этом отношении близко стояли к скифам и
сарматам, которые у античных авторов систематически наделяются признаками,
характерными для первобытнообщинного строя. 

В
сообщении Страбона о социальной структуре иберийского общества имеются два
бросающихся в глаза пробела. Так, в нем не упомянуты, в частности, «торговцы и
ремесленники», несомненно, в значительном количестве имевшиеся в тогдашней
Иберии. Существование городов — торгово-ремесленных центров, безусловно
подразумевает наличие такого слоя. Сам Страбон при описании Иберии
подчеркивает, что «Иберия прекрасно заселена в большей части городами и
хуторами, так что там встречаются и черепичные кровли, и согласное с правилами
зодческого искусства устройство жилищ, и рынки, и другие общественные здания»
(XI, 3, 1). Возможно, уже в это время города Иберии имели довольно пестрый
этнический состав населения, столь характерный для городов эллинистического
Востока. Судя по древнегрузинским источникам, первые еврейские колонии
торговцев и ремесленников в городах Иберии появились уже в эллинистическую
эпоху. Можно не придавать особого значения сообщению «Картлис цховреба»,
согласно которому появление евреев в Картли связывается сперва со взятием
Иерусалима вавилонским царем Навуходоносором (586 г. до н. э.) (КЦ, с. 15—16),
а затем (второго их потока) со взятием Иерусалима Веспасианом в 70 г. н. э. (КЦ,
с. 44). Здесь мы имеем дело с вполне понятным стремлением связать появление
еврейских колонистов в Картли с этими выдающимися событиями в жизни еврейского
народа. Однако в древнегрузинской хронике «Мокцевай Картлисай», в которую
проникли сочинения, вышедшие из рук людей, принадлежавших к еврейской колонии
во Мцхета (Абиатар, его дочь Сидония), мы находим другое, более конкретное
указание. В Челишском варианте этой хроники Абиатару, еврейскому
священнослужителю, князь Васпураканский говорит, что прошло 503 года с тех пор,
как «отцы (= предки) наши пришли сюда». Так как разговор этот происходит в 334
г., то, следовательно, появление предков мцхетских евреев в Картли надо
датировать 169 г. до н. э. 

Другой
пробел в сообщении Страбона состоит в отсутствии упоминания рабов, впрочем, это
вполне понятно, поскольку рабы не считались членами иберийского общества. Как
было отмечено выше, археологические раскопки последних, десятилетий выявили,
между прочим, остатки грандиозных фортификационных и др. сооружений эллинистической
эпохи (в Армазцихе — Багинети, Севсаморе — Цицамури, Уплисцихе и т. д.). Мы
видели также, что и грузинские источники (в частности «Мокцевай Картлисай»)
указывают на развертывание первыми иберийскими царями из династии Фарнавазианов
крупных строительных работ в районе столицы: постройка «крепости (бога)
Армази», «крепости бога Задени» (Севсаморы), работы во Мцхета и т. д.
Сооружение таких грандиозных укреплений, дворцов и т. д., как полагают
исследователи, стало возможным именно благодаря наличию дешевой рабочей силы —
рабов, широко используемых, в первую очередь, именно в строительстве и других
тяжелых работах 

Мы
говорили о пробелах, которые имеются в сообщении Страбона о социальном составе
населения Иберии. Однако пояснения требуют, конечно, и те социальные слои этого
общества, которые названы в его вышеприведенном сообщении. Их, как уже
указывалось, четыре: 1) те, из которых ставят царей, 2) жрецы, 3) земледельцы и
воины, 4) «лаои» — «царские рабы». 
					








Как
мы видим, кроме рабов, не упоминаемых Страбоном, в Иберии слой непосредственных
производителей делился на две, резко отличные друг от друга части. Одну часть
представляли свободные земледельцы, из которых в случае необходимости
набиралось войско, другую же — слой зависимых от государственной, царской,
власти земледельцев, которые, очевидно, сидели на царских землях и несли ряд
повинностей по отношению к царю, государству. Они, как говорит Страбон, были
«царскими рабами» и «доставляли все необходимое для жизни». Жили они, как и все
остальные иберы, по общинам и имели общинную собственность, управляемую
старейшинами. 

