ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ 30—50-х гг. XIX в.
Восстание декабристов было подавленно, но оно подчеркнуло неотвратимость перемен, заставило общественное движение последующих десятилетий искать свои решения насущных проблем российской жизни.
Новый этап в общественном движении России начинается в 1830-х гг., когда в Москве возникают кружки А.И. Герцена и Н.В. Станкевича. Внешне они имели вид литературно-философских объединений, на деле же играли важную практическую роль в идейной жизни империи.
Станкевич, вокруг которого собрался замечательный круг людей, боготворил немецкую философию так, как ее мог боготворить только русский интеллигент. Он не только сам с упоением отдавался изучению новых истин, но старался приобщить к этому занятию и всех своих знакомых. Благодаря уникальным душевным качествам Станкевичу удалось собрать вокруг себя и будущих западников, и славянофилов, и революционных демократов.
После разгрома декабристов образовались кружки братьев Критских, Станкевича и др., в которых рассматривались вопросы о положении страны и ее будущем.
Первые либеральные течения, сформировавшие умеренно-оппозиционный лагерь, появляются в России в начале 1840-х гг. Журнальные баталии между западниками и славянофилами начались после публикации в 1836 г. в журнале «Телескоп» Н. И. Надеждина первого философического письма П.Я. Чаадаева. В нем интереснейший мыслитель попытался проанализировать исторический путь, пройденный Россией и заглянуть в ее будущее. Он подверг критике крепостничество, царизм, теорию официальной народности. Он не верил в возможность что-либо изменить в России революционным путем и считал, что все беды происходят от ее одиночества, оторванности от Европы, уповал на католицизм. Чаадаев допускает, что необычная судьба России является неразгаданным замыслом Провидения, однако возможность найти выход из создавшегося положения при данном режиме представляется ему крайне проблематичной.
Вокруг философско-политологических проблем, поднятых в работе Чаадаева, развернулись дискуссии западников и славянофилов. Оба течения не считали положения России безнадежным и настаивали на проведении двух мероприятий: отмене крепостного права и изменении формы правления. Однако методы решения этих проблем ими предлагались различные. Западники во главе с Т. Н. Грановским, К.Д. Кавелиным, Б.Н. Чичериным отстаивали европейский вариант развития России, т.е. превращение ее в буржуазную республику или конституционную монархию. Славянофилы, возглавляемые А. С. Хомяковым, братьями Киреевскими, семейством Аксаковых, отстаивали возвращение к традиционным русским государственным порядкам, измененным Петром I. По их мнению, эти порядки вполне могли бы вывести Россию из кризиса.
Главным устоем народной жизни славянофилы считали крестьянскую поземельную общину, с ее общим землевладением и землепользованием, выборным и подотчетным старостой, с обычаем решать важнейшие вопросы жизни деревни на сходе всех ее членов. Община была для них даже не столько школой жизни, сколько традиционной структурой, учившей и заставлявшей крестьян жить в соответствии с христианскими нормами.
Говоря политическим языком, община для славянофилов являлась средством не столько переустройства общества, сколько возвращения к якобы христианско-коммунальному житью Руси допетровското времени. Традиционным устоям этой жизни, по их мнению, соответствовала московская монархия: царь, советующийся с Земским собором по важнейшим политическим и финансовым вопросам, а в повседневной деятельности — с Боярской думой.
Правительство Николая I с особым пристрастием относилось именно к славянофилам, оставляя западников несколько в тени. Видимо, последние, пытавшиеся бороться с правительством на «чужом», европейском поле, представлялись ему менее опасными, чем славянофилы.
И западники, и славянофилы прекрасно понимали, что страна неудержимо скатывается вниз и что ее ждут страшные социально-политические потрясения. Избежать их можно было только идя на уступки духу времени, стремясь избавиться от главных болезней России — крепостничества и деспотического гнета центральной власти. В конце концов, либералы обоих толков пытались отыскать пути для постепенного перерождения дворянства и феодально-зависимого крестьянства в буржуазные классы, а абсолютистской монархии — в правовое капиталистическое государство.
В первые же годы правления Александра II либеральный лагерь оказался в парадоксальной ситуации. Он обнародовал свою программу, социально-экономический раздел которой, в основном, совпадал с тем, что делало правительство Александра II в начале 1860-х гг. Создалась ситуация, при которой либеральный лагерь вынужден был критиковать не суть, а только методы проведения реформ, что явно недостаточно для того, чтобы стать реальной политической силой. Более того, представителям этого лагеря на время пришлось отказаться от своего основного лозунга о введении в России конституционного правления. Это объясняется тем, что в конце 1850 — начале 1860-х гг. выиграть от введения конституционных институтов мог только один наиболее грамотный и организованный класс — дворянство. Либералов это не устраивало, и им ничего не оставалось, как отойти в тень, сосредоточив усилия на борьбе за земские учреждения и городские думы.
Иными словами, либеральный лагерь постарался принять посильное участие в реформах 1860-х гг., но сделать этого ему не удалось. Можно сказать, что 1860-1870-е гг. — это время внутреннего строительства либерального движения, период осознания собственной политической значимости, поиска своего места среди общественных сил страны.
Впрочем, иногда либералами задумывались крупные самостоятельные акции, но до логического завершения они не доводились из-за сопротивления властей. В результате знания и политический потенциал либерального лагеря в России второй половины XIX в. оказались невостребованными.
Ярчайшим представителем революционного лагеря николаевской эпохи является А. И. Герцен. Он начал с бурного увлечения европейским либерализмом, но в 1830-х гг. стал социалистом. В эти годы Герцен недалеко ушел от идей раннехристианского социализма. Он критиковал европейские власти за их нежелание установить равенство между людьми, братские отношения в обществе. Позже Герцен пришел к выводу, что дело не столько в желаниях людей, сколько в «неразумности» общественного устройства. От идей «первородного» равенства людей русский мыслитель приходит к идее разумной организации общества.
Герцен не был очарован французским утопическим социализмом, но считал, что Европа стоит на пороге нового общества, к которому позже придет и Россия. Правда, каким будет это общество, Герцен не знал и не пытался предугадать, отдавая предпочтение самостоятельным действиям народных масс, а не проектам революционеров. С его точки зрения, именно эта самодеятельность обеспечивала прочность общественных и политических порядков в стране.
Несколько иначе относились к французскому утопическому социализму другие представители революционного течения России. Наиболее известной схваткой николаевского режима с оппозицией стало дело петрашевцев (1849). Вокруг выпускника Царскосельского лицея М.В. Буташевича-Петрашевского собрался кружок утопистов-социальстов. Они заседали у Петрашевского по пятницам, обсуждая важнейшие вопросы российской жизни, излагая свои взгляды на будущее страны и знакомясь с новинками философской и социально-политической литературы. Среди членов кружка были чиновники, военные, литераторы, в том числе, М.Е. Салтыков-Щедрин и Ф.М. Достоевский.
Попытка Петрашевского приступить к практическим делам и организовать у себя в имении коммуну закончилась конфузом: мужики спалили построенное для них как будущих коммунаров помещение. Постепенно среди петрашевцев выделилось радикальное крыло во гласе с Н.А. Спешневым, начавшее строить фантастические планы восстания рабочих уральских заводов, которое должно увлечь за собой массы крестьянства и обеспечить победу революционеров. Никаких конкретных шагов в этом направлении радикалы совершить не успели, но дали повод полиции, давно заславшей к петрашевцам провокатора, разгромить кружок. Руководители петрашевцев были приговорены к смертной казни, но после беспрецедентной инсценировки расстрела она была заменена каторжными работами или отдачей в солдаты. Казалось, что правительству удалось разгромить оппозиционное движение, однако это впечатление было обманчивым.
Европейские революции 1848-1849 гг. оказали огромное влияние на российское революционное движение. Многие его участники вынуждены были отказаться от прежних взглядов и верований, прежде всего от надежды на то, что Европа укажет всему человечеству путь к всеобщему равенству и братству. Герцен, приехавший в 1848 г. в Париж, искренне верил, что начавшаяся революция должна стать истинно социалистическим переворотом. Вместо этого французские средние буржуа, пользуясь восстанием народных масс, потеснили крупную буржуазию и захватили власть в свои руки. После этого переворота, не принесшего Франции социального равенства, вопросы политической борьбы потеряли в глазах русских революционеров всякую ценность. Отныне и до конца 1870-х гг. они признавали значимость только социальных изменений.
Герцен сумел оправиться от тяжелейшего потрясения, отбросить все, чему поклонялся, и в начале 1850-х гг., и выдвинуть теорию общинного социализма, которая часто называется теорией «русского» социализма. Герцен указал на крестьянскую общину как ячейку «социализма», выдержавшую вековой гнет государства и помещиков. По его мнению, крестьянская община — это готовая форма социалистического общества, поэтому Россия сможет миновать капитализм и через народную революцию прийти к общинному социализму.
Герцен считал, что революция в России, если она и понадобится, совсем не обязательно должна вылиться в кровавое действо. С его точки зрения, достаточно было освободить общину от надзора помещиков и чиновников, и общинные порядки, поддерживаемые 90% населения страны, восторжествовали бы.
Излишне, наверное, говорить, что герценовские идеи являлись красивой утопией, поскольку осуществление его плана открыло бы дорогу бурному развитию в России капитализма, но никак не социалистических порядков. Однако теория общинного социализма стала знаменем целого революционного направления, поскольку ее осуществление зависело не от поддержки власть-имущих или богатых меценатов, а от решительности и деятельности самих революционеров. Через десять лет герценовская теория собрала под свои знамена российское революционное народничество.
