ВВЕДЕНИЕ
Тема работы «Конфигурация геополитической карты мира».
В работе дается характеристика процессов превращения
геополитической карты
мира с учетом кризиса глобальных рынков, отстаивается точка зрения, согласно которой
в будущем будет преобладать процесс формирования глобальных региональных объединений,
конфигурация которых пока еще не имеет законченного вида, также характеризуются
подходы к осуществлению следующего
входа к ним Украины как равноправного, а не маргинализованного участника.
КОНФИГУРАЦИЯ
ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ КАРТЫ МИРА
Начало XXI в. ознаменовалось достаточно однозначным пониманием как
идеологической разнородности мира, так и разнородности его экономической карты,
хотя в них часто традиционно представлены или Запад и Восток, или развитые и
развивающиевя страны, но с весомыми признаками неполноты. Вместе с тем
существуют и другие трактовки. Так, есть концепция монизации карты мира Ф.
Фукуямы, трактующая мир как такой, где победила идеология либерализма, отцом и
матерью которого был и остается Запад, предложивший миру целесообразность
уважения прав и свобод человека и нормы демократии, которым разные страны пока
следуют в разной степени. Однако в глобальном отношении идеология победившего
Запада и западных демократических основ существования и развития мира
оказалась, по крайней мере, неоднозначной, хотя, по мнению В. Иноземцева, имеют
место «экспансия »западной модели» общества и приспособление
мира к потребностям этой модели» Причем в отдельных случаях экспансия
действительно приобретает формы силового давления и навязывания странам и
народам, жизнедеятельность которых отличается от западных ценностей.
					







Но не все так однозначно и в самом западном мире — например, среди
стран ЕС как участников сообщества, которое опирается на права человека и
демократию, «используя морально-идеологическую аргументацию для повышения
легитимности собственных целей… Это позволяет оказывать общественное и
моральное давление на те государства-члены, которые сопротивляются дальнейшей
конституционализации ЕС… Общественное внимание заставляет страну, оказавшуюся
объектом морального давления, принимать в расчет «правильное» мнение
по поводу собственных действий… По утверждению европейских специалистов, так
функционирует в Европейском союзе организационно-психологический механизм,
именуемый цивилизующей силой лицемерия». Иначе говоря, для победы
«западной модели», даже в условиях достаточно жестких критериев
вступления в члены ЕС, необходимым оказывается придерживаться стратегии
организационно-психологического давления, несмотря на общеевропейский так
называемый «Лиссабонский договор», который должен был бы означать в
своей основе начало нового этапа политической интеграции стран ЕС, что не
беспроблемно в настоящее время, поскольку сегодняшний анализ эволюции ЕС
свидетельствует о том, что, чем дальше, тем больше «союзный внешнеполитический
авторитет и экономическую стабильность будут укреплять преимущественно вдоль
параллели «Берлин — Париж», а не генерировать на брюссельских
широтах». А это все означает, что Европейский Союз все больше и больше
встает на путь, который позволяет получить отдельным странам и собственные
выгоды, и возможности изменить баланс сил в свою пользу, о чем дальше будет
идти речь в теоретическом отношении, когда мы коснемся вопросов геополитической
динамики Г. Коллинза.
Что касается других стран мира, стремящихся к близости к
«западной модели» (в частности, к объединению с ЕС), то для них
установлены жесткие критерии допуска, являющиеся, как известно, инструментом
давления на прохождение процессов сближения и последующего присоединения,
которое в будущем, однако, не гарантируется. Кроме того, для стран, нарушивших
нормы «западной модели» в части как обустройства общественной жизни,
так и функционирования соответствующей модели и стандартов рынка, разработаны
меры воздействия на «непослушных». Особенно они ужесточились в ходе
борьбы с последствиями мирового финансового кризиса 2008—2009 гг..
