Ранчин А. М.
Детство, юность, молодость:
Россия. Эмиграция. Германия. Рождение «Сирина»
Владимир Владимирович Набоков родился 10 апреля
ст. стиля (22 апреля нов. стиля) 1899
г. в Петербурге в старинной и богатой дворянской семье.
Дед, Дмитрий Николаевич, был министром юстиции в правительствах Александра II и
Александра III и отличался твердой приверженностью закону и праву. Отец,
Владимир Дмитриевич, был один из ведущих политиков партии кадетов, после
Февральской революции 1917 г.
он занимал пост министра юстиции во Временном правительстве. От отца Набоков
унаследовал либеральные взгляды, ненависть к деспотизму в любых его
проявлениях, развитое чувство собственного достоинства, решительный характер и
приверженность западным культурным ценностям. Однако политика в отличие от отца
оставляла сына всегда равнодушным. Мать, Елена Ивановна (урожденная
Рукавишникова), происходила из мелкопоместного дворянского рода.
В отроческие годы у Набокова развился интерес к
коллекционированию и изучению бабочек, отразившийся позднее в его творчестве. В
1911—1916 гг. Набоков учился в Тенешевском училище Литературным дебютом
Набокова в печати был сборник «Стихи» (1916). После Октябрьской революции 1917 г. Набоковы перебрались
в Крым, где отец занял пост министра юстиции в правительстве Крымской
республики. После падения Крымского правительства и вторжения Красной Армии в
Крым Набоковы навсегда покинули Россию. Это произошло 2 (15) апреля 1919 г.
В 1919—1922 гг. Набоков изучал русскую и
французскую литературу в Кембриджском университете в Великобритании. По
окончании университета он перебрался к семье отца в Германию, в Берлин. В
Берлине он прожил до 1937 г.,
когда переехал вместе с женой и маленьким сыном Дмитрием в Париж. В Берлине 28
марта 1922 г.
был убит его отец, защищавший лидера кадетской партии П.Н. Милюкова от
покушавшихся на него монархистов. Смерть отца явно и прикровенно отражена в
нескольких произведениях Набокова.
В первой половине 1920-х гг. Набоков издал
поэтические сборники «Горний путь» и «Гроздь», переводы «Алисы с стране чудес»
Л. Кэррола («Аня в стране чудес») и «Кола Брюньона» Р. Роллана («Никола Персик»).
Свои произведения он публиковал под псевдонимом «В. Сирин» («сирин» — слово,
означающее мифическую райскую птицу и, видимо, ассоциировавшееся для Набокова с
именем Гоголя, тождественного обозначению птицы, утки гоголя).
В 1926
г. было издано первое большое прозаическое произведение
Набокова – роман «Машенька». «Машенька» построена как воспоминание русского
эмигранта Ганина о прежней жизни в России, оборванной революцией и Гражданской
войной; повествование ведется от третьего лица, но с психологической точки
зрения героя. Главное событие русской жизни Ганина — любовь к Машеньке,
оставшейся на родине. Ганин узнает, что Машенька стала женой Алферова, его
соседа по берлинскому пансиону и что она должна приехать в Берлин. Герой
повести ожидает встречи с ней, как чуда, как возвращения в, казалось бы,
навсегда утраченное прошлое. Он едет на вокзал, чтобы встретить Машеньку, но,
когда поезд подходит, внезапно едет на другой вокзал, чтобы покинуть город.
В «Машеньке» были найдены дорогие и притягательные
для Набокова темы, присутствующие или доминирующие в большинстве русских и
английских романов, созданных им позднее. Это тема безвозвратно потерянной
России как подобия утраченного рая и как воплощения счастья молодости; это тема
времени и воспоминания, одновременно противостоящего все уничтожающему времени
и терпящего неудачу в этой тщетной борьбе.
В повести, как и в нескольких более поздних
прозаических произведениях писателя, преломились события отрочества и юности
автора: дачное место Воскресенск напоминает Батово, Выру и Рождествено, в
которых прошли детство, отрочество и юность Набокова; история Ганина и Машеньки
отдаленно напоминает юношескую любовь Владимира Набокова и Люси Шульгиной, с
которой будущий писатель познакомился в имении своего дяди Рождествене под
Петербургом летом 1915 г.
Однако, сохраняя автобиографический «след» в сюжете повести, Набоков осознанно
избегает прямого сходства: Ганин, хотя и наделен даром воображения, представлен
человеком, далеким от литературы, а Набоков, живя в Берлине, не ожидал новой
встречи со своей первой возлюбленной.
Несмотря на внешнюю (в сравнении с позднейшими
произведениями писателя) традиционность, «Машенька» – вовсе не классическая
повесть о любви. Набоков отбрасывает шаблонный и предлагаемый самой
расстановкой персонажей ход – «любовный треугольник»; отказ Ганина от встречи с
Машенькой имеет не традиционную психологическую, а глубинную философскую
мотивировку: набоковский персонаж осознает ненужность встречи, ибо невозможно
возвращение времени вспять, и такая попытка была бы подчинением прошлому и
отказом от себя самого. Героиня, чье имя составляет заглавие произведения, ни
разу не появляется въяве на его страницах, и само ее существование кажется
полуреальным, полуэфемерным.
Тема времени, столь значимая в повести, — одна из
сквозных тем творчества Набокова, вновь и вновь писавшего о разрыве с навсегда
исчезнувшим прошлым и одновременно пытавшегося преодолеть этот разрыв в
творческом воображении. В произведениях Набокова это либо воображение и мир
мечты персонажа, либо воображение самого автора, в преображенном виде
воскрешающего собственное прошлое на страницах своей прозы, либо воображение
автобиографического героя, как Федор Годунов-Чердынцев в романе «Дар».
В «Машеньке» предварены такие черты, развившиеся в
позднейшей поэтике Набокова, как игра литературными цитатами и аллюзиями и
построение текста как вариации то ускользающих, то всплывающих лейтмотивов и
образов. Таковы разнообразные звуки (от соловьиного пения, означающего
природное начало и прошлое, до шума поезда и трамвая, олицетворяющих мир
техники и настоящее), запахи, повторяющиеся образы – поезда, трамваи, свет,
тени, ассоциации героев с птицами. Литературные подтексты повести – «Евгений
Онегин» А.С.Пушкина, на сюжет которого проецируются встречи расставания героев
повести, лирика А.А.Фета (образы соловья и розы), лирика А.С.Пушкина и
А.А.Блока (героиня под падающим снегом и среди снегов, свидания в метель).
«Машенька» принесла автору несомненный успех;
критика признала в Набокове одного из талантливых писателей молодого поколения.
Второе большое произведение Набокова, роман
«Король, дама, валет» (1928) написано на немецком материале. Роман построен на
лейтмотивных образах, связанных с карточной игрой, с вальсом и с манекенами,
символизирующими механический, бездушный мир. В финале романа в роли фоновых
персонажей появляются сам автор и его жена (к этому приему Набоков будет
впоследствии прибегать неоднократно). Фабула романа — история связи жены
торговца, Марии Драйер, с Францем, племянником мужа; любовники задумывают
самоубийство, но оно из-за внезапно открывшихся новых обстоятельств не
совершается, а Мария Драйер, заболев, умирает. Главный смысл, тема романа —
прихотливость и непредсказуемость судьбы, спутывающей игрокам все карты. К этой
же теме Набоков обратится в романе «Отчаяние» (полн. изд. — 1934), герой
которого, Герман, имитирует собственную смерть, убивая внешне похожего
человека, но оказывается изобличен из-за одной не учтенной детали.. «Отчаяние»
— художественное исследование своеобразной «поэтики» убийства: Герман замышляет
убийство, словно пишет детективный роман. Изображение преступной игры,
«эстетики» циничного обмана — тема романа «Камера обскура» (в первом издании
«Camera оbscura», 1932—1933), повествующего о слепце Кречмаре, которого
обманывает жена Магда, изменяя мужу в его присутствии с любовником,
художником-карикатуристом Горном. Композиционно роман ориентирован на
бульварную беллетристику и кинематограф того времени: доминирует сюжет, а не
описательность, текст разделен на короткие главки, действие которых обрывается
в самом напряженном моменте.
