Усачёва А.С. 

Признавая
в целом концептуальный анализ художественного текста особенно актуальным, мы
считаем необходимым обратиться к рассмотрению менее объёмных составляющих
идиостиля, а именно – образов-концептов [Загурская 2001]. Нами под
образом-концептом мыслится двуплановая единица, которая, с одной стороны,
связана с ассоциативным развёртыванием того или иного концепта (концептов), с
другой – имеет самостоятельное эстетическое содержание. При этом образ-концепт
не вступает в противоречие с теми образами и парадигмами образов, которые
являются в целом уникальными для каждого отдельного стихотворения.
Образ-концепт не равен, хотя и близок, также образному слою, выделяемому в
содержании концепта, где обязательным признаётся рассмотрение когнитивных
признаков и ментальных образов. Образ-концепт может быть рассмотрен в
совершенно определённых направлениях, тождественных самой его структуре. Под
«структурой» образа-концепта понимается вариативная система параметров
(функциональных групп) максимально подробного и последовательного описания
составляющих образа. В этой связи важно отметить, что образ-концепт
представляет собой не сумму этих составляющих, а их нерасторжимое единство,
что, впрочем, не препятствует рассмотрению каждой составляющей образа отдельно.
Такие параметры задаются и определяются самим поэтическим материалом и
индивидуальны для каждого конкретного идиостиля. Распределение примеров по
функциональным группам основано прежде всего на общности контекстуальных
значений. Функциональные группы могут обладать сложным составом и должны
описываться как набор определённых подгрупп, имеющих свои сквозные смысловые
комплексы. В этом отношении принципиальной является не количественная разница
между сквозными смысловыми комплексами, а их семантико-типологическая связь с
данным образом-концептом. 

Далее,
как уже отмечалось, описание образа-концепта в указанных параметрах отнюдь не
означает полную изоляцию элементов из разных функциональных групп. Все вместе
они представляют собой систему, качественно соотносимую с каждым отдельным текстом
и одновременно являющуюся наиболее сжатым, представительным отображением
универсальных художественных смыслов. В качестве обязательных для анализа
образа-концепта функциональных групп нами выделяются с последующими уточнениями
Время и Пространство. Образ-концепт тех или иных явлений и циклов природы,
например, времени года, также не может быть описан без учёта таких объединений,
как Звук и Свет (Цвет). В них, как и в других выявленных группах, отдельные
фрагменты с идущими подряд примерами отвечают той цели исследования, которую
Л.Г. Панова назвала «наглядной демонстрацией вербализованного представления»
[Панова 2003:42]. На наш взгляд, при таком подходе не создаётся противоречий
пониманию поэтического текста как «неразрывной языковой ткани» [Штайн 1989:179].

Естественно,
образная система поэзии, в том числе сопряжённая с природой, не замкнута в
собственных раз и навсегда данных координатах [Чекалина 1996]. Особенностям
воплощения образа зимы в истории русской поэтики посвящена работа [Юкина,
Эпштейн 1979]. Однако концептуальная эстетическая значимость образа зимы в
идиостиле И. Бродского отмечалась лишь некоторыми исследователями, причём
обращение к этой поэтической теме носило, в основном, факультативный характер
[Петрова 2002; Loseff 1990; Суворова e-text; Семёнова 2001], см. также
[Полухина, Пярли 1995:17]. Её пространное литературоведческое толкование
принадлежит [Ваншенкина 1996]. 

Исследование
всего корпуса русскоязычных поэтических текстов И.Бродского позволило выявить,
что субстантивные лексические знаки, формирующие словесный образ зимы,
воспроизводятся в 156 произведениях, то есть более чем в 500 контекстах. Этот
языковой материал может быть упорядочен в рамках следующих восьми
функциональных групп: 
					








Снег;

Холод;

Время;

Пространство;

Творчество;

двухполюсных

Свет-Тьма;

Звук-Тишина

Зима
как сезон.

Помимо
этого, в результате анализа был обнаружен ряд регулярно возникающих сквозных
смысловых комплексов, к которым относятся: 

Сон
(дневное и ночное сновидение); 

Нарушение
причинно-следственных связей/искажение пропорций/неопределённость в
пространстве внутреннего Я, проецирующаяся на окружающее физическое
пространство (далее в работе – нарушение/неопределённость); 

Потенциальное
безумие; 

Страдание;

Одиночество
и утраты; 

Изгнанничество;

Пустота;

Сакральность.

