Михайлова М. В.
У
птицы есть гнездо, у зверя есть нора .Как
горько было сердцу молодому,Когда
я уходил с отцовского двора,Сказать:
«прости» родному дому.У
зверя есть нора, у птицы есть гнездо …Как
бьется сердце горестно и громко,Когда
вхожу, крестясь, в чужой, наемный домС
своей уж ветхою котомкой.Так
Иван Алексеевич Бунин обозначил две основные вехи своего жизненного пути.
Первая когда 18-летним юношей ему пришлось оставить родимый кров, нищее
дворянское гнездо в поместье отца на хуторе Елецкого уезда Орловской губернии, чтобы
начать самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Хотя Бунин по происхождению
принадлежал к обедневшим мелкопоместным дворянам, он очень гордился древностью
своего рода: в числе его предков были поэт В.А.Жуковский и известная поэтесса
ХУ111 в. Анна Бунина. Вторая – горестная, скудная и одинокая жизнь в эмиграции
во Франции, где он оказался, выехав из России в 1920 г.Что
пролегло между этими двумя вехами? Невероятное количество социальных событий
(три русские революции, страшнейшие войны, отъезд на чужбину) и события личной
жизни (глубочайшая любовь к Варваре Пащенко, ставшей прообразом Лики в его
единственном романе «Жизнь Арсеньева», за который он в 1933 г. первый из русских писателей получил Нобелевскую премию, две женитьбы, смерть маленького
сына). И одиночество. Чувство, преследовавшее Бунина повсеместно и ежечасно.
Одиноким ощущал он себя в юности, во время страстной любви к Варе Пащенко, одиноким
ощущал себя на чужбине – об этом свидетельствует дневник, который он вел во
Франции, об этом же писал в немногочисленных стихах этого времени. Но так же
независимо и отчужденно держался он в литературе, отозвавшись в воспоминаниях, написанных
в эмиграции, весьма нелестно обо всех своих соратниках, с которыми вместе
вступил на литературный путь. Особенно досталось от него символистам. И вообще
все происходившее в литературе в начале ХХ века Бунин в одном из интервью
обозначил как «Вальпургиеву ночь» русской словесности. Это позволило М.Горькому
отозваться о нем не слишком лицеприятно: «Прекрасный знаток русского слова, он
сухой, недобрый человек. К себе до смешного бережлив, цену себе знает /.. ./, умеет
пользоваться людьми». Однако такая характеристика не помешала Горькому высоко
оценить роль Бунина в русской литературе и только сожалеть, что он свой талант,
«красивый как матовое серебро, не отточет в нож и не ткнет им, куда следует».
Так писатель, исповедовавший социалистические идеалы, выражал сожаление по
поводу того, что у Бунина с самого начало оказалось ослабленной социальная
критика общественных язв, то, чему, по мнению Горького, была призвана служить
русская литература.Первые
опыты Бунина, с которыми он выступил в начале 1890-х гг., выдержаны в
традиционной манере народнической школы, для которой характерны сострадание к
людям из народа, поэтика социальных контрастов. Но в его многочисленных
рассказах этих лет было нечто, отличающее их от массы народнических
произведений: молодой писатель обратился к теме смерти, к итоговым раздумьям о
конце жизни. Это было непривычно и неожиданно. Причем не было в бунинской мысли
о смерти философской умудренности или предсмертных прозрений. Скорее он пытался
передать читателю обостренное чувство смерти, вызванное обостренной
привязанностью к жизни. Те из его героев умирали спокойно и безмятежно, кому
удавалось прожить свою жизнь так, как будто они были «в батраках у жизни», то
есть бессознательно, ни о чем не рассуждая. Позже эту мысль Бунин выразил в
строчке стихотворения: «Счастливы калеки и идиоты // Прокаженный счастливее
всех». Во всем этом чувствовалась толстовская интонации (надо сказать, что
философию толстовства Бунин исповедовал долгие годы, даже прошел испытание
опрощением, а свою признательность и восхищение обликом и творчеством писателя
выразил в итоговом произведении своей жизни философском эссе «Освобождение
Толстого»).Однако
подлинное признание Бунину принес лирико-импрессионистический этюд «Антоновские