К русской теме, к жизни русской эмиграции Набоков
обратился в романах «Защита Лужина» (1929—1930), «Подвиг» (1931—1932) и в
повести «Соглядатай» (1930).
«Подвиг» посвящен неизменно волновавшей Набокова
теме возвращения на родину, отразившейся также в его поэзии и в рассказах.
Главный герой, Мартын Эдельвейс, тайно возвращается в советскую Россию и
исчезает.
В «Защите Лужина» рассказывается о гениальном
шахматисте Лужине, в болезненном сознании которого мир предстает подобием
шахматной доски, на которой против него ведется опасная игра. За жизнь и
сознание Лужина словно борются между собой его жена и соперник, гроссмейстер с
«шахматной» фамилией Турати («тура» — ладья). Лужин стремится убежать от жизни,
от шахмат в утраченный рай детства, но шахматы или само время мстят ему за это,
заставляя в состоянии, которое с обыденной точки зрения выглядит безумием,
совершить самоубийство. «Защита Лужина» явилась замечательным примером
изображения внутреннего мира героя, прощающегося с детством. Классичность
психологизма и деталей быта сочетается в романе с модернистской игрой между
явью и болезненными фантазиями героя.
В «Соглядатае» Набоков разрабатывает характерный
для модернистской поэтики прием немотивированной смены повествовательной точки
зрения, но делает это нетривиальным образом. В начале герой рассказывает о
совершенной им попытке самоубийства, а затем сам оказывается объектом внимания
других и предметом авторского рассказа; тождество «я» и персонажа по имени
Смуров выясняется только по ходу повести. За этим приемом скрывается глубокий
философский смысл: неравенство человека самому себе.
Отъезд во Францию. Роман
«Дар»
В 1933
г. к власти в Германии пришли нацисты. Эхом нового
порядка вещей, установившегося не только в России, но и в части Европы, стал
роман «Приглашение на казнь» (1935—1936). «Приглашение на казнь» —
роман-антиутопия, в котором нарисован выморочный и обманчивый мир тоталитарного
государства. Главный герой, Цинциннат Ц., осужден на казнь без всякой вины; его
знакомят с палачом мсье Пьером, который выдает себя за такого же узника.
Приговор объявляется шепотом, палач развлекает Цинцинната фокусами, его
неверная жена Марфинька готова поселиться в камере мужа до его казни. Явь
тоталитарного государства предстает торжеством обмана и пошлости, казнь
изображается как освобождение — пробуждение героя от обморочного «сна».
В 1937
г., после потери женой работы в нацистской Германии
(Вера Набокова была еврейкой), Набоковы перебираются во Францию.
Самым объемным и итоговым произведением Набокова
русского периода стал «Дар», признанный исследователями лучшим романом писателя
(роман писался с 1933 по начало 1938
г., впервые опубликован без 4-ой главы, посвященной
жизнеописанию Н.Г. Чернышевского, в журнале «Современные записки» в 1937—1938
гг., полностью отд. изд. в 1952
г.). По характеристике самого автора, «Дар» — роман,
главной героиней которого является «русская литература». Это повествование от
лица автора о своем герое, поэте-эмигранте Федоре Годунове-Чердынцеве,
проживающем, как и сам Набоков, в Берлине, чередуемое с рассказом Федора о себе
и своей жизни. Помимо основной обрамляющей линии, в «Даре» содержатся: стихи
Федора; биография отца Федора, путешественника-естествоиспытателя Константина
Годунова-Чердынцева, мысленно создаваемая, но не написанная сыном; жизнеописание
Н.Г. Чернышевского, написанное Федором и составляющее четвертую главу романа;
рецензии критиков на это жизнеописание, будто бы изданное отдельной книгой.
