ПЛАН.
1.        
Содержание………………………………………………………………..1   
2.        
Введение……………………………………………………………………2
3.        
Биография — Александр Исаевич Солженицын…………………………6
4.        
Биография — Андрей Дмитриевич Сахаров…………………………..…10
					







5.        
Первые встречи А.И.Солженицына и А.Д.Сахарова………………..…13
6.        
Бой двумя колоннами………………………………………………..……17
7.        
Начало публичной полемики……………………………………………..23
8.        
Годы восьмидесятые………………………………………………………26
9.        
Две утопии…………………………………………………………………30
10.     
Заключение…………………………………………………………………33
11.     
Примечания………………………………………………………………..35
12.     
Литература…………………………………………………………………36
Введение.
Выбранная мною тема актуальна по нескольким объективным причинам:
 Во-первых, А.Д. Сахаров и А.И.Солженицын одни из выдающихся
представителей России Советского периода. А.Д. Сахаров известен всему миру и
как величайший физик-теоретик, который был отцом-основателем водородной бомбы и
внес гигантский вклад в развитие ВПК, так и в роли правозащитника, который даже
в самые трудные годы боролся против тоталитаризма  за торжество конституции и
демократических свобод.   
 Во-вторых, через жизненную призму  А.Д. Сахаров, можно увидеть целую
эпоху, с закрытой для общественности того времени стороной. В жизни этого
выдающегося человека были и такие периоды, как взлет по карьерной лестнице,
(лауреат Сталинской и Ленинской премий, трижды герой соц. труда  и масса других
наград и регалий) тяжелая борьба в оппозиции с властями (лишение всех наград и
регалий), и ссылка в Горький и диссидентство, и депутат народного собрания во
времена перестройки, и посмертное признание его всем миром, а главное страной.
Все эти взлеты и падения, ослабление и ужесточение борьбы за мир, отражают
атмосферу целой эпохи. И жизнь Андрея Дмитриевича Сахарова служит наилучшим
примером для исследования, изучения и анализа тех непростых времен.
 В-третьих, в работах А.И. Солженицына можно найти многие решения на ряд
сложнейших вопросов современности. Солженицын был пророком, ему было
свойственно предчувствовать и предугадывать ход событий как в СССР, так и во
всем мире. Андрей Дмитриевич Сахаров занимался различными аспектами
общественной и политической жизни страны. Он был защитником демократических
принципов, свободы слова, прав человека во всем мире. Он пытался вмешаться в
ход событий, да бы предотвратить негативные последствия необдуманных решений
политиков и общественных деятелей. Таких примеров немало, это и война в
Афганистане, и разрешение конфликта между Израилем и Палестиной, и ослабление
конфрантаций между социалистическим и капиталистическим лагерями, и  способствие
в урегулировании  жизни в странах третьего мира. Он защищал интересы сразу
всего народа, примером того может служить ходатайства по поводу Крымских Татар
и этнических немцев. Сахаров не раз предупреждал об опасности атомных
испытаний: «Созидательная сила  атома, станет разрушительной». По прошествии
лет мы можем видеть, то что его слова действительно оказались пророческими, и
теперь мы можем анализировать и делать выводы, и приходи к тому, что его
решения этих проблем были истинными.
 В-четвертых, количество его наград, премий и регалий, которые он получил
за пределами СССР, еще раз доказывают значимость его вклада в дело мира во всем
мире. Следовательно, А.Д. Сахаров является общепризнанным общественным
деятелем, на примере которого можно сделать ряд важнейших выводов, воспитывать
у подрастающего и будущего поколений нравственные и эстетические принципы.
Всей своей жизнью он показал, что свобода и рабство, апокалипсический
ужас и Царство Божие живут сейчас одновременно. Он всегда был свободен, хотя
физически всегда был в плену у политиков. Они хватали его и его жену,
перемещали из города в город, лишали возможности работать, прослушивали,
подглядывали, прощупывали его жизнь до интимнейших подробностей, бесцеремонно
залезали в дневники, и он бессилен был вырвать свою жизнь из их нечистых рук. 
И все-таки он был свободен. Совершенно неподвластен времени и своим
гонителям. В нередко враждебную ему атмосферу залов и заседаний он нес голос
совести и разума.
Сахаров первый понял, или,  во  всяком  случае,  первый  во  весь  голос сказал,
что  в  наш  век  термоядерного  оружия  это  противостояние  грозит внезапным
уничтожением всего живого на Земле и указал выход.
Борьба за права человека, которую он развил, это  не  филантропическое занятие
досужих интеллигентов, а  борьба  за  превращение  нашей  страны  из диктатуры
в  демократически открытое  общество,  борьба  за  международное доверие,
преодоление конфронтации, за путь к разоружению.
Насилию он противопоставил добро в жизни общества.
Он — гигант-естествоиспытатель и мыслитель, познавший явления природы, ведущие
к управляемому  ядерному  синтезу  и  к  рукотворному  термоядерному взрыву 
неограниченно  большой  мощности,  развивший   глубинное   понимание законов
космологии, происхождения и развития Вселенной  —  так  же  глубоко постиг и
закономерности жизни общества, указав пути  преодоления  катаклизма всеобщей
гибели, все еще угрожающей человечеству из-за  преступных  действий и  речей 
реакционной  части  КПСС  и  номенклатуры,  которых  мы   являлись свидетелями.
Солженицын, к счастью, избегает «осмысления»; он записывает,
регистрирует, разрабатывает знакомые ему элементы, пережитое и познанное, и раз
ему не нужно по ходу повествования бороться с предписанным или надуманным
порядком или оспаривать его, то он добивается такой трезвости и сухости, что
доказывает свое превосходство как над обычным, оптимистически настроенным
социалистическим реализмом, так и над притязаниями «нового романа».
Дело не только в том, что он на собственной шкуре узнал вещь, неизвестную его
западным коллегам: сталинизм. Дело еще и в том, что на Западе утрачено
понимание тайных мук: им находится место только в области сладострастия, и это,
быть может, является огромным, пока еще не замеченным, преступлением Я вижу в
книгах Солженицына откровение, бесстрастное откровение не только о их чисто
историческом предмете — о сталинизме, но и об истории страданий человечества. А
раз так, то сталинизм здесь — «всего лишь» повод, достаточно жуткий и
тем не менее «всего лишь».       
 Книги Солженицына начинаются издалека, их своды высоки, и они являются
откровением для более или менее беспомощно действующей западной литературы;
книги берут начало от великой русской традиции, они прошли через
социалистический реализм; преодолели и обновили его, они современны искусностью
построения, которое устойчиво и крепко; у них дыхание Толстого и дух
Достоевского, хотя в XIX веке да и в сегодняшнем литературоведении они
считаются парой противоположных духов; и при всем этом в них безошибочно
узнается Солженицын. Оставляя позади Сартра и Камю, он довершает древнее
противопоставление «воли» и «тюрьмы» — не образно, не
философски, но на самом материале, литейном подпорок, предписаний и
надуманности.
«Архипелаг ГУЛАГ» — это история, так она и названа
Солженицыным, а мотивы ее публикации вполне очевидны: писатель стремится
привлечь внимание мировой общественности (что, возможно, послужит определенной
защитой) к тем людям, кто упомянут в «Архипелаге ГУЛАГ», к его
оставшимся в живых свидетелям; а кроме того, эта книга — «наш общий дружный
памятник всем замученным и убитым«. »Архипелаг ГУЛАГ» является
документальным подтверждением фактов, что уже известны мировой общественности
по многочисленным публикациям; вот как характеризует Александр Солженицын в
своей книге те десятилетия террора: «…вас арестовывает странник,
остановившийся у вас на ночь Христа ради; вас арестовывает монтер, пришедший
снять показания счетчика, вас арестовывает велосипедист, столкнувшийся с вами
на улице; железнодорожный кондуктор, шофер такси, служащий сберегательной кассы
и киноадминистратор». 
Даже самых рьяных противников Солженицына должно удивлять его бесстрашие,
у них должна вызывать уважение та неколебимая твердость, с какой он продолжает
работу и публикацию своих произведений. Однако ни удивления, ни уважения ждать
не приходится. На это нет даже намека. 
Одним из постыднейших фактов в истории Союза советских писателей
останется то обстоятельство, что он всегда исключает своих членов как раз
тогда, когда они находятся в опасности или в опале — вспомним Ахматову,
Зощенко, Пастернака, Солженицына. А ведь «Один день Ивана Денисовича»
вышел в свет с явного одобрения Хрущева у главного редактора, с которым
Солженицын дружил и память которого почтил на его похоронах,- речь идет об
Александре Твардовском, коего вряд ли кто-либо решится назвать пособником
империализма. Он пал вместе с Солженицыным. Если вспомнить, что поводом для
исключения Солженицына из Союза писателей послужил роман «Раковый
корпус», кстати уже набранный, и если к тому же учесть, что до сих пор
неясно и, видно, навсегда уже останется неясным, кто же все-таки добивался
исключения и по каким, собственно, мотивам, то к вероятным мотивам
политического характера можно вполне добавить ревность и зависть самого что ни
на есть обывательского толка. 
Прочие писатели должны бы уразуметь, что писатель, столь предательски
изгнанный и лишенный всяческой поддержки, не вправе сдаваться, идти на малейшие
уступки, отступать даже на миллиметр, и, возможно, настанет день — я не теряю
такой надежды,- когда ненависть, ослепление, клевета, травля и гнусные
преследования сменятся пониманием того, что этот человек страдает я борется не
только за себя самого, нет, речь идет о большем, гораздо большем, а именно о
том, что в конечном счете послужит авторитету и престижу самого же Советского Союза.
Высказывались опасения (они прозвучали и на заседании международного
ПЕН-клуба 24 мая 1973 года), что подписание Советским Союзом всемирной
конвенции по охране авторских прав не принесет советским авторам ни свободы, ни
каких-либо выгод. Опасения оказались справедливыми, и, похоже, что первый тому
наглядный урок будет преподан на примере Солженицына.
Биография
Александр Исаевич Солженицын, 1918 г.р.
Со стороны отца Солженицын происходит из старинной крестьянской семьи.
Исаакий Семёнович учился в Харькове, потом в Москве, ушёл добровольцем на
войну; на фронте, летом 1917-го женился на Таисии Щербак; был награждён за
храбрость. После возвращения домой был ранен на охоте и умер от раны 15 июня
1918 года. Он выведен в «Августе  Четырнадцатого» в образе Сани
Лаженицына. 
Семья матери Солженицына была богатой, дед дал своей дочери Таисии
прекрасное воспитание и образование. Брат Таисии, Роман, сорил деньгами, купил
«Роллс-Ройс»: фотографию этого автомобиля воспроизвела «Литературная
газета» в 1972 году, в разгар кампании против Солженицына. 
