Ранчин А. М.
СОСНЫ
Средь
кленов девственных и плачущих берез 
Я
видеть не могу надменных этих сосен; 
Они
смущают рой живых и сладких грез,  
					







И
трезвый вид мне их несносен. 
В
кругу воскреснувших соседей лишь оне 
Не
знают трепета,  не шепчут,  не вздыхают
И,
 неизменные,  ликующей весне
Пору
зимы напоминают. 
Когда
уронит лес последней лист сухой
И,
 смолкнув,  станет ждать весны и возрожденья,  —  
Они
останутся холодною красой 
Пугать
иные поколенья. 
1854
Источники текста
Первая
публикация – журнал «Современник»,  1855,  № 1,  с. 28. Стихотворение включено
в состав прижизненных сборников поэзии Фета: Стихотворения А.А. Фета. СПб.,  1856;
Стихотворения А.А. Фета. 2 части. М.,  1863. Ч. 1. Первая публикация – журнал
«Моквитянин»,  1842,  № 1,  с. 22. Стихотворение включено в состав прижизненных
сборников поэзии Фета: Стихотворения А. Фета. М.,  1850; Стихотворения А.А.
Фета. СПб.,  1856; Стихотворения А.А. Фета. 2 части. М.,  1863. Ч. 1. 
Место в структуре прижизненных сборников
При
издании в сборниках 1856 и 1863 г.г. стихотворение было помещено в состав
раздела «Разные стихотворения (см.: Фет А.А. Сочинения и письма. <Т. 1.>.
Стихотворения и поэмы 1839-1863 / Изд. и коммент. подг. Н.П. Генералова,  В.А.
Кошелев,  Г.В. Петрова. СПб.,  2002. С. 218,  289). В плане неосуществленного
нового издания,  составленном Фетом в 1892 г.,  «Сосны» также включены в раздел «Разные стихотворения» (см. состав раздела в изд.: Фет А.А. Полное собрание
стихотворений / Вступ. ст.,  подг. текста и примеч. Б.Я. Бухштаба. Л.,  1959
(«Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание»). С. 248-331).
Композиция. Мотивная структура
Стихотворение,
 как и большинство строфических лирических произведений Фета,  состоит из трех
строф,  каждая из которых объединена перекрестной рифмовкой: АБАБ. 
По
подсчетам Б.М. Эйхенбаума,  из 529 учтенных им строфических стихотворений Фета
108 состоят из двух строф,  222 – из трех,  112 – из четырех,  46 произведений
пятистрофные,  25 – шестистрофные,  7 – семистрофные; 9 произведений состоят из
восьми и более строф (Эйхенбаум Б. Мелодика русского лирического стиха.
Петербург,  1922. С. 130). Сам Фет писал великому князю Константину
Константиновичу (поэту К. Р.): «…Главное – стараюсь не переходить трех,  много
четырех куплетов,  уверенный,  что если не удалось ударить по надлежащей струне,
 то надо искать другого момента вдохновения,  а не исправлять промаха новыми
усилиями» (письмо К. Р. от 27 декабря 1886 г. —  А.А. Фет и К.Р. (Публикация Л.И. Кузьминой и Г.А. Крыловой) // К. Р. Избранная переписка / Изд. подг. Е.В.
Виноградова,  А.В. Дубровский,  Л.Д. Зародова,  Г.А. Крылова,  Л.И. Кузьмина,  Н.Н.
Лаврова,  Л.К. Хитрово. СПб.,  1999. С. 246).
Первая
строфа «Сосен» содержит признание в нелюбви поэта к соснам,  противопоставленным
кленам и березам. Строфа начинается неожиданно,  что характерно для любимой
Фетом формы фрагмента: в первый стих состоит из второстепенных членов
предложения (обстоятельств) и открывается служебной частью речи – предлогом.
Первая строка образуется синтаксически и интонационно относительно замкнутое
целое,  она построена по принципу зеркальной симметрии: определяемое слово
(сущ. в форме родит. падежа) + определение,  выраженное прилагательным – и,  наоборот,
 определение,  выраженное прилагательным + определяемое слово (сущ. в форме
родит. падежа) – «кленов девственных» —  «плачущих берез». Благодаря такому
построению первой строфы образы кленов и берез и эпитеты «девственных» и
«плачущих» оказываются особенно выделены. Оба эпитета,  особенно «девственных»,
 остаются не разъясненными (почему клены «девственные»?). 