яблоки», написанный в начале ХХ века и вошедший в серию лирических миниатюр, отмеченных
общностью тематики. С тревогой и опаской вглядывался писатель в то новое, что
принес с собой ХХ век. Выразив свое кредо в словах: «Ищу я в этом мире
сочетания прекрасного и вечного» – он вынужден был признать, что новое время
способно только разрушать искомую гармонию. Так исподволь, совершенно в
неожиданном ракурсе проникала в прозу Бунина социальность, через нарушение
гармонии в мире, через гибель, оскудение и запустение, которые пришли на смену
прочности, силе, богатству, навсегда, по его убеждению, оставшимся в ушедшем
времени. Все это позволило заподозрить Бунина едва ли не в крепостнических
симпатиях. Но это едва ли было обосновано, хотя действительно эстетический
идеал его был в прошлом.Поэтому
и отношение его к русской революции 1905-1907 гг. оказалось неоднозначным. С
одной стороны, он отдал дань мотивам протеста, получившим распространение в
литературе, вошел в объединившие демократические силы в литературе издательство
«Знание» (во главе этого издательства стоял Горький), в сборниках которого
напечатал проникнутое революционным пафосом стихотворения «Джордано Бруно» и
другие произведения, также передающие нарастание напряжения в обществе. А с
другой стороны, поспешил уехать из России в путешествие по Ближнему Востоку, признавшись,
что он бесконечно счастлив, что находится «за 3000 верст» от России.По
итогам этого путешествия он создал серию очерков «Тень птицы», где впервые
взглянул на происходящее с позиции «гражданина мира». Бунин констатировал
единый конец всех великих цивилизаций, забвение, которое сопровождает великие
начинания. Именно посетив Галилею, Палестину, Египет, он почувствовал, что
отныне «обречен познать тоску всех стран и всех времен», что теперь он может
обратиться к римскому поэту Вергилию с признанием: «Счастлив я, что моя душа, Вергилий,
не моя и не твоя».Такая
позиция помогла ему иначе взглянуть и на события, потрясшие Россию начала ХХ
века. На рубеже 1910-х гг. он создает дилогию «Деревня» и «Суходол», которая, по
словам М.Горького, впервые заставила задуматься о России, задуматься
«исторически». Проблема, поднятая в «Деревне», может быть выражена следующим
образом: вина или беда русского народа в том, что он живет такой страшной, скудной,
нечеловечески убогой жизнью? И судьба двух братьев Красовых, разительно
непохожих друг на друга (один воплощает силу, упорство, активность, другой –
лиричность, мягкость, душевную теплоту), но кончающих одинаково: бессилием, духовным
опустошением, демонстрирует трагическую предрешенность судьбы русского народа, фатально
зависимого от исконных свойств своей психики. Бунин находит своеобразное
определение ее особенностей – «пестрая душа». И поясняет это свойство, обращаясь
к народному толкованию: «Народ сам сказал про себя – «из нас, как из древа, – и
дубина и икона» – в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо
обработает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев».А
финал повести, рисующий в соответствии с традицией русской литературы свадьбу
героини, больше, правда, напоминающую похороны, потому что Евдокия по прозвищу
Молодая выходит замуж за самого гадкого и развращенного мужика деревни, вообще
может быть истолкован символически: под натиском уродства гибнет Красота, кружащаяся
над деревней пурга заметает ее. Под густым слоем снега исчезает русская деревня,
как под слоем песка исчезли древние города мира. Так в прозу Бунина проникает
иносказание, возникает расширительный смысл произведения, усиливается подтекст.
Многозначность бунинской детали хорошо ощущается в признании одного из братьев:
«Пропала жизнь, братушка. Была у меня, понимаешь, стряпуха немая, подарил я ей,
дуре, платок заграничный, а она взяла, да истаскала его наизнанку …
Понимаешь? От дури да от жадности – жалко налицо по будням носить, –праздника, мол,
дождусь, – а пришел праздник, лохмотья одни остались … Так вот и я … с
жизнью своей. Истинно так!» Жизнь – сношенный наизнанку, да еще до дыр платок!