«Дар» в целом — одновременно описание трех лет (с 1926 по 1929 г.) из жизни поэта
Федора Годунова-Чердынцева и автобиографический роман, сочиняемый самим
Федором. Кроме того, «Дар» может быть прочитан и как художественное
пересоздание событий жизни самого Набокова. История любви Федора к Зине Мерц,
ставшей для него подобием Музы, напоминает о любви Набокова и Веры Слоним:
писатель познакомился с ней в Берлине в 1923 г., они поженились 15 апреля 1925 г. Мотив судьбы,
неоднократно прежде едва не познакомившей Федора и Зину, также находит реальное
соответствие: пути Набокова и Веры в прошлом, задолго до их встречи, несколько
раз проходили совсем рядом и чуть было не пересеклись. Отцу Федора Набоков
подарил свое увлечение коллекционированием и описанием бабочек; Годунов-Чердынцев-старший
независимым нравом и мужественным характером похож на Владимира Дмитриевича
Набокова. Поэт и критик Кончеев, высоко ценящий произведения Федора, соотнесен
с поэтом и критиком В.Ф. Ходасевичем, любившим и почитавшим набоковское творчество,
а литератор Христофор Мортус, предвзято относящийся к сочинениям набоковского
героя — гротескный двойник поэта и критика Г.В. Адамовича, недоброжелательно
отзывавшегося о Набокове-писателе.
Еще один, доминантный план «Дара» — литературные
подтексты, одним из основных являются произведения А.С. Пушкина и, в частности,
«Евгений Онегин»: набоковский роман завершается стихотворными строками о
прощании с книгой, восходящими к финальным стихам восьмой главы пушкинского
романа в стихах. Набоковский роман построен на романтической антитезе
обыденного пошлого мира (берлинские немцы, объединение русских литераторов в
Берлине, позитивизм и утилитаризм в мировоззрении Н.Г. Чернышевского, героя
годуновской книги) и высокой поэзии творчества, подвига, любви (дар Федора,
героика странствий его отца, любовь Федора к Зине). Но в отличие от
романтической и постромантической психологической прозы Набоков последовательно
размывает границы между явью, воспоминанием и воображением. В «Даре» новое
творится из амальгамы, из сложной комбинации элементов традиционной и
модернистской поэтики.
Набоков в своем романе как бы предсказал и
смоделировал подлинную реакцию части литературных кругов на главу, посвященную
Н.Г. Чернышевскому. Федора ряд критиков упрекают в очернении памяти одного из
столпов русской демократии, а издатели отказываются от печатания жизнеописания.
Редакция журнала «Современные записки», неизменно благоволившего Набокову,
категорически отвергла эту главу «Дара», и роман вышел без нее. Тем не менее,
«Дар» упрочил первенствующее место автора в литературе русской эмиграции.
На протяжении 1930-х гг. Набоков, семья которого
жила очень стесненно, предпринимал неоднократные попытки найти
преподавательскую работу в США или заинтересовать американских издателей своими
сочинениями. Эти попытки стали особенно настойчивыми после начала Второй
мировой войны. В 1938—1939 гг. он написал первый роман на английском языке»,
«The Real Life of Sebastian Knight» («Истинная жизнь Себастьяна Найта»,
опубликован в США в 1941 г.).
Роман повествовал о попытке создания биографии писателя Себастьяна Найта,
предпринятой его сводным братом. Его тема — соотношение жизни и творчества,
ограниченность биографа, стремящегося отыскать истину.
Во второй половине мая 1940 г., когда немецкие
войска уже захватили большую часть территории Франции, Набоков с женой и сыном
покинули Францию, отплыв на пароходе в США.
Жизнь в Америке.
«Американский» Набоков
В Америке Набоков преподавал русский язык и
русскую и зарубежную литературу. В 1941—1948 гг. он преподавал русский язык и
литературу в Уэльслейском колледже (штат Массачусетс), в 1951—1952 гг. читал
курс лекций в Гарвардском университете. С 1948 по 1958 гг. он был профессором в
Корнельском университете. В 1955
г. в Париже вышел в свет роман «Лолита», в 1958 г. он был напечатан в
Америке, год спустя — в Англии. Роман принес писателю огромную, хотя и не
лишенную скандальности, славу и финансовую независимость. Это позволило
Набокову оставить преподавание и полностью посвятить себя литературе. В 1960 г. он переехал из США в
Швейцарию и поселился в фешенебельном отеле города Монтрё. Здесь Набоков провел
последние семнадцать лет своей жизни. Он умер в Монтрё и был похоронен на
кладбище соседней деревни Кларанс.