«Лаои»,
которым обозначает Страбон этот слой иберийского общества, был широко
распространенным социальным термином на эллинистическом Востоке, в частности в
Малой Азии. Сам Страбон по происхождению был из Малой Азии, поэтому
естественно, называя определенный слой иберийского общества «лаоями», он прежде
всего представлял себе более близких ему малоазийских «лаои». В Малой Азии, так
же как и на эллинистическом Востоке, вообще основную массу эксплуатируемого
населения составляли именно «лаои» — полунезависимые общинники. Их нельзя
считать ни рабами, ни крепостными. Нельзя их считать также и колонами. Они были
лично свободными земледельцами, прикрепленными, однако, к общине и обрабатывавшими
земли царя, знати, храмов, городов и военных колонистов. При этом они платили
денежные или натуральные налоги и выполняли разные другие повинности. Термин
«лаои» следует переводить как «мужики», «люд», «люди». 

Однако,
судя даже по сообщению самого Страбона, можно сказать, что иберийские «лаои» не
во всех отношениях походили на малоазийских «лаои». Если в Малой Азии такие
зависимые общинники сидели не только на царских землях, но и на принадлежавших
храмам, городам и т. д., то в Иберии они были только лишь «царскими рабами», т.
е., очевидно, сидели на царских (государственных) землях. 

Однако,
наряду с «лаои», имелся еще и другой слой непосредственных производителей. Это
были свободные земледельцы, объединенные, очевидно, в сельские
(территориальные) общины. В то же время они были воинами, выступавшими по
призыву царя в поход, видимо, со своим вооружением. Население Иберии, ее
ведущей части, резко отличалось в этом отношении от горцев Восточной или
Западной Грузии, а также, вероятно, и от соседних албанов. В отношении сванов
Страбон, например, говорит, что «войско они набирают, как говорят, даже в
двести тысяч, ибо все население отличается воинственностью, (хотя бы и) не
(было) в строю» (XI, 2, 19). В отношении горцев Иберии у него отмечается, что
они в случае какой-нибудь тревоги набирают много десятков тысяч (воинов) как из
своей среды, так и из тех (= соседних скифов и сарматов)» (XI, 3, 3). Даже
албаны могли выставить более многочисленное войско. «Войска, — говорит
Страбон,— они (албаны. — Г. М.) выставляют больше, чем иберы: они вооружают
шестьдесят тысяч пехоты и двадцать две тысячи, всадников» (XI, 4, 5). Из всего
этого становится ясным, что иберы, видимо, «были менее воинственны», т. е. они
уже вышли из того (первобытнообщинного) строя, когда поголовно все свободное
население выступало на войну. Население городских торгово-ремесленных центров,
очевидно, отошло от этого дела. Об этом может свидетельствовать, по мнению
некоторых исследователей, например, тот факт, что на Самтаврском могильнике (во
Мцхета) примерно с III в. до н. э. появляется новый тип погребений — т. н.
кувшинные погребения, в погребальном инвентаре которых, в отличие от
захоронений предшествующей эпохи, наблюдается почти полное отсутствие предметов
вооружения. С. Н. Джанашиа считал это обстоятельство одним из признаков того,
что Мцхета к этому времени уже стала городом и что ее жители из воинственных
земледельцев превратились в более мирных горожан. Конечно, вовсе нельзя
сказать, что население этого участка столицы, пользующееся данным могильником в
эту эпоху, принадлежало обязательно к торгово-ремесленному сословию. Многие из
них вполне могли быть земледельцами. Население городов древней Иберии, так же
как и городов всего эллинистического Востока вообще, наряду с
торгово-ремесленной деятельностью, занималось и земледелием. 