В начале 1850-х гг. российский народнический, революционно-демократический лагерь только начинал формироваться, а потому был далек от единства и не сказывал заметного влияния на политические дела страны. В нем присутствовали три типа деятелей. Одни (Герцен, Огарев) признавали революцию лишь как последний довод угнетенных. Вторые (Чернышевский, Н. Серно-Соловьевич) верили в революцию как единственный метод общественного переустройства, но считали, что для ее проведения должны созреть определенные социально-экономические и политические предпосылки. Третьи (Заичневский, Ишутин, Нечаев) готовы были совершить переворот просто в силу его самоценности, ради пропагандистского заряда, содержащегося в революционных действиях.
Все деятели революционного лагеря, безусловно, ждали всероссийского крестьянского восстания в 1861-1863 гг. (как ответа на тяжелые для масс условия крестьянской реформы), которое могло бы перерасти в революцию. Однако ждали они его с разными чувствами. Первые два направления в революционном движении не могли расстаться с той тревогой, которая в свое время заставила декабристов уповать на военную революцию и не пытаться привлечь на свою сторону народные массы. Суть этой тревоги заключалась в том, что политически неграмотные, неорганизованные крестьянские массы, как показывает история, легко становятся слепым оружием в руках самых реакционных сил.
По мере уменьшения числа массовых выступлений наиболее зоркие из радикалов (Герцен, Чернышевский и их единомышленники) перестали говорить о близкой революции, предсказывая долгий период кропотливой подготовительной работы в деревне и обществе. Подобная тактика революционеров вполне объяснима, если иметь в виду их малочисленность и слабую организованность. Общество «Земля и воля», организованное Чернышевским, Слепцовым, Обручевым, Серно-Соловьевичем в конце 1861 — начале 1862 г. в Петербурге, отнюдь не было всероссийской организацией. Оно имело отделение в Москве и связи с однотипными кружками в Казани, Киеве, Перми, Харькове, но этого было слишком мало для развертывания серьезной политической работы. Не удивительно, что попытки «Земли и воли» воспользоваться студенческими волнениями в Петербургском университете (1861), поддержать польское восстание 1863 г. ни к чему не привели. Более того, III Отделение и полиция ничего не подозревали о существовании у них под боком тайной организации, которая, в конце концов, тихо самораспустилась в 1863 г.
Зато о другом направлении в революционном движении полиция не только узнала, но и использовала его в своих интересах. В начале только 1860-х гг. оно было представлено группой молодежи во гласе с П. Заичневским и П. Аргиропуло. Весной 1862 г. ими была написана прокламация «Молодая Россия», наполненная угрозами в адрес правительства и кровавыми пророчествами в адрес дворянства и всех членов «правительственной» партии. Ее появление роковым образом совпало с большими пожарами в Петербурге и ряде других городов, и полиция принялась раздувать дело о революционерах-поджигателях.
Эти события явились причиной арестов в 1862 г. Чернышевского, Н. Серно-Соловьевича и других лидеров революционного лагеря.
В 1862 г. в общественном движении России сложилась удивительная ситуация. Полиция, арестовав противников существующего строя, лишь усугубила положение, поскольку к руководству революционным движением вместо трезвых политиков и потенциальных государственных деятелей, пришли экстремисты и догматики, воспринимавшие только букву теории. Н. Ишутин, Н. Утин, а позднее и С. Нечаев, лишь клялись именами и взглядами Герцена и Чернышевского. На деле же они имели с ними мало общего.
Изменения тактики революционных действий долго ждать не пришлось. 4 апреля 1866 г. член кружка ишутинцев Д.В. Каракозов стрелял в Александра II. Ретрограды поспешили использовать этот выстрел для того, чтобы повернуть события вспять. Следствие, однако, обнаружило лишь скромный студенческий кружок, которым руководил Н.А. Ишутин.
Со второй половины 1860-х гг. Зимний дворец все больше отходит от курса реформ. В начале 1860-х гг. изменился в глазах общества и имидж императора: из символа прогресса он превратился в символ государственной машины, враждебной населению страны.
Между тем в революционном движении продолжало набирать силу крайнее направление, ставившее целью тотальное разрушение государства. Ярчайшим его представителем стал в конце 1860-х гг. С.Г. Нечаев, который организовал кружок “Народная расправа”. Помимо подлогов, шантажа единомышленников, беспринципности, убийств нечаевцы внесли в революционное движение нечто действительно новое — строгое и безоговорочное подчинение всех членов организации приказам руководителей, закрепленный в уставе нравственный кодекс революционера. Последний предполагал беззаветную преданность пути, отказ от семейных, родственных и дружеских уз, подчинение желаний меньшинства интересам большинства и т.п. В революционном движении начала 1870-х гг. подобная психологическая черта получила название «генеральства». Генеральство Нечаева имело огромное значение для становления общественного движения в России 1870-1880-х гг.
Если декабристы выступали за буржуазно-демократические преобразования и опирались на военный заговор, то революционеры 30—50-х гг. стояли на позициях утопического социализма, стремились поднять народ на революцию.