Владимиро-суздальское искусство

Дата: 21.05.2016

		

За столетие владимиро-суздальское искусство прошло путь от суровой простоты
ранних храмов, наподобие церкви Бориса и Глеба в Кидекше и Спаса в
Переславле-Залесском, до утонченно-изысканного изящества Георгиевского
собора в Юрьеве.
На такой высокой ноте, на таком уровне мастерства было прервано это
развитие вторжением батыевых орд. Владимиро-Суздальской земле суждено было
первой принять удар. Но искусство княжества не было уничтожено
окончательно, оно сумело оказать решающее влияние на культуру формирующейся
Москвы, и в этом огромное историческое значение искусства Владимиро-
Суздальской земли в целом.
Северо-запад Руси — Новгородская и Псковская земли — в силу своего
географического положения на окраине русских земель испытывал самые
разнообразные художественные влияния. Начиная с XII в. лицо новгородской
культуры стала определять торгово-ремесленная среда. Новгородская торговля
в XII в. приобрела международный характер. В 1136г. Новгород превратился в
вечевую республику. Князь был ограничен в своих правах, а вскоре вообще
выселен за черту Новгорода, на «городище». «Показаша путь новгородцы князю
Всеволоду; не хотим тебе, пойди камо хочеши», — записано в Новгородской
летописи. Княжеские вкусы проявились в первых по времени постройках начала
XII в., о которых уже упоминалось, прежде всего в трех соборах, возведенных
мастером Петром: Благовещенском, Николо-Дворищенском и Георгиевском соборе
Юрьева монастыря. Эпическая мощь, величие, простота конструктивного
решения, истинная монументальность форм особенно выразились в последнем,
статическим массам которого придает динамичность асимметрическое завершение
верха. Его стены захватывающе высоки и неприступны.
Но типичным храмом феодальной поры становится не этот величественный
шестистолпный собор, а небольшая кубической формы одноглавая церковь с
одной или тремя апсидами, из которых две боковые бывают понижены, — такая,
например, как церковь Спаса на Нередице 1198г., построенная (уже в
соответствии со вкусами новгородского посада) князем Ярославом
Владимировичем на городище, куда он был изгнан новгородским вече.
Спас-Нередица как княжеский заказ — исключение во второй половине XII в.
Отныне эти храмы становятся приходскими церквями улицы, или «конца», они
создаются на деньги «уличан» (жителей одной улицы) или богатого боярина, из
местной известковой плиты, затертой раствором вперемежку с рядами кирпичей.
Местный камень плохо поддавался резьбе — и новгородские храмы, по сути, не
имеют декора, в нем трудно сохранить четкость, геометричность линий, как
при кирпичной кладке,— и кривизна возведенных без отвеса стен, неровность
плоскостей придает новгородским храмам своеобразную «скульптурность»,
пластичность. Торгово-ремесленному, деловому, предприимчивому Новгороду
была чужда киевская изысканная роскошь. Демократическая простота,
строгость, внушительная сила — его эстетический идеал. Как говорил игумен
Даниил, «не хитро, но просто». Аналог Нередицкой церкви, с небольшими
модификациями, можно найти в церкви Георгия в Старой Ладоге (вторая
половина XII в.). Начиная с XII в. кирпичные храмы новгородцы стали
покрывать побелкой.
Свое собственное лицо новгородская школа обретает в XII в. и в живописи.
Если фресковая роспись 1108г. в Новгородской Софии характеризуется
наивысшей степенью условности застылых фигур, столь привычной для ранней
поры древнерусского искусства;
если во фрагментарно сохранившейся живописи Рождественского собора
Антониева монастыря (1125) ощущается влияние романской и балканской школ, а
в сцене «Иов с женой» Николо-Дворищенского собора очевидна классическая
традиция киевских памятников, то в живописи Георгиевского собора в Старой
Ладоге, где работал византийский мастер, превалирует плоскостное, линейное,
графическое начало (например, в фреске «Чудо Георгия о Змие» с ее
изысканным линейным ритмом и колоритом, в которой святой Георгий-змееборец
воспринимается как доблестный воин, защитник рубежей земли русской). Еще
сильнее орнаментальное начало прослеживается на сохранившихся ликах святых
во фресках церкви Благовещения около деревни Аркажи (сейчас она в черте
города), волосы и бороды которых моделированы с помощью линеарных бликов —
«пробелов».
Подлинной «энциклопедией средневековой жизни», по словам В. Н. Лазарева,
художественным выражением средневекового мировоззрения были погибшие во
время Великой Отечественной войны росписи церкви Спас-Нередицы. Храм был
расписан на следующий год после постройки, в 1199г. Фрески покрывали стены
сплошь, снизу доверху, как ковер, независимо от тектоники стены. Их
расположение традиционно, канонично. В куполе была изображена композиция
Вознесения, в барабане—пророки, в парусах—евангелисты, в центральной апсиде
— Богоматерь Знамение, ниже — Евхаристия, еще ниже — святительский чин, а
затем Деисус. На стенах размещались Праздники (т. е. сцены из жизни Христа
и, Марии) и Страсти Христовы. На западной стене, как обычно, был
представлен Страшный суд, что подкреплялось надписью:
«Страшное судище». Апостолы и ангелы со скорбью и тревогой взирали на
полное греховности человечество; для вящей убедительности некоторые сцены
ада снабжены поясняющими надписями: «Мраз», «Скрежет зубом», «Тьма
кромешная». Только в демократическом Новгороде могла родиться сцена с
изображением богача, которому на просьбу «испить водицы» черт приносит
пламя — визуальное свидетельство наказания богатых в загробной жизни.
Надпись около голого богача, сидящего на скамейке в аду, гласит:
«Отче Авраме, помилуй мя, и поели Лазоря, да умочит перст свой в воде и
устудит ми язык из(не)могаю бо в пламени сем». На что черт отвечает: «Друже
богатый, испей горящего пламени». В церкви Спаса на Нередице отчетливо
прослеживается несколько индивидуальных почерков, среди которых различаются
и более живописные, и более графические, но это не лишает храмовую живопись
стилистического единства. Общее впечатление от стенописи Нередицы —
суровость, почти аскетизм, и непреклонность, иногда доходящие до
исступления, тем более впечатляющие, что исходили не от отвлеченных
византийских ликов, а от образов неповторимо-индивидуальных, неуловимыми
чертами напоминающих новгородские лица. Это, конечно, не портреты, а
обобщенные типы, в которых выразились присущие новгородцам черты: твердость
духа, умение постоять за себя, отстоять свою правоту, характеры сильные и
цельные. В росписях Нередицы нет никакого намека на светские сюжеты, весь
цикл призван служить главному — наставлять в вере. В иконописи рядом с
живой еще киевской традицией, когда иконы сохраняют праздничный характер,
исполнены изысканным письмом, с введением золота, складывается и другая
линия письма — более примитивного, в котором многое заимствовано от
народного искусства. Чаще всего это краснофонные иконы. Именно на таком
фоне представлены «Еван, Георгий и Власий» в иконе из собрания ГРМ (вторая
половина XIII в.). Живопись построена на контрастах ярких цветов (синие,
желтые и белые одежды святых на красном фоне), изображение плоскостно,
графично, фигуры фронтальны, причем, чтобы подчеркнуть главенствующую роль
Иоанна Лествичника («Еван»), мастер делает его изображение подчеркнуто
большим по сравнению с фигурами двух других святых. В новгородских иконах,
как и в стенописи, мастера проявляют острую наблюдательность, отсюда
жизненность их образов.
Интересно развивается живопись и в рукописной книге. В Юрьевском евангелии,
созданном для игумена Юрьева монастыря Кириака в 1119—1128 гг., рисунок
инициалов наведен одной киноварью, плоскостен, как плоскостна и
древнерусская резьба; мотивы заглавных букв необычайно разнообразны, от
фигуративных (изображения людей и животных — лошади под чепраком, верблюда
и т. д.) до растительных. Не менее искусны были новгородцы и в
художественных ремеслах. От этого времени сохранилось несколько
замечательных серебряных церковных сосудов: два подписных кратира (сосуд
для Евхаристии) мастеров Братилы и Косты и два сиона (церковные сосуды в
виде модели храма) — блестящие произведения русских златокузнецов (все
середины XII в., Новгородский историко-архитектурный музей-заповедник).
