Литературную
ситуацию 80-х годов XIX века можно определить как паузу: уходят гиганты
минувшей эпохи, а кумирами новой становятся С. Надсон и А. Апухтин, сменившие
гениальных Ф. Тютчева и А. Фета, популярен новеллист П. Боборыкин… Ни уровень
их дарований, ни темы их творчества не выдерживают сравнения с
предшественниками. Настали новые времена. Россия пережила ряд крупнейших
событий: поражение в Крымской войне (1854 — 1856), отмену крепостного права,
возвращение из Сибири декабристов. Страну захватили новые социальные идеи,
захлестнула волна революционности, что привело к резкому ужесточению всех
систем подавления.

Тургенев,
Толстой, Достоевский, авторы крупнейших и значительнейших русских философских
романов, ставили перед литературой великие мессианские задачи. Но путь этот,
приведший к невиданным высотам русскую романистику, к 80-м годам пройден. Таким
образом, большим формам в настоящее время не соответствует уровень проблем и
дарований. Литература ищет пути возврата к беллетристике, и путь этот
начинается, конечно, с форм малых: рассказ, повесть, новелла, сказка.

В
России появляется и новый читатель. Грамотность перестала быть уделом
привилегированного класса, Уже в эпоху Александра II учебные аудитории
пополняются разночинцами, выходцами из мещанской среды. У них свои
представления о литературе, свои к ней требования. Будучи читателем начинающим,
новая публика не готова к серьезному чтению, к разрешению проблем глобальных.
Во многом именно этим объясняется головокружительный успех Надсона и
Боборыкина, авторов талантливых, но не выдающихся. 

В
это время в периодике появляются рассказики Антоши Чехонте. Чехов не случайно
начинает с легких жанров. Он не ищет своего читателя, он знает публику и к ней
обращается в своих непритязательных юморесках. Неслучайны и его многочисленные
псевдонимы: Человек без селезенки, Антоша Чехонте. Это мягкий домашний юмор, не
претендующий ни на что, кроме шутки, вызывающий улыбку — и только. И темы его
ранних рассказов просты и неприхотливы: он высмеивает чрезмерное чинопочитание,
глупую напыщенность… Но вот тут-то и кроется нечто неожиданное: темы
рассказиков Антоши Чехонте — осмысление знакомых нам центральных проблем
русской литературы. Вспомним «Смерть чиновника». Герой, случайно
чихнувший на лысину «чужого генерала», извинялся-извинялся, да и
«помер». А ведь это — чеховское преломление темы «маленького
человека». После острого сочувствия судьбе гоголевского Акакия Акакиевича,
после ощущения бесконечной вины перед униженными и оскорбленными героями
Достоевского Россия хохотала над глупой и пошлой смертью маленького чиновника.
Ибо сострадали — «братьям меньшим», то есть адресовались-то не к ним.
Адресат же Чехонте — сам чиновник, обмирающий от страха перед директором
канцелярии, боящийся столоначальника. И этому читателю нет нужды причащаться к
горькой судьбе собрата, оплаканной русской литературой. Отсюда и новый ракурс
традиционной темы. Так же прозвучит она в «Хамелеоне», в «Толстом
и тонком«. Интересно, что сам автор к »вечным вопросам» приходит
неосознанно, не стремится к их решению: ведь начинающий писатель Чехов еще не
мыслит себя литератором-профессионалом. Он — медик, практикующий врач, рассказы
пока не только плод непреодолимого влечения «пера к бумаге», но и — в
основном! — финансовая поддержка. Тем явственнее для нас талант Чехова, талант,
который сам он долго не осознавал.

Предметом
интереса и художественного осмысления Чехова становится новый пласт жизни,
неведомый русской литературе. Он открывает читателю жизнь обыденную,
каждодневную, знакомую всем череду рутинных бытовых дел и соображений,
проходящую мимо сознания большинства: она служит лишь фоном для действительно
решающих, экстраординарных событий и свершений. Но личность творят не эти
переломные моменты бытия (в обычной судьбе их не наберется больше
трех-пяти…), а та самая каждодневная рутина, жизнь как она есть. И Чехов
стремится обратить внимание читателя на дни и часы его маленького
обывательского существования, осмыслить их, начать жить осознанно.
					