Из профессиональных занятий Набокова преподаванием
и изучением русской литературы выросли биография-исследование «Николай Гоголь»
(на английском языке, опубликована в 1944 г.), циклы лекций по русской и
западноевропейской литературе Нового времени и фундаментальный комментарий к
роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин» в английском переводе, также сделанным
Набоковым (4-томное издание, 1964).
Переселившись в Америку, Набоков отказался от
псевдонима «Сирин» и стал подписывать произведения собственным именем. Смене
литературного имени соответствовала смена языка. С этого времени Набоков писал
почти исключительно по-английски. Его наиболее значительные русские
произведения — это переводы или русские версии произведений, написанных
по-английски: русский перевод романа «Лолита» (1967) и мемуарная книга «Другие
берега» (1954), первоначальный английский вариант которой — книга «Conclusive
Evidence» («Убедительное доказательство», 1951), а позднейшая версия — книга
«Speak, memory» («Память, говори», 1966). После 1940 г. Набоковым было
написано несколько романов на английском языке: «Bend Sinister» (многозначное
название, наиболее адекватный перевод — «Под знаком незаконнорожденных»,
писался с 1941 по 1946 гг., опубликован в 1947 г.); «Лолита» (писался
в 1946—1954 гг., опубликован в 1955
г.), «Пнин» (писался в 1953—1955 гг., полностью
опубликован отд. изд. в 1957
г.); «Pаle Fire» («Бледное пламя», или «Бледный огонь»,
писался в 1960—1961 гг., опубликован в 1962 г.); «Ada, or Ardor» (в русских переводах
«Ада, или Эротиада», «Ада, или Желания», «Ада, или Радости страсти», писался с
перерывами с 1959 по 1968 г.,
опубликован в 1969 г.);
«Transparent Things» («Просвечивающие предметы», или «Прозрачные вещи», писался
в 1969—1972 гг., опубликован в 1972
г.); «Look at the Harlequins!» («Смотри на арлекинов!»,
писался в 1973—1974 гг., опубликован в 1974 г.).
Американский писатель Джон Апдайк заметил о
Набокове: «Дважды изгнанник, бежавший от большевиков из России и от Гитлера из
Германии, он успел создать массу великолепных произведений на умирающем в нем
языке для эмигрантской аудитории, которая неуклонно таяла. Тем не менее в
течение второго десятилетия пребывания в Америке он сумел привить здешней
литературе непривычные дерзость и блеск, вернуть ей вкус и фантазии, а себе —
снискать международную известность и богатство» (пер. с англ. В. Голышева).
Английская проза Набокова образует единое целое с
его русскими произведениями. Сюжет «Лолиты» намечен в русском рассказе, или
повести «Волшебник» (написан в 1939
г., при жизни автора опубликован не был).
Повествовательные приемы в «Даре» — чередование рассказа от первого лица (как
бы от «Я» автора и героя одновременно) и от третьего лица — были развиты и
переосмыслены в романе «Под знаком незаконнорожденных», где автор произвольно
вмешивается в текст повествования и обладает абсолютной властью над героем.
Противоположное отношение автора и героя представлено в романе «Пнин», где
повествователь Владимир Владимирович, чье имя и отчество совпадают с
набоковскими, оказывается любовником бывшей жены героя, профессора Пнина, и
знакомым самого Пнина, однако герой обнаруживает совершенную независимость от
автора-повествователя, совершая поступки по собственному произволу. Изображение
тоталитарной власти как фарсового спектакля, чреватого гибелью героя
(«Приглашение на казнь»), продолжено в английском романе «Под знаком незаконнорожденных»),
в котором главный герой, профессор Круг, потерявший сына, оказывается спасен от
гибели волей всемогущего автора, разрушающего злые чары выморочного царства
диктатора Падука. Другие темы, общие для русской и английской прозы Набокова, —
человек и время, иллюзорность времени, скрытый узор Судьбы, вплетенный в ткань
человеческой жизни. Игра аллюзиями и цитатами, маски ложных авторов, за
которыми таится автор подлинный, характерны для таких английских романов, как
«Ада» и «Бледное пламя»; в «Бледном пламени» дается также виртуозное и
ироническое подражание стилю знаменитых английских поэтов (А. Попа, В.
Вордсворта).