Возможно,
что не все выделенные сквозные смысловые комплексы участвуют в раскрытии лишь
одного, исследуемого нами образа-концепта. Уточнение их специфики и определение
всеобщей идиостилевой принадлежности будет возможно только при условии
максимально полного и подробного анализа. 

Итак,
в функциональной группе Снег выделяются следующие комплексы: 

Нарушение/неопределённость:
Странная мысль о победе снега-/отбросов света, падающих с неба (2, 366) – здесь
экспрессивно окрашенное сравнение может быть истолковано и в вероятном
авторском окказиональном значении, где доминирует признак «качество»: отбросы
света – то, что отбрасывают, отделяют как ненужное/попадание на землю не
чего-то самоценного, исходного, но его качественно изменённой части; 

Физическое
и душевное страдание: Снег за окном воспринимается в трагические моменты жизни
как эквивалент острого предмета, как то, что может нанести увечья (пусть даже
при осознанном несопротивлении). Об этом свидетельствуют смыслы,
эксплицированные глаголами: разрезать белизной/ленты взвившихся лимф (2, 10) +
зернистый снег сёк щёку (2, 328); 

Сакральность:
Особое значение в текстовой парадигме, связанной с образом-концептом «зима» у
Бродского, имеет ряд тропеических определений цвета, присущего снегу.
Традиционно со снегом связываются такие понятия, как девственно белый, чистый,
реже – ослепительный. С физической же точки зрения белый цвет есть сумма всех
красок спектра, то есть в известном смысле он представляет собой антиномичный
символ «всё как ничто/ничто как всё» (такое понимание снега подтверждается
первым выделенным комплексом). Кроме того, необходимо учитывать значимость
христианской символики белого цвета: вьётся снег, как небесных обителей прах
(3, 48) + снег…кружится недоверчиво, как рой/всех ангелов (2, 97); семантически
перекликается с ней тема снега как ткани, окрашенной не в физический, известный
на земле, а в некий трансцендентный цвет: полотнище цвета прощённых душ (4,
94); 

Сон
(дневное и ночное сновидение): И сны летят со снегом вместе вниз (2, 105).

В
группе Холод отчётливо выделяется только один сквозной смысловой комплекс
Страдание: деревьям…теперь дрожать…на холоду/страдать у перекрёстков на виду
(1, 126). В группе Время таких комплексов четыре: 

Одиночество
и утраты: Столько лет с тобой в разлуке (2, 417); 

Сон
(дневное и ночное сновидение): В последнее время я/сплю среди бела дня./Видимо,
смерть моя/испытывает меня (2, 424) – здесь ставший постоянным дневной сон
представляется формой смерти. Таким образом, утверждается противопоставленность
дневного и ночного существования. Если зимний дневной сон ассоциируется со
смертью, то зимние бессонные ночи связаны с её творимым (посредством текста)
преодолением; 

Нарушение/неопределённость:
Зимою на самом деле/вторник он же суббота (3, 199) – формально упоминание этих
дней недели как тождественных может быть связано с тем, что суббота является
вторым с конца, а вторник – вторым с начала днём недели. И если следовать
обозначенной логике, можно прийти к выводу, что единственным «истинным» днём является
четверг, то есть «день четвёртый». Ветхозаветная семантика, интересовавшая
поэта и ценимая им, наполняет понятие «день четвёртый» содержанием свет
(четвёртый день – день создания небесных светил). Зимой ощущается недостаток
естественного света, и, по-видимому, свет как одна из положительно окрашенных
составляющих поэтического мира Бродского так или иначе ассоциирован с
четвергом. Но заметим, что теснота этих ассоциативных связей не вполне
доказуема, ибо свет как таковой (а также разделение дня и ночи) возник в первый
день творения; 

Сакрализация:
Теперь зима и скоро Рождество (1, 132).

В
группе Пространство выделяются пять подгрупп, в рамках которых, в свою очередь,
три обладают собственными смысловыми комплексами. Это: 

Пространство,
внеположенное лирическому субъекту; 

Ментальный/эмоциональный
план; 

Автоописание.

Соответственно,

Пространство,
внеположенное лирическому субъекту: 

Потенциальное
безумие: В Москве от узких улиц/сойду когда-нибудь с ума (1, 37) – несмотря на
очевидную нерасторжимость внешнего и внутреннего пространства, в основу
выделения нами положен каузативный признак «источник потенциального безумия»
(которым является неуютное и сковывающее пространство Москвы); 

Страдание:
деревьям…теперь дрожать, чернеть на холоду,/страдать у перекрёстков на виду (1,
126) – способностью страдать наделяется не только человек, но и деревья в
зимнюю пору; 

Пустота:
пустеть домам и улицам пустеть (1, 126) + Чем белее, тем бесчеловечней (3, 56)
– авторская трансформация приставки «без-» при сохранении исходного значения
«отсутствие» определяет точки взаимоперехода смыслов, в которых формируется
идиостилевой окказионализм. Его синоним представлен, в частности, в примере
безлюдная танцплощадка (4, 45); 

Сакрализация:
и я гляжу, как за церковным садом/железо крыш…/волнуется, готовясь к снегопадам
(1,101); 

Нарушение/неопределённость:
остатки льда, плывущие в канале,/для мелкой рыбы — те же облака,/но как бы
опрокинутые навзничь (2, 406) + карта, ставшая горстью юрких/хлопьев, летящих
на склон холма./И, ловя их пальцами, детвора/Выбегает на улицу в пёстрых
куртках/И кричит по-английски: «Зима! Зима!» (3, 106) – в этом примере
происходит не только переадресация, когда прямая речь, вложенная в уста
англоговорящих, звучит по-русски, но и нарушение восприятия реалий. Так, дети
принимают за снег оперение погибшей птицы. Значимо, что смерть птицы оглашается
выкрикиванием слова зима, то есть стабильность возникновения ассоциативного
ряда зима-смерть в разных функциональных группах знаменует его принципиальный
для поэтики Бродского характер.

Ментальный/эмоциональный
план: 

Сакрализация:
данный сквозной смысловой комплекс выделен именно в этой подгруппе потому, что,
несмотря на наличие определённых формальных показателей пространственности, эти
контексты связаны с глубоко личными человеческими переживаниями. Бог глядит из
небес, словно изба на отшибе (2, 14) + Фонтаны, бьющие туда, откуда/никто не
смотрит (3, 275) – один из немногочисленных примеров десакрализации. В этом
утверждении заключены не только опровержение в целом традиционного для
Бродского мотива «взгляда творца», но и индивидуально-семантическая ассоциация
негативного толка (имеется в виду образ фонтана-ордена из стихотворения (4,
55)); 

Сон
(дневное и ночное сновидение): Время года – зима…Сны/переполнены чем-то
замужним, как вязким вареньем (2, 210) – зимой содержание снов переполнено тем,
что связано со сферой интимных человеческих отношений (причем, прежде всего с
точки зрения их телесной, плотской составляющей – ср. дальнейшие семантически
близкие фрагменты текста: и шпилей что задранных ног + где и сам ты хорош со
своим минаретом стоячим). Но на ассоциативном уровне эти образы получают
отрицательную оценку – сравнение с вязким вареньем эксплицирует их как что-то
неприятное, даже отвратительное, ограничивающее внутреннюю и физическую
свободу; 

Страдание:
Как велики страдания твои…/твори себя и жизнь свою твори/всей силою несчастья
твоего (1, 111) + двойная зима:/вроде зимних долин/край, где царь – инсулин (2,
11) – это контекст из автобиографичного стихотворения Новый год на Канатчиковой
даче. Нахождение зимой в стенах психиатрической больницы получает
количественно-качественную номинацию двойная зима, где зима становится
метафорой определённого состояния, в которое впадает человек. Возможно также,
что поэтом имелось в виду колористическое соответствие между природой и
больницей; 

Одиночество,
утраты: в безмерной одинокости души (1, 159) + я одинок, я сильно одинок (2,
96); 

Нарушение/неопределённость:
искать следы любви невозвратимой./Но находить…/себя – бегущим по снегу
спортсменом (1, 119) – возвратное местоимение репрезентирует тему возвращения к
себе, равенства самому себе в зимнюю пору; ср. сходный пример, связанный с
концептом «время» уже на вербальном уровне: и не пойму, откуда и куда/я
двигаюсь, как много я теряю во времени…/…гоню себя вперёд,/но двигаюсь
по-прежнему обратно (1, 136); 

Изгнанничество:
И нет на родину возврата (1, 61) + Я на берег сошёл в чужом порту (2, 328) +
Есть города, в которые нет возврата (3, 113); 

Потенциальное
безумие: и новая зима/ещё не одного сведёт с ума (1, 81) + в эту зиму с ума/я
опять не сошёл (2, 408).

Автоописание:

Изгнанничество:
хлебну зимой изгнаннической чаши (1, 136) – стилистически высокое устойчивое
сочетание испить свою чашу до дна, содержащее в себе семантику полной
завершённости действия, переосмысливается поэтом применительно к теме изгнания.
Во многом эти определения принятия человеком своей судьбы синонимичны, но поэт
использует в сочетании просторечное слово, и слово это характеризуется
неполнотой совершения действия (по сравнению с полнотой испить). Следует также
помнить, что Бродский употребляет изгнание не только и не столько в прямом
значении; + странник я в этом мире (2, 18); 

Страдание:
Теперь всё чаще чувствую усталость (1, 27) + Усталость и ломота…Голова, голова
болит (2, 142) + проношу головную боль…голова болит, голова болит (3, 72) – в
психологическом аспекте зима связывается с последним из четырёх базовых
негативных аффектов личности. Авторское языковое воплощение пустоты в рамках
образа-концепта «зима» является с этой точки зрения обязательным.

В
группе Творчество такое соответствие касается подгрупп: 

контексты,
связанные с природой творчества; 

литературные
реминисценции.

Контексты,
связанные с природой творчества: 

Потенциальное
безумие: Наступила зима. Песнопевец,/не сошедший с ума, не
умолкший,/…Забирается на сосну,/Чтоб расширить свой кругозор,/Разглядев получше
узор,/оттеняющий белизну (2, 63) – в данном текстовом фрагменте возникает
вертикальная (т.е. связанная с неким высшим устройством) ориентация
пространства; при этом между собой связываются высочайшая из доступных точка
наблюдения над пространством (текстом) и сам текст, ибо узор, оттеняющий
белизну является в поэтической системе Бродского аллегорией стихотворного
текста; 

Страдание:
Боль места требует…Что было/бы, видимо, моей рукою./Но пальцы заняты пером,
строкою (3, 286); 

Одиночество
и утраты: лишь Муза нарушает карантин…её визиты в поздние часы/на снежные
Суворовские дачи (2, 145) – здесь карантин выступает как синоним одиночества.

Литературные
реминисценции: 

Сон
(дневное и ночное сновидение): Летит… до сна…зимняя карета идиота (1, 106) –
слово идиот через вписанность в контекст русской литературы приобрело сложные,
насыщенные коннотации, и это содержание только усложняется, становясь частью
нового текста – Романса князя Мышкина.

В
группе СВЕТ-ТЬМА подгруппам: 

темнота;

естественные
источники света

соответствует
по одному комплексу: 

темнота

Нарушение/неопределённость:
ночь хочет удержать причину/от следствия (2, 390) – ср. с примером, в котором
встречается ещё одно слово переходного состояния: а мы…живём/при полумраке,..не
отличая полночь от зари (1, 126);

естественные
источники света 

Страдание:
Луна сверкает, зренье муча (3, 26).

Группе
как единому смысловому целому свойственны: 

Нарушение/неопределённость:
Днём легко ошибиться:/свет уже выключили или ещё не включили? (3, 199) – ср.
логическое обоснование описанного положения вещей: Электричество/продолжает в
полдень гореть в таверне (3, 156); 

Сон
(дневное и ночное сновидение): там, в темноте, во сне (2, 417) – сон прямо
ассоциируется с темнотой, которая, в свою очередь, наделяется пространственными
признаками.