Возникновение
в древнейшую эпоху социального слоя «лаои», состоявшего из членов подчиненных и
эксплуатируемых общин, следует связать с борьбой отдельных объединений за
политическое господство. В связи с этим надо, вероятно, учесть также факт
определенного передвижения населения на территории Восточной Грузии, в
частности, проникновение с юга (юго-запада) месхско-малоазийского элемента и т.
д. В древнегрузинской традиций, как мы видели, довольно туманно, но вполне
определенно отразился факт участия разных элементов в возникновении
Картлийского государства и картской народности. Кроме прямых сообщений о
завоевании Шида-Картли правителями Ариан-Картли и переселении из Ариан-Картли
определенной массы населения (имеется указание даже на количество
переселявшихся «домов»), яркое свидетельство этого содержат также сообщения о
древнегрузинском языческом пантеоне божеств. Согласно древнегрузинской
исторической традиции, верховными богами царства были Армази и Задени. Но были
еще боги Гаци и Га, которые уже в «Мокцевай Картлисай» определены как «древние
боги отцов (= предков) наших». «Картлис цховреба» повторяет эти слова. В обоих
памятниках Гаци и Га изображены как божества далеких предков, переселившихся из
Ариан-Картли. Мы уже говорили о том, что Армази и Задени носят, безусловно,
хеттско-малоазийские имена и названия эти проникли в Картли вместе с мушками —
месхами, носителями хеттско-малоазийских культурно-религиозных традиций. То,
что названия эти восторжествовали в официальном царском пантеоне (их именами
стали называться два самых крупных города — крепости столицы — «крепость бога
Армази» — Армазцихе, и «крепость бога Задени» — Севсамора; в том числе сама
царская резиденция Армазцихе), безусловно, должно указывать на ведущую роль
проникших сюда потомков, малоазийских мушков-месхов в образовании Картлийского
царства. Поэтому, исходя из противопоставления Армази-Задени паре Гаци-Га,
следует признать, что последние (а не Армази и Задени) были местными
божествами. 

Все
это убеждает нас в том, что на заре существования Картлийского государства на
самом деле имелись условия для возникновения путем завоеваний зависимых от
царской власти и военной знати общин, членами которых и являются те «лаои»
—«царские рабы», о которых говорит Страбон. Как полагает С. Н. Джанашиа, данный
социальный слой среди населения Картли, возможно, носил название «глехни». 

В
противовес массе зависимых общинников вполне понятным становится наличие также
слоя «воинов», являвшихся в то же время свободными земледельцами, единственной
обязанностью которых была, возможно, воинская служба — выступление в поход со
своим собственным вооружением. На первом этапе они, может быть, были
освобождены от других государственных повинностей. Как справедливо указывают
исследователи, местным грузинским названием данного социального слоя, вероятно,
было «эри», одинаково обозначающее в древнегрузинском как «народ», так и
«войско». 

Немало
сложных вопросов встает перед нами также и в связи с двумя первыми «родами»
иберийского общества. Взять хотя бы «второй род» — жрецов, которые, по словам
Страбона, «пекутся также о правовых отношениях с соседями». Обычно это
сообщение Страбона понимается в том смысле, что дела внешних сношений
Иберийского царства находились в руках жречества. Исследователи стараются
разными предположениями преодолеть противоречие между этим сообщением Страбона
и сведениями других античных источников, откуда видно, что дело внешних
сношений являлось прерогативой царской власти, а никак не жрецов. Жрецы вообще,
как следует из сообщения Страбона, даже не принадлежали к той привилегированной
среде, откуда выходили цари («первый род»). Верховный жрец в Иберии вовсе не
являлся «вторым после царя лицом», как это было, судя по сообщению того же
Страбона, например, в соседней Албании, а также в Каппадокии и других областях.

Жреческое
сословие представляется нам довольно многочисленным. Трудно понять, как
осуществляли жрецы Иберии внешние сношения и на каком основании могла оказаться
такая привилегия в их руках. Однако более естественным кажется нам
предположение о том, что у Страбона, в связи с жрецами, речь идет вовсе не о
внешних сношениях, а о взаимоотношениях внутри государства между отдельными
коллективами. В отношении соседней Албании у Страбона жрец, выступает в
качестве главы обширного храмового хозяйства, но существу являвшегося, как нам
кажется, общинным хозяйством. В Иберии жрецы также выступают, вероятно, в
качестве представителей отдельных коллективов (можно думать, также родовых или
сельских, территориальных общин) в их взаимоотношениях со своими соседями.
Скорее всего, следует допустить, что источником этого сообщения Страбона о
жрецах является информация «соседей» иберийцев; в этом случае иберийские жрецы,
которые «пекутся о правовых отношениях с соседями» и решают спорные дела с
ними, нам представляются как люди, стоящие во главе иберийских пограничных
общин, защищавшие интересы своих общин во взаимоотношениях с соседними (в
данном случае иноплеменными) общинами. Это дает нам возможность заключить, что
во главе этих общин как в пограничных областях, так и, естественно, во
внутренних районах страны стояли служители культа, жрецы местных божеств,
осуществлявшие, наряду с культовыми функциями, также и другие функции главы
общины (управление хозяйством, взаимоотношения с соседними коллективами и т.
д.). В связи с этим нельзя не привести аналогию из этнографической
действительности грузинских горцев, у которых мы находим священнослужителей и
старейшин («хуцеси», «хевисбери»), сосредоточивших в своих руках местную
светскую и духовную власть. Там же улавливаются весьма любопытные пережитки
культа местной теократической власти. 