Вторая
строка – афористически безжалостно сформулированное отношение поэта к соснам. В
ней появляется третий эпитет,  который также пока что неясен,  непрозрачен
(почему сосны – в отличие от кленов и берез – надменные?). В третьей и
четвертой строках неприятие и даже неприязнь в отношении сосен усилен (они
«смущают»,  их вид «несносен»),  причем лишь в последнем стихе строфы отчасти
содержится ключ к пониманию такого восприятия: неприемлем их «трезвый вид»,  хотя
и этот эпитет еще не вполне понятен (почему облик деревьев назван «трезвым»,  —
 это,  конечно,  метафора,  но по какому признаку совершается перенос
значения?). 
Указательное
местоимение «эти» побуждает воспринимать первую строфу как описание непосредственно
обступающей поэта,  открытой его взору картины: эти – ‘те самые,  которые я
вижу сейчас’.
Второе
четверостишие повторяет смысловой узор первого. Первая строка так же,  как и
начальная строка первого четверостишия,  открывается предлогом с пространственным
значением («среди» —  «в»),  а выражение «воскреснувших соседей» —  обобщенное
обозначение «кленов девственных и плачущих берез»,  и составляющие его
прилагательное и существительное тоже имеют форму родит. падежа. Характеристика
сосен во втором стихе – «Не знают трепета,  не шепчут,  не вздыхают» –
раскрытие их определения «надменные» из второго стиха первой строфы. Неприятию
сосен,  представленному в двух последних строках второго четверостишия,  в
первом соответствуют также два заключительных стиха,  где сказано,  что эти
хвойные деревья «смущают» лирическое «я» и что их вид ему «несносен».
Раскрывается смысл выражения «трезвый вид» сосен: это неизменность,  неспособность
радоваться весне. Сосны – напоминание весной о зиме —  времени оцепенения,  врéменной
смерти природы. Разъясняется эпитет берез «плачущие»: поскольку говорится о
весеннем времени,  их слезы – древесный сок. А эпитет «девственные» в
применении к кленам указывает на тонкость,  полупрозрачность их резных листьев.
В
третье четверостишии также открывается упоминанием о лиственных деревьях – но
теперь уже не пробужденных «ликующей» весной,  а теряющих «последний лист»
безотрадной холодной осенью. Однако осенняя утрата лиственными деревьями своего
убора представлена не как свидетельство торжества смерти – пусть преходящего, 
—  а как проявление дара обновления и «возрожденья». Сосны же неприятны,  причем
уже не одному поэту,  а и другим,  и тем,  кто моложе его,  —  «иным
поколеньям»,  и сосны не просто неприятны,  они «пугают». И,  наконец,  причина
их резкого неприятия приобретает отчетливость философской формулы: это
«холодная краса». 
Временнáя
структура стихотворения: от весны,  сменившей зиму,  к осени и вновь (сквозь
зиму) к весне: весна в первой и во второй строфе,  осень и весна – в третьей.
Поэтика времени в фетовском тексте отражает смену природных сезонов,  «поэтику»
природного цикла. Включенность в природный цикл вечного обновления осознается
как дар истинной жизни. 
В
стихотворении противопоставлены пребывание вне времени,  неизменность,  олицетворяемые
вечнозелеными соснами,  и способность к переменам,  символизируемая лиственными
деревьями – кленами и березами. Неизменность трактуется как безжизненность,  отстраненность
от бытия и надменность,  переменчивость и весенний расцвет – как открытость,  «отзывчивость»
к жизни. Вечная зелень не меняющихся сосен истолкована как проявление «холодной
красы»,  контрастирующей с живой и подвижной красотой лиственных деревьев. 
Образная структура. Лексика
Образы
стихотворения двуплановые: с одной стороны,  это описания природных явлений –
деревьев. Образ «надменной сосны» встречается и в стихотворении «Еще вчера,  на
солнце млея…» (1864 (?)): «Глядя надменно,  как бывало,  / На жертвы холода и
сна,  / Себе ни в чем не изменяла / Непобедимая сосна». 
В
отличие от кленов и берез,  которым приданы определенные свойства (девственная
листва,  капли сока – слезы,  способность ронять листья осенью) образ сосен
характеризуется только посредством отрицательного признака и остается зрительно
и вещественно «пустым». Это впечатление создается повтором отрицания «не-»,  к
ним отнесенного: «не могу»,  «несносен»,  «не знают»,  «не шепчут»,  «не
вздыхают»,  «неизменные».
