Анализ стихотворения Анны Ахматовой “Летний сад”.
      Суть поэта — его душа. Обязанность поэта — не только вложить свою
      душу,свое видение мира в стихи, но и донести, уметь донести до
      читателя главное.
      Конечно, таким образом, от сложности натуры поэта зависит сложность
      его стихов.
      Трудно с первого раза разобраться в Пастернаке или О. Мандельштаме. Но
      вот
      про-ступает и обязанность читателя: разобраться, понять, осмыслить
      стихи, в которых не
					







      всегда обычные образы, необычная жизнь, необычны функции света и
      цвета. Поэтому свой
      анализ я хочу построить с позиции “понять”, а не ”критиковать”.
      Говоря просто, стихи- это мысли и чувства поэта, прошедшие через его
      душу, через его особый образный мир. По большому счету ,стихотворение
      Ахматовой «Летний
      сад» есть набросок Летнего сада в Петербурге, прошедшее такую
      «обработку».
      Только с первого взгляда здесь не видно никакой системы. Но
      «безыдейность» стихотворения (в
      нем нет философской идеи)- это еще не повод для того для того, чтобы
      упрекать его в
      отсутствии схемы. Идею, как связующее начало , подменяет здесь тема:
      Летний сад и впечатления
      поэтессы. Немного преувеличивая, можно сказать, что идей стихотворения
      и «Летний сад»
      является его тема: Летний сад. Ахматовой позволено все.
      Образный ряд стихотворения двоичен , неоднозначен. Я возьму на себя
      ответственность
      предположить, что в нем Ахматова очень близка к символистам. Игра
      словами, а вернее,
      значениями слов поразительна. Например, в первом двустишии ключевым
      является слово «розы» :
      Я к розам хочу, в тот единственный сад,
      Где лучшая в мире стоит из оград.
      Конечно, можно предположить, что в летнем саду растут розы. Но в
      системе стихотворения
      «розы» приобретают иное значение. Если предположить, что ряд «розы» —
      «единственный ряд» —
      «ограда» — это смысловая градация по убывающей, тогда «розы» понятие
      шире, чем «ограда»
      (что-то вещественное), выше чем образ «единственный сад» (что-то уже
      личное и уже
      неопределенное).
      В ней слово «розы» без изменения смысла, каждый писатель для себя
      может заменить на
      «красота», «природа», «прошлое». Ахматова, как символистка, будто
      призывает нас дорисовать
      всё самим, додумать. И так на протяжении всего стихотворения, в
      котором нет об-разов и вообще
      существительных, не несущих дополнительную смысловую нагрузку.
      Как и «розы», несколько неуместным для читателя является сочетание
      «невская вода» в
      строках :
      Где статуи помнят меня молодой,
      А я их под невскою помню водой.
      Да, «невская вода» — это тоже в своём роде логический центр, перепутье
      двустишья, где
      читатель сам выбирает себе дорогу. Конечно, можно доказывать фактами
      из биографии поэтессы,
      что она непосредственно была в саду при большой Неве. Можно
      предположить, что статуи под
      «невской водой» — это метаморфическое, от «второго лица» изображение,
      этюд воздуха
      Санкт-Петербурга, когда его влажность просто мешает дышать и пьянит,
      когда он кажется
      осязаемым, как вода.
      Мне же здесь видится ещё кое-что. В конспекте четырёх следующих
      двустиший образ «вода»
      приобретает совсем новое значение. Это значение смысловой связки. Ведь
      «перепутья» следующих
      трёх строф: «мачты», «двойник», «лебедь» — немыслимо связать никакими
      словами, кроме как
      «вода». И здесь открывается новый горизонт возможностей для фантазии.
      Мы видим глазами
      Ахматовой в Летнем саду, «мачты», которые …. Уносят нас в океан.
      «Лебедь» — и перед нами
      гладкое озеро сада. «Двойник», то есть отражение как бы погружает нас
      в воду. А эхо
      четвёртого ?????????? в этой системе («Врагов и дру-зей, друзей и
      врагов») есть не что иное,
      как зеркальное отражение слов от водной стихии системы. Оно погружает
      нас в словесный,
      звуковой океан отражений. Здесь не нужно ис-кать смысла, нужно
      повторять слова, закрыв глаза.
      Теперь разберёмся, зачем нужна эта цепочка. По-моему, «водная стихия»
      должна увлекать
      читателя с собой. По уже знакомой на системе градации земного и
      осязаемого – к возвышенному и
      внутреннему через совокупность этих образов. Повторяем с закрытыми
      глазами: «мачта» ( и в
      нашем сознании осязаемая мачта, всё вполне реально, море) – «лебедь»
      (это уже ассоциативный
      образ : «красота», «грация», «озеро») – «двойник»( и в го-лове
      пробегает: «тайна», «загадка»,
      «отражение») – «враги и друзья» (опять перепутье: вне системы можно
      рассматривать облики
      людей, но мы закрыли глаза, и у нас получает-ся: черное и белое, свет
      и тьма, добро и зло).
      Все нужно рассматривать имперически, не наполняя смыслом, так мне
      кажется. Оглянитесь,
      сколько разных, противоречивых чувств проходит сквозь нас за четыре
      этих строфы. Но даже в
      этой череде водных отражений проглядывает логика, завязаться узлом на
      образе «вода». Эта
      логика сложна, потому что описательна, она построена на чувствах,
      должна постепенно
      подниматься к воображению читателя по ступенькам-образам. Но не нужно
      искать здесь логику,
      которая работает на идею. Идеи нет, я об этом уже говорил. Есть просто
      полет фантазии, есть
      картина, она за-шифрована, она волшебна. И чем больше мы вглядываемся
      в нее, тем больше
      эстетиче-ского удовольствия мы получаем от стихов Анны Ахматовой.
      Последние три строфы — это просто симфония. Ключ и метод те же, но на
      смену чисто
      ассоциативным образам, которые воздействуют на нас через сознание и
      понимание (лебедь,
      двойник, розы, вода) приходят имперические: звук, свет, цвет,
      пространство. И получается
      необыкновенная картина.
      Все зарождается в шестом действии.
      А шествию теней не видно конца
      От воды гранитной до двери дворца.
      Здесь «шествие» – лишь только намёк на звук.«Тени» — это всего лишь
      зачатки цвета и света.
      Это пространство (кстати, в чистом виде оно появляется впервые)
      выражено очень чётко и
      обозначенное гранитом вазы и дверью дворца. Таким образом, перед нами
      картина, которую можно
      дорисовать, она реальна: блики солнца («шествие теней»), может быть,
      аллея у входа в летний
      дом Петра Первого (вара и дворец), сумерки.
      Но в предпоследней строчке пространство размывается: «ваза» и «гранит»
      превращаются в
      неопределённое «тени». Цвет и свет, как ночь, распространились
      повсеместно. Звук де
      формируется. Он тоже становится объёмным. «Шествие» переходит в
      «шёпот». Мы как будто подняли
      голову, уже не видим конкретных предметов, а только необъятные «ночь»,
      «высота». Мы
      чувствуем: «любовь», «тайна».
      Опять интериоризация, опять переход от конкретного предмета к
      впечатлению.
      Эта цепочка завершается первой строкой дистилия:
      И всё перламутром и яшмой горит…
      Звук переходит в аллитерацию, настойчивое повторение звонкого «р».
      Свет, постепенно, от
      тёмного к светлому, перерос в перламутровый и яшму. Эта цвета океана,
      неба – чего
      угодно!
      Пространство уже не то чтобы между «вазой» и «дверью», оно выпрыгнуло
      даже из неопределённого
      «тени». И получилось «всё». «Всё… горит…». А последний глагол в строке
      ассоциативно
      соединяет в себе пространство, звук, свет, цвет. Картина
      неопределённа, но завораживающа.
      Читатель уже не на земле, он в перламутре и яшме неба, но он не видит:
      он может теперь только
      чувствовать.
      Таким образом, система описания осталась та же. Разница в том, что в
      первой части
      стихотворения поэтесса пользовалась благодарными красками образом и
      символов, чтобы донести
      до читателя картину и заставить его, перенося через сознание, её
      образы, переживать то, что
      когда-то переживала она, глядя на океан Летнего сада. Во вторых части
      по той же схеме
      (осязаемое, реальное – неопределённое – внутренний мир) она рисует
      светом, цветом,
      пространством, звуком. Она заставляет переживать, сначала сгущая
      краски, а потом размывая
      их. Но эта схема работает. Главное доходит до мозга. Без перепадов,
      без резких и колких
      враз. Остаться должно только чувство, общее впечатление.
      Я говорил уже про обязанность поэта: донести свои чувства до нас,
      смертных. Искусство
      «передать» — одно из самых великих. И нет предела совершенству. А
      загадку Летнего сада, точно
      так же, как и «анычара», «осени первоначальной», «весенней грозы» и
      «первого майского грома»
      можно открывать каждый раз по-другому Анна Ахматова уви-дела сад так,
      как его описала. Может
      быть, Тютчев или Пушкин увидел бы его иначе. Но никто не познал бы
      истины. Истина – удел не
      человека. Поэтому к последней строке я отношусь глубоко философски:
                    Но света источник таинственно скрыт.