В идеологии монизации победившего Запада, которой придерживается
Ф. Фукуяма, заложена, как известно, Кантовская методология разумной
деятельности человека, который, благодаря этой своей способности, принимает
решения, ограниченные морально и тем самым соответствующие свободе человека,
действующего автономно, но согласно морали. Это своеобразные идеалистические
восприятие и трактовка поведения человека, в которых уже изначально заложена
методологическая ошибка. Она состоит в том, что у каждого человека присутствует
как бы единообразное представление о морали, тогда как единообразия в понимании
моральных устоев нет и быть не может, поскольку с течением времени они меняются
даже в обществах, живущих в соответствии с представлениями западной модели
жизнеустройства, не говоря уже о странах и народах, где уровень знаний о жизни
и о природе весьма отличается в силу просвещенности одних и беспросветного
безразличия к образованию других. В связи со сказанным представление о
трактовке свободы и способе ее достижения является идеализированным, тогда как
на практике на микроуровне (то есть для отдельного человека) и на макроуровне
(то есть для отдельно взятой страны) действуют реальные интересы и цели,
достижение которых, как известно, морально обусловлено не Кантовским пониманием
морали. Поэтому в реальности для достижения свободы выбора приходится
использовать если не организационно-психологическое, то политическое и даже
силовое давление. Поскольку всеобщего счастья от свободы выбора нет и быть не
может, то приходится искать компромиссы, уступать,
добиваться целей и удовлетворения интересов с тем, чтобы не стать
заложником идеалистической Кантовской морали, которая должна была бы быть для
всех стран и народов одним и тем же результатом разумной деятельности. Этим
отрицается и универсализм западной модели, якобы, позволяющей реализовать
всеобщий интерес и достичь желаемой цели. Вместе с тем «Запад остается
единственной гегемонической силой в современной глобальной политике. И чтобы
понять историческое значение и эволюцию этого концепта, мы должны обратиться к
диалектике глобальной гегемонии — западного господства, легитимность которого
одновременно признается и отрицается теми, на кого оно направлено». Такое
положение Запада обусловлено «прежде всего тем, что при всем его
внутреннем многообразии он постоянно заставляет внешний, незападный, мир иметь
дело со своим универсалистским проектом распространения демократии. Оперируя
таким понятием, как демократия и права человека, он претендует на право
устанавливать пределы человеческого в политике, и это означает для его
оппонентов опасность оказаться за пределами человеческого как такового».
Но ведь, как уже было показано, это Кантовская утопия идеализированного
представления о морали, способность достижения и целостность которой находятся
под сомнением в силу разностепенности, разноуровневости и разносодержательности
свободного выбора, основанного на знании и понимании, являющихся результатом
разумной деятельности людей, обладающих разной исторической памятью и,
соответственно, разными знаниями, на базе которых формируются ценностные
ориентиры жизнедеятельности, а следовательно — и нравственные ограничения,
определяющие свободу выбора.
Доминирующая роль Запада, претендующего на право устанавливать
пределы человеческого в политике и в стандартах рыночного понимания экономики,
ведущего к реализации его целей путем, в том числе, использования ресурсов
других нередко в своих же интересах, применяя на разных этапах развития
различные, но не Кантовские механизмы (от колонизации и силового принуждения до
мягкого организационно-психологического давления), рождает и поддерживает
миропорядок, в котором глобализация как понятие, появившееся в конце XX в., но
существовавшее задолго до этого времени, есть «мегатенденция к объединению
человечества, воплощенная в диалектике пространственно-временных перемещений,
взаимодействий и трансформаций (т. е. культурно и политически связанных)».
Исторический экскурс в этом отношении выглядит как «история превращения
локальных историй первобытных и постпервобытных обществ в региональную историю
древних и средневековых этнических государств и империй, а затем во всемирную
историю наций, национальных государств и образованных ими колониальных империй,
связавших человечество не только силой государственных форм контроля, но и
создавших новые «анонимные» системы власти: транснациональные
организации и многонациональные корпорации», дополненные (правда, не
всегда) «мягкой», как ее иногда называют, силой действия различных
международных организаций, поставивших на повестку дня вопросы о существовании
национального государства, его суверенитета и создания глобального управления.
В настоящее время это пока осуществляется в прежней мировой
финансовой архитектуре, которая модернизируется, поскольку перворожденная такая
архитектура, действовавшая в системе глобальных координат и финансилизировавшая
мир, оказалась действующей бесконтрольно. «Эксцессы мирового финансового
кризиса весьма предсказуемо привели к тому, что у большинства государств и ТНК
(представляющих «анонимные» системы власти глобального характера) возможно
естественное острое желание заменить хаос и неограниченное соперничество
(геоэкономическую конкуренцию) глобальных финансовых группировок (кланов) в той
или иной форме международного экономического порядка. Таким образом, речь идет
о завершающей стадии реализации стратегии «глобального управления»,
предполагающей минимизацию де-факто в международной практике роли суверенных
национальных государств и переход к системе частной власти наднациональных элит
в лице глобальных финансово-экономических кланов. При этом формирование новой
мировой финансовой (и не только) архитектуры подразумевается сразу по многим
мироформирующим направлениям», то есть речь идет о формировании
наднационального управления: если «соблюдаются принципы демократии и
обеспечиваются права человека, проблема суверенитета утрачивает свою прежнюю
значимость«. Свидетельством тому есть опыт ЕС, у которого »надежда
связана с экспериментом по введению наднационального управления, осуществляемым
сегодня в Европе. Европейский Союз не является в полной мере демократической
политсилой. Он не защищает права человека, а обеспечивает права граждан.
Проблемы, возникающие в отношениях между его членами, решаются консенсусом, а
не большинством. Европейцы не вмешиваются в дела остального мира, так как
понимают, что не располагают ни принципами, ни алгоритмами такого
вмешательства».
В целом же в мире, как пишет В. Иноземцев, ситуация неуправляема,
а «безвыходность ситуации порождалась неспособностью
«развивающихся» стран применить полезные западные рецепты в
политической сфере и усугублялась их приверженностью давно устаревшей западной
экономической стратегии«. В итоге »…как и мировой беспорядок,
расколотая цивилизация стала одним из определяющих признаков современной
действительности». Но вот выход из этого состояния, когда признана
периферия и определился курс на глобализацию, ведущую, по мнению В. Иноземцева,
к формированию более открытого, богатого и свободного мира, видится в том, что
«через несколько десятилетий »развивающиеся» страны сами
возжелают глобализации, условия которой будут продиктованы им предельно жестко.
И только тогда возникнут предпосылки преодоления современного цивилизационного
раскола».
Однако тут же встает вопрос: кто и каким образом будет диктовать
условия и требовать их выполнения? Но не в стремлении ли к всеуправляемости
кроется фундаментальная ошибка современности, когда желанием управлять
подменяется естественный процесс регионализации, что является ничем иным, как
рудиментарным элементом территориального расширения, которое в прошлом за счет
экспансионизма приводило к превращению отдельных государств в империи, которые
со временем распадались?
Такой процесс превращения достаточно хорошо описывается теорией
социальных конфликтов Р. Коллинза, включающей и исследование динамики
региональных систем в глобальном масштабе. Но, согласно пятой аксиоме
геополитической динамики Р. Коллинза, территориальная экспансия отдельного
государства, приводящая к его чрезмерному расширению, в последующем влечет за
собой его распад. Таким образом, основываясь на теории геополитической
динамики, можно утверждать, что попытка преодолеть цивилизационный раскол между
развитым и развивающимся мирами на пути к глобализации, условия которой будут
диктоваться в их предельно жестком значении, есть не что иное, как путь не к
консолидации и преодолению этого раскола, а в обратном направлении. Ведь, как
показывает обобщение теоретических положений теории геополитической динамики Р.
Коллинза, «международная система стабильна и сохраняет свою устойчивость
до тех пор, пока ни одно из государств не видит ни собственной выгоды, ни
ресурсных возможностей в изменении сложившегося баланса сил в свою пользу».
Вместе с тем известно, что «борьба за ресурсы из чисто военной области,
связанной с обладанием геофизическим пространством, как физическим объектом
существования человека, постепенно перемещается в экономическую, финансовую,
информационную и когнитивную сферы», имеющие все признаки
глобализированного масштаба и находящиеся под контролем отдельных государств и
их альянсов. Собственно, через них формируются современные жесткие условия и
критерии взаимодействия, позволяющие, в том числе, контролировать и
использовать ресурсы менее развитых стран, попавших и попадающих сейчас в
долговую ловушку и, соответственно, находящихся в зависимости от центров
принятия и реализации решений в виде, как уже указывалось, ТНК и банков, а
также международных институтов, контролирующих, прежде всего, финансовую и
экономическую политику, что, в свою очередь, приводит к утрате авторитета и
суверенитета национальных государств. Тем более это важно, если учесть:
«Суверенитет… отнюдь не предполагает демократию… Если… международное
сообщество признает своей целью защиту прав человека, то принцип суверенитета
нужно объявить утратившим силу и не только четко определить, какие нарушения
прав человека легитимизируют вмешательство в дела суверенного государства, но и
(что гораздо более проблематично) указать условия, при которых государство
вообще лишается суверенного статуса… К сожалению, невозможно ответить на
вопрос о реализуемости (такого рода идей)… Но можно утверждать, что мы имеем
дело со всемирным беспорядком, в нарастание которого вносят свой вклад почти
все члены организованного международного сообщества, не говоря уже о
нелегитимных движениях и организациях».
Однако следует заметить, что в современных формах геополитической
динамики глобального характера, приведших к массовому развитию наднациональных
и субнациональных центров принятия решений в виде наднациональных региональных
объединений (ЕС, НАФТА, АСЕАН и др.), представляющих собой промежуточный уровень и
конкретное воплощение, хотя и частичное, но, по нашему мнению, достаточно
устойчивое геополитическое воплощение глобализации в некоторых из них
(например, в ЕС), возникает стремление к частичному лишению страны
национального суверенитета, и уже реально наблюдается этот процесс. Кроме того,
все эти объединения реализуют свое стремление к усилению взаимодействия и имеют
дипломатическую поддержку. Но проблемы новой послекризисной архитектоники ЕС и
процессы, их сопровождающие, а также все возможные последствия породили на
новом уровне проблемы консолидации ЕС, требующие самостоятельного рассмотрения,
хотя уже сегодня звучат голоса о целесообразности выхода, например, из зоны
евро.
Вместе с тем в современных условиях наднациональная и
субнациональная глобальная регионализация может рассматриваться как процесс
смещения центров принятия решений, имеющих долговременные последствия
глобального характера и определенные исторические аналоги, согласно которым
«параллельно или сменяя друг друга, на просторах Евразии формировались и
развивались «китайская», «индийская», «эллино-македонская»,
«римская», «арабо-мусульманская» и
«западноевропейская» формы и векторы глобализации, соответствующие им
«полюсы» регионального и межрегионального развития», которые
«естественным образом считали себя »центром» окружающего мира и,
формируя глобализационные стратегии, реально претендовали на мировое
господство». В этих процессах в прошлом и в соответствующего характера
изменениях современности все нации-государства не обходились без союзников и
(что особенно важно для настоящего времени) не обходятся без них и сейчас, даже
в условиях развивающегося ЕС. Когда же речь заходит о региональных образованиях
глобального характера, то эти нации-государства выделяют среди вновь
формирующихся объединение, например, стран ШОС с планом присоединения к нему
Индии, Ирана, Малайзии, а это может означать, что опять наступает «эпоха
Азии», в которой формируется новый регион глобального характера, где
усиливаются торговые потоки, имеют место дипломатические взаимодействия, а в
некоторых случаях — координация внешних политик расположенных рядом государств
(в том числе и путем создания многосторонних организаций, сущность деятельности
которых даже применительно к ЕС тоже требует отдельного рассмотрения).
Но не только такого рода глобальные региональные объединения
формируют конфигурацию геополитической карты мира (хотя признаки или критерии
этой конфигурации имеют пространственную, а не монистическую природу), которая
в первую очередь носит основополагающий региональный характер, выходящий за
рамки «Запад — Восток», с разнообразной палитрой стратификации. По
мнению В. Якунина, геоэкономические зоны, среди которых он выделяет четыре,
часто совпадают с цивилизационными границами. Итак, согласно классификации В.
Якунина, первая зона — это Атлантический альянс во главе со США; вторая — это
Восток, где лидируют растущие экономики Китая и Индии с участием Японии; третья
— это Латинская Америка; и наконец, четвертая — это мусульманский пояс Залива и
Африки. Из истории известно, что Запад лидировал не всегда, и, как показывает
В. Якунин, в 1820 г. доля этого региона в общем объеме мирового производства
составляла 25%, а азиатского — 58%. К середине XX в. ситуация поменялась с
точностью до наоборот, и тогда на западный мир приходилось уже 56%, а на
азиатский — 19%. К 2025 г. ожидается, что Азия опять будет иметь 58%, а Запад —
25%. Согласно позиции В. Якунина, в условиях такой трансформации только Россия
геоэкономически связана с первой и второй зонами, что ставит перед ней ряд
стратегических задач по активному участию в новой евразийской интеграционной
конфигурации, с возможностью участия в ней или как региона с сырьевым статусом;
или как региона с непосредственным участием в одной из формирующихся
региональных валютно-финансовых систем типа зоны «Евро», зоны «Золотого
юаня«, зоны »Динар Залива«, зоны »Амеро»; или как
самостоятельного финансового центра, подкрепленного глобальными
инфраструктурными проектами в части транспортно-логистического центра с
нефтепроводом восточного вектора геоэкономической ориентации.
Общим моментом для всех трех сценариев являются
пространственно-региональные признаки, хотя у каждого из них есть собственная
конфигурация, в которой изначально имеет место и борьба за лидирующие позиции,
что, как известно, соответствует тенденции глобальной регионализации, с
выделением партнеров и соответствующих центров силы. Как видим, для России и,
следовательно, для Украины пространство СНГ, тоже одновременно связанное с
конфигурацией первой и второй зон, становится малопривлекательным в глобальной
конкуренции между регионами со своими лидерами. Поэтому каждой стране, не
претендующей на роль центра притяжения или ядра регионального объединения,
необходимо определиться со своим местом в одном из конкурирующих регионов, не
исключая при этом «нарастающее вовлечение великих держав в управление
конфликтами между малыми другими государствами в отдаленных регионах, которые
эти державы будут стремиться институционализировать выгодным для них
образом». И этот процесс также является составляющей современной
глобальной трансформации, несмотря на наличие «мягких» инструментов
принуждения, о которых речь уже шла.
Для примера можно сослаться на выводы из анализа Европейской
политики соседства (ЕПС), проведенного Национальным инвестиционным советом
России и Институтом экономики РАН. В частности, авторы этого анализа отмечают,
что Евросоюз действует в СНГ путем усиления попытки «отсечь» Россию
от ЕС и от остальных стран — членов СНГ, окружив ее поясом «восточных
соседей». В практическом воплощении на восточном направлении ЕПС проявляет
себя как стратегия и политика вовлечения постсоветских государств в сферу
влияния ЕС и США — как противодействие интеграционной политике России и СНГ. И
тут же авторы этого анализа пишут: «Российской стороне нужна собственная
политика соседства на «евровосточном» направлении, как составная
часть внешней политики». Эти противоречия наглядно свидетельствуют о
наличии конфликта интересов между глобальными игроками, совместно участвующими
в происходящих процессах новой глобальной регионализации мира, куда вовлечены
относительно небольшие государства, экономики которых относятся к малым
открытым, зависящим, прежде всего, от экзогенных как политических, так и
экономических факторов.
В глобальной региональной пространственной организации,
складывающейся на будущее, разные авторы по-разному строят новую региональную
конфигурацию, однако в каждой из них практически однозначно утверждается, что
США вряд ли превзойдут Западную Европу или Юго-Восточную Азию, и, как
результат, «роль США в ближайшие 20-30 лет видится в наименее выгодном для
них свете… В такой ситуации реальная конкурентная борьба будет вестись между
странами Западной Европы и Японией, причем каждая из этих стран будет
стремиться заполучить в союзники США. Полагаю, что экономический альянс США — Япония
более вероятен, чем американо-европейский союз. Но в любом случае США вряд ли
станут ведущим партнером».
И. Валлерстайн отводит ключевую роль в Юго-Восточной Азии Японии,
однако, «…согласно оценке ЦРУ США, по состоянию на 2005 год, ВВП Китая
по паритету покупательной способности составляет 8,9 трлн. долларов, а ВВП США
— 12,3 трлн. долларов, …по валовому потреблению природных ресурсов Китай уже
сравнялся с США. А в ближайшие годы станет крупнейшим и наиболее быстрорастущим
потребителем ресурсов… Теперь же Китай из силы, поддерживающей уровень жизни
на Западе, начал превращаться в конкурента за этот самый уровень жизни.
Грядущие последствия такого принципиального изменения еще не до конца осмыслены
западной общественностью». Но мы можем к этому однозначно добавить, что в
случае развития событий в Китае и Индии по сценарию доминирования
консьюмерических предпочтений в новых глобальных проектах интенсивно растущие
экономики, которые будут все больше требовать ресурсов роста (и прежде всего
природных), очень быстро сформируется новый конфликт интересов в борьбе за эти
ресурсы, преодолеть который без нового инновационного подъема, ведущего к
экономному расходованию ресурсов и массовому использованию новых инновационных
технологий гуманитарного характера, будет весьма трудно и маловероятно,
поскольку это бесконфликтный путь. В противном случае избежать конфликтов вряд
ли удастся.
В новых глобального характера координатах в Юго-Восточной Азии
ключевая роль отводится Китаю, который оказался наиболее приспособленным к условиям
обострившегося глобального финансового и экономического кризиса и не только
сохранил высокие темпы роста экономики, но и осуществил стабилизирующее
воздействие на финансовую систему США. Это подтвердило возросшую роль Китая в
глобальной региональной конкуренции, тогда как оправдался прогноз относительно
ЕС, в котором указывалось: «Реальная ситуация в Европе очень сложная.
Евросоюз являлся относительно беспроблемным образованием, пока был достаточно
сбалансированным экономическим клубом. Сегодня, когда он стал гораздо более
разношерстным, когда предпринимаются попытки переформатировать его в
супергосударство, количество внутренних противоречий резко возросло». Что
касается характера этих противоречий и возможности их развития, то это
отдельная проблема, однако есть смысл отметить, что сегодня внутренние проблемы
в среде стран ЕС вполне могут перерасти во вторую волну глобального кризиса
2008—2009 гг., от потрясений которого мир еще не оправился. Что касается итогов
дискуссии относительно проектов новой конфигурации глобального мира, то можно
согласиться с выводом П. Быкова о том, что резкая дестабилизация ситуации в
мире — следствие исчерпанности предыдущих глобальных проектов и отсутствия
новых.
В качестве одного из таких проектов, важных для Украины и ее
ближайших соседей, являющихся участниками первой и второй зон, о которых речь
уже шла, рассматривалось региональное объединение СНГ, образовавшееся после
распада СССР. Однако современные исследования трансформационных изменений в
региональном пространстве этих стран показали, что распад СССР привел к
дезинтеграции постсоветского пространства, и, «хотя в целом постсоветское
пространство подвержено преимущественно центробежным силам, на нем все же
сохраняется ядро, эволюция которого определяется центростремительными
факторами». Особенно это касается субрегиона СНГ среди стран ЕврАзЭС,
включающих, в частности, Россию, Беларусь и Казахстан. Вместе с тем, по
результатам исследования Е. Винокурова и А. Либмана, Казахстан одновременно
является вторым интеграционным ядром на отдельных рынках. По мнению ученых, эти
результаты «четко свидетельствуют о существовании противоречия между
издержками поиска консенсуса и спросом на интеграцию», что, с их точки
зрения, есть один из основных барьеров на пути регионального взаимодействия, в
котором также наблюдается усиление роли Китая. Кроме того, по всей видимости,
идет процесс формирования нового центра интеграционного взаимодействия в
Центральной Азии, в котором будет расти роль Казахстана. Однако Восточный
проект глобализации мира имеет ряд системных рисков в развитии глобального
регионального проекта по обеспечению доминирования Азии в XXI в. как возможной
стратегии установления нового глобального порядка:
— внутриполитическая нестабильность и невозможность успешного импорта
демократии при слабом среднем классе;
— ошибочные (банальные) представления об укреплении мира и
стабильности в регионе за счет импорта демократии (в том числе и военными
средствами);
— конфликт между медленной демократизацией и потенциальной политической
дестабилизацией;
— структурные риски, связанные с демографическим бумом, следствием
чего являются проблемы обеспечения продуктами питания, нехватка рабочих мест,
прорехи в системе здравоохранения, рост преступности, наркомания, торговля
оружием, разрушение окружающей природной среды, потенциальная
межгосударственная напряженность;
— бедность и проблемность ее преодоления;
— увеличение нагрузки на ресурсы, рост потоков беженцев,
миграционный прессинг на Европу и Америку;
—
стремительный рост потребности в энергии, разрушительное влияние этого процесса
на окружающую природную среду и на климат, нарушение равновесия на мировых
энергетических рынках, усиление конкуренции и рождение конфликтов на этих
рынках;
— распространение эпидемий, снижение уровня здоровья как местного
населения, так и населения окружающих стран и регионов глобального мира;
— разрушение окружающей природной среды из-за экономического роста
и урбанизации жизни, несущей загрязнение вод и воздуха, а также накопление
мусора;
— отсутствие безопасности, терроризм и распространение оружия
массового уничтожения.
Вместе с тем, как указывает Э. Зандшнайдер, несмотря на системные
риски, «радикальным общественным преобразованиям в Азии свойственна тяга к
улучшению, а не отчаянное отставание достижений предыдущих поколений.
Европейские ревнители устоев вполне могли бы отрезать себе «горбушку»
от инновативного каравая Азии». Тем более индустриальная мощь европейских
государств и компаний с имеющимися механизмами ее глобального распространения
позволяет им не только получить для себя новые рынки, но и поддержать процессы
постиндустриального развития на будущее, развивая, совершенствуя и
распространяя индустриальные технологии и культуру управления, укрепляя тем
самым свое влияние на Востоке, где стремительно развивается Китай,
подтверждающий выводы профессора Д. Арричи о том, что сегодня А. Смит находится
в Пекине.
Все сказанное означает, что в Европейском глобальном проекте
достаточно четко и на идеологическом, и на практическом уровнях просматривается
стремление к движению, смысл которого заключается в индустриальном походе на
Восток, который, вероятнее всего, может осуществляться, в том числе, и через
территории стран, лежащих на пути этого движения, куда входят Беларусь, Россия
и Украина. Возможно, в этом в настоящее время заложен глубокий смысл развития
архитектоники Европейского экономического пространства (ЕЭП) в посткризисный
период, когда и рост экономики, и усиление влияния среднего класса, а
следовательно — и демократизация общественной жизни, будут последовательно
распространяться на Восток, включая и нашу страну.
Возможно, этому проекту и не суждено осуществиться, поскольку уже
сегодня, по крайней мере, в Украине, западный вектор развития замещается
восточным путем вытеснения с ее внутреннего рынка традиционно сильных западных
производителей в сфере индустриальных технологий китайскими машинами и
механизмами. Иначе говоря, в таком направлении в борьбу за рынки основательно
включился Китай, который и дальше будет конкурировать с индустрией Запада,
особенно если учесть массовую подготовку инженерных кадров в Китае и весьма
невысокое стремление молодежи западных стран, и не только западных, но и,
например, в Украине, к овладению инженерными специальностями, что ставит перед
Западом задачу обеспечить свое развитие трудовыми ресурсами как одну из
приоритетных.
Однако следует отметить, что охарактеризованные движения в ту или
иную сторону могут в одних случаях быть результатом сложения усилий, а в других
— носить характер конкурентных отношений в борьбе за рынки и, особенно, за
ресурсы. В частности, например, на семинаре в Нижнем Новгороде на тему
«Центральная Азия — регион сотрудничества России и ЕС»
подчеркивалось: «Основные цели ЕС в энергетической сфере — экспорт
энергетического законодательства, диверсификация маршрутов поставок и
источников сырья, содействие энергетическим компаниям ЕС в установке контроля
над ресурсами, стремление перетянуть на наднациональный уровень полномочия в
энергетической сфере… В регионе Центральной Азии интересы сторон не просто не
совпадают по ряду аспектов, а вступают в жесткую конкуренцию». Вместе с
тем, подводя итоги этого семинара, и представители ЕС, и представители России
«сошлись в своих характеристиках стратегии ЕС (в данном случае мы понимаем
ее как расширение влияния ЕС на Восток через Центральную Азию) в
регионе, отметив в ней объективную слабость и ограниченность, примат интересов,
а не ценностей, и, соответственно, сосредоточенность на проблематике
энергообеспеченности».
В то же время «…историческая задача Евросоюза и России
состоит в том, чтобы избежать как конфронтации между ними, способности строить
мировое сообщество, как в мрачные времена биполярного мира и «холодной
войны», так и кондоминиума между Вашингтоном и Пекином в ущерб остальным
цивилизационным полюсам — Индии, Японии, Латинской Америке,
арабо-мусульманскому миру, Африке… Только сочетание европейской экономической
мощи с неисчерпаемыми природными ресурсами России на основе общего культурного
наследия способно обеспечить прочное геополитическое равновесие Евразийского
континента».
Что касается Украины, то она, естественно, должна не усугублять
решение проблем достижения геополитического равновесия, а наоборот,
способствовать ему путем реализации, как уже указывалось, проектов,
представляющих взаимный интерес в треугольнике ЕС — Россия — Украина. Но, как и
у каждого независимого государства, у Украины были, есть и будут свои интересы
и свои проекты, которые она будет реализовывать, одновременно активно
сотрудничая, например, с Казахстаном, торговые отношения с которым имеют
ускоренную динамику, а также со странами Центральной Азии, о которых уже шла
речь, — равно как и другие проекты (например, со странами ГУАМ об активизации
сотрудничества, о чем заявил министр иностранных дел Украины К. Грищенко на 12-ом заседании Совета
министров иностранных дел ГУАМ в Нью-Йорке в 2010 г.).
Целесообразно подчеркнуть, что сегодня процесс поиска консенсуса и
объединения усилий ЕС и России является прогнозируемым, в частности — именно
для России, которую ожидает вторая волна экономического подъема, с чего
начнутся новый цикл роста, повышающий эффективность экономики, и как результат
— увеличение среднего класса до 40-60% населения страны. Причем надо иметь в
виду, что в послекризисный период 2009-2010 гг. западные инвесторы начали
активно искать и реализовывать инвестиционные проекты в России, в том числе на
пути интенсификации взаимодействия в сфере развития современных высоких
технологий. В этом есть логика, способствующая одновременно распространению
европейских ценностей развития демократии и рыночной экономике в движении на
Восток, в котором не может не участвовать и Украина, меняющая подходы к модели
развития как на политическом, так и на экономическом уровнях (в том числе в
связи с изменением структуры внешнеторговой деятельности, характеризующейся
всевозрастающим увеличением ее доли на Востоке и сокращением этой доли со
странами ЕС — тем более, что в развитом мире наметилась тенденция к замедлению
экономического роста, при его одновременном ускорении в развивающихся странах).
В целом же и для Восточного региона подтверждается вывод об
исчерпании мобилизирующей и интегрирующей роли прежних глобальных региональных
интеграционных проектов, и для будущей стабилизации, как никогда, важны будут
новые проекты. В силу этого нами ведутся исследования о возможностях, путях и
перспективах более глубокой интеграции в новую архитектонику ЕЭП Украины и
России, потенциально находящихся одновременно в нескольких возможных
интеграционных объединениях, а также о возможности их развития в будущем в
своеобразное ЕЭП, имеющее перспективы и одновременно решающее существующие
проблемы своего будущего развития за счет продвижения на Восток.
Для того, чтобы в возможных будущих региональных проектах
интеграции Украина не потерялась и не превратилась в страну-маргинала без
глубокой модернизации, важно, чтобы процессы нашей модернизации шли не только и
не столько путем поглощения, слияния или просто банальной продажи бизнесов
индустриальным китам современного глобального сообщества, но и с одновременным
развитием собственных высокотехнологичных производств. При этом, как
свидетельствуют наши исследования по Украине, необходимо учитывать, что в
каждом из основных видов деятельности, на которых она специализируется,
сохранились или сформировались такие (хотя пока только отдельные или даже
единичные) примеры высокотехнологичных производств, которые могут и должны на
пути глубокой модернизации экономики и общества при участии государства
выполнить роль инноваторов в будущей модели роста, что весьма важно и
перспективно. Ведь современная модернизация — это та, которая обеспечивается
опережающим развитием и осуществляется на основе креативных действий в сферах
науки, образования и инноваций как в экономике, так и в социальном
конструировании и в их институциональном обеспечении, с использованием новых
форм и методов управления, включающих эффективный корпоративный и
государственный менеджмент. В то же время в реальности мы пока имеем в нашей
стране не модернизационный вариант развития событий, а тот, который заключается
в логике следования за изменениями, приспосабливаясь к доминирующим векторам
развития событий, на которые мы, как правило, влиять не можем. И на деле это
даже не адаптивный вариант поиска будущего, ведь в его условиях разрушительные
последствия глобального влияния были бы менее значимы. А поскольку практически
за 20 лет трансформаций Украина так и не восстановила уровень докризисного
(1990 г.) состояния национальной экономики, то это дает мне право утверждать,
что приспособленчество, если оно сохранится на будущее, ни к чему хорошему не
приведет.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, конфигурация геополитической карты мира
характеризуется возникновением и разноскоростным движением разнородных
геоэкономических, цивилизационных, военно-политических и других образований,
которые находятся в противоречивом взаимодействии друг с другом, порождающим
разнообразные коллизии, кризисные ситуации, резкие изменения в направлениях
движения и т. д. Задача Украины заключается в том, чтобы правильно определить
общемировые тенденции и найти собственную траекторию движения.


ИСПОЛЬЗОВАНЫ ИСТОЧНИКИ
геополитическая
карта мир глобальный кризис
1. 
Иноземцев
В.Л. Вестернизация как глобализация и «глобализация» как
американизация. «Вопросы философии» № 4, 2004, с. 60.
2. 
Стержнева
М. Условия партнерства с Европейским союзом. «Мировая экономика и
международные отношения» № 6, 2007, с. 4—5.
3. 
Тюшка
А. Германо-французская школа политического лобби или директорат меньшинства в
ЕС? «Зеркало недели» от 11-17 декабря 2010 г., с. 5.
4. 
Морозов
В. Запад без кавычек. «Свободная мысль» № 11, 2009, с. 53. 5Там
же, с. 60.
5. 
Гранин
Ю.Д. «Глобализация» или «вестернизация». «Вопросы
философии» № 2, 2008, с. 6.
6. 
ХелдД.,ГольдблаттД.,МакгрюЭ.,ПерратонДж.
Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура. М.,
«Праксис», 2004, с. 45.
7. 
Агеев
А, Логинов Е. Глобальное управление — ключ к новой мировой финансовой
архитектуре. «Мы» и «они» в системе глобальных финансовых
координат. «Экономические стратегии» № 3, 2010, с. 26-27.
8. 
Иноземцев
В. Несколько гипотез о мировом порядке XXI века. Суверенитет, демократия, права
человека: несовместимая троица. «Свободная мысль» № 10, 2003, с. 8.
9. 
Иноземцев
В. Несколько гипотез о мировом порядке XXI века. «Центр» и
«периферия»: вызревание расколотой цивилизации. «Свободная
мысль» № 11, 2003, с. 5. 12Там же, с. 6. 13Там же,
с. 8.
10. 
Со11ins R. Conflict Sociology. N.Y, 1974
11.  Со11іns R. № berian
Sociological Theory. N.Y, 1986
12.  Collins R. The
Sociology of Philosophies. A Global Theory of Intellectual Change. Ithaca, 1998.
13.  Карякин В.
Геополитическая динамика Р. Коллинза и современность. «Свободная
мысль» № 1, 2010.
14.  Луценко К. Кто победит.
Национальное государство в эпоху глобализации. «Свободная мысль» № 3,
2006, с. 194.
15.  Nye J. S. International Regionalism. Readings. Boston, 1968, p. VII.
16.  Якунин В. Реконфигурация
финансово-экономической карты мира, вклад текущего кризиса и возможности
России. «Экономические стратегии» № 4, 2010, с. 12.
17.  Троицкий М. Глобальный
регионализм и внешняя политика России. «Свободная мысль» № 11,2009,
с. 46.
18.  Европейская политика
соседства: шансы и риски для России. Национальный инвестиционный совет. М.,
2008, с. 30.
19.  Валлерстайн И. Геополитическое
размежевание в XXI столетии. «Экономические стратегии» № 5-6, 2006,
с. 20.
20.  Быков П. Ни Ялты, ни
Тегерана. «Эксперт» № 1-2, 2007, с. 41.
21.  Винокуров Е., Либман А.
Тренды региональной интеграции на постсоветском пространстве: результаты
количественного анализа. «Вопросы экономики» № 7. 2010, с. 96.
22.  Зандшнайдер Э. Азиатские
амбивалентности. «Internationale Politik» № 5, 2004, с.
95-99.
23.  Кондратьева Н.Б. Россия и
ЕС в Центральной Азии: сложение усилий? «Современная Европа» №
4,2009, с. 137.
24.  Рубинский Ю.И. Россия и
Франко-Германский тандем: история, проблемы, перспективы. «Современная
Европа» № 4, 2009, с. 45.
25.  Гурова Т. Вторая волна
подъема. «Эксперт» №21, 2010, с. 21.