Жанровое своеобразие Чеховских  пьес.
Чехову не суждено было написать роман, но жанром, синтезирующим  все
мотивы его повестей и рассказов, стала «новая драма».  Именно в ней
наиболее полно реализовалась чеховская концепция жизни, особое ее ощущение
и понимание.
 На первый взгляд, драматургия Чехова представляет собою какой-то
исторический парадокс.
 И в  самом деле, на рубеже веков, в период  наступления нового
общественного подъема, когда в обществе  назревало предчувствие  «здоровой
и сильной бури», Чехов создает пьесы, в которых отсутствуют яркие
героические характеры, сильные человеческие страсти, а люди теряют интерес
к взаимным столкновениям, к последовательной и бескомпромиссной борьбе.
Почему же так? Я думаю потому, что, если Горький пишет в это время о людях
активного действия, знающих, по их мнению, как и что нужно делать, то Чехов
пишет о людях растерявшихся, которые чувствуют, что разрушен прежний уклад
жизни, а новое, что приходит на смену страшней, как всё неизвестное.
Томление, брожение, неуспокоенность становятся фактом повседневного
существования людей.  Именно на этой  исторической почве и вырастает «новая
 чеховская драма» со своими особенностями поэтики, нарушающими каноны
классической русской и западноевропейской драмы.
   Прежде  всего, Чехов разрушает «сквозное действие», ключевое событие,
организующее  сюжетное единство классической драмы. Однако, драма  при этом
не рассыпается, а собирается на основе иного, внутреннего единства. Судьбы
героев, при всем их различии, при всей их сюжетной самостоятельности,
«рифмуются», перекликаются друг с другом и сливаются в общем «оркестровом
звучании».
 С  исчезновением сквозного действия в пьесах Чехова устраняется и
классическая одногеройность, сосредоточенность драматургического сюжета
вокруг главного,
ведущего персонажа. Уничтожается привычное деление героев на положительных
и отрицательных, главных и второстепенных,  каждый  ведет свою партию,  а
целое, как в  хоре без солиста, рождается в созвучии множества равноправных
голосов и подголосков.
   Темы чеховских пьес перекликаются с многогранными темами романа Ф.М.
Достоевского «Преступление и наказание». Он писал  о господстве в жизни
тупости, откровенного эгоизма, об «униженных и оскорблённых», о
человеческих отношениях, о любви, о становлении личности в обществе, о
нравственных переживаниях. Начиная с Гоголя,  в литературе Х1Х века
утвердился «смех сквозь слёзы», смех сочувствующий, быстро сменяющийся
грустью. Смех Чехова в пьесах именно такой.
Стремясь к жизненной правде, к естественности, он создавал пьесы не чисто
драматического или  комедийного, а весьма сложного формообразования.  В них
драматическое осуществляется в органическом смешении с комическим, а
комическое проявляется в органическом сплетении с драматическим .
убедительным примером тому служит пьеса  «Вишнёвый сад». « Вышла у меня не
драма, а комедия, местами даже фарс», —  писал сам Чехов.
Действительно, мы должны признать, что в основе пьесы лежит отнюдь не
драматическое, а комедийное начало. Во-первых, положительные образы, какими
являются Трофимов и Аня, показываются совсем не драматически, по внутренней
своей сущности  они оптимистичны. Во-вторых, владелец вишнёвого сада Гаев
изображён тоже преимущественно комически.  Комическая основа пьесы
отчетливо видна, в-третьих, и в комическо-сотирическом изображении почти
всех второстепенных действующих лиц: Епиходова, Шарлоты, Яши, Дуняши.
«Вишнёвый сад» включает явные мотивы Водевиля, выражающиеся в шутках,
фокусах, прыжках, переодеваниях Шарлоты.
Но современники восприняли новую вещь Чехова, как драму. Станиславский
писал, что для него «Вишнёвый сад» является не комедией, не фарсом, а в
первую очередь трагедией. И он поставил «Вишневый сад» именно в таком
драматическом ключе.