Александр Солженицын родился 11 декабря 1918 года, через шесть месяцев
после смерти отца. Детство его мало чем отличается от детских лет его
сверстников: маленьким ходит с матерью в церковь, вступает в комсомол,
переживает трудности и радости жизни обычного советского школьника. Юный
Солженицын -староста класса, любитель футбола, поклонник театра, унаследовав от
отца тягу к знаниям, поступает в 1936 году на физико-математический факультет Ростовского
университета. С 1939 года он одновременно учится ещё на заочном отделении
Московского института истории, философии, литературы. В 1941 году Солженицын
заканчивает университет в Ростове и приезжает в Москву на экзамены в МИФЛИ, а
18 октября 1941-го уходит на фронт, сначала простым солдатом, после окончания
офицерской школы в Костроме — в звании лейтенанта. 
В 1943-ем он получает орден Отечественной войны второй степени, в
следующем — орден Красной Звезды, будучи уже капитаном. В 1945-м его переписка
с другом «Кокой» попадает под надзор военной контрразведки,
раскрывшей «политические негодования» адресатов, обозначавших Ленина
уменьшительным «Вовка», а Сталина — кличкой «Пахан». 27
июля 1945 года Солженицын был осуждён на восемь лет исправительно-трудовых
лагерей по статье 58-й Уголовного кодекса, пункты 10 и 11. 
Пережитое этих лет отражено писателем в таких произведениях, как
«Олень и шалашовка», «Дороженька», «В круге
первом«, »Архипелаг ГУЛАГ». 
В 1952 году Солженицын принимает участие в Экибастузской
«смуте,» после которой лагерный хирург в лагерной больнице оперирует
его по поводу злокачественной опухоли в паху. Ткань, иссечённую при биопсии,
отправляют на анализ в «вольную» лабораторию, результаты теряются, а
больной поправляется и через две недели выписывается из больницы. 
После смерти Сталина Солженицын выходит из лагеря на «вечное
ссыльнопоселение» в ауле Кок-Терек. Он снимает угол в глинобитной хатке,
знакомится с супругами Зубовыми, врачами, такими же ссыльными, как он сам. Под
именем Кадминых они выведены в «Раковом корпусе», подлинная история
их рассказана в «Архипелаге». Осенью болезнь возобновляется, власти
позволяют ему выехать в Ташкент на лечение. Позднее Солженицын сознавался
друзьям, что в Ташкент он ехал умирать и писал очень много, полагая, «пока
он пишет — у него отсрочка». 
В 1956 году Солженицын реабилитирован решением Верховного Суда СССР, в
следующие годы живёт в Рязани и много работает: 
1959 — «Один день Ивана Денисовича».
1960 — «Свет, который в себе».
1961 — « Крохотки» — стихотворения в прозе.
1962 — «Случай на станции Кочетовка».
1963 — «Матрёнин двор».
Поощряемый вниманием большой читательской аудитории, Солженицын
переживает небывалый творческий подъём -начинает «необыкновенно много
сразу«: »Архипелаг ГУЛаг«, »Раковый корпус»,
«Круг первый», не оставляя работы учителя физики. 
В 1967 году «Раковый корпус» получает положительный отзыв
Каверина. На открытии Четвёртого Съезда Союза писателей СССР Солженицын
обращается к делегатам с открытым письмом, в котором обличает вред цензуры:
» Я предлагаю съезду принять требование и добиться упразднения всякой —
явной или скрытой -цензуры над художественными произведениями, освободить
издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист».
Многим это не понравилось и именно с этих пор, с мая 1967 года, начинается
открытая и беспощадная борьба писателя Солженицына против Советской власти
(эпизоды этой борьбы описаны в произведении «Бодался телёнок с
дубом»). 
В 1974 году кампания против Солженицына в прессе достигает наивысшего
накала. «Литературная газета» печатает статью «о предательской
деятельности А.И. Солженицына». Писатель не сбавляет активности: пишет
«Письмо вождям», в котором призывает положить конец идеологической
монополии марксизма, в интервью агентству печати Си-Би-Эс критикует тех
соотечественников, которые эмигрируют добровольно, объявляет о создании
«Русского общественного фонда помощи заключенным и их семьям» (доходы
от продажи «Архипелага» полностью будут поступать в этот фонд.). 
13 февраля Солженицына арестовывают и заключают в Лефортовскую тюрьму. С
этого времени он лишен советского гражданства и осуждён на изгнание.
Специальным самолётом его доставляют в Западную Германию. Солженицын поселяется
в Цюрихе, где живёт его адвокат и где он находит следы Ленина в эмиграции. 
В октябре 1976 Солженицын поселяется в США, в штате Вермонт, близ городка
Кавендиш. Он покупает около двадцати гектаров земли, на этом участке, кроме
жилого дома, он оборудует библиотеку для хранения рукописей и печатных
материалов, посвящённых России. В течение последующих трёх лет Солженицын,
стараясь не привлекать к себе внимания, посещает различные университеты
Америки, обладающие русскими архивными фондами, и упорно работает над
«Красным колесом», переделывает первый «узел» «Августа
Четырнадцатого« и пишет два новых романа »Октябрь Шестнадцатого»
и «Март Семнадцатого». 
К концу 80-х общественное мнение в России по-новому оценило жизнь и
творчество Солженицына. В июле 1988 года художник Илья Глазунов выставляет
картину «Мистерия XX века», где среди прочих персонажей изображён
Солженицын. Писатель Виктор Астафьев в телевизионной передаче упоминает
Александра Солженицына и говорит, что когда-нибудь его внук посетит могилу
великого писателя и попросит у него прощения за Родину. 
11 декабря в Москве в Центральном Доме кино состоялся вечер, посвященный
70-летию Солженицына, на котором с приветственными словами выступили А.
Смирнов, Ю. Карякин, Ю. Афанасьев. Группа писателей предлагает Секретариату
правления Союза писателей СССР восстановить Солженицына в рядах Союза. 
В письме к Глебу Якунину Солженицын пишет: «Это правда: все годы
изгнания, всеми помыслами и всей работой я — только на родине. И не теряю
надежды при жизни вернуться. Но это будет никак не возможно до напечатания в
СССР моих главных книг: я не могу вернуться как бы немым, ещё ничего не
сказавшим — и тогда начать восполнять сокрытие 50 лет моей работы — как же?
Газетными статьями?» .
Главные книги А.И. Солженицына увидели свет, писатель возвратился на
родину. В 1990 году «Литературная газета» и «Комсомольская
правда« публикуют брошюру »Как нам обустроить Россию?», в
которой Солженицын высказывает варианты проведения социально-экономических и
политических реформ. В этом же году писателю присуждается Государственная
премия РСФСР за «Архипелаг ГУЛаг», от которой он отказался, заявив:
«Эта книга -о страданиях миллионов, я не могу собирать на ней почёт».
В настоящее время А.И. Солженицын живёт и работает на родине. В своих
страстных монологах на телевидении и в газетных статьях, эмоциональных и
продуманных, писатель выделяет несколько моментов. Во-первых, то, что пришло
после краха коммунизма,- не демократия. Власть принадлежит не народу,
«разлитому по всей территории страны», а политиканскому котлу,
который «кипит в столице». Это кипение вызывает яростное неприятие
писателя. 
Во-вторых, старая власть рухнула лишь в верхнем звене, а среднее
сохранилось — «в тех же самых кабинетах те же самые рожи». Создаётся
«грязный гибрид» уцелевшей номенклатуры и акул финансового подполья,
лжепредпринимателей. Если «эта власть без совести, которой будет
сторониться честный человек, укрепится, уже не 70, а 170 лет понадобится, чтобы
от неё избавиться». 
В-третьих, противостояние «демократов» и «патриотов»
гибельно, разрушительно для России. Солженицын держится на расстоянии от обеих
«партий» не только потому, что это новое, по существу большевистское
размежевание опять ставит превыше всего своекорыстные интересы, круговую поруку
и сомнительные Уставы. Новые ярлыки, может быть, и удобны для целей политиканства,
но глубоко фальшивы. 
Первичным для Солженицына остаётся нравственное состояние общества:
«Если совесть не проснётся, никакая экономика нас не спасёт». В этом
выражении очевиден не только заряд нравственности, но и разумной
государственной политики, которая, имея дело с народным сознанием, не может
замыкаться на голом чистогане или голом монетаризме. 
Мысль Солженицына ясна: в России даже на политическом рынке, неизбежном
при демократии, не прожить без незыблемых нравственных авторитетов, без великих
людей-объединителей. О них все книги А.И. Солженицына.
Биография — Андрей Дмитриевич Сахаров.
Андрей Дмитриевич Сахаров, всемирно известный  ученый  и  общественный деятель, 
родился  21  мая  1921 года в Москве. Его  родители-  Сахарова Екатерина Алексеевна
и Сахаров Дмитрий Иванович,  преподаватель  физики, автор ряда  учебников  и 
задачников  по  физике,  а  также  многих  научно- популярных книг.
Впоследствии Дмитрий Иванович был доцентом кафедры общей физики на физическом факультете   
Московского     государственного педагогического института имени Ленина.
В 1938 году поступил на физический факультет МГУ. В 1941  году,  после начала 
Великой  Отечественной   войны,   призывался,   однако   не   прошел медицинскую
комиссию и эвакуировался вместе с МГУ  в  Ашхабад,  где  в  1942 году окончил с
отличием физический факультет. Ему было  предложено  остаться на кафедре и
продолжать свое образование.  Андрей  Дмитриевич  отказался  от этого 
предложения  и  был  направлен  Наркоматом  вооружений   работать   в Ульяновск
на  оборонный  завод.  В  годы  войны  Андреем  Дмитриевичем  были сделаны
изобретения и усовершенствования по  контролю  качества  бронебойных патронов.
Предложенный им метод  контроля  вошел  в  учебник  под  названием «Метод
Сахарова» .[1] Работая инженером, А.Д.Сахаров также самостоятельно
занимался научными исследованиями и  в  1944-1945  годах  выполнил  несколько 
научных  работ. В январе 1945 года  поступил  в  аспирантуру  Физического 
института  АН  СССР (ФИАН), где его научным руководителем  был  академик  И. 
Е.  Тамм.  Окончил аспирантуру, защитив кандидатскую диссертацию  в  ноябре 
1947  года,  и  до марта 1950 года работал в должности младшего  научного 
сотрудника.  В  июле 1948 года постановлением Совета Министров СССР был  привлечен 
к  работе  по созданию термоядерного оружия. Андрей Дмитриевич начал
исследования по ядерной проблеме против своего желания. Позднее,  уже  войдя 
в  работу,  он  пришел  к  мнению,  что  этой проблемой  нужно  было 
заниматься.  В  США  уже  вовсю  велись  аналогичные исследования, и А. Д.
Сахаров считал, что нельзя  допускать  положения,  при котором США стали бы
монопольным обладателем термоядерного  оружия.  В  этом случае стабильность
мира была бы поставлена под угрозу. Проблема создания советского термоядерного
оружия была успешно решена, и А. Д.  Сахарову  принадлежит  выдающаяся  роль 
в  создании  термоядерного могущества СССР. Он занимал ряд  руководящих 
должностей  —  последние  годы должность заместителя научного руководителя
специального института.  Работая над созданием термоядерного оружия, А. Д.
Сахаров  одновременно  выдвинул  и разработал совместно со своим  учителем  И. 
Е.  Таммом  идею  использования термоядерной энергии в мирных целях. В 1950
году А. Д. Сахаров и И. Е.  Тамм рассмотрели идею магнитного термоядерного
реактора, которая легла  в  основу работ в СССР по управляемому термоядерному
синтезу.
А.Д.Сахарову трижды (в 1953, 1956 и 1962 годах) было присвоено  звание Героя 
Социалистического Труда, в 1953 году ему   была   присуждена
Государственная премия СССР, а в 1956 году — Ленинская премия. В  1953 
году он был избран действительным членом Академии наук СССР. Ему  тогда  было 
32 года. Мало кто был избран академиком так рано. Впоследствии А.Д.Сахаров  был
избран членом ряда зарубежных академий. Он также является почетным  доктором многих
университетов. [2]
Работая над созданием водородного оружия, А. Д. Сахаров вместе  с  тем осознал
великую опасность, которая угрожает человечеству и всему  живому  на Земле  в 
случае,  если  это  оружие  будет  пущено  в  ход.  Опасность  для человечества 
представляли  даже  испытательные  взрывы   ядерного  оружия, которые тогда
проводились в  атмосфере,  на  поверхности  земли  и  в  воде. Например,
атмосферные взрывы приводили к заражению атмосферы и  к  выпадению радиоактивных
осадков на больших расстояниях от  места  испытаний.  В  1957- 1963 годах А. Д.
Сахаров активно выступал против испытаний  ядерного  оружия в атмосфере, в воде
и на поверхности земли. Он явился одним  из  инициаторов Московского
международного договора о запрещении ядерных  испытаний  в  трех средах. В
начале 70х годов средства массовой информации в нашей стране  начали массированную
кампанию против А. Д. Сахарова. Его  высказывания  искажались, о нем и о его
жене публиковались клеветнические материалы. Несмотря на  это, А. Д. Сахаров
продолжал свою  общественную  деятельность.  В  1975  году  он написал книгу
«О  стране  и  мире».  В  том  же  году  ему  была  присуждена
Нобелевская  премия  мира.  В  нобелевской  лекции  «Мир, 
прогресс,   права человека», излагая свои взгляды, он  отметил,  что 
«единственной  гарантией мира  на  Земле  может  быть  только  соблюдение 
прав  человека  в   каждой стране».[3]   Присуждение   А.   Д.  
Сахарову   Нобелевской   премии   мира сопровождалось новой волной
дезинформации и клеветы по его адресу.
В 1979 году, сразу же после ввода войск в Афганистан,  А.  Д.  Сахаров
выступил с
заявлением  против  этого  шага,  заявив,  что  это – трагическая ошибка.
Вскоре после этого он был лишен всех правительственных наград  и  22 января
того же года выслан без суда в город Горький. В ссылке  он  пробыл  7 лет без
нескольких дней. Доступ к нему в эти годы был сведен к минимуму,  он был
изолирован от советской и мировой общественности. За  время  горьковской ссылки 
А.  Д.  Сахаров  провел  три  голодовки,  к  нему  применялись  меры физического
воздействия, во время голодовок он был изолирован даже от  жены. Несмотря на
колоссальные трудности, А. Д.  Сахаров и в Горьком продолжал свои научные
исследования и общественную деятельность. Он пишет заявления  в защиту
политических заключенных в СССР, статьи о  проблемах  разоружения,  о международных
отношениях.
В декабре 1986 года А. Д. Сахаров возвращается в Москву. Он  выступает на
международном форуме «За безъядерный  мир,  за  выживание 
человечества», где предлагает ряд мер  в  области  разоружения,  имеющих 
целью  продвинуть вперед переговоры с США (эти предложения были  осуществлены, 
что  позволило заключить  соглашение  с  США  об  уничтожении  ракет  средней  
и   меньшей  дальности). Он предлагает также конкретные шаги в области 
сокращения  армии в   СССР,   действенные   меры   по   обеспечению   
безопасности    атомных электростанций. Затем А. Д. Сахаров работает в
Физическом институте  им.  П.Н. Лебедева АН СССР в должности  главного 
научного  сотрудника.  Он  избран членом Президиума  АН  СССР,  продолжает 
активное  участие  в  общественной жизни. Осенью 1988 года из Верховного Совета
СССР А. Д.  Сахарову  сообщили, что рассматривается  вопрос  о  возвращении 
ему  правительственных  наград, которых он был лишен в 1980 году. А.Д. Сахаров 
отказался  от  этого  до освобождения и полной  реабилитации  всех  тех,  кто 
был  осужден  за  свои
убеждения  в 
70х  и  80х  годах.  Он  был  избран  почетным   председателем общественного
совета всесоюзного общества «Мемориал».
Его общественная деятельность была направлена на то, чтобы перестройка проводилась
активно и последовательно, без промедления, и  чтобы  она  стала необратимой. В
1989 году, после беспрецедентной  по  длительности  и  накалу борьбы
избирательной кампании, А. Д. Сахаров стал  народным  депутатом  СССР от АН
СССР. Он был одним из  основателей  и  сопредседателей  самой  крупной парламентской 
группы — межрегиональной  депутатской  группы,   объединяющей наиболее
активных, прогрессивно  настроенных  депутатов.  Без  преувеличения можно
сказать, что в результате своей  парламентской  деятельности  он  стал одной из
главных политических фигур нашей страны. В последние  месяцы  жизни им
подготовлен проект новой  Конституции  СССР,  базирующейся  на  принципах демократии,
уважения прав человека, суверенитета  наций  и  народов.  А. Д.
Сахаров — автор многих смелых политических идей,  нередко  опережавших 
свое время, а затем завоевывавших все большее признание. Сахаров скончался 14
декабря 1990 г., после напряженного дня работы на Съезде народных депутатов. 
Проститься  с  великим  человеком  пришли  сотни тысяч людей.
Первые встречи А.И.Солженицына и А.Д.Сахарова
Андрей Дмитриевич Сахаров и Александр Исаевич Солженицын впервые
встретились 26 августа 1968 года — несколько дней спустя после оккупации
Чехословакии войсками стран Варшавского договора.
Академик, трижды Герой Социалистического Труда и «отец водородной бомбы»
А.Д.Сахаров только недавно, в мае 1968 года, выступил как диссидент,
обнародовав свой первый большой меморандум «Размышления о прогрессе, мирном
сосуществовании и интеллектуальной свободе» с призывом к развитию демократии и
плюрализма. Это выступление быстро принесло Сахарову известность — ив Советском
Союзе, и на Западе. Но у него еще не было почти никаких связей не только с
диссидентскими группами, но даже с писателями и учеными за пределами большой,
но замкнутой группы ученых-атомщиков.
Солженицын же получил мировую известность гораздо раньше, еще в конце
1962 года, — после публикации в «Новом мире» знаменитой повести «Один день
Ивана Денисовича» — первой правдивой книги о сталинских лагерях, опубликованной
в СССР. Эта публикация была частью политики «десталинизации», проводившейся
после XXII съезда КПСС, и на встречах руководителей партии с деятелями культуры
не только Никита Хрущев, но и Михаил Суслов жали Солженицыну руку и горячо
приветствовали появление «Ивана Денисовича». На путь открытой оппозиции режиму
Солженицын вступил лишь в мае 1967 года, обнародовав «Открытое письмо IV съезду
Союза советских писателей» с протестом против цензуры и политических
преследований советских писателей. В это же время был отправлен на Запад для
перевода и публикации большой роман Солженицына «В круге первом». У
Солженицына, в отличие от Сахарова, было много друзей и знакомых среди
писателей, но он держался особняком и сторонился любых диссидентских кружков.
Оккупация Чехословакии стала большим потрясением не только для
диссидентов, и теперь, в конце августа 1968-го, и Солженицын, и Сахаров, не
желая молчать, решили как-то объединить свои усилия. Мысль о содержательном
протесте, который могли бы поддержать несколько десятков наиболее известных тогда
деятелей интеллигенции, как говорится, витала в воздухе.
Неожиданно очень эмоциональный и глубокий по содержанию текст предложил
кинорежиссер Михаил Ильич Ромм. Сахаров был готов присоединиться к нему, но не
хотел, чтобы его подпись стояла первой. Поздно вечером 23 августа подпись под
этим документом поставил академик Игорь Тамм, его примеру последовали еще
несколько ученых. Сахаров хотел ехать к Твардовскому, но, как оказалось,
Александр Трифонович в эти дни не появлялся даже в редакции «Нового мира», ни с
кем не встречался, и тогда Андрей Дмитриевич спросил своих друзей о
Солженицыне, который, как оказалось, и сам искал встречи.
Солженицын приехал в Москву из Рязани вечером 24 августа для знакомства с
ситуацией и поддержки общего протеста. Следующий день он посвятил встречам с
разными людьми, а 26 августа с соблюдением всех правил конспирации встретился и
долго — один на один — беседовал с Сахаровым. Конечно, эту встречу нельзя было
полностью скрыть от КГБ:
Сахаров в то время был не только засекреченным, но и охраняемым ученым,
еще в начале 1960-х годов он решительно отказался от открытой охраны, но
воспрепятствовать скрытому сопровождению не мог. Однако, судя по всему,
«органы» мало что узнали о содержании и характере состоявшегося разговора, и
лишь много позднее и Солженицын, и Сахаров написали об этой важной для них
встрече в мемуарах.
«Я встретился с Сахаровым в первый раз в конце августа 68-го года, —
вспоминал Солженицын, — вскоре после нашей оккупации Чехословакии и после
выхода его меморандума. Сахаров еще не был выпущен тогда из положения
особосекретной и особоохраняемой личности. С первого вида и с первых же слов он
производит обаятельное впечатление: высокий рост, совершенная открытость,
светлая, мягкая улыбка, светлый взгляд, теплогортанный голос. Несмотря на
духоту, он был старомодно-заботливо в затянутом галстуке, тугом воротнике, в
пиджаке, лишь в ходе беседы расстегнутом — от своей старомосковской
интеллигентской семьи, очевидно, унаследованное. Мы просидели с ним четыре
вечерних часа, для меня уже довольно поздних, так что я соображал неважно и
говорил не лучшим образом. Еще и необычно было первое ощущение — вот,
дотронься, в синеватом пиджачном рукаве — лежит рука, давшая миру водородную
бомбу. Я был, наверное, недостаточно вежлив и излишне настойчив в критике, хотя
сообразил это уже потом: не благодарил, не поздравлял, а все критиковал,
опровергал, оспаривал его меморандум. И именно вот в этой моей дурной
двухчасовой критике он меня и покорил! — он ни в чем не обиделся, хотя поводы
были, он не настойчиво возражал, объяснял, слаборастерянно улыбался — а не
обиделся ни разу, нисколько — признак большой, щедрой души. Потом мы
примерялись, не может ли как-то выступить на счет Чехословакии — но не
находили, кого бы собрать для сильного выступления: все именитые
отказывались»1.