Можно ли было вынести более красноречивый, но и эстетически зримый приговор
всему русскому существованию!Эти
элементы повествовательной структуры отныне будут определять художественную
манеру писателя, который в середине 1910-х гг. отойдет от русской тематики, изображения
русского национального характера и обратится к произведениям, в которых человек
оставался наедине с космической жизнью. Писатель призывает к возвращению к
универсальному бытию, для которого индивидуальное существование человека – лишь
краткий миг в бесконечности.Но
этот краткий миг бывает бесконечно ценным и привлекательным. Так возникает
совершенно иной мотив в бунинских произведениях – мотив любви. Любовь, описанная
им в рассказах «Легкое дыхание», «Сын», Грамматика любви», – сокрушительна, трагична,
неумолима, но она же дарует человеку выход за пределы индивидуального
существования, в ней – претворение космической гармонии в сиюминутном
проявлении. В сознании Бунина как бы борются две правды – «что жизнь несказанно
прекрасна» и что она «мыслима лишь для сумасшедших». Но побеждает «Третья
правда» – где страдание и счастье воедино сливаются в самоценности каждого
явления.Такой
подход к окружающему миру рождал бунинский объективизм, который странным
образом выглядел на фоне русской литературы, всегда пристрастной и в которой
всегда отчетливо выражалась авторская позиция. Поэтому Бунина упрекали в
аморализме, холодности, но это было явление, которое один западный критик
определил очень точно: «Он, как металл, режет и обжигает своим холодом».Постепенно
лирическое начало, которое долгое время было определяющим в бунинском
повествовании, отходит на задний план, а на первый выступает четкий сюжет, густота
и обилие красок, полнота и объемность создаваемой картины. Перевешивает то, что
еще на раннем этапе подметил у писателя Чехов, сказавший, что ему произведения
Бунина напоминают «сгущенный бульон» (любопытно, что на взгляд Бунина, сам
Чехов писал слишком «жидко»).Эта
густота материала особенно бросается в глаза при знакомстве с кровоточащим, обнаженно-публицистическим
дневником Бунина «Окаянные дни», который он опубликовал уже вдали от родины.
Бунин не принял революцию 1917 г. и его заметки о разгуле красного террора
обличают в нем отнюдь не бесстрастного летописца эпохи.Бунин
относится к тем редким представителям русской эмиграции, чей талант со временем
в отрыве от России не потускнел, не иссяк. Им в 1920-1930 гг. созданы такие шедевры,
как повесть «Митина любовь», роман «Жизнь Арсеньева», раскрывающий этапы
созревания души творческого человека, вернее, этапы формирования творческого
отношения к жизни в целом. В литературоведении его жанр получил следующее
определение: «феноменологический роман», то есть такой, где речь идет об
отношении автора к жизни как к стихийному потоку (феномену), где важна
случайность и непреднамеренность происходящего, где есть попытка возвращения к
утраченному и сокрытому смыслу бытия.Писатель
скончался 8 ноября 1953 г. с портретом рано умершего сына Николеньки в руках, как
бы желая осязать никогда для него не прекращавшуюся связь времен. За несколько
лет до смерти о себе и о своем творчестве он, вспоминая слова героя одного из
своих рассказов, заметил « … Бог всякому из нас дает вместе с жизнью тот или
иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему?
Мы этого не знаем. Но мы должны знать, что все в этом непостижном для нас мире
должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое Божье намерение, направленное к
тому, чтобы все в этом мире «было хорошо», и что усердное исполнение этого
Божьего намерения есть всегда наша заслуга перед ним, а посему и радость, и
гордость. И Бернар (моряк, герой рассказа – М.М.) знал и чувствовал это. Он всю
жизнь усердно, достойно, верно исполнял скромный долг, возложенный на него
Богом, служил ему не за страх, а за совесть. И как же ему было не сказать того,
что он сказал в свою последнюю минуту? «Ныне отпущаеши, владыко, раба Твоего, и
вот я осмеливаюсь сказать Тебе и людям: думаю, что я был хороший моряк». Мне
кажется, что я, как художник, заслужил право сказать о себе в свои последние
дни нечто подобное тому, что сказал, умирая, Бернар».Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/