В
группе ЗВУК-ТИШИНА функционируют: 

Нарушение/неопределённость:
Дрозды кричат, как вечером в июне (2, 415); 

Сакральность:
Зима качает светофоры…/с Преображенского собора/сдувая колокольный звук (1, 57)
+ и колокол гудит издалека (2, 406) + Удары колокола в тумане (3, 156) – в этой
группе довольно ярко представлено свойство итеративности, причём реализованной
в обоих выделяемых применительно к творчеству Бродского типах (см.
[Шимак-Рейфер 2002:13]); + ушную/раковину заполняет дребезг колоколов (3, 238)
— пожалуй, это единственный пример десакрализации колокольного звучания. Однако
стоит заметить, что знаменитое сравнение венецианских церквей с чайными
сервизами, то есть с посудой, поддерживает эту разновидность звука (ср. также
фрагмент города…дребезжат, как сдаваемая посуда из стихотворения Мысль о тебе
удаляется, как разжалованная прислуга…).

В
последней группе Зима как сезон выделяются два сквозных смысловых комплекса: 

Сон
(дневное и ночное сновидение): зима, весна/август и май – персонажи сна (2, 71)
– видимо, названия месяцев употреблены в ряду времён года во многом в связи с
особенностями метрики. Однако не исключено, что август и май, логически не
вполне согласуемые с предшествующей парой, подобраны по принципу сумбурного
перечисления, которое ориентировано на воссоздание представления о всех
временах года вообще; характерно также, что первую позицию занимает именно
зима. Земные циклы, детерминирующие сознание и поступки человека, нивелируются
мотивом сна-жизни, восходящем ещё к мифологической традиции. Примечательно, что
в остальном творчестве Бродского реализуется связь сна именно с образом зимы; +
клонясь ко сну,/я вижу за окном кончину/зимы; и не найти весну (2, 390) – конец
зимы лексически описан в русле обращения к полю жизненного человеческого цикла.
Однако существительное кончина выступает здесь скорее не как синоним смерти, а
как сниженный вариант существительного конец (в значении, имеющем отношение не
к завершению существования, а к завершению действия); 

Одиночество/утраты:
Так чувствуешь всё чаще в сентябре,/что все мы приближаемся к поре/безмерной
одинокости души (1, 92).

Итак,
количественное распределение сквозных смысловых комплексов в структуре
образа-концепта оказывается неравноценным. С этой точки зрения наиболее
представительной группой является Пространство, а в группе Холод и трёх
подгруппах (Литературные реминисценции, Темнота, Естественные источники света)
выявлено только по одному смысловому комплексу. На основе проведённого анализа
можно утверждать, что Пустота, Одиночество и Изгнанничество характеризуются
всеобщей идиостилевой принадлежностью, тогда как остальные сквозные комплексы
типичны именно для «зимнего» текста И. Бродского.

Список литературы

Бродский
И.А. Собр. соч: В 7 тт. Тт.1-4. СПб, 1998. 

Ваншенкина
Ек. «Острие»: пространство и время в лирике Иосифа Бродского // Литературное
обозрение. — 1996. — №3. 

Загурская
Н.В. Образ-концепт сверхчеловека в контексте нового реализма // Язык и
культура: Факты и ценности: К 70-летию Ю.С. Степанова. М., 2001. 

Панова
Л.Г. «Мир», «Пространство», «Время» в поэзии О. Мандельштама. М, 2003. 

Петрова
З.Ю. Семантика «начала» и «конца» в двух поэтических идиостилях (Б. Окуджава и
И. Бродский) // Логический анализ языка: Семантика начала и конца. М, 2002. 

Полухина
В., Пярли Ю. Словарь тропов Бродского (на материале сборника «Часть речи»).
Тарту, 1995. 

Семёнова
Ек. Поэма Иосифа Бродского «Часть речи» // Старое литературное обозрение. —
2001. — №2. 

Суворова
К.В. Символ снега в идиостиле И. Бродского //
http://kcn.ru/tat_ru/science/news/lingv_97/n169.htm 

Чекалина
Н.Г. Образы небесных светил как средство изображения глаз (лирика М.И.
Цветаевой) // Филологический поиск: Сб. научн. тр. Вып. 2. Волгоград, 1996. 

Шимак
– Рейфер Я. «Зофья» // Как работает стихотворение Бродского. М., 2002. 

Штайн
К.Э. Язык. Поэзия. Гармония. Ставрополь, 1989. 

Юкина
Е., Эпштейн М. Поэтика зимы // Вопросы литературы. — 1979. — №9. 

Loseff L. Poetics / Politics //
Brodsky’s Poetics and Aesthetics. London: The Macmillan Press, 1990.