Средства
выразительности – эпитеты – передают предметные,  визуальные свойства деревьев,
 указывая на тонкость листьев («девственные») и на прозрачность древесного сока
(«плачущие»). Слово «трепет» передает легкую дрожь листвы. С другой стороны,  функция
средств выразительности – не столько точность изображения,  сколько одушевление,
 одухотворение природных существ. Метафоричен эпитет «девственные»,  переносящий
признак чистоты,  нетронутости из мира людей в мир природы. Метафоричен эпитет
«плачущий»: слезы в этом контексте означают восторг,  любовь,  радостное и даже
экстатическое приятие бытия. Слово «трепет» в поэтической традиции устойчиво
употреблялось по отношению к миру природы. Один из наиболее известных примеров,
 очевидно образцовый для автора «Сосен»,  —  элегия В.А. Жуковского «Вечер»,  творчество
которого и на мотивном уровне,  и стилистически во многом сходно с фетовским.
Но «трепетанье» ивы в элегии В.А. Жуковского – не чисто предметное свойство:
«Трепетанье – это нежное,  музыкальное слово,  говорящее о стыдливости,  о
тончайшей вибрации – чего? души поэта,  —  хотя в то же время и ивы <…> у
Жуковского нежность слова – это и есть его значенье <…>» (Гуковский Г.А.
Пушкин и русские романтики. <Изд. 3-е>. М.,  1995. С. 47).
По
утверждению М.Н. Эпштейна,  «самый частый эпитет,  который прилагает Фет к
явлениям природы,  —  “трепещущий” и “дрожащий”» (Эпштейн М.Н. Природа,  мир,  тайник
вселенной: Система пейзажных образов в русской поэзии. М.,  1990. С. 222). Хотя
для бесспорности этого вывода необходим исчерпывающий частотный словарь
эпитетов поэзии Фета,  в общем с таким утверждением можно согласиться. 
С
этим мнением солидарен И.Н. Сухих: «“Трепет”,  действительно,  одно из ключевых
состояний фетовского мира,  в равной степени относящееся к жизни природы и
жизни души. Трепещут – хоровод деревьев,  звук колокольчика,  сердце,  одинокий
огонек,  ивы,  совесть,  руки,  звезды счастья: 
Покуда
на груди земной 
Хотя
с трудом дышать я буду,  
Весь
трепет жизни молодой 
Мне
будет внятен отовсюду
(“Еще
люблю,  еще томлюсь…”)» 
(Сухих
И.Н. Шеншин и Фет: жизнь и стихи // Фет А. Стихотворения / Вступ. ст. И.Н.
Сухих; Сост. и примеч. А.В. Успенской. СПб.,  2001 («Новая Библиотека поэта.
Малая серия»). С. 50-51). 
Но
замечание И.Н. Сухих,  что трепет у Фета – это «в конечном счете – метафора,  круговорота,
 вечного возвращения весны» (Там же. С. 51),  по-моему,  —  весьма рискованное
перенесение поэтического представления,  запечатленного в слове «трепет»,  на
сферу явлений,  с этим представлением прямо в текстах поэта не связанную; здесь
исследователь подчиняется не логике анализа,  а следует принципу художественной
аналогии,  метафоры.
Как
и у В.А. Жуковского,  признак трепетанья отнесен у Фета иногда к природным
явлениям и к неодушевленным предметам: «Вдали огонек одинокий / Трепещет под
сумраком липок» («Весеннее небо глядится…»,  1844). однако оно ассоциируется и
с душевным движением: «И трепет в руках и ногах» («Я жду… Соловьиное эхо…»,  1842).
«Я снова умилен и трепетать готов» («Страницы милые опять персты раскрыли…»,  1884).
Глагол
«шепчут» может быть понят как метафора —  указание на шелест листвы,  но его
метафорическое значение прежде всего мотивировано не реальным звуком,  напоминающим
шепот,  а представлением об одушевленности деревьев как таковым. Не случайно
глагол «шепчут» поставлен в один ряд с глаголом «вздыхают» посредством
соединительного союза «и». Глагол же «вздыхают» – исключительно одушевляющая
метафора,  вовсе не обозначающая реальные звуки,  «издаваемые» деревьями
Образы
весны и зимы в фетовской поэзии не только предметны,  но и символичны.
Символический характер фетовского стихотворения подчеркнут посредством
именования деревьев «воскреснувшими»: клены и березы ассоциируются с воскресшим
душою,  обновленным человеком. Переносный,  символический план также высветлен
благодаря такому слову с отвлеченным значением,  характеризующему весну,  как
«возрожденье». 
В
подтексте стихотворения прослеживается мотив творчества. Выражение «рой живых и
сладких грез» если не обозначает прямо поэзию,  игру вдохновения и воображения,
 то вызывает напоминание о них. Поэтизм «грезы» традиционен в применении к
мечтаниям поэта. Соответственно,  трезвость сосен может быть воспринята как
поэтический антоним «опьянения» —  вдохновения. 