Роман «Лолита», принесший писателю мировую славу,
был сначала отвергнут американскими издателями, которые сочли его непристойным
и порнографическим и опасались судебного преследования в случае публикации
произведения. После того как автору удалось напечатать «Лолиту» в Париже
(1955), а затем в США (1958) и в Великобритании (1959), ряд литературных
критиков также оценили это произведение как порнографическое или, как минимум,
восприняли его только в качестве описания полового извращения. Между тем, хотя
фабульную основу «Лолиты» составляет откровенно изображенная история страсти
немолодого Гумберта Гумберта к девочке-подростку Долорес (Лолите) Гейз и связи
Гумберта Гумберта и Лолиты, роман полон глубокого символического смысла и не
имеет ничего общего с порнографией или изображением сексуальной патологии.
«<…> Действительная причина, обусловившая <…> обращение г-на
Набокова к столь вызывающему жизненному материалу, заключается в том, что он
стремился написать книгу о любви.
<…> … “Лолита” — книга о любви, а не о
сексе. Каждая ее страница апеллирует к эротическому чувству, рисует
недвусмысленно эротическое действие или проявление, и при всем том эта книга —
не о сексе», — так охарактеризовал набоковский роман один из рецензентов, Л.
Триллинг («Последний любовник (“Лолита” Владимира Набокова) // Классик без
ретуши: Литературный мир о творчестве Владимира Набокова. М., 2000. С. 284).
Девочка-подросток Лолита олицетворяет в романе
искусительное, демоническое начало. Она соотнесена с демоническим женским
существом иудейских преданий — демоном Лилит, первой женой Адама. Напоминает
Лолита и искусительницу Еву (мотив «яблочной сладости» в романе). Но
одновременно образ Лолиты ассоциируется с детской чистотой и невинностью, с
раем, искомым, но так и не обретенным Гумбертом Гумбертом. Набоков выстраивает
звуковую ассоциацию: «Лолита» — «лилии» (цветы, символизирующие в Библии
эротическую страсть, красоту и вместе с тем чистоту). Страсть главного героя —
это попытка воскресить его детскую любовь, девочку по имени Анабеллу Ли, на
которую похожа Лолита. Это желание преодолеть, обратить вспять время. Гумберт
Гумберт воспринимает мир эстетически, отводя себе в нем роль Режиссера и
Автора. Но его страсть к Лолите убивает в ней невинное, детское начало, и
победа оборачивается поражением. Зловещий двойник главного героя, его соперник,
в котором воплощено исключительно темное начало, — режиссер Клэр Куильти, соблазняющий
Лолиту. (Имя символично: «Клэр» — по-французски «ясный», «светлый», что
иронически соответствует развратнику Куильти; «Куильти» ассоциируется с англ.
«guilty» — «виновный»). Гротескно изображенное убийство Куильти Гумбертом
Гумбертом знаменует крушение романтической по своим истокам веры главного героя
в очарование детства и в возможность возвращения в прошлое.
Создавая «Лолиту», Набоков прибегнул к приему,
характерному для постмодернистской литературы: в тексте романа содержится
зашифрованный, потаенный глубокий смысл. Литературно не подготовленный,
«массовый» читатель должен воспринять «Лолиту» как полупорнографическое
произведение о похождениях сексуального извращенца, в то время как тонкий и
подготовленный читатель воспримет роман как символический текст, как
своеобразную философскую притчу.
Наиболее изощренным примером постмодернистской
игры, построенной на столкновении разных точек зрения и интерпретаций, на
двусмысленности отношений между правдой и вымыслом, является роман «Бледное
пламя». Роман состоит из автобиографической поэмы американского профессора
литературы Джона Шейда и комментариев к ней, автор которых именует себя его
коллегой профессором Джоном Кинботом, в прошлом — королем страны Земблы на
севере Европы. Реальность обоих персонажей полуиллюзорна: текст романа
позволяет предположить, что Шейд (англ. «Shade» — «тень») — не реальный
человек, а порождение воображения Кинбота; но роман свидетельствует и об
обратном — о том, что комментатор Кинбот мог быть придуман Шейдом. Не исключена
и третья интерпретация: и Шейд, и Кинбот одинаково реальны. В поле игры,
построенной на размывании границ между вымыслом и действительностью,
втягивается и автор, Владимир Набоков: Кинбот заявляет, что однажды еще может
предстать перед публикой в образе профессора славистики из России, в котором
угадывается сходство с самим Набоковым.