     Чехов открыл в драме новые возможности изображения характера. Он
раскрывается  не в борьбе за достижение цели, а в переживании противоречий
бытия. Пафос действия сменяется пафосом раздумья. Возникает  неведомый
классической драме чеховский «подтекст», или «подводное течение».  Герои
Островского целиком и полностью  реализуются в слове, и слово это лишено
двусмысленности, твердо и прочно, как гранит. У героев Чехова, напротив,
смыслы слова размыты, люди никак в слово не умещаются и словом исчерпаться
не могут. Здесь важно другое: тот скрытый душевный подтекст, который герои
вкладывают в слова. Поэтому призыв трех сестер «В Москву! В  Москву!»
отнюдь не означал Москву  с ее конкретным адресом. Это тщетные, но
настойчивые попытки героинь прорваться в иную жизнь с иными отношениями
между  людьми. То же  в «Вишневом  саде».
Во  втором акте пьесы в глубине сцены  проходит Епиходов — живое
воплощение нескладицы и  несчастья. Возникает такой диалог:
   Любовь  Андреевна (задумчиво). Епиходов идет…
   Аня  (задумчиво). Епиходов идет…
   Гаев. Солнце село, господа.
   Трофимов. Да.
   Говорят  формально об Епиходове  и о заходе  солнца, а по существу о
другом. Души героев через обрывки  слов поют  о неустроенности и нелепости
всей своей несложившейся, обреченной жизни. При внешнем
разнобое и нескладице диалога есть душевное внутреннее сближение, на
которое откликается в драме какой-то космический  звук: «Все сидят,
задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается
отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий
печальный».
   Островский для изображения драмы своих героев берёт не ровное течение
обычной жизни, а как бы выламывает из него событие. Например, история
гибели Катерины — событие, потрясшее жителей Калинова, раскрывшее
трагическую обречённость её положения.
 У Чехова же драматизм заключается не только в событиях, но и в обычном
будничном однообразии повседневного быта. В пьесе «Дядя Ваня» изображен быт
деревенской усадьбы Серебрякова во всей своей повседневности: люди пьют
чай,  гуляют, говорят о текущих делах, заботах, мечтах и разочарованиях,
играют на гитаре… События – сора Войницкова с Серебряковым, отъезд
Серебряковых – ничего не меняют в жизни дяди Вани и  Сони и, следовательно,
не имеют решающего значения для содержания драмы, хотя на сцене и прозвучал
выстрел. Драматичность положения героев не в этих случайных эпизодах, а в
однообразии и безысходном для них образе жизни, в бесполезной трате своих
сил и способностей.
Важное событие, меняющее жизнь героев, происходит редко, а те, что
происходят, часто уводятся Чеховым  из действия. Например, самоубийство
Треплева в пьесе «Чайка», или дуэль в «Трёх сёстрах». В неизменной жизни
люди редко находят счастье – им трудно это сделать, т.к. для этого нужно
преодолеть неизменность и обыденность. Не все могут сделать это. Но счастье
всегда соседствует с разлукой, смертью, с «чем-то», мешающим ему во всех
чеховских пьесах.
   Чеховские драмы пронизывает атмосфера всеобщего не благополучия. В них
нет счастливых людей. Героям их,  как правило, не везет ни в большом, ни в
малом: все они  в той или иной мере оказываются неудачниками. В «Чайке»,
например, пять историй неудачной любви, в  «Вишневом  саде» Епиходов с его
несчастьями — олицетворение общей  нескладицы жизни, от которой страдают
все герои.
   За редким исключением — это люди самых распространённых профессий:
учителя, чиновники, врачи и т.д..  То, что эти люди не выделены ничем,
кроме того, что их жизнь описывает Чехов, позволяет считать, что жизнью,
которую ведут герои Чехова, живёт большинство его современников.
   Новаторство Чехова – драматурга заключается в том, что он отходит от
принципов классической драмы и отражает драматическими средствами не только
проблемы, но и показывает психологические переживания героев.  Чеховская
драматургия покорила театральную сцену почти всех стран мира. И в нашей
стране нет крупного художника театра,  кино, который не называл Чехова в
числе своих учителей.  И в подтверждение этому на занавесях  МХТа
изображена Чеховская  “Чайка”.