АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА В РОМАНЕ Ф.С.ФИЦДЖЕРАЛЬДА «ВЕЛИКИЙ ГЭТСБИ»
«Американская мечта» — это мечта о земном святилище для «человека-
одиночки»: в Америке, в этой стране всеобщего равенства рядовому человеку
не закрыт путь на самые верхние ступени общественной лестницы. .
Согласно эссе Фолкнера «О частной жизни», каждому человеку дано
«право личного достоинства и свободы». И от поколения к поколению
передавался этот идеал осуществленного равенства («для любого человека
земли здесь найдется место, для бездомного, угнетенного, обезличенного»).
Говоря словами Фолкнера, «нам даже не дано было принять или отвергнуть
мечту, ибо мечта уже обладала и владела нами с момента рождения».
Так же неосознанно владеет она Джеем Гэтсби. Правила, которые он
с юности для себя установил, — это в своем роде законченный кодекс
поведения для всякого верующего в «мечту» и твердо вознамерившегося
старанием, бережливостью, трезвым расчетом и упорным трудом пробить себе
путь в жизни, собственным примером доказать, что шансы равны для всех и
решают только качества самого человека.
Однако Гэтсби ведомы и устремления совсем другого рода — не
утилитарные. И такие устремления тоже созвучны «мечте». Она внушала, что
в Америке человек волен сам выбрать себе судьбу и ничто не мешает ему
жить в гармонии с самим собой. Она говорила,что в стране, где всем
хватает места под солнцем и перед каждым открыто множество нехоженых
троп, человек вновь безгранично свободен и может вновь сделаться
«естественно» счастлив, как был свободен и счастлив Адам.
И, осуществляя свое право на счастье — на личную независимость,
материальный достаток, семейное благополучие, — он тем самым
восстанавливает и гармонию социальных отношений. Утверждая себя, он
помогает осуществляться человеческой общности, в фундаменте которой, по
словам Фолкнера, лежат «личное мужество, честный труд и взаимная
ответственность».
В некоторых отношениях Гэтсби — это законченный «новый Адам»,
каких и до Фицджеральда немало прошло через американскую литературу. Но в
20-е годы что-то всерьез поколебалось в представлениях о «мечте». Может
быть, впервые и сама «мечта» начала осознаваться как трагическая иллюзия.
«Легенда» сопутствовала самому Фицджеральду, побудив его весной
1924 года уехать в Европу с единственной целью «отбросить мое прежнее «я»
навсегда».
Прочитав рукопись, присланную Фицджеральдом из Парижа, его
редактор М.Перкинс посоветовал четче обрисовать фигуру главного героя:
сказать о его профессии, его прошлом, его интересах. Фицджеральд
отказался. «Странно, — ответил он Перкинсу, — но расплывчатость, присущая
Гэтсби, оказалась как раз тем, что нужно». Фицджеральд настойчиво
стремился создать у читателя ощущение какой-то загадки, таящейся в судьбе
Гэтсби.
Неясность, расплывчатость заключена в самом характере Гэтсби. Он
«расплывчат» по сути, потому что в душе Гэтсби разворачивается конфликт
двух несовместимых устремлений, двух разнородных начал. Одно из этих
начал — «наивность», простота сердца, негастнущий отблеск «зеленого
огонька», звезды «неимоверного будущего счастья», в которое Гэтсби верит
всей душой, — черты «нового Адама». Другое же — трезвый ум привыкшего к
небезопасной, но прибыльной игре воротилы-бутлеггера, который и в
счастливейший для себя день, когда Дэзи переступает порог его дома,
раздает по телефону указания филиалам своей «фирмы». На одном полюсе
мечтательность, на другом — практицизм и неразборчивость в средствах, без
чего не было бы ни особняка, ни миллионов. Широта души и беспринципность,
переходящие одно в другое. Фицджеральда привлекают энергия, сила и
тревожит пустая растрата сил.
Средства, избранные героем для завоевания счастья, не способны
обеспечить счастье, каким его себе мыслит фицджеральдовский «новый Адам».
«Мечта» рушится — не потому лишь, что Дэзи продажна, а еще и потому, что
Гэтсби вознамерился завоевать счастье, выплатив за Дэзи большую, чем
Дэзи, сумму и не брезгуя ничем, чтобы ее собрать. А без «мечты»
существование «нового Адама» бессмысленно: выстрел Уилсона подобен удару
кинжалом, каким в средневековье из милосердия приканчивали умирающего от
ран.
Чем велик Гэтсби? Он «велик» в своей роли богача с таинственной
репутацией, хозяина пышных вечерних празднеств, которые он устраивает в
надежде привлечь внимание Дэзи. Он велик силой своего чувства,
преданностью мечте, «редкостным даром надежды», душевной щедростью.
Он велик своей стойкой приверженностью идеалу «нового Адама. Но,
если воспользоваться метафорой, которой Фицджеральд завершил свой роман,
идеал благороден лишь при условии, что человек «плывет вперед» без всяких
помех, словно бы «течения» не существует. На деле же — «мы пытаемся плыть
вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки
обратно в прошлое».