Шейд и Кинбот кажутся совсем не похожими друг на
друга. Шейд — создатель поэмы о себе, о смерти дочери Гэзель и о тайнах бытия;
Кинбот, самолюбивый безумец, не чуждый пошлого самодовольства; он одержим
маниакальной идеей, что Шейд зашифровал в поэме рассказ о его родной Зембле и о
нем, бывшем короле Карле Возлюбленном. (Возможно, Кинбот лишь мнит себя королем
Карлом.) Но двух персонажей роднит дар воображения и интерес к глубинным
сплетениям, «текстуре» бытия и судьбы. Они противопоставлены миру
усредненности, обыденности и тупого насилия, воплощением которого становится
террорист Градус, намеревающийся убить бывшего короля, но вместо него
поражающий выстрелом из пистолета поэта Шейда.
Мифы о Набокове и
художественный мир писателя
Распространенное мнение об «эстетстве» Набокова, о
самоценно-игровом характере его прозы, разительно отличающем его от русской
классической традиции, является очень неточным, упрощенным. Во-первых, несомненна
преемственность Набокова по отношению к, условно говоря, «дореалистической»
русской традиции, прежде всего к творчеству А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, в
чьих произведениях элемент игры, переиначивание устоявшихся литературных схем,
ситуаций, литературные подтексты и аллюзии очень значимы. Во-вторых, Набоков
неизменно относился с огромным уважением и даже пиететом к творчеству такого
писателя с очень сильной дидактической, назидательной установкой, как Л. Н.
Толстой; при этом в лекциях о Толстом Набоков обращал особенное внимание на
глубинные символические образы его произведений. И, наконец, неверно
представление о Набокове как о холодном эстете, чуждом душевной теплоты и
готовом оправдать аморализм. Набоков — писатель социально совсем не индифферентный
и даже, если угодно, дидактичный в обличении деспотии, насилия в любых их
формах. Набоковская позиция — в конечном итоге позиция нравственная; самоценный
эстетизм ему не близок, а попытки героев видеть мир не более чем подобием
художественного сочинения и претендовать в нем на роль Творца обречены на
неудачу.
По словам писателя Андрея Битова, «типичный эффект
Набокова: создать атмосферу непосвященности для того, чтобы выявить высокую
точность действительности. Отрицая то Бога, то музыку, он только о них и
повествует».
Исследователь творчества Набокова и его биограф Б.
Бойд так охарактеризовал авторскую позицию писателя и сущность его
художественного мира: «Поскольку Набоков ценил освобождающую силу сознания, он
испытывал потребность понять, что значит оказаться в тюрьме безумия, навязчивой
идеи или в пожизненной “одиночной камере души”. Здесь его интерес к психологии
переходит в философский интерес к сознанию — главный предмет всего его
творчества. Хотя Набоков утверждал пользу критического разума, он не доверял
никаким пояснениям, логическим аргументам, с презрением и насмешкой отзываясь о
“философской” прозе, из-за чего многие его читатели считают, что у него есть
только стиль, но отсутствует содержание. На самом деле он был глубоким
мыслителем — в гносеологии, в метафизике, в этике и в эстетике. <…>
…Необходимо объяснить обманчивую стратегию
Набокова-писателя. Читать Набокова — это все равно что сидеть в комнате, откуда
открывается некий вид, который почему-то кажется нам миражем, словно бы хитро подмигивающим
на солнце и заманивающим к себе. Некоторые читатели опасаются, что их
выманивают из дома только для того, чтобы подставить ножку на пороге. На самом
же деле Набоков хочет, чтобы хороший читатель, переступив через порог, попал в
этот мир и насладился его подробной реальностью. Хороший же ПЕРЕчитыватель,
который не боится идти дальше, находит еще одну дверь, скрытую в том, что
прежде казалось незыблемым пейзажем, — дверь в иной, запредельный мир» (Б.
Бойд. Владимир Набоков: русские годы: Биография / Пер с англ. М.; СПб., 2001.
С. 13-14).
