ПРОБЛЕМА ТРАГИЧЕСКОЙ СУДЬБЫ РОССИИ В ПОВЕСТИ А. ПЛАТОНОВА «КОТЛОВАН»
  Андрей Платонов — один из тех немногих  советских  писателей,  которые  в
своем осмыслении новой эпохи сумели  перейти  от  принятия  коммунистических
идей к их отрицанию. Платонов  верил  в  революционное  переустройство  мира
искренне,  почти  фанатично  —  и  ничем  в  этом  смысле  не  отличался  от
большинства  своих  современников.  Ему  казалось,  что  впервые  в  истории
возникла наконец возможность победить в человеке  эгоизм,  создать  общество
«высшего гуманизма», общество, в котором  благо  других  будет  обязательным
условием собственного счастья. Но уже в первых своих произведениях  Платонов
проявил  себя  художником,  умеющим  видеть  мир  неоднозначно,   понимающим
сложность  души  человека.  Тоска  по  человечности  в  рассказах  Платонова
неотделима  от  внимания  к  отдельному  человеку.  Писатель  —  вольно  или
невольно  —  следовал  той  традиции,  которая  была  заложена   в   русской
литературе Гоголем и Достоевским. Очень ярко гуманизм Платонова проявился  в
повести «Котлован».  Тема  России  неотделима  в  этой  повести  от  поисков
человечности,  а  размышления  писателя  над  проблемами   советской   эпохи
трагичны и необыкновенно глубоки.
   В повести «Котлован» Платонов показал российскую действительность  конца
двадцатых — начала тридцатых годов как эпоху  почти  необратимого  истощения
почвы, на  которой  вырастает  «культура  жизни»  —  культура  человечности,
накопленная столетиями. И это истощение  неизбежно  означает  утрату  смысла
человеческого существования.
  Герои Платонова роют котлован для башни-общежития,  дома  для  счастливых
обитателей социализма, отбирая для  этого  строительства  «лучших»  —  самых
обездоленных, самых бедных людей. Но и взрослые и  дети  в  повести  гибнут,
«унавоживая» почву для  других,  став  «ступенькой»  ко  всеобщему  счастью,
достижение  которого  оказывается  невозможным  без   жертв.   Но   фанатизм
«строителей», слепая вера в идеалы  не  дает  им  возможности  усомниться  в
правоте происходящего.
  Из всех персонажей повести  только  двое  умеют  взглянуть  на  эпоху  со
стороны, умеют сомневаться: Прушевский и  Вощев.  Прушевскому,  как  воздух,
нужна в этом мире теплота,  человечность,  чувство  своей  необходимости  не
всем,  не  классу,  а  конкретному  человеку.  Вощев  не  может,  не   хочет
чувствовать  себя  «винтиком»,  быть  счастливым  по  приказу.  Он   русский
правдоискатель, натура двойственная, противоречивая.
  В начале повести Вощев уходит  бродить  по  свету,  пытаясь  найти  смысл
жизни. Он хочет «докопаться» до смысла всего  сущего,  до  хода  светил,  до
роста былинки в поле — и роста башни будущего, на строительстве  которой  он
оказывается. И Вощев хочет  знать,  нужен  ли  для  строительства  всеобщего
счастья именно он, живой, единственный, «отдельный», а не  безличная  масса.
Но при  этом  он  не  протестует  против  конкретной  бесчеловечности  идеи,
участвует в коллективизации. Его желание быть личностью  —  невольный  вызов
коммунистическому государству, а его жестокость  —  отражение  бесчеловечной
атмосферы эпохи. Он двойствен, как и его время, соединившее в себе  и  мечту
о счастье, и массовые убийства.
Повесть полна безысходных метафор. Герои роют котлован  для  дома  всеобщего
счастья,  а  сами  спят  в  гробах,  заготовленных  для  себя   крестьянами,
знающими, что ждет их в пролетарском государстве. И разве только  крестьяне?
Все должны превратиться  в  песок,  в  навоз,  на  котором  вырастет  цветок
«прекрасного»  будущего.  Между  возрастами   нет   различия,   и   девочка,
потерявшая мать и нашедшая приют  у  строителей,  тоже  спит  в  гробу:  она
обречена, как и взрослые.
  В соседних деревнях идет страшный  процесс  коллективизации,  уничтожения
крестьянства, ненавистного пролетариям  только  потому,  что  у  крестьянина
есть хоть какая-то личная — не общая! — собственность.  Дома  пусты,  гуляет
ветер, а на кузне трудится  за  всех  медведь-батрак,  истинный  пролетарий,
полный ненависти  к  «хозяевам»  и  фанатичного,  слепого  трудолюбия.  Одни
запасаются гробами, не дожидаясь смерти, других сажают на плоты и  сплавляют
в море,  на  страдания  и  гибель.  И  особенно  страшна  полная  покорность
крестьянства, лишь изредка меняющаяся на одиночные вспышки бунта.
  Страх и жестокость определяют в повести атмосферу  времени.  Страх  перед
опасностью  уклониться   от   генеральной   линии,   мгновенно   из   своего
превратиться в предателя — и беспощадная жестокость ко всем, кто может  этой
линии помешать. Таковы Чиклин и Сафонов —  фанатики  идеи.  Таков  активист,
днем и ночью  со  страшным  нетерпением  ждущий  начальственных  директив  —
выполняющий любое, самое абсурдное указание, не задумываясь  ни  на  секунду
над его смыслом. Там, наверху, знают, что и как надо  делать  для  всеобщего
счастья, дело остальных —  выполнять  приказы.  Такова  Россия,  ослепленная
идеей, уничтожающая саму себя.
  Насилие в  повести  распространяется  на  все:  на  живую  природу  и  на
человека. Но дело в том, что насилие ничего  не  может  создать,  построить.
Оно способно лишь разрушать, и его итог — гробы, которые  хранятся  в  одной
из ниш котлована. У героев «Котлована» нет и никогда не будет  дома  —  есть
сарай, возле ямы котлована, место,  где  они  умирают,  ночлежка,  но  стен,
дома, семьи нет: все развеяно, все пущено по ветру. Да  и  зачем  он  нужен,
этот так и не построенный дом, если счастья в этом доме  никогда  не  будет!
Не может быть счастья для всех, счастье существует только как  бережность  к
человеку. И котлован становится могилой для ребенка, для той самой  девочки,
во имя которой и приносят взрослые жертвы, уничтожая и себя, и других…