В «Великом Гэтсби» впервые было открыто выражено неверие в то,
что Америка и впрямь когда-нибудь сделается «земным святилищем для
человека-одиночки». В заключительной сцене «Великого Гэтсби» Каррауэй
провидит «древний остров, возникший некогда перед взором голландских
моряков, — нетронутое зеленое лоно нового мира. Шелест его деревьев, тех,
что потом исчезли, уступив место дому Гэтсби, был некогда музыкой
последней и величайшей человеческой мечты; должно быть, на один короткий,
очарованный мир человек затаил дыхание перед новым континентом».
Но так и не наступит «одно прекрасное утро».
Заканчивая «Гэтсби», Фицджеральд писал одному из друзей: «Мой
роман — о том, как растрачиваются иллюзии, которые придают миру такую
красочность, что, испытав эту магию, человек становится безразличен к
понятию об истинном и ложном». В «Великом Гэтсби» выразился и трагизм
«века джаза», и его особая, болезненная красота. Через всю книгу проходят
два образных ряда, соотнесенных по контрасту и тесно переплетающихся в
грустной и поэтичной тональности романа.
«Великий Гэтсби» — пример «двойного видения», которое сам автор
определял как способность «одновременно удерживать в сознании две прямо
противоположные идеи», вступающие одна с другой в конфликтные отношения,
тем самым создавая драматическое движение сюжета и развитие характеров.
Двойственность заглавного персонажа придает ему трагический колорит.
Повествование насыщено метафорами, своим контрастом подчеркивающими эту
двойную перспективу происходящих в нем событий: карнавал в поместье
Гэтсби — соседствующая с его домом свалка отбросов, «зеленый огонек»
счастья — мертвые глаза, смотрящие с гигантского рекламного щита и т.п.
Хрупкая поэзия «века джаза» — и его обратная сторона: разгул
стяжательских инстинктов.
«Одна из желтых девиц сидела за роялем, а рядом стояла рослая
молодая особа с рыжими волосами, дива из знаменитого эстрадного ансамбля,
и пела. Она выпила много шампанского, и на втором куплете исполняемой
песенки жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной — поэтому она не
только пела, но еще и плакала навзрыд. Каждую музыкальную паузу она
заполняла короткими судорожными всхлипываниями, после чего дрожащим
сопрано выводила следующую фразу. Слезы лились у нее из глаз — впрочем,
не без препятствий: повиснув на густо накрашенных ресницах, они
приобретали чернильный оттенок и дальше стекали по щекам в виде
медлительных черных ручейков. Какой-то шутник высказал предположение, что
она поет по нотам, написанным у нее на лице; услышав это, она всплеснула
руками, повалилась в кресло и тут же уснула мертвецки пьяным сном».
Это пример сознательного использования стиля отчуждения. Мы ясно
видим присутствующих, но не можем ощутить их как живых людей с присущей
человеку внутренней жизнью. Как будто они из другого мира. И описывая
отчуждение людей друг от друга или отчуждение от своей человеческой
сущности, Фицджеральд показывает также и собственное отстранение от них.
Фицджеральда признают автором, который с редкой пластичностью
смог передать ритмы, краски, верования, иллюзии Америки, в 20-е годы
затеявшей, по его словам, «самую дорогостоящую оргию» за всю свою
историю. Лихорадочный «джазовый век» нашел в Фицджеральде своего
летописца и поэта.
В «Отзвуках века джаза» (1933) Фицджеральд писал об этом времени,
полном ликующей жажды жизни, так:
«…самое необузданное из всех поколений, то поколение, которое в
смутные годы войны еще переживало отрочество, бесцеремонно отодвинуло в
сторону моих ровесников и бодро вышло на авансцену. Их девочки
разыгрывали прожженных львиц. Оно подорвало моральные устои старших, но в
конце концов раньше времени исчерпало себя, и не потому, что ему не
хватало морали, а потому, что ему не хватало вкуса…
К 1923 году взрослые, которым надоело с плохо скрытой завистью
наблюдать за этим карнавалом, решили, что молодое вино вполне заменит им
молодую кровь, и под вопли и гиканье началась настоящая оргия…
Всю страну охватила жажда наслаждений и погоня за удовольствиями.
Слово «джаз», которое теперь никто не считает неприличным,
означало сперва секс, затем стиль танца и, наконец, музыку. Когда говорят
о джазе, имеют в виду состояние нервной взвинчинности, примерно такое,
какое воцаряется в больших городах при приближении к ним линии фронта.»
В «Великом Гэтсби» Фицджеральда увлекла противоречивость большой
идеи, воплотившейся в главном персонаже и в конце концов его погубившей.ЛИТЕРАТУРА
Аллен У. Традиция и мечта. М., 1970.
Горбунов А.Н. Романы Скотта Фицджеральда. М., 1974.
Старцев А. Горькая судьба Фицджеральда. «Иностранная литература»,
№2, 1965.
Мендельсон М. «Второе зрение» Скотта Фицджеральда. «Вопросы
литературы», №3, 1965.
Фицджеральд Ф.С. М., 1965.