«Молодший брат» Новгорода Псков долго находился под его могущественным
влиянием, но со временем обрел свой выразительный художественный стиль.
Около 1156 г. за городской чертой (теперь в центре Пскова) был возведен
Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря — с сильно подчеркнутой
крестово-купольной схемой плана, с массивным, несоразмерно тяжелым куполом
на столь же широком барабане. Резко пониженные боковые апсиды,
подчеркивающие центральное пространство, свидетельствуют об определенном
греческом влиянии. Внутри собора сохранилась живопись, до конца расчищенная
в наши дни, в некоторых сценах по своей экспрессивности предвосхищающая
стиль Нередицы. Так в разных землях Древней Руси в местных формах, с
местными модификациями рождалась одна общая идея в архитектуре, в живописи,
где мозаика уступила место фреске, в прикладных искусствах. На самом
высоком уровне развитие древнерусского искусства было прервано монголо-
татарским нашествием. «И тоска разлилась по Русской земле, и грустная
печаль течет по Земле Русской», — сказано в «Слове о полку Игореве».
Трудно до конца представить урон, который нанесло монголо-татарское
завоевание русской земле, и без того ослабленной усобицами. В «Повести о
приходе Батыя в Рязань» читаем со скорбью: «Погибе град и земля Резанская,
изменися доброта ея, и не бе, что в ней благо видети, токмо дым и земля и
пепел, а церкви вси погореша, а сама соборная церковь внутри погоре и
почерне». Города были сожжены дотла или разграблены, памятники искусства
уничтожены, художники
литье (в частности монет). Сохранилось и несколько рельефов монументально-
архитектурного назначения (два XI в. найдены в стене типографии Киево-
Печерской лавры и два — Михайловского Златоверхого монастыря, XI—XII вв.,
ГТГ). Они исполнены в красном шифере, подчеркнуто плоскостны и лапидарны.
Возможно, они украшали наружные стены каких-то храмов. Впитав и творчески
переработав разнообразные художественные влияния — византийское,
южнославянское. даже романское, — Киевская Русь создала свое самобытное
искусство, культуру единого феодального государства, предопределила пути
развития искусства отдельных земель и княжеств. Искусство Киевской Руси —
недолгий по времени, но один из величай ших периодов в отечественной
культуре. Именно тогда получил распространение крестово-купольный тип
храма. просуществовавший вплоть до XVII столетия, система стенописи и
иконография, которые легли в основу всей живописи Древней Руси. А ведь мы
знаем только малую часть того. что было создано в это время. Не исключено,
что в киевской земле под постройками сегодняшнего дня или под побелкой
соборов сохранились памятники зодчества и живописи той великой поры и они
еще будут открыты в какой-нибудь счастливый для отечественного искусства и
науки день.
В. О. Ключевский писал: «Замечательно, что в обществе, где сто лет с чем-
нибудь назад еще приносили идолам человеческие жертвы, мысль уже училась
подниматься до сознания связи мировых явлений. Идея славянского единства в
начале XII в. требовала тем большего напряжения мысли, что совсем не
поддерживалась современной действительностью. Когда на берегах Днепра эта
мысль выражалась с такой верой или уверенностью, славянство было разобщено
и в значительной части своего состава порабощено» {Ключевский В. Курс
русской истории. Соч. В 9 т. М., 1987. Ч. 1. С. 110).
Еще при жизни Ярослава Мудрого и особенно после его смерти начинается
дробление Руси на мелкие удельные княжества со своим собственным столом.
Усиление княжеских распрей в XII в. привело к активному обособлению
отдельных земель. В XII — начале XIII в. в разных русских землях возникают
свои художественные школы: новгородская, владимиро-суздальская, галицко-
волынская, школы Полоцка и Смоленска, Они складываются на основе традиций
Киевской Руси. но каждая вносит нечто свое, характерное только для этой
земли, связанное с бытовыми особенностями и художественными достижениями, с
социально-политическими и географическими условиями.
Каждая земля, каждое княжество имеет главный город, старательно
обороняемый, как и все средневековые города. Верхняя часть города, наиболее
укрепленная, — детинец, впоследствии чаще называемая кремлем, нижняя —
посад с торговой площадью, также нередко обнесенная валом и деревянными
стенами. Подобным образом укреплялись и маленькие города.
Дольше всего киевские традиции сохранялись в Чернигове- В XI! в. на смену
«полосатой» системе кладки приходит новая, порядовая равнослойная, из
кирпича прямоугольной формы. Чтобы фасады не выглядели бедными, их скромно
украшают аркатурньтми поясками, выполненными также в кирпиче,
многоуступчатыми порталами и нишами. Некоторые черниговские храмы, как,
например, реставрированный теперь храм Бориса и Глеба, имели пилястры с
прекрасными капителями, украшенными белокаменной резьбой. Церковь Бориса и
Глеба — величественный шестистолпный храм, как и другая черниговская
церковь, представшая в результате раскопок, — Благовещенский собор 1186 г.,
сохранивший фрагменты богато декорированного мозаичного пола. В
черниговской церкви Параскевы Пятницы при помощи особой системы подпружных
арок и ложных декоративных закомар — кокошников у основания барабана — был
решен удивительной простоты архитектурный образ стремительного движения
ввысь при сохранении традиционной схемы четырехстолпного, трехапсидного
храма. Есть версия, что черниговскую церковь строил зодчий Петр Милонег.
Собственно Пятницкий храм является модификацией уже найденного образа
нарастающего движения (благодаря высокому постаменту центральной части,
несущему барабан и главу) — в Спасо-Преображен-ском соборе Евфросиньевского
монастыря в Полоцке, исполненном зодчим Иоанном в 1159г. в старинной
технике «полосатой» кладки с «утопленным рядом» и сохранившем прекрасные
фресковые росписи, еще ожидающие своей полной расчистки. Этот же принцип мы
видим в Смоленском соборе Архангела Михаила, построенном князем Давидом
Ростиславичем в 80— 90-е годы XII в., с его кубической формы основным
зданием, как бы вознесенным над тремя притворами. Устремленность ввысь
подчеркнута пучковыми пилястрами сложного профиля. Строительный материал
здесь также кирпич, но смоленские зодчие предпочитали скрыть его под
побелкой. В Смоленске работали высококвалифицированные артели строителей,
здесь нашли творческое воплощение традиции Византии, Балкан, романского
Запада. Такое же разнообразие культурных контактов характерно и для галицко-
волынской школы, сложившейся на западе Руси, в Поднестровье. Своеобразие
галицко-волынской культуры особенно проявилось в стиле летописей, в сложном
витиеватом их слоге со смелыми, неожиданными оборотами: «Начнем же
бесчисленные рати и великие труды и частые войны и многие крамолы,
восстания и многие мятежи»—такими словами начинается Галицко-Волынская
летопись.
Зодчие Галича использовали белый камень — местный известняк, из которого
они возводили храмы самого разного плана: и четырех-, и шестистолпные, и
бесстолпные, и круглые в плане — ротонды. К сожалению, талицкая архитектура
нам известна в основном по литературным описаниям, однако в результате
археологических работ последних лет все яснее становится характер этой
художественной школы. Восстановить подлинный облик храмов Западной Руси
особенно трудно, потому что католическая церковь на протяжении многих веков
уничтожала всякие следы русской культуры. Церковь Пантелеймона близ Галича
(начало XIII в.) с ее перспективным порталом и резьбой капителей говорит о
высоком уровне галицкой архитектурной школы. Интересно отметить, что если
техника кладки и убранство галицких храмов связано с романским зодчеством,
то план этих четырехстолп-ных крестово-купольных церквей типичен для
русской архитектуры XII в. Заметим здесь же, что в те страшные десятилетия
второй половины XIII в., когда большая половина русских земель была выжжена
монголо-татарами, для Галича и Волыни (западной части княжества) это было
относительно благополучное время. Центром художественной жизни тогда
становится новая столица Галицкого княжества — Холм, где особенно
оживленное строительство ведется при князе Данииле. Церковь Иоанна
Златоуста, например, была декорирована резным камнем, цветным и
позолоченным, резьба исполнена русским мастером Авдием в 1259 г. Внутри
храма сверкал пол, выложенный медными плитами ,и майоликой. И такая церковь
была не единственной, что подтверждается раскопками.
Галицко-волынское зодчество испытало определенное влияние западной
раннеготической архитектуры. Об этом говорят и круглые церкви-ротонды
(например, остатки церкви во Владимире-Волынском), и новый тип кирпича —
брусковый (а не плоская киевская плинфа). В середине XIV в. Галицко-
Волынские земли потеряли свою независимость и вошли в состав Польши и
Литвы. Наиболее интересно развивается в этот период искусство Владимиро-
Суздальской и Новгородско-Псковской земель. Земли Владимира и Суздаля,
богатые лесами и реками, простирались от Устюга до Мурома. Славяне,
заселившие эти территории в IX—Х вв., слились-с местными племенами финно-
угорской группы (мерь, весь, мурома), создав очаг великорусской народности.
На этих землях князья основывали новые города: Ярослав Мудрый дал начало
городу Ярославлю, Мономах основал город своего имени — Владимир, Юрий
Долгорукий — Переславль-Залесский, в котором построил собор Спаса
Преображения, а в своей
княжеской резиденции Кидекше — церковь в честь князей-мучеников Бориса и
Глеба (1152). На заре сложения владимиро-суздальской художественной
традиции, в 50-е годы XII в., здесь работали в основном галицкие мастера.
Искусство Владимирской земли обретает свои отличительные черты и достигает
расцвета при сыне Юрия — Андрее Боголюбском, который перенес стол во
Владимир и деревянной стеной укрепил город. В Ипатьевской летописи о нем
говорится, что он «Володимиръ сильно устроил». Сохранившийся памятник тех
лет — Золотые ворота во Владимире, построенные в западной части города,
обращенной к Москве, и названные так в подражание Киевским: две мощные
опоры (триумфальная арка одновременно и узел обороны) с надвратной церковью
Ризположения (1164). Андрей Боголюбский возвел и главную святыню
Владимира—Успенский собор (1158—1160), величественный шестистолпный храм,
сложенный из больших, плотно пригнанных друг к другу плит местного белого
известняка с забутовкой («бут»—щебень, строительные остатки, которыми
заполняли пространство между двумя плитами). Горизонтально по всему фасаду
владимирского Успенского собора проходит арка-турный пояс: лопатки,
членящие фасад, украшены полуколонками, такие же полуколонки на апсидах;
порталы перспективные, окна щелевидные. Прясла (пока еще очень скупо)
украшены скульптурными рельефами. Все эти черты станут типичными для
архитектуры Владимиро-Суздальской земли. Величественный шлем мощного
барабана сверкает золотом. Гордо возвышается собор над Клязьмой. Не менее
торжествен был и интерьер собора, как писали современники, богато
украшенный драгоценной утварью. В строительстве владимирского Успенского
собора принимали участие мастера и русские, и иностранные. Как и в
Чернигове, романские черты проявились на этой земле в основном в декоре, в
резьбе, в главном же — в конструкции, плане, в решении объемов — сказались
киевские традиции. Недаром еще Владимир Мономах построил Ростовский собор
по образцу киевского Успенского (в «тую же меру», как сказано в Печерском
патерике — сборнике сказаний о монахах Киево-Печерского монастыря).
В память об удачном походе суздальских войск на волжских булгар был заложен
один из самых поэтических древнерусских храмов — Покрова на Нерли (1165).
Он посвящен новому празднику богородичного цикла — празднику Покрова.
(Согласно же одному старинному источнику, князь построил храм «на лугу»,
печалясь о смерти любимого сына Изяслава.) Церковь Покрова на реке Нерль —
как будто типичный одноглавый четырехстолпный храм XII в. В нем налицо все
характерные для владимирского зодчества черты: щелевидные окна,
перспективные порталы, ар-катурный пояс по фасадам и карнизу апсид. Но а
отличие от Успенского собора он весь устремлен ввысь, в нем преобладают
вертикальные линии, что подчеркнуто и узкими пряслами, и окнами, и
полуколонками на апсидах, и даже тем, что начиная от аркатурного пояса
стены вверху несколько наклонены внутрь. Раскопки Н. Н. Воронина показали,
что во времена князя Андрея храм выглядел несколько иначе: он был обнесен с
трех сторон галереей-гульбищем и стоял на искусственном холме, вымощенном
белыми плитами, возведение которого было необходимо, так как луг весной
затопляло. Интерьер храма расширен за счет сдвинутости столбов боковых
нефов ближе к стенам, и в этом случае высота нефов оказывается в 10 раз
больше их ширины. Три широких центральных прясла трех фасадов храма
украшены фигурой Давида-псалмопевца, с гуслями на коленях, в окружении
зверей и птиц, поющего все многообразие мира, прославляющего «всю тварь
земную» («Хвалите господа на небесах, хвалите его все твари земные»). Часто
встречается также мотив женской маски. Гармонией форм, легкостью пропорций,
поэтичностью образа поражает храм Покрова любого, кто видит это
удивительное творение древнерусских зодчих. В летописи сказано, что в
строительстве Покровского храма принимали участие мастера «от всех земель».
Существует легенда о том, что Андрей Боголюбский вез из Киева икону
«Владимирская богоматерь», не доезжая до Владимира 10 км, кони споткнулись,
и это было расценено князем как знак строить тут свою пригородную
резиденцию. Так, по легенде, и возник Боголюбовский дворец (1158—1165),
вернее, настоящий замок-крепость, включавший собор, переходы из него в
княжеский терем и т. д. Перед собором на площади стоял восьмиколонный,
завершаемый шатром, киворий (сень) с водосвятной чашей. До наших дней
сохранилась одна лестничная башня с переходом к церкви. Наверное, в таком
вот переходе и убили князя бояре, и он, окровавленный, полз по лестнице,
как незабываемо ярко рассказано об этом в летописи. Раскопками последних
лет обнаружены также нижние части церкви, киворий и остатки каменных стен
вокруг.
В княжение Всеволода III, прозванного за многочисленное потомство
Всеволодом Большое Гнездо, Успенский собор во Владимире получил тот облик,
который знаком нам. После пожара 1185г. собор был перестроен в пятиглавый,
обстроен галереей, и таким образом старый Андреевский храм оказался как бы
заключенным в новую оболочку.
На центральном холме Владимира в комплексе не сохранившегося до нашего
времени дворца был возведен в честь патрона Всеволода — Дмитрия
Солунского—'Дмитриевский собор (1194—1197), одноглавый, трехнефный,
четырехстолпный, первоначально имевший башни галереи, собор той же ясной и
четкой конструкции, что и храм Покрова, но существенно от него отличный.
Дмитриевский собор не устремлен ввысь, а торжественно, спокойно и величаво
стоит на земле. Не легкостью и изяществом, а эпической силой веет от его
внушительно-массивного образа как от былинного богатыря Ильи Муромца, что
достигается пропорциями: высота стены почти равна ширине, тогда как в храме
на Нерли она в несколько раз превышает ширину. Особенностью Дмитриевского
собора является его резьба. Мощный колончатый пояс делит фасады по
горизонтали на две части, вся верхняя сплошь украшена резьбой. В средних
закомарах, как и в церкви Покрова, также изображен Давид, а на одном из
прясел помещен портрет князя Всеволода с меньшим сыном Дмитрием и
подходящими к нему с двух сторон другими, старшими сыновьями. Все же
остальное пространство занято изображением зверей и «птищ», в изобилии
заполнено растительным орнаментом, мотивами сказочными и бытовыми (охотник,
дерущиеся люди, кентавр, русалка и пр.). Все перемешано: люди, звери,
реальное и сказочное,— и все вместе составляет единство. Многие из мотивов
имеют давнюю «языческую историю», навеяны языческой символикой, некогда
имели древний магический, заклинательный смысл (мотив «древа жизни», образы
птиц, львов, грифонов, двух птиц, сросшихся хвостами, и пр.). Манера
изображения чисто русская, плоскостная, в некоторых случаях идущая от
навыков деревянной резьбы, в которой так искусны были русские люди.
Расположение рельефов «строчное», как в народном искусстве, в искусстве
вышивки полотенец. Если при князе Андрее еще работали мастера «от немец»,
то украшение Дмитриевского собора скорее всего дело рук русских зодчих и
резчиков. При преемниках Всеволода III стали возвышаться другие города
княжества: Суздаль, Нижний Новгород. При князе Юрии Всеволодовиче был
построен собор Рождества Богородицы в Суздале (1122—1125, верхняя часть
перестроена в XVI в.), шестистолпный, с тремя притворами и поначалу с тремя
главами. Одной из последних построек домонгольской поры был Георгиевский
собор в Юрьеве-Польском в честь св. Георгия (1230—1234): кубический храм с
тремя притворами, к сожалению, перестроенный в XV в. и ставший в результате
перестроек значительно более приземистым. Закомары и архивольты порталов
сохранили килевидную форму. Отличительная особенность собора в Юрьеве.— его
пластическое убранство, ибо здание было сплошь покрыто резьбой. Перестройка
XV в. нарушила и его декоративную систему. Отдельные фигуры святых и сцены
Священного писания выполнены в основном в горельефе и на отдельных плитах,
вставленных в стены, а сплошное узорочье орнамента — растительного и
звериного — исполнялось прямо на стенах и в плоской резьбе. Покрытый сверху
донизу узором резьбы, храм действительно напоминает какую-то затейливую
шкатулку или гигантский, затканный узором плат. Здесь нашли отражение и
религиозная, и политическая тематика, и сказочные сюжеты, и воинская тема,
недаром на главном, северном фасаде изображены воины — патроны
великокняжеского дома Владимирской земли, а над порталом — святой Георгий,
патрон великого князя Юрия, в кольчуге и со щитом, украшенным фигурой барса
— эмблемой суздальских князей.
На столь же высоком уровне находилось во Владимиро-Суздальской земле и
прикладное искусство, достаточно вспомнить медные западные ворота уже
упоминавшегося Суздальского собора, расписанные «жженым золотом» (сложная
техника так называемого огневого золочения, «золотой наводки», напоминающая
офорт в графике), или браслеты владимирских кладов, в которых рисунок
орнамента (например, двойной контур фигуры) находит аналог в пластике
соборов.
О монументальной живописи этой школы мы можем судить по сохранившимся
фрагментам сцены Страшного суда Дмитриевского собора (конец XII в.),
росписи которого, по мнению исследователей, исполняли как русские, так и
византийские мастера. Среди станковых произведений можно указать большую по
размерам «Ярославскую Оранту» (точнее «Богоматерь Оранта — Великая
Панагия», ГТГ) — произведение, по праздничному колориту перекликающееся с
Оран-той Киевской Софии, но это лишь внешнее сходство. Суть образа не в
предстоянии Богоматери Христу, как в Киеве, а в обращении ее к предстоящим,
молящимся, и не случайно мафорий напоминает покров в будущей чисто русского
происхождения иконографии образа «Покрова». За столетие владимиро-
суздальское искусство прошло путь от суровой простоты ранних храмов,
наподобие церкви Бориса и Глеба в Кидекше и Спаса в Переславле-Залесском,
до утонченно-изысканного изящества Георгиевского собора в Юрьеве. На такой
высокой ноте, на таком уровне мастерства было прервано это развитие
вторжением батыевых орд. Владимиро-Суздальской земле суждено было первой
принять удар. Но искусство княжества не было уничтожено окончательно, оно
сумело оказать решающее влияние на культуру формирующейся Москвы, и в этом
огромное историческое значение искусства Владимиро-Суздальской земли в
целом.

Метки:
Автор: 

Опубликовать комментарий