Была
ли подобная теократическая организация характерна лишь для «эри» — «третьего
рода» населения страбоновой Иберии, или также и для членов покоренных общин —
«лаои», трудно сказать. 

Из
данной выше интерпретации сообщений Страбона о социальной структуре иберийского
общества ясно видно, что мы имеем дело с раннеклассовым обществом, в котором
еще очень сильны пережитки первобытнообщинного строя. Часто исследователи эти
сообщения Страбона используют для характеристики иберийского общества на
протяжении всей античной эпохи вообще. Но вряд ли это правильно. Данные
сведения Страбона, по мнению А. Н. Болтуновой, восходят к 40-м—30-м гг. II в.
до н. э. Вполне возможно, что они отражают еще более древние порядки. О. Д.
Лордкипанидзе утверждает, что эти сведения, возможно, восходят даже к Патроклу
(начало III в. до н. э.) через Эратосфена. Этим источником Страбон, как
известно, широко пользуется при описании Кавказа (например, торгового пути из
Индии через Закавказье) и т. д. 

Недоразвитость
Иберийского государства в эллинистическую эпоху можно, усмотреть и на примере
«первого рода» страбоновской Иберии, той самой категории людей, из которой,
согласно Страбону, «ставили царей (выбирая ближайшего) по родству (с прежним
царем), и старейшего по летам; второе (за ним лицо) творит суд и
предводительствует войском» (XI, 3, 6). 

Отчетливо
выявляющийся как по иноземным, так и по местным источникам факт большого
удельного веса в царстве (даже в более позднюю эпоху, в первые века н. э.)
«второго после царя лица», как правило, брата царя, говорит о примитивности
государственной организации, когда царская династия, царский род смотрит на
царство как на свое коллективное, родовое владение. Не исключено и то, что на
заре картлийской государственности царский престол на самом деле переходил в
царском роде по старшинству. 

Так,
по-нашему, выглядит социальная структура иберийского (картлийского) общества в
эллинистическую эпоху (скорее всего на ее ранних этапах). В дальнейшем
развитие, несомненно, пошло в сторону углубления классовой дифференциации,
выразившейся, с одной стороны, в выделении в основном из «эри» (слой
земледельцев воинов) военнослужилой знати, а, с другой, в определенной
нивелировке массы «лаои» и рядовых земледельцев-воинов. Общины рядовых
земледельцев-воинов постепенно превращались в такие же зависимые от царской
власти объединения, каковыми были общины «лаоев». Наряду с воинской
повинностью, они начали нести и другие государственные обязательства (налоги,
участие в общественных — строительных, ирригационных и т. д. — работах) так же,
как «лаои». «Лаои» же, вероятно, начали привлекаться и к участию в военных
походах. Одновременно с этим, возможно, происходил процесс выделения храмового
землевладения из общинного и образование крупных храмовых хозяйств,
использующих, главным образом, труд зависимого от них земледельческого
населения. Происходил также интенсивный процесс роста городов и
торгово-ремесленного населения. Конечно, за неимением источников мы не в
состоянии проследить во всех деталях происходящий в Иберии процесс дальнейшего
развития социально-экономических отношений. Однако ниже мы постараемся, по
имеющимся в нашем распоряжении материалам, обрисовать картину социально-экономических
отношений в древней Иберии в первые века н. э., в эпоху, далеко ушедшую от того
слаборазвитого классового общества, которое рисуется нам по сообщению Страбона.

Список литературы

1.
Очерки истории Грузии: В 8-и т.; АН ГССР, Ин-т ист., археол. и этнографии — Тб.
1989