Таким
образом, героем Чехова становится человек, действующий механически, не познавая
жизнь и не осознавая себя в ней. И вся жизнь этого героя проходит в ожидании
некоего решительного поворота, яркого события. Но, когда это событие
действительно происходит, оказывается, что человек не может не только
действовать, он не способен даже осмыслить происходящее. И в результате жизнь
катится дальше уже проложенным руслом к тому последнему итогу, который с полной
ясностью докажет, что не состоялся еще один человек, не сформировалась еще одна
личность, еще одна жизнь прошла впустую…

Творческий
метод Чехова уникален. Как врач, исследующий неизвестную болезнь, он методично
собирает симптомы, осмысливает их, сводит воедино, проверяет и перепроверяет
себя. И лишь на основании полной, развернутой картины всех признаков
заболевания решается поставить диагноз. Каждый рассказ Чехова свидетельствует о
том или ином оттенке общего неблагополучия, духовного оцепенения современников.
И все его творчество воспринимается именно как диагноз: утрата чувства
личности.

Два
социальных типа вызывают наибольший интерес Чехова. Привычный русской
литературе «маленький человек», но уже преуспевший в жизни, помимо
знаменитой шинели обладающий вполне благополучным домом, достатком. И
герой-интеллигент, не обремененный материальными проблемами. Чехов любит
описывать внешнее благополучие: обильные застолья, красивые наряды, музыкальные
вечера, веселые зимние прогулки на санях, летние пикники. И именно здесь, в
этой уютной благоустроенности, человека настигает тоска, причины которой он не
знает.

Вспомним
рассказ «Учитель словесности». Никитин женится по любви на прелестной
девушке, обретает дом и всё, что нужно для счастья. Но вместо ожидаемого
благоденствия, герой внезапно начинает тосковать. Его раздражает и милая жена,
и благополучная семейная жизнь — его угнетает все. Не видя никаких причин для
своего недовольства окружающим, Никитин поначалу не пытается понять, что с ним
происходит, ждет, когда «всё образуется». И полный крах, абсолютную
невозможность вернуться к прежнему безмятежному существованию он осознает, лишь
когда ничего уже нельзя изменить, когда его чувства к жене выродились в
отчетливую ненависть, когда, чтобы жить дальше, он должен без оглядки бежать из
своего дома… Трагичный, страшный этот итог, по мнению Чехова, был
предопределен: его герой жил, не задумываясь, не осмысливая свое бытие. Жил
запрограммированно: понравилась девушка — надо жениться; женился — надо вести
хозяйство, обустраивать дом. И все дальнейшее расписано наперед: появятся дети,
будут подрастать, они с женой — стариться, будет обычное продвижение по службе,
хлопоты о доме, о детях, о здоровье… Не сама эта череда плоха — она-то
естественна! Ужасно, что все происходит помимо воли главного действующего лица
этой жизни, он становится частностью, второстепенной подробностью собственной
судьбы, он ничего не решает: все происходит само собой. 

Такова,
с точки зрения Чехова, цена «расплаты» за «счастье». Перед
нами абсолютно одинокий человек, духовная жизнь которого кончилась, осталось
лишь физическое существование. Неспособность мечтать или способность мечтать
только о чем-то пошлом, мелком, ничтожном — это те самые «три аршина
земли«, которые так ненавидел Чехов, ибо »человеку нужно не три
аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он
мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа». 

Сам
Никитин — учитель, человек, по профессии обязанный жить работой мысли, жить
осознанно! Но разве он осознавал себя, когда женился? Нет, он восхищался своей
возлюбленной, томился и мечтал, не затрудняясь узнать поближе будущую жену,
понять самого себя, подумать о том, что настанет после исполнения заветного
желания.

Персонажи
Чехова — люди милые, добрые, порядочные, неглупые. Им недостает одного: умения
и желания размышлять, познавать себя и мир.

На
смену череде рефлектирующих героев начала века, которые стремились быть
режиссерами не только своей, но и чужой жизни, приходят герои-статисты, не
понимающие и не пытающиеся понять ход пьесы. Неизбежность краха такого героя
очевидна: жизнь непременно потребует от человека принять решение, к которому
чеховский герой всегда не готов. 

Список литературы

Куприн
А.И. Памяти Чехова. В кн.: Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954.

Лакшин
В.Я. Толстой и Чехов. — М.: Советский писатель, 1975

Монахова
О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века.

Чехов
о литературе. М., 1955