Поэтическое своеобразие Марины Цветаевой
                                                          Я не верю с стихи,
                                                             Которые льются.
                                                                Рвутся – да!
        Цветаеву-поэта не спутаешь  ни  с  кем  другим.  Стихи  ее  узнаешь
безошибочно по особому распеву, неповторимым ритмам, необщей интонации.
        Если  существуют  поэты,  воспринимающие  мир  посредством  зрения,
умеющие смотреть, закреплять увиденное в зрительных образах, то Марина  была
не из их числа. Мир открывался ей  не  в  красках,  а  в  звучаниях.  «Когда
вместо  желанного,  предрешенного,  почти   приказанного   сына   Александра
родилась я, мать, самолюбиво проглотив вздох,  сказала:  «По  крайней  мере,
будет музыкантша».  Музыкальное  начало  было  очень  сильным  в  творчестве
Цветаевой.   В   ее   поэзии   нет   и   следа   покоя,    умиротворенности,
созерцательности. Она вся – в  буре,  в  вихревом  движении,  в  действии  и
поступке. Более того, ей было свойственно романтическое  о творчестве как  о
бурном порыве,  захватывающем  художника,  ураганном  ветре,  уносящем  его.
Откроешь любую книгу  –  сразу  погружаешься  в  ее  стихию  –  в  атмосферу
душевного  горения,  безмерности  чувств,  постоянного   ухода   от   нормы,
драматического конфликта и противоборства с окружающим миром.
        Вечная и самая дорогая Цветаевой тема  –  свобода  и  своеволие  не
знающей меры души.  Она  дорожит  и  любуется  этой  прекрасной,  окрыляющей
свободой:
                       Не разведенная чувством меры –
                        Вера! Аврора! Души – лазурь!
                         Дура – душа, но какое Перу
                        Не уступалось – души за дурь?
        Свободна  сама  поэзия  Цветаевой.  Ее  слово  всегда  свежее,   не
затертое, прямое,  конкретное,  не  содержащее  посторонних  смыслов.  Такое
слово передает жест  не  только  душевный,  но  и  физический;  оно,  всегда
ударное,   выделенное,   интонационно    подчеркнутое,    сильно    повышает
эмоциональный накал и драматическое напряжение речи: «Нате! Рвите!  Глядите!
Течет, не так ли? Заготавливайте чан!»
        Но главным средством организации стиха был для Цветаевой ритм.  Это
– сама суть, сама душа ее поэзии. В этой  области  она  явилась  и  осталась
смелым новатором, щедро обогатившим поэзию XX века  множеством  великолепных
находок.  Она  беспощадно  ломала  течение  привычных  для   слуха   ритмов,
разрушала гладкую,  плавную  мелодию  поэтической  речи.  Ритмика  Цветаевой
постоянно настораживает, держит в оцепенении. Ее голос в поэзии –  страстный
и сбивчивый нервный монолог, стих  прерывист,  неровен,  полон  ускорений  и
замедлений, насыщен паузами и перебоями.
        В своем стихосложении  Цветаева  вплотную  приблизилась  к  ритмике
Маяковского:
        Опрокинутыми…
                                    Нот, планет –
        Ливнем!
                    — Вывезет!!!
                                       Конец… На-нет…
По словам Марины, это –  как  «физическое  сердцебиение  –  удары  сердца  –
застоявшегося коня или связанного человека».
        Поэзия  Марины  Цветаевой  немелодична,  ненапевна,  дисгармонична.
Наоборот, она вобрала в себя рокот волн, раскаты грома и крик,  затерявшийся
в арии морского шторма. Цветаева восклицала:  «Я  не  верю  стихам,  которые
льются. Рвутся – да!». Она  умела  рвать  стих,  дробить  на  мелкие  части,
«разметать в прах и хлам». Единица ее речи не фраза  и  не  слово,  а  слог.
Цветаевой  свойственно  расчленение  стихотворной  речи:  слово  деление   и
слогоделение:
                      В Россию – вас, в Россию – масс,
                   В наш-час – страну! в сей-час – страну!
                   В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
        Особую роль с системе  средств  выразительности   Цветаевой  играет
пауза. Пауза – это тоже полноправный элемент ритма. В  противовес  привычной
постановке пауз на конец строки у Цветаевой  они  смещены,  сплошь  и  рядом
приходятся  на  середину   строки   или   на   следующую   строфу.   Поэтому
стремительный стих поэта спотыкается, обрывается, поднимается:
					







                           Двадцать лет свободы –
                             Всем. Огня и дома –
                             Всем. Игры, науки –
                            Всем. Труда – любому,
                              Лишь бы были руки.
        Синтаксис и  интонация  как  бы  стирают  рифму.  И  дело  здесь  в
стремлении Цветаевой говорить цельно  и  точно,  не  жертвуя  смыслом.  Если
мысль  не  вмещается  в  строку,  необходимо  либо  «досказать»   ее,   либо
оборваться на полуслове, забывая о рифме. Коль мысль  уже  оформлена,  образ
создан, заканчивать стих  ради  полноты  размера  и  соблюдения  рифмы  поэт
считает излишним:
                            Не чужая! Твоя! Моя!
                      Всех как есть обнесла за ужином!
                        — Долгой  жизни, Любовь моя!
                         Изменяю для новой суженой…
                                  На марш –
        Цветаева  всегда  хотела  добиться  максимума  выразительности  при
минимуме средств. В этих целях она предельно сжимала, уплотняла  свою  речь,
жертвовала  эпитетами,  прилагательными,  предлогами,  другими  пояснениями,
строила неполные предложения:
                              Все великолепье –
                          Труб – лишь только лепет
                             Трав – перед тобой.
        Марина Цветаева – большой поэт, ее вклад в культуру русского  стиха
XX века значителен. Судорожные и вместе с тем стремительные ритмы  Цветаевой
– это ритмы XX века, эпохи величайших социальных катаклизмов  и  грандиозных
революционных битв.