«Сосны»
– полемическая реплика Фета в поэтическом диалоге с А.С. Пушкиным. У А.С.
Пушкина они ассоциируются с долговечностью; таковы три сосны и молодая сосновая
поросль – «племя незнакомое» в стихотворении «…Вновь я посетил…». Иглы другого
вечнозеленого дерева,  ели,  вызывают радостное представление о вечной жизни
природы,  не прекращающейся даже зимою («ель сквозь иней зеленеет» – «Зимнее
утро»). 
В
европейской традиции,  восходящей еще к античности,  хвойные деревья
ассоциировались со смертью и с погребальными обрядами. В стихотворениях столь
близкого Фету поэта,  как В.А. Жуковский,  сосны наделяются эпитетом «черные»,  указывающем
на безжизненность,  связь с миром небытия: таковы «черные сосны»,  осеняющие
могилы,  в элегии «Сельское кладбище». В оригинале перевода-переложения В.А.
Жуковского – «Элегии,  написанной на сельском кладбище» английского поэта Т. Грея
«черных сосен» нет (см.: Зарубежная поэзия в переводах В.А. Жуковского: Сборник
/ Сост. А.А. Гугнин. М.,  1985. Т. 1. С. 326).
Строка
«Когда уронит лес последний лист сухой» —  поэтическое эхо,  «свободная» цитата
пушкинских «Роняет лес багряный свой убор» («19 октября» 1825 г.) и «Уж роща отряхает / Последние листы с нагих своих ветвей» («Осень»). В «19 октября»
листопад ассоциируется с «осенью души»,  в «Осени» тональность образа другая,  но
также никак не связанная с весенним возрождением. 
Непривлекательная
«холодная краса» напоминает «вечную красу» «равнодушной природы» из пушкинского
стихотворения «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». Однако оценка этой вечной
красоты у двух стихотворцев противоположна: А.С. Пушкин благословляет ее,  Фет
от нее отворачивается. 
Лексика
стихотворения подчеркнуто традиционна и для 1850-х гг. архаична. Изобилуют
поэтизмы: метафорический «рой» (грез),  напоминающий батюшковское «где нежились
рои красот» («Ты пробуждаешься,  о Байя,  из гробницы…»);
эмоционально-оценочный эпитет «сладких»,  словно переселившийся в стихотворение
из поэзии В.А. Жуковского и К.Н. Батюшкова; «трепет»; метафорические «шепчут»,  «вздыхают».
Грамматическая форма «оне» (с ятем на конце) —  форма женск. рода местоимения
«он» в множ. числа именит. падежа; эта форма,  характерная для
церковнославянского языка,  в разговорном русском языке была вытеснена формой
«они»,  которая стала общей для всех трех родов. В литературном языке написание
оне было традиционным; оно было указано как нормативное Я.К. Гротом при
кодификации правил русской орфографии (см.: Грот Я.К. Русское правописание:
Руководство,  составленное по поручению Второго отделения императорской
Академии наук. <Изд. 11-е>. СПб.,  1895.С. 67) и являлось таковым до орфографической
реформы 1917 г. (ср.: Виницкий С. Введение в дореформенную орфографию – http://imwerden.de/pdf/winitsky_vvedenie_v_orfografiju.pdf.).
Употреблялась ли Фетом рифма «оне – весне» как поэтизм,  противопоставленный
обычному произношению этих слов (они – весне),  сказать затруднительно.
Известны
случаи,  когда в поэтических текстах написание рифмующихся слов подчинялось
принятой традиции,  но их произношение,  диктуемое рифмой,  отражало не книжную
норму,  а реальную речь. Ср.,  например,  в стихотворении Е.А. Боратынского «Къ
— » («Зачем живые выраженья…»,  ранняя редакция) рифму в строках: «Душа полна
тоски ея» – «И на смятение мое». «Ея» – литературное написание формы
родительного падежа местоимения «она»,  рифма отражает разговорную норму
произношения этого слова: «её» (созвучно с «моё»).
Точно
такая же рифма есть в стихотворении – посвящении «М.Ф. Ванлярской при получении
визитной карточки с летящими ласточками» (1891),  не ориентированном на высокую
поэтическую традицию. Рифма «оне» («трескучие звезды» —  искры) – «мне»
встречается в шутливой поэме «Сон» (1856),  по крайней мере в этом случае она
явно не наделена особым поэтическим ореолом,  а воспринимается как нейтральная.