А вот что писал Сахаров: «Мы встретились на квартире одного из моих
знакомых. Солженицын с живыми голубыми глазами и рыжеватой бородой,
темпераментной речью необычайно высокого тембра голоса, контрастировавшей с
рассчитанными, точными движениями, — он казался живым комком сконцентрированной
и целеустремленной энергии. Я в основном внимательно слушал, а он говорил —
страстно и без каких бы то ни было колебаний в оценках и выводах. Он остро
сформулировал — в чем он со мной не согласен. Ни о какой конвергенции говорить
нельзя. Запад не заинтересован в нашей демократизации, он запутался со своим
чисто материальным прогрессом и вседозволенностью, но социализм может его
окончательно погубить. Наши вожди — это бездушные автоматы, они вцепились
зубами в свою власть и блага, и без кулака зубов не разожмут. Я преуменьшаю
преступления Сталина и напрасно отделяю от него Ленина. Неправильно мечтать о
многопартийной системе, нужна беспартийная система, ибо всякая партия — это
насилие над убеждениями ее членов ради интересов заправил. Ученые и инженеры —
это огромная сила, но в основе должна быть духовная цель, без нее любая научная
регулировка — самообман, путь к тому, чтобы задохнуться в дыме и гари городов.
Я сказал, что в его замечаниях много истинного, но моя статья отражает мои
убеждения. Главное — указать на опасности и возможный путь их устранения. Я
рассчитываю на добрую волю людей. Я не жду ответа на мою статью сейчас, но я
думаю, что она будет влиять на умы»2.
С точки зрения выражения протеста против вторжения в Чехословакию,
встреча окончилась безрезультатно; какой-либо общий документ подготовить не
удалось; на Игоря Тамма было оказано сильное давление, и он снял свою подпись.
После этого все рассыпалось. Но начавшаяся полемика продолжалась.
Немного позже Солженицын изложил свои замечания по меморандуму
«Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» в
письменной форме и передал их лично Сахарову, но в Самиздат не пустил. Это было
обширное’ письмо, занимавшее двадцать с лишним страниц и начинавшееся с самых
высоких похвал Сахарову, чье бесстрашное и честное выступление является
«крупным событием современной истории». Солженицыну не нравилось, однако, что
Сахаров осуждал в своем трактате лишь сталинизм, а не всю коммунистическую
идеологию, ибо «Сталин был хотя и очень бездарный, но очень последовательный и
верный продолжатель духа ленинского учения». Нет, по мнению Солженицына, и
никакой «мировой прогрессивной общественности», к которой обращался Сахаров. Нет
и не может быть «нравственного социализма»: «в превознесении социализма Сахаров
даже и чрезмерен». Все это «гипноз целого поколения». Упускает Сахаров значение
в нашей стране «живых национальных сил и живучесть национального духа», а все
сводит к научному и техническому прогрессу. Нелепы и надежды на конвергенцию:
эта перспектива «довольно безотрадна: два страдающих пороками общества,
постепенно сближаясь и превращаясь одно в другое, что могут дать? — общество,
безнравственное вперекрест». Не спасет Россию и интеллектуальная свобода, как
не спасла она Запад, который «захлебнулся от всех видов свобод и предстает
сегодня в немощи воли, в темноте о будущем, с раздерганной и сниженной душой».
Критикуя Сахарова, Солженицын ничего, однако, не предлагал. «Упрекнут, — писал
он в конце своего письма, — что критикуя полезную статью академика Сахарова, мы
сами как будто не предложили ничего конструктивного. Если так — будем считать
эти строки не легкомысленным концом, а лишь удобным началом разговора»3.
А Сахаров не стал отвечать Солженицыну так же, как и некоторым другим
известным диссидентам и общественным деятелям Запада, которые решили письменно
высказать свои замечания и пожелания автору . меморандума. В 1969 году тяжелая
болезнь, а затем и смерть первой жены ученого, Клавдии Алексеевны, надолго
выбила его из колеи. Он почти ни с кем не встречался.
И к научной, и к общественной деятельности Сахаров вернулся в начале 1970
года, он активно участвовал во многих акциях правозащитного движения,
познакомился со многими его деятелями. В начале мая того года состоялась и
новая, весьма продолжительная, встреча с Солженицыным.
На этот раз предметом обсуждения стал новый большой меморандум Сахарова —
письмо руководителям Советского Союза Л.И.Брежневу, А.Н.Косыгину и Н.В.Подгорному,
посвященное проблемам демократизации советского общества. Солженицын, по
свидетельству Сахарова, дал этому документу «гораздо более положительную и
безоговорочную» оценку, чем «Размышлениям»; «он радовался, что я прочно встал
на путь противостояния». Однако Солженицын решительно отказался от участия в
кампаниях по защите людей, подвергшихся политическим репрессиям. «Я спросил
его, — вспоминал Сахаров, — можно ли что-либо сделать, чтобы помочь Григоренко
и Марченко. Солженицын отрезал: «Нет! Эти люди пошли на таран, они избрали свою
судьбу сами, спасти их невозможно. Любая попытка может принести вред и им и
другим». Меня охватило холодом от этой позиции, так противоречащей
непосредственному чувству»4.
Тем не менее уже в июне 1970 года и Сахаров, и Солженицын независимо друг
от друга публично и решительно выступили с протестом против принудительной
психиатрической госпитализации Жореса Медведева, с которым оба они были знакомы
еще с осени 1964 года. Это была короткая, но весьма интенсивная и успешная общественная
кампания.
Осенью 1970 года Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по
литературе — четвертая для русской литературы после Ивана Бунина, Бориса
Пастернака и Михаила Шолохова. Солженицын был воодушевлен, но одновременно и
крайне обеспокоен масштабами поднятой против него газетной и политической
кампании, крайне осложнявшей его жизнь и повседневные контакты. Он решил
отказаться от поездки в Стокгольм на церемонию вручения премии и некоторое
время не знал, как себя вести и что делать. Его известность в мире росла, но
сам Солженицын впоследствии назвал 1971 год «проходом полосы затмения, затмения
решимости и действия»5. Он отказался подписать составленное Сахаровым письмо в
Президиум Верховного Совета СССР об отмене в нашей стране смертной казни,
заявив, что участие в такого рода коллективных акциях будет мешать выполнению
тех задач, за которые он чувствует на себе ответственность. После этого Сахаров
и Солженицын не встречались и не беседовали друг с другом более года.
Бой двумя колоннами.
Долгое время как Сахаров, так и Солженицын могли встречаться с
иностранцами только случайно, они отклоняли все предложения об интервью, с
которыми к ним обращались западные корреспонденты, и для этого у них было много
причин. Однако с весны 1972 года оба стали искать контактов с работавшими в
Москве иностранными корреспондентами: Солженицыну нужно было более активно
защищаться, а Сахаров хотел расширить возможности своей правозащитной
деятельности, что было трудно сделать без поддержки западных СМИ. Это было время
разрядки, и советские власти были вынуждены как-то реагировать на западное
общественное мнение. Редкие встречи Солженицына и Сахарова с западными
журналистами вскоре умножились, расширились и в 1973 году стали почти
регулярными.
Многие из корреспондентов, работавших в Москве в 1970-е годы, позднее
написали по книге о своем пребывании в СССР. И в этих книгах можно прочесть
немало страниц об их общении с диссидентами, в том числе с Сахаровым и
Солженицыным. Наибольший успех выпал на долю корреспондента «Нью-Йорк тайме»
Хедрика Смита, чья книга «Русские» была переведена на многие языки и получила
престижную Пулицеровскую премию. (Вторая книга Хедрика Смита на ту же тему была
написана уже в 1980-е годы, и ее заголовок «Новые русские» стал нарицательным,
хотя сам автор имел в виду отнюдь не бизнесменов и мафиози 1990-х.) Вот как
писал американский журналист о своей первой встрече с Солженицыным: «Солженицын
вел себя в первые минуты встречи сердечно и непринужденно. Он выглядел точно
так, как на тех фотографиях, которые я видел, но казался больше и выше. Он
оказался более энергичным, чем я ожидал: он то и дело вскакивал со стула и со
спортивной легкостью ходил по комнате. Его невероятная энергия казалась почти
осязаемой. Для человека, так много выстрадавшего, он выглядел хорошо, но его
лицо под внешним румянцем было отмечено неизгладимыми следами пережитого.
Однако очарование длилось недолго. Как только мы перешли к цели визита, мы
столкнулись с природной властностью этого человека. Позднее, когда он приглашал
меня к себе, он говорил по телефону: «Это Солженицын. Мне нужно кое-что с вами
обсудить», — это говорилось таким тоном, каким мог бы приказать император:
«Немедленно явитесь во дворец». Но и теперь Солженицын вручил каждому из нас
толстую пачку исписанных листов с заголовком: «Интервью с «Нью-Йорк тайме» и
«Вашингтон пост»». И это действительно было готовое интервью — полностью,
вопросы и ответы, — все составленное Солженицыным. Я был ошеломлен. Я подумывал
о том, чтобы уйти. Как я понял позже, суровые испытания, перенесенные им в
лагерях, выработали в нем огромную нравственную отвагу, но и выковали также
целеустремленность и ограниченность автократа»6.
Иным был нарисованный тем же автором портрет Сахарова: «Глядя на Сахарова
трудно представить себе, что этот человек вызвал международную бурю. Его не
отличает ни представительная внешность, ни властная индивидуальность, ни
воинственный темперамент Солженицына. Совершенно различен и внешний вид этих
двух людей. Солженицын с его мощной грудью, морщинистым красноватым лицом,
натруженными руками, бородой цвета красного дерева и проницательными глазами
оставлял впечатление физической и духовной силы. В отличие от него Сахаров
производил впечатление человека легко уязвимого. Высокого роста, слегка
сутулый, с высоким лбом мыслителя и двумя прядями седеющих волос вокруг лысины,
с большими руками, не знавшими физической работы, с печальными,
сострадательными глазами, этот человек кажется обращенным в себя, в свой
внутренний мир; это настоящий русский интеллигент, интеллектуал до мозга
костей. В его сдержанности и манере вести беседу сразу чувствовался одинокий
мыслитель. Его природная склонность к уединению усилилась за двадцать лет
изоляции из-за секретной работы в области атомных исследований»7.
Все более жесткое противостояние Солженицына и Сахарова с властями
сопровождалось массированной газетной кампанией, в которой имена этих двух
людей, как правило, объединялись. При этом Сахаров, который был не просто
академиком, но и лауреатом высоких премий и трижды Героем Социалистического
Труда, изображался обычно оторванным от жизни и от политики «простаком», тогда
как о Солженицыне, уже исключенном из Союза писателей, газеты писали как о
«предателе». Постепенно эти два имени стали объединяться не только в советской,
но и в западной печати, а также в передачах западных радиостанций, вещавших на
СССР. «В мрачной обстановке Советского Союза, — говорилось в одной из передач
Би-би-си, — Солженицын и Сахаров бросили свой вызов советским и западным
руководителям. Если их заставят замолчать силой — это только докажет, что они
говорят правду».
В такой обстановке Сахаров и Солженицын просто вынуждены были как-то
согласовать свои публичные заявления, и в конце 1972 года они снова стали
встречаться — как правило, в Жуковке, элитном поселке под Москвой. Александр
Солженицын с осени жил и работал там в домике садовника при большой даче
Мстислава Ростроповича. Здесь же стоял и удобный загородный дом Сахарова,
сложенный из белого кирпича (два таких дома были подарены советским
правительством Игорю Тамму и Андрею Сахарову за заслуги в создании водородной
бомбы). Поначалу Сахаров почти не бывал в Жуковке, и его дом стоял закрытым, но
потом здесь стала жить его старшая дочь с семьей, периодически стал
наведываться туда и он сам. Обычно Сахаров приходил к Солженицыну со своей
второй женой Еленой Георгиевной Боннэр, что, как потом выяснилось, вызывало
раздражение писателя. У Солженицына также была теперь новая семья; его второй
женой стала Наталья Дмитриевна Светлова, но в Жуковке она появлялась редко.
В конце августа 1973 года Солженицын распространил свою программную
статью «Мир и насилие», в которой выдвинул А.Д.Сахарова кандидатом на
Нобелевскую премию мира. Нобелевские лауреаты имели право на выдвижение, но
должны были делать это в закрытом порядке — как эксперты. Поэтому предложение
Солженицына не рассматривалось. Как известно, Сахаров получил Нобелевскую
премию мира позже — в 1975 году, и общественная кампания в пользу такого
решения, начатая Солженицыным и поддержанная позднее даже в конгрессе США,
вероятно, сыграла здесь немалую роль.
Взаимная поддержка Солженицына и Сахарова не означала их полного
согласия, они были слишком разными людьми и по своим личным качествам, и по
убеждениям и мировоззрению. Детство и молодость Солженицына прошли без отца в
бедности и лишениях. Он прошел через войну, через многие годы тюрьмы, лагеря,
ссылки, преодолел смертельную болезнь. Теперь он — предельно организованный и
очень практичный человек — наверстывал упущенное и не хотел тратить время на
лишние встречи и разговоры, о любой встрече с ним нужно было договариваться
заранее. Солженицын очень интенсивно работал утром и днем и предпочитал полное
одиночество, даже завтрак и обед готовил себе сам. Из Рязани он уезжал в одну
из соседних деревень, потом жил в одиночестве в доме Корнея Чуковского в
Переделкино, на своем садовом участке близ Наро-Фоминска, в домике садовника у
Ростроповича. Он все в большей степени чувствовал себя человеком, которого
избрал Господь, и это не могло не отражаться на его отношениях с другими людьми.
Солженицын практически не терпел возражений и постепенно утрачивал способность
к полемике и диалогу.
Детство и юность Андрея Сахарова прошли в условиях достатка и заботы, а
впоследствии, при работе над атомными проектами, он жил на всем готовом. У него
были комфортабельные квартиры в Москве и на «объекте», большой загородный дом.
Однако большую часть времени Сахаров должен был работать в полной изоляции от
внешнего мира и как засекреченный ученый находился под постоянной охраной. Он
был в высшей степени непрактичным человеком, и в его московской квартире царил
постоянный беспорядок. После смерти первой жены Сахаров вынужден был заботиться
и о судьбе трех собственных детей и двух детей Е.Боннэр, что создавало
множество проблем. Он никогда не чувствовал себя человеком избранным, был
предельно скромен. Как истинный ученый он часто испытывал сомнения, умел
прислушиваться к чужому мнению, в нем не было никакой авторитарности. Сахарову
нравилось видеть вокруг себя множество людей, он не чувствовал неудобств в
маленькой квартире своей второй жены и был доступен для встреч и бесед почти со
всеми, кто об этом просил. В начале 1970-х годов заседания Комитета прав
человека, который Сахаров основал вместе с Валерием Чалидзе и Андреем
Твердохлебовым, затягивались далеко за полночь, и каждый мог здесь говорить
столько, сколько хотел.
Атомный центр, где одним из научных руководителей был А.Д.Сахаров, был
создан на месте знаменитой Саровской пустыни, где жил и умер причисленный
позднее к лику святых иеромонах Серафим Саровский. Теперь здесь находились
лагеря заключенных и секретные лаборатории, часть из которых размещалась
непосредственно в монастырских строениях. Но Сахарову была чужда всякая
религиозность, и он поэтому не мог принять и даже понять призывы Солженицына покаяться
перед Богом, служить и молиться Богу, который один только и может направить
Россию на путь истинный — через своих пророков. Совершенно различным было и их
отношение к «русской идее». Коллектив ученых-атомщиков был интернационален,
проблемы национальности этих людей просто не интересовали. Возможно именно
поэтому идея национальности позднее интересовала Сахарова лишь в общем
контексте прав человека, и положение литовцев, армян или евреев казалось ему
гораздо более трудным, чем положение русских. У Солженицына же «русская идея»,
хотя и в его собственной интерпретации, которую не разделяли другие
националисты, занимала центральное место в мировоззрении. Надо сказать, что
русский национализм был самым слабым течением в диссидентском движении 1960—1970-х
годов; здесь явно доминировали правозащитники, которых Сахаров почему-то
называл «левыми западниками». Но Солженицына как раз проблема прав человека
волновала мало, на первое место он все же ставил не права, а обязанности.
До начала 1974 года разногласия Сахарова и Солженицына проявлялись только
в их частных беседах Сахаров не вел никаких повседневных записей. Но Солженицын
многие из своих встреч и бесед описывал и комментировал в литературном
дневнике, который ведут многие писатели, чтобы использовать свои впечатления и
мысли в романах, рассказах или мемуарах.
В недавно опубликованных воспоминаниях Солженицына есть немало
восторженных отзывов о Сахарове, само появление которого в верхах советской
научной элиты писатель называет «чудом». «Его дивное явление в России, — пишет
Солженицын, — можно ли было предвидеть? Я думаю: да. По исконному русскому
расположению — должны пробирать людей раскаяние и совесть. Да, это — по-нашему!
И я, например, при своем оптимизме, всегда так ожидал: появятся! появятся такие
люди (я думал, их будет больше), кто презрит блага, вознесенность, богатство —
и попутствует к народным страданиям. И — какие возможности таились бы в таких
переходах!»8
Солженицын сравнил свои и Сахарова публичные выступления, которые широко
освещались в западных СМИ и были направлены против советских лидеров и режима,
с «встречным боем двумя колоннами», но при этом посетовал, что «с соседней
союзной колонной не налажено было у нас путей совета и совместных .действий».
Солженицын в своих заметках называет Сахарова «наивным как ребенок», «слишком
прозрачным от собственной чистоты», «чрезмерно внимательным к
«добросоветчикам»». «Ясность его действий, — пишет Солженицын, — сильно
отемнена расщепленностью жизненных намерений: стоять ли на этой земле до конца
или позволить себе покинуть ее». Особое же его неудовольствие вызывало
присутствие Е.Боннэр. «Мы продолжали встречаться с Сахаровым в Жуковке, —
вспоминал Солженицын, — но не возникали между нами совместные проекты или
действия. Во многом это было из-за того, что теперь не оставлено было нам ни
одной беседы наедине, и я опасался, что сведения будут растекаться в
разлохмаченном клубке вокруг «демократического движения». Сахаров все более
уступал воле близких, чужим замыслам»9. Между Сахаровым и Солженицыным росло
отчуждение, и их последняя встреча состоялась 1 декабря 1973 года. Солженицыну
казалось, что Сахаров сломлен и хочет добиваться отъезда из СССР за границу.
За границей очень скоро оказался, однако, не Сахаров, а Солженицын. Его
выражение о «встречном бое двумя колоннами», как выяснилось не так давно, вовсе
не было преувеличением. В настоящее время опубликованы рабочие записи заседаний
Политбюро ЦК КПСС за 1970-е годы. Эти заседания не протоколировались, не
стенографировались, никто посторонний на них не приглашался, но одним из
участников заседаний велась рабочая запись, хранившаяся в одном экземпляре как
совершенно секретный документ. Из этих записей мы видим, что в 1970—1973 годах
вопрос о Сахарове и Солженицыне обсуждался на Политбюро почти ежемесячно. О
Солженицыне все выступавшие говорили с негодованием как о «враге народа»,
требуя привлечь его к самой суровой ответственности — отправить в самые далекие
исправительные лагеря, посадить в тюрьму, в самом крайнем случае выслать за
границу. Однако это были все же годы «разрядки», и окончательное решение каждый
раз откладывалось. Так, например, на заседании Политбюро ЦК от 30 марта 1972
года Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный говорил:
«Солженицын ведет враждебную деятельность. Он враг, который не может жить в
Москве. Но я считаю, что и выселять его за границу не следует. Я думаю, что его
не следует выдворять. Он лауреат Нобелевской премии, и это, конечно, буржуазная
пропаганда использует против нас в полной мере. За границей Солженицын принесет
нам большой вред, но в Советском Союзе есть такие места, где он не сможет ни с
кем общаться»10. На другом заседании председатель Совета Министров СССР Алексей
Косыгин предложил сослать Солженицына в Верхоянск — в самый холодный район страны,
куда ни один западный корреспондент не сможет и не захочет поехать. Об
А.Д.Сахарове говорили все же по-другому. Тот же Подгорный говорил: «Что
касается Сахарова, то я считаю, что за этого человека нам нужно бороться. Он
другого рода человек. Это не Солженицын. Об этом, кстати, просит и т. Келдыш.
Все же Сахаров трижды Герой Социалистического Труда. Он создатель водородной
бомбы»12. Еще через полтора года, в августе 1973-го, отметив, что в поведении
Солженицына и Сахарова не произошло никаких «улучшений», а Солженицын стал
«развертывать активную политическую деятельность, объединяя вокруг себя всех
бывших заключенных и недовольных», Политбюро рекомендовало начать против
Солженицына уголовное дело и «предъявить ему обвинение в преступлении против
Советской власти». Что касается Сахарова, то Политбюро рекомендовало начать
публикацию разного рода писем «от имени ученых и интеллигенции» с осуждением
его поведения. Юрий Андропов, бывший тогда председателем КГБ СССР, попросил
Косыгина пригласить к себе Сахарова и поговорить ним, на что Косыгин ответил
согласием12. Эта беседа не состоялась. Что касается Солженицына, то после
издания за границей первого тома «Архипелага ГУЛАГа» он был арестован, лишен
советского гражданства и выслан из Советского Союза в ФРГ.
Андрей Сахаров узнал об аресте Солженицына вечером 12 февраля 1974 года и
тотчас, бросив все дела, поехал на квартиру его жены Н.Светловой, где той зимой
большую часть времени жил писатель, хотя московские власти и отказывались его
прописывать. Здесь уже находились Игорь Шафаревич, Лидия Чуковская, Юлий
Даниэль, Вадим Борисов, Наталья Горбаневская, другие правозащитники и друзья
Солженицына. Прямо по телефону Сахаров сделал заявление для канадского радио и
телевидения, которое было распространено и другими СМИ: «Я говорю из квартиры
Солженицына. Я потрясен его арестом. Здесь собрались друзья Солженицына. Я
уверен, что арест Александра Исаевича — месть за книгу, разоблачающую зверства
в тюрьмах и лагерях. Если бы власти отнеслись к этой книге как к описанию прошлых
бед и тем самым отмежевались от этого позорного прошлого, можно было бы
надеяться, что оно не возродится. Мы воспринимаем арест Солженицына не только
как оскорбление русской литературы, но и как оскорбление памяти миллионов
погибших, от имени которых он говорит. 12 февраля 1974 года. 22 часа»13.
Протесты по поводу ареста и высылки Солженицына продолжались еще две-три
недели, но очень скоро они сменились полемикой уже не с властями, а с самим
высланным, что было вызвано рядом его заявлений и публикаций.
Начало публичной полемики.
Оказавшись за границей, Александр Солженицын в течение короткого времени
опубликовал несколько заявлений, писем, эссе и статей («Жить не по лжи!», «Не
сталинские времена», «Ответы журналу «Тайм»» и др.), издал книгу «Ленин в Цюрихе»,
сборник статей разных авторов со своим участием «Из-под глыб», а кроме того
написал предисловие к книге И.Н.Медведевой-Томашевской (под псевдонимом Д*) о
проблеме авторства «Тихого Дона» и помог ее быстрому выходу в свет. Но
наибольший отклик в Советском Союзе вызвал первый политический меморандум
Солженицына — «Письмо вождям Советского Союза».
Это письмо было составлено еще до ареста и высылки летом 1973 года и
отправлено в ЦК КПСС 5 сентября. Позднее оно было обнаружено среди архивных
материалов с пометками многих высших советских руководителей, поскольку Леонид
Брежнев велел Константину Черненко ознакомить с письмом Солженицына всех членов
Политбюро. Сам Брежнев впервые прочел это письмо в октябре и вновь просмотрел в
конце декабря 1973 года. Непосредственно же на заседаниях Политбюро письмо
Солженицына не обсуждалось, и он, конечно, не получил на него никакого ответа.
Полный текст «Письма вождям» был в форме небольшой брошюры опубликован в
Париже в марте 1974 года на русском языке и почти сразу же переведен на многие
языки мира. Среди диссидентов этот программный меморандум вызвал оживленную
полемику, большую специальную статью на этот счет опубликовал в апреле 1974
года и Сахаров. Западная печать уделяла возникшей полемике большое внимание;
самые крупные газеты США и Западной Европы помещали обзоры возникшей полемики.
Наибольшее внимание и в диссидентских кругах, и в западной печати привлекал
спор Солженицына и Сахарова.
Андрей Сахаров в основном соглашался с солженицынской критикой советской
действительности и истории, но решительно возражал против особого подчеркивания
страданий и жертв именно русского народа. Ужасы Гражданской войны и
раскулачивания, голод и репрессии сталинского времени — все это коснулось не
только русского, но и — в не меньшей степени — других народов СССР. «А такие
акции, как насильственная депортация — геноцид и подавление национальной
культуры, — это даже в основном привилегия именно нерусских». Солженицын, по
мнению Сахарова, преувеличивал опасности советско-китайского конфликта, роль
идеологии в системе власти, а также опасности урбанизации и технического
прогресса. Сахаров считал порочными и неприемлемыми предложения о сохранении в
будущей России умеренного авторитарного строя, при котором она жила столетиями,
«сохраняя свое национальное здоровье». «Эти высказывания Солженицына, — писал
Сахаров, — мне чужды. Существующий в России веками рабский, холопский дух,
сочетающийся с презрением к иноземцам и иноверцам, я считаю не здоровьем, а
величайшей бедой». Сахаров считал невозможным предложенное Солженицыным
интенсивное освоение северных и восточных земель России силами одной русской
нации. В условиях холода и бездорожья решить эту проблему можно только при
международном экономическом сотрудничестве, изоляционизм здесь вдвойне ошибочен.
Предложения Солженицына об отказе от больших городов, о жизни небольшими
общинами, о замене крупных производств небольшими предприятиями Сахаров называл
мифотворчеством, нереальным и даже опасным14.
Солженицын внимательно прочел критику Сахарова и ответил на нее отдельной
статьей, которая вошла в большой сборник теоретических и философских работ
«Из-под глыб», опубликованный в ноябре 1974 года в Париже издательством
«YMCA—PRESS». Он повторил здесь свои обвинения в адрес марксистской идеологии,
которая «выкручивает наши души как поломойные тряпки, растлевает нас и наших
детей, опуская нас ниже животного состояния». «И она «не имеет значения»? —
вопрошал Солженицын. — Да есть ли что-либо более отвратительнее в Советском
Союзе? Если все не верят и все подчиняются — это указывает не на слабость
идеологии, а на страшную силу ее». Быструю демократизацию в СССР писатель
считал опасной, так как межнациональные противоречия, «десятикратно накаленные,
чем в прежней России, разорвут страну и затопят ее кровью, если демократия
будет рождаться в отсутствие сильной власти»15 Остальные расхождения с
Сахаровым, в том числе по проблемам прогресса, освоения Севера, судьбы крупных
производств и городов, даже по национальным проблемам, Солженицын оценил как
второстепенные или основанные на неверном понимании его взглядов и предложений.
В сборнике «Из-под глыб» было опубликовано и большое письмо Солженицына
Сахарову, в котором содержались разбор и критика меморандума «Размышления о
прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». По свидетельству
Солженицына, он еще в 1969 году передал это письмо лично Сахарову, но решил
тогда его в Самиздат не передавать.
Разногласия Сахарова и Солженицына по общим проблемам развития СССР и
России, возникшие в начале 1970-х, осложнились с осени 1974 года и некоторыми
личными обидами. Через несколько месяцев после высылки из страны Солженицын
опубликовал в Париже на русском языке свои мемуары «Бодался теленок с дубом»,
многие страницы которых были посвящены Сахарову. Несмотря на все существовавшие
барьеры, новая книга Солженицына по разным каналам все-таки попадала в СССР, ее
читали по очереди, передавали из рук в руки. Познакомился с ней и Сахаров — еще
за несколько недель до того, как один из немецких корреспондентов передал ему экземпляр
«Теленка» с очень лестной дарственной надписью автора. Но эта надпись уже не
могла тронуть Сахарова, поскольку он был лично очень задет и обижен, о чем
сказал и немецкому корреспонденту. И для тех, кто лично знал Андрея
Дмитриевича, его обида была вполне понятна.
Сахаров всегда был совершенно равнодушен к нападкам и обвинениям в свой
адрес, но крайне болезненно реагировал на все обвинения в адрес своей новой
семьи, сознавая, что является невольным виновником неприятностей близких ему
людей. Его реакция, с моей точки зрения, нередко была неадекватной: в конце
1970-х—начале 1980-х годов он несколько раз прибегал даже к голодовкам, поводом
для которых становились проблемы Е.Боннэр и ее родственников, переживавшиеся им
сильнее своих собственных. Для меня, например, в то время было непонятно не
поведение Сахарова, человека в высшей степени искреннего, крайне непрактичного
и далекого от какой-либо расчетливости, а поведение членов его новой семьи,
которые втягивали Андрея Дмитриевича в решение своих личных, материальных,
квартирных и медицинских проблем. Думаю, что решение можно было найти и без
длительных и опасных для здоровья академика голодовок, сопровождавшихся даже
принудительным кормлением. Сахаров не был здоровым человеком, у него была
слабая форма лейкемии, что крайне ослабляло его иммунную систему, и во время
эпидемий гриппа врачи, наблюдавшие за его здоровьем в те времена, когда он еще
был окружен государственной заботой, запрещали ему по три-четыре недели
выходить из дома. Еще в 1970-м году после тяжелого сердечного приступа Сахаров
провел больше месяца в специальной больнице Академии наук. Теперь же он,
человек, совершенно не умевший заботиться о себе, как никогда раньше нуждался в
заботе со стороны семьи.
Так или иначе, но обида Сахарова на Солженицына была очень сильной. В
книге своих мемуаров, работа над которой началась в годы ссылки в Горьком,
Сахаров попытался ответить на упреки или даже намеки Солженицына. Он решительно
утверждал, что ни он сам, ни его жена не принадлежали к «разлохмаченным
клубкам» диссидентских кружков. Саму оценку своей деятельности как «встречного
боя» он называл неудачной. Сегодня многое в этой заочной полемике и со стороны
Солженицына, и со стороны Сахарова представляется весьма мелочным и
необъективным, комментировать ее нет смысла. «Мне обидно, — писал, подводя
итоги своим отношениям и разногласиям с Солженицыным, Сахаров, — что Александр
Исаевич, гонимый своей целью, своей сверхзадачей, так много не понял или,
вернее, не захотел понять во мне и моей позиции в целом, не только в вопросе об
эмиграции, но и в проблеме прав человека, и в Люсе, в ее истинном образе и ее
роли в моей жизни. Я совсем не ангел, не политический деятель, не пророк. Мои
поступки и моя эволюция — это не результат чуда, а влияние жизни, в том числе
влияние людей, бывших рядом со мной, называемых «сонмищем продажной
интеллигенции», влияние идей, которые я находил в книгах»16.
В целом после чтения «Теленка» Сахаров утратил интерес к идейной полемике
с Солженицыным, хотя его и пытались подтолкнуть к ней некоторые диссиденты. В
начале 1975 года Солженицын в нескольких интервью попытался вернуться к своим
спорам с Сахаровым. Но Андрей Дмитриевич этой полемики не поддержал и в
законченной в июне 1975 года работе «О стране и мире» заметил, что «не видит поводов
для продолжения начатой им с Солженицыным дискуссии». В течение десяти лет — с
конца 1975-го и до конца 1985 года — Сахаров в своих выступлениях практически
не упоминал о Солженицыне. Но и Солженицын в свою очередь перестал в своих
публичных выступлениях упоминать Сахарова. Лишь в 1977 году в кратком
приветствии «Сахаровским слушаниям» в Риме он написал об «осаде и травле
гоевского масштаба», которой подвергается человек, давший имя этим слушаниям. А
в мае 1981 года Солженицын из Вермонта отправил ссыльному Сахарову в Горький
поздравительную телеграмму по случаю шестидесятилетия. «Желаю Вам, — писал
Александр Исаевич, — чтобы вопреки насилию ссылка оказалась бы для Вас духовно
плодотворна и открыла бы Вам новые глубины в служении своему народу». Не знаю,
получил ли эту телеграмму Сахаров; он находился в полной почтовой изоляции.
Годы восьмидесятые.
В январе 1980 года Андрей Сахаров был арестован прямо на улице и
препровожден в Генеральную прокуратуру СССР, где ему зачитали Указ Президиума
Верховного Совета СССР о лишении его всех государственных наград и почетных
званий. Одновременно Сахарову сообщили, что руководство страны приняло решение
выслать его из Москвы в место, «исключающее его контакты с иностранными
гражданами». Уже через несколько часов под охраной группы работников КГБ,
возглавляемой генерал-полковником С.Цвигуном, Сахаров был отправлен на самолете
в город Горький, где ему предстояло прожить в полной изоляции (посещать его
здесь могла только жена — Е.Г.Боннэр) более шести лет.
Сахаров не переставал работать и в ссылке. Он начал писать воспоминания,
размышлял, вел записи по проблемам космогонии, и позднее специалисты очень
высоко оценили гипотезы Сахарова в этой области. Но иногда ему удавалось
выступать и по общественно-политическим и международным проблемам.
Взгляды Сахарова в этот период сильно радикализировались. Он уже не
находил ничего хорошего в советском социализме и призывал Запад усиливать
давление на СССР не только в экономической, но и в военной области. Сахаров
даже упрекал США в прекращении их войны во Вьетнаме, которую, по его мнению,
можно было выиграть, приложив более решительные военные и дипломатические
усилия.
В 1983 году Сахарову удалось передать письмо американскому физику Сиднею
Дреллу, которое было опубликовано в летнем номере журнала «Foreign Affairs».
Возражая Дреллу, Сахаров писал, что США должны не только не замораживать свои
ядерные вооружения, но, напротив, надо расширять производство и установку новых
крупных ракет «MX». По этому поводу вслед за «Известиями» выразила недоумение
газета «Вашингтон пост», заметив, что позиции Сахарова «приближаются к позиции
Солженицына». Солженицын прочел эту газетную и журнальную полемику и не без
доли злорадства записал в литературном дневнике: «Проявить такую смелость
изнутри СССР, да из ссылки! — и получить оплеухи с обеих сторон»17.
Сам Солженицын, оказавшись за пределами СССР, имел возможность излагать
свои взгляды открыто и громко. Он объехал с разного рода выступлениями почти
все западные страны, критикуя при этом всех: и Запад, и Советский Союз, и
нейтральные или неприсоединившиеся страны. Писатель крайне резко отзывался и о
советских лидерах, и обо всех наиболее видных деятелях «третьей эмиграции», в
том числе о своих недавних соратниках по лагерной жизни и работе в Москве. Однако
он воздерживался и от похвал, и от критики в адрес Сахарова. «Вот ведь еще ж и
хрупкость какая, — записывал он в литературном дневнике. — Сахаров в ссылке,
его и коснуться нельзя»18.
Многие страницы этого литературного дневника за 1961—1985 годы полны
упоминаний о Сахарове19. Солженицын счел нужным изложить даже собственную
версию биографии Сахарова и мотивов его поведения. Автору дневника, как мы
видим, крайне не нравится атеизм Сахарова. «В атеизме же — он прочен, тут он —
верный наследник дореволюционной интеллигенции». Не разделяет Солженицын и
сахаровскую концепцию прав человека. Эту правозащитную идеологию Солженицын
называет далее одной из форм анархизма: «Надо же помнить и о целом, об
обязанностях каждого, о правах государства». Но особенно возмущала Солженицына
упорная защита Сахаровым права на эмиграцию, как главного из всех прав человека
(это, кстати говоря, многим тогда было непонятно). «Да, — записывал Солженицын
в 1982 году, — сегодняшний Сахаров достаточно много видит в советской жизни, он
не кабинетный удаленец. И — какую же вопиющую боль, какую страстную безотложную
нужду он возносит правее и выше всех болей и нужд раздавленной, обескровленной,
обеспамятенной и умирающей страны? Право дышать? Право есть? Право пить чистую
воду, и не из колодцев прошлого века и не из отравленных рек? Право на
здоровье? Рожать здоровых детей? Нет! Первейшим правом — он объявляет право на
эмиграцию! Это — сотрясательное, поразительно, это можно было бы считать
какой-то дурной оговоркой — если бы Сахаров не произнес и не написал бы этого
многажды»20.
Сахаров, по мнению Солженицына, идеализировал Запад и совершенно не
понимал национальных проблем России. «Развиваясь душевно и выстраивая
всечеловеческие проекты, Сахаров доконечно выполняет свой долг перед демократическим
движением, перед «правами человека», перед еврейской эмиграцией, перед Западом
— но не перед смертельно больной Россией. Многих истинных проблем России он не
поднимает, не защищает так самозабвенно и горячо. Он показывает на высоком
взносе возможности русской совести — но будущее наше он рисует безнационально,
в атрофии сыновнего чувства. От нашего тела рожден замечательный, светлый
человек, но весь порыв своей жертвы и подвига он ставит на службу — не
собственно родине. Как и для всех февралистов: Сахарову достаточно свободы — а
Россия там где-то поблекла». «Казалось бы, — заключает свои рассуждения о
Сахарове Солженицын, — сколько объединяет нас с Сахаровым: ровесники, в одной
стране; одновременно и бескомпромиссно встали против господствующей системы,
вели одновременные бои и одновременно поносились улюлюкающей прессой; и оба
звали не к революции, а к реформам. А разделила нас — Россия»21.
Во второй половине 1985-го и в 1986 году положение Сахарова в ссылке
ухудшилось, и десятилетие присуждения Нобелевской премии мира он встретил в
больнице, куда был помещен в связи с очередной голодовкой. Врачи предупредили и
руководство Академии наук, и органы КГБ, что состояние здоровья ссыльного
академика вызывает у них серьезные опасения. Между тем в западных странах
усиливалось общественное движение в защиту Сахарова, а также с требованием
вывода советских войск из Афганистана. В это время Генеральный секретарь ЦК
КПСС Михаил Горбачев поручил своим помощникам разобраться в «деле Сахарова», а
затем сам решил вмешаться в ход событий. 14 декабря 1986 года в горьковской
квартире опального академика неожиданно установили телефон; 15 декабря исчезла
постоянно находившаяся возле квартиры охрана; а на следующий день Сахарову
позвонил Горбачев, чтобы сообщить о прекращении его ссылки и о помиловании его
жены (Елена Боннэр еще в 1984 году была осуждена на пять лет ссылки).
«Возвращайтесь к патриотической работе», — сказал Горбачев.
Андрей Дмитриевич Сахаров вернулся в Москву 23 декабря 1986 года, и на
Ярославском вокзале его встречали многие правозащитники, представители Академии
наук и более двухсот иностранных корреспондентов. В коротком выступлении
Сахаров сказал, что будет продолжать свою правозащитную деятельность и бороться
за прекращение войны в Афганистане. Но он возобновил и свою научную
деятельность, и первое появление Сахарова на одном из академических научных
семинаров было встречено аплодисментами.
Нет необходимости подробно писать здесь о той большой научной,
общественной и правозащитной деятельности, которую Сахаров вел в 1987—1988
годы. Он принял участие в создании Международного фонда за выживание и развитие
человечества и был избран одним из директоров этой весьма благородной по
замыслу, но громоздкой и неэффективной организации. Заседания Фонда должны были
происходить, согласно Уставу, в СССР и в США поочередно, и в связи с этим по
решению Политбюро ЦК и Совета Министров СССР были сняты все прежние запреты на
поездки Сахарова за границу (сам он не ожидал столь быстрого и положительного
решения, которое было принято по просьбе академика Е.Велихова и под
поручительство академика Ю.Харитона). Летом 1988 года после продолжительной и
энергичной массовой кампании в Советском Союзе было учреждено
Межреспубликанское добровольное историко-просветительское общество «Мемориал».
Кроме Оргкомитета этого общества путем опроса жителей разных городов прямо на
улице был сформирован Общественный совет «Мемориала», в который по большинству
голосов вошли 15 наиболее популярных в то время среди демократической
общественности деятелей, включая А.И.Солженицына и А.Д.Сахарова. Сахаров принял
это известие как большую для себя честь, а Солженицын от участия в работе
«Мемориала» отказался, прислав на этот счет вежливую, но категорическую
телеграмму. «Мемориал» стал первой организацией, от имени которой Сахаров был
выдвинут кандидатом в народные депутаты СССР.
6 ноября 1988 года Андрей Сахаров впервые в своей жизни выехал за границу
— в США. Он встречался здесь с Рональдом Рейганом, Джорджем Бушем, Маргарет
Тэтчер и даже с создателем американской водородной бомбы Эдвардом Теллером. В
декабре 1988 года из американского города Ньютона Сахаров позвонил Солженицыну
в Вермонт, чтобы поздравить его с 70-летием. Жена Солженицына, взяв трубку,
сказала сначала, что писатель никогда не подходит к телефону, но потом все же
позвала мужа. Разговор коснулся и судьбы общества «Мемориал», почетным
председателем которого был избран Сахаров, но в Совет которого отказался войти
Солженицын. Однако доводы Солженицына не показались Сахарову убедительными. Сахаров
напомнил Солженицыну, что тот глубоко обидел в «Теленке» как самого академика,
так и его жену. «Она совсем не такой человек, каким вы ее изобразили», — сказал
Сахаров. «Хотел бы верить, что это не так», — ответил после некоторого молчания
Солженицын22. Но Сахаров не счел эти слова достаточным извинением. Больше эти
два человека друг с другом не общались, хотя Сахаров, конечно же, подписывал
любые обращения в защиту Солженицына — и о возвращении писателю советского
гражданства, и о необходимости опубликовать «Архипелаг».
Две утопии.
Еще в начале 1974 года американский журнал «Saturday Review» попросил
А.Д.Сахарова дать свой прогноз: каким станет мир через 50 лет — в 2024 году. В
мае того же года статья «Мир через полвека» была написана и опубликована на английском
языке, а в 1976 году она вошла в сборник произведений Сахарова «О стране и
мире», который Валерий Чалидзе издал в Нью-Йорке. В 1988—1990 годах эта статья
часто публиковалась и в СССР23.
Одно из предсказаний академика Сахарова — создание не только всемирной
телефонной и видеотелефонной, но также и всемирной информационной связи —
осуществляется даже быстрее, чем он думал, в форме Интернета (Сахаров
предполагал, что для создания такой всемирной информационной системы 50 лет
будет недостаточно). Но другие его предсказания — разделение всей Земли на
«Рабочую территорию» в 30 миллионов квадратных километров и «Заповедную
территорию» в 80 миллионов квадратных километров, создание сверхгородов с
многоэтажными домами-горами, с искусственным климатом и искусственным
комфортом, с гигантскими автоматическими и полуавтоматическими заводами, с
благополучными и чистыми пригородами, с «летающими городами» на искусственных
спутниках, а также с подземными городами и т.д., — все это, кажется, никто и не
думает осуществлять. Не происходит и превращения ООН в какое-то всемирное
правительство, о создании которого мечтал Сахаров. Прочитав эту статью,
Солженицын отозвался о ней, как об «опасной утопии»: «Кому нужна эта призрачная
сверх-страна без ощутимого прошлого, во всяком случае, без нашего прошлого»24.
Но в том же 1974 году в «Письме вождям Советского Союза» Солженицын
изложил и свое видение будущего, если не всего мира, то России. Он предлагал
отказаться от военного и космического бюджета страны, а на сэкономленные деньги
«растопить» и «растеплить» российский Северо-восток. Сюда в северные и
восточные районы России писатель предлагал перенести «центр государственного
внимания, национальной деятельности, центр расселения и поисков молодых — с юга
нашей страны и из Европы». «Построение более чем половины государства на новом
свежем месте, — заявлял Солженицын, — позволяет нам не повторять губительных
ошибок XX века — с промышленностью, с дорогами, с городами». Города были
особенно ненавистны писателю. В стране, полагал он, нужно строить лишь
небольшие предприятия, но «с дробной и высокой технологией». И даже сельское
хозяйство можно создавать на Севере — «с большими затратами, конечно». И здесь
уже пришел черед Сахарова оценить проекты Солженицына как утопию и «опасное мифотворчество».
Пятнадцать лет спустя, осенью 1989 года, уже в качестве народного
депутата и одного из лидеров оппозиционной Межрегиональной депутатской группы
(МДГ) А.Д.Сахаров разработал в форме конституции свой проект переустройства
Советского Союза в Союз Советских Республик Европы и Азии. Он передал этот
проект М.С.Горбачеву, который возглавил созданную Съездом народных депутатов
Конституционную комиссию. Это было 27 ноября, то есть всего за 17 дней до
неожиданной и скоропостижной смерти А.Д.Сахарова, и мы узнали об этом документе
как о «Конституции Сахарова» только в начале 1990 года, когда он был
опубликован в московском журнале «Горизонт». Это был утопический проект,
основанный на идеях конвергенции, интернационализма, демократизма и на
популярной среди физиков идее мирового правительства, которую защищал еще
Альберт Эйнштейн. Сахаров пояснял, что он выступает за объединение всех людей
на Земле, независимо от их расы, национальности и религии, пола, возраста и
социального положения, что он обращается не к нациям, а к людям.
Всего через несколько месяцев после «Конституции Сахарова» в советской
печати был опубликован и проект Конституционной реформы, разработанный
А.И.Солженицыным. Это также был утопический проект, но основанный на принципах
русского национализма, патриотизма, умеренного авторитаризма и православия.
Солженицын предлагал как можно быстрее распустить «покосившийся» Советский Союз
и создать новое государство — «Российский Союз» в составе одних лишь славянских
народов — русских, украинцев и белорусов, включая и российское население
Казахстана. Лишь по необходимости в этот Союз могут войти и меньшие народы
Поволжья, Сибири и Северного Кавказа, но «без обременения их государственными
образованиями», то есть без автономий.
Конституционные проекты Сахарова и Солженицына нигде не рассматривались и
не обсуждались в конституционных комиссиях, ибо их утопичность изначально была
очевидна.
Завершая работу над текстом своей Нобелевской лекции «Мир, прогресс,
права человека», Андрей Дмитриевич Сахаров написал: «Я защищаю космологическую
гипотезу, согласно которой развитие Вселенной повторяется в основных своих
чертах бесконечное число раз. При этом другие цивилизации, в том числе более
«удачные», должны существовать бесконечное число раз на «предыдущих» и «последующих»
к нашему миру листах книги Вселенной. Но все это не должно умалить нашего
священного стремления именно в этом мире, где мы, как вспышка во мраке,
возникли на одно мгновение из черного небытия бессознательного существования
материи, осуществить требования Разума и создать жизнь, достойную нас самих и
смутно угадываемой нами Цели». Эти слова были высечены на постаменте бюста
Сахарова, установленного в Московском международном университете.
Для Солженицына главная нравственная установка Сахарова, конечно, слишком
материалистична. В заключительной части своей Нобелевской лекции Солженицын
выделил прописными буквами: «ОДНО СЛОВО ПРАВДЫ ВЕСЬ МИР ПЕРЕТЯНЕТ», и словом
правды для него могло быть только слово Бога, которое он передает людям через
своих пророков. Солженицын верит не только в Разум, но в Высший Разум, даже в
Высшего Судию, который наставляет и оберегает наиболее достойных. «Должны мы
заново открыть, — говорил Солженицын при получении премии «Золотое клише» в
Цюрихе 31 мая 1974 года, — что не человек венец вселенной, а есть над ним —
Высший Дух». И еще почти через десять лет, 10 мая 1983 года в Букингемском
дворце при получении Темплтоновской премии, обращаясь уже к жителям всех пяти
континентов, он сказал: «Опрометчивым упованиям двух последних веков, приведшим
нас в ничтожество и на край ядерной и неядерной смерти, мы можем
противопоставить только упорные поиски теплой Божьей руки, которую мы так
беспечно и самонадеянно оттолкнули. Тогда могут открыться найти глаза на ошибки
этого несчастного XX века и наши руки — направиться на их исправление. А больше
нам нечем удержаться на оползне, ото всех мыслителей Просвещения не набралось».
Эти идеи великого русского ученого и великого русского писателя можно
принимать или не принимать. Но нельзя отрицать, что их деятельность, их идеи
оставили заметный след в истории развития общественного сознания в нашей
стране.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
По окончанию этой работы, хочется сказать, что А.Д. Сахаров и
А.И.Солженицын одни из выдающихся представителей России Советского периода.
А.Д. Сахаров известен всему миру и как величайший физик-теоретик, который был
отцом-основателем водородной бомбы и внес гигантский вклад в развитие ВПК, так
и в роли правозащитника, который даже в самые трудные годы боролся против
тоталитаризма  за торжество конституции и демократических свобод. Книги
Солженицына начинаются издалека, их своды высоки, и они являются откровением
для более или менее беспомощно действующей западной литературы; книги берут
начало от великой русской традиции, они прошли через социалистический реализм;
преодолели и обновили его, они современны искусностью построения, которое
устойчиво и крепко; у них дыхание Толстого и дух Достоевского, хотя в XIX веке
да и в сегодняшнем литературоведении они считаются парой противоположных духов;
и при всем этом в них безошибочно узнается Солженицын.   В работах А.И.
Солженицына можно найти многие решения на ряд сложнейших вопросов
современности. Солженицын стал пророком, ему было свойственно предчувствовать и
предугадывать ход событий как в СССР, так и во всем мире. Андрей Дмитриевич
Сахаров занимался различными аспектами общественной и политической жизни
страны. Он был защитником демократических принципов, свободы слова, прав
человека во всем мире. Он пытался вмешаться в ход событий, да бы предотвратить
негативные последствия необдуманных решений политиков и общественных деятелей.
Таких примеров немало, это и война в Афганистане, и разрешение конфликта между
Израилем и Палестиной, и ослабление конфрантаций между социалистическим и капиталистическим
лагерями, и  способствие в урегулировании  жизни в странах третьего мира. Он
защищал интересы сразу всего народа, примером того может служить ходатайства по
поводу Крымских Татар и этнических немцев.
В ноябре  1970  года  был  создан  Комитет  прав  человека,  одним  из
основателей 
которого  явился  А.  Д.  Сахаров.  Провозгласив  ранее   общий
принцип,
согласно которому соблюдение  прав  человека  является  необходимым условием
не  только  здорового  развития  нашей  страны,  но  и  необходимым условием
мира, А. Д. Сахаров не  оставлял  без  внимания  ни  одного  случая нарушения  
прав   человека.   Он    неоднократно    выступал    в    защиту
политзаключенных, против использования психиатрии в репрессивных  целях,  за
право выбора страны проживания и места жительства в этой  стране,  в  защиту
репрессированных народов (в частности, за право крымских татар вернуться  на
свою родину).
Каждое такое выступление требовало немалого гражданского мужества.
Одновременно  А.  Д.  Сахаров  продолжал  развивать  свою   идею   общества,
основанного на уважении к правам человека и на  соблюдении  этих  прав.  Его
предложения по осуществлению идей демократического и  правового  государства во
многом совпали с направлением сегодняшней  перестройки  в  нашей  стране,
которая осуществляется медленно, подчас непоследовательно, с  отступлениями, но
все же осуществляется.
Все свои  предложения  по  вопросам  общественного устройства 
А. Д. Сахаров, как правило, направлял руководителям партии  и 
государства  (в  те годы- Л. И. Брежневу, Н. В. Подгорному и А.  Н. 
Косыгину).  Ответов  он  не получал. Несмотря на замалчивание общественной
деятельности А.Д. Сахарова, имя его получало все более широкую известность в
нашей стране. На его  адрес в Комитет прав человека и в ФИАН приходило много
писем от людей,  которые нуждались в правовой помощи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1.        
А.И.Солженицын. Бодался теленок с дубом. Париж, 1975, с. 397—398.
2.        
А.Д.Сахаров. Воспоминания. М., 1996, т. 1, с. 405—406.
3.        
Письмо А.Д.Сахарову под заголовком «На возврате дыхания и сознания»
впервые было опубликовано в сборнике «Из-под глыб» (см. А.И.Солженицын. Собр.
соч. Т. 9. Публицистика. Вермонт—Париж, 1981, с. 90—120).
4.        
А.Д.Сахаров. Воспоминания, т. 1, с. 423. ‘
5.        
А.И.Солженицын. Бодался теленок с дубом, стр. 335.
6.        
X.Смит. Русские. Иерусалим, 1978, с. 770—775.
7.        
Там же, с. 806—807.
8.        
А.Солженицын. Угодило зернышко промеж двух жерновов. — «Новый мир»,
2000, № 9, с. 144.
9.        
А.И.Солженицын. Бодался теленок с дубом, с. 387, 401, 403.
10.     
Цит. по: «Кремлевский самосуд. Секретные документы Политбюро о писателе
А.Солженицыне». М., 1994, с. 215.
11.     
Там же.
12.     
См. там же, с.246.
13.     
Слово пробивает дорогу. М. 1998, с. 456.
14.     
См. А.Д.Сахаров. О стране и мире. Нью-Йорк, 1976, с. 109—120.
15.     
Из-под глыб. Париж, 1974, с. 217—218.
16.     
А.Д.Сахаров. Воспоминания, т. 1, с. 572—578.
17.     
Цит. по: Новый мир, 2000, № 12, с. 143.
18.     
Там же.
19.     
А.И.Солженицын начал публиковать литературный дневник по частям в
журнале «Новый мир» только в 1998—2001 годах.
20.     
Новый мир, 2000, № 9, с. 146.
21.     
Там же, с. 151, 153.
22.     
А.Д.Сахаров. Воспоминания, т. 2, с. 336.
23.     
См., например: Вопросы философии, 1989, № 1; А.Д.Сахаров. Тревога и
надежда. М., 1990. и др.
24.     
Цит. по: Новый мир, 2000, № 9, с. 145.
Литература.
1.        
Сахаров А.Д. Фрагменты биографии. — М.: Панорама, 1991
2.        
Сахаров А.Д. Тревога и надежда. –М .: 1990.
3.        
Боннер Е.Г. Звенит колокол. Год без Сахарова, 1991.
4.        
Р.Медведев. Сахаров и Солженицын // Свободная мысль — XXI. 2001. №8.
С.62–77.
5.              
Медведев Р.А. Александр Солженицын и Андрей Сахаров. М., 2000.
6.              
Бушин В.С. Александр Солженицын. М., 2003.
7.              
Богораз Л.И., Голицын В., Ковалев С.А. Политическая борьба или защита
прав? Двадцатилетний опыт независимого общественного движения  в
СССР. В: Погружение в трясину. Анатомия  застоя. М.: Стенд-Пресс,
1995.
8.            Сахаров А.Д. Мир, прогресс, права человека: Нобелевская лекция;/ Публ. Е.Боннэр //Октябрь. — 1990.-№1.