Но в стихотворении на высокую философскую тему «В полуночной тиши бессонницы
моей…» (1888),  ориентированном на пушкинские «Стихи,  сочиненные ночью,  во
время бессонницы» и «В начале жизни школу помню я…» и написанном в традиционно
поэтическом стиле,  рифма «в огне» – «оне» («богини») может быть воспринята как
специфически книжная и архаизированная. Так же можно было бы,  по-видимому,  определить
рифму «во сне» – «оне» («песни») в стихотворении – символической картине на
темы поэзии и любви «Соловей и роза» (1847). Возможно,  таков и смысловой ореол
рифмы «стороне» – «оне» («собаки») в стихотворении «Диана,  Эндимион и сатир
(Картина Брюллова)» (1855),  ориентированном на традиции античной описательной
лирики. Но рифма «в утомительном сне» —  оне» («полуночные образы») в
стихотворении «Полуночные образы реют…»,  как представляется,  таких оттенков
смысла не содержит. 
Метр и ритм 
Стихотворение
написано шестистопным ямбом с концевыми строками каждой из трех строф,  написанными
четырехстопным ямбом. Метрическая схема шестистопного ямба: 01/01/01/01/01/01
(для четных строк в стихотворении Фета: 01/01/01/01/01/01/0). Рифмовка
перекрестная (АБАБ); нечетные строки соединены мужской рифмой,  четные –
женской. Для этого размера характерна обязательная цезура после шестого слога,  делящая
стих на два равных трехстопных полустишия. Есть она и у Фета: «Средь кленов
девственных / и плачущих берез» (6 + 6 слогов) или: «Я видеть не могу /
надменных этих сосен» (6 + 7 слогов). (Цезура – словораздел,  повторяющаяся
межстиховая пауза,  находящаяся на постоянном месте,  после определенного слога
определенной стопы; в терминологии В.Я. Брюсова это «большая цезура» в отличие
от «малой» —  паузы,  находящейся после каждого слова в строке или комплекса
слов,  объединенных одним ударением; см.: Брюсов В. Основы стиховедения. Курс
ВУЗ. Части первая и вторая. Изд. 2-е. М.,  1924. С. 27). .
Еще
с первых десятилетий XIX в. шестистопный ямб проникает философскую лирику
(Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика.
М.,  1984. С.111). Поэтому написание «Сосен» —  стихотворения философского –
шестистопным ямбом естественно. В 1840-х гг. и позднее шестистопный ямб
достаточно часто встречается и в описательной пейзажной лирике (Там же. С.
165). Метрическим образцом и предметом полемики в трактовке темы осени для Фета
могла быть «Осень» А.С. Пушкина,  также написанная шестистопным ямбом. 
В
четырехстопных строках,  завершающих каждую из строф,  также присутствует
цезура: «И трезвый вид / мне их несносен»; «Пору зимы / напоминают» (4 +5
слогов). 
Благодаря
смена размера с шестистопного на четырехстопный выделены концевые строки каждой
из трех строф,  выделены и содержащиеся в них смыслы: «несносность» сосен –
связь сосен с зимой – пугающий «иные поколенья» вид. 
Для
ритмики стихотворения характерен пропуск схемных ударений на ключевых эпитетах:
«девственных»,  «плачущих»,  «воскреснувших»,  —  схемные ударения должны
приходиться на слоги,  составляющие окончания. Таким образом эти слова
приобретают дополнительное выделение; выделены они также и потому,  что занимают
предцезурную и послецезурную позиции. В строке «И,  неизменные,  ликующей
весне» пропущено ударение на втором слоге,  который составляет безударная
приставка «не-»,  а вместо этого содержится сверхсхемное ударение на начальном
союзе «и»,  благодаря чему создается пауза перед словом «неизменные» –
интонационное выделение смысла,  в этом слове заключенного. 
Звуковой строй
Для
стихотворения характерна аллитерация на парные свистящие согласные «с» и «з»,  в
слабой позиции оглушающийся и переходящий в «с»: «Средь кленов девственных и
плачущих берес». Этот звуковой ряд ассоциируется с двумя противоположными
смыслами,  связанными с лиственными деревьями и с соснами: ‘лиственностью’,  ‘воскресением,
 возрождением ’ («девственных»,  «берез»,  «сладких»,  «грез»,  «воскреснувших»,
 «соседей»,  «вздыхают»,  «станет»,  «весны»,  «возрожденья») и ‘хвойностью’,  ‘пугающей
мертвенностью’,  ‘надменностью’,  ‘холодностью’ («сосен»,  «смущают»,  «трезвый»,
 «несносен»,  «не знают»,  «неизменные»,  «зимы»,  «лист сухой»,  «смолкнув»,  «останутся»,
 «красой»).
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru