Казаков М.М. 

«Я
СТАЛ УЧИТЬ ВАС ТОМУ, ЧЕМУ И САМ ЕЩЕ НЕ НАУЧИЛСЯ»

(Амвросий.
Об обязанностях священнослужителей 1,1,4)

Амвросий
начал свое пастырское служение, когда он уже перешагнул возраст Христа. В эти
годы уже не легко начинать новую жизнь, тем более что внутренне он не был готов
к этому, а стал епископом, по меткому выражению А. Джоунса, из чувства долга.

Новоиспеченный
епископ был человеком невысокого роста (163 см), но его гордая, благородная
осанка не позволяла замечать этого недостатка. У него было узкое, продолговатое
и весьма изящное лицо, обрамленное черной бородой, создававшей яркий контраст
светлой тонкости его черт. Его большие и выразительные глаза производили
сильное впечатление на собеседников не только в силу глубины и притягательности
его взгляда, способного проникнуть в сокровенные тайники человеческой души, но
и благодаря легкой асимметрии: его правый глаз был расположен ниже левого на 3
мм [1]. Благородное спокойствие и уверенность в себе выдавали в нем настоящего
римского аристократа, предназначением которого было управлять судьбами и душами
людей.
					








Для
церкви Амвросий оказался ценнейшим приобретением. «Он принадлежал к
разряду великих администраторов империи, солидных и здравых умов, напитанных
принципами древнего права, уважающих власти, преданных поддержанию порядка. Он
внес в управление церковью ясность взгляда, решительность, понимание действительности
и жизни, приобретенные им при управлении провинциями» [2].

Как
видно из биографии Амвросия до епископства, он не был христианином. В
литературе есть точка зрения, что до выборов он был катехуменом, то есть
следовал обычаю отсрочки крещения, чтобы подготовиться к этому важному акту.
Однако в источниках нет прямых подтверждений этому мнению. Напротив, по
положению и образованию Амвросий принадлежал скорее к языческому лагерю.
Правда, источники не дают оснований утверждать, что он был горячим и убежденным
сторонником языческого культа. Наиболее вероятным представляется то, что до
епископства Амвросий, как и множество других римлян той сложной переходной
эпохи, был относительно индифферентен к религии вообще и имел чисто
практическую наклонность характера, выполняя лишь те религиозные нормы и
обычаи, которые требовал его долг гражданина. Но, оставаясь идеологически и
духовно за гранью христианства, Амвросий, как широко образованный и передовой
человек своего времени, не мог не видеть, что именно эта религия, а не
язычество, больше всего отвечает новым историческим условиям и что пост
епископа в императорской столице открывает новые перспективы для его карьеры.
Несомненно, переход Амвросия с поста наместника провинции на пост епископа не
мог пройти совершенно безболезненно для него и сопровождался сомнениями,
душевными муками и даже определенной ломкой сознания. Однако вряд ли можно
сомневаться в том, что Амвросий пошел на новое поприще сознательно, хотя и под
давлением обстоятельств, но, тем не менее, ощущая необходимость, а, возможно, и
перспективность этого важнейшего шага в его жизни.

В
любом случае нет оснований утверждать, что на Амвросия нашло некое озарение.
Выбор был сделан им осознанно, и христианизация его личности происходила уже
после того, как он принял крещение и стал епископом. Превращение Амвросия в
христианина заняло не один день, а достаточно длительный период времени,
возможно, на это ушло несколько лет. Вместе с тем, даже во время расцвета своей
христианской карьеры Амвросий в первую очередь оставался политиком и практиком,
и лишь во вторую был епископом и теоретиком.

Вступление
Амвросия в новую должность не означало для него мгновенного разрыва с тем
миром, в котором он прожил всю свою предшествующую жизнь.

Будучи
человеком весьма состоятельным, вначале Амвросий должен был решить вопрос о
своем имуществе. Приняв сан епископа, он сделал очень значительные
пожертвования бедным и церкви. Отрекаясь от предыдущей жизни, Амвросий вряд ли
думал, что для его нового служения потребуются деньги наместника провинции. К
тому же на него произвел сильное впечатление упомянутый эдикт императора
Валентиниана о недействительности завещаний вдов и сирот в пользу клириков, и
Амвросий попытался продемонстрировать свое бескорыстие и перед императором,
проявлявшим явную заинтересованность в престиже своего бывшего чиновника, и
перед язычниками, использовавшими всякий повод для очернения христиан, и перед
христианами, которым давался яркий моральный пример, возвышавший епископский
авторитет, и перед клириками, которых этот жест нового руководителя должен был
дисциплинировать и умерить в амбициях.

Однако
Амвросий сохранил всю недвижимость и рабов, пользуясь тем, что родительским
имуществом он владел нераздельно с братом Сатиром, который по-прежнему
оставался «в миру». Со слов самого Амвросия известно, что Сатир
управлял всеми делами их владений и даже совершил уже во время епископства
Амвросия вояж в далекую Африку, чтобы взыскать недоимки с арендатора их земли
некоего Проспера.

В
разгар этой бурной деятельности Сатир скоропостижно умер [3], и Амвросий понес
еще одну тяжелую семейную утрату, еще больше отдалившую его от прежней жизни.
Именно по поводу этого печального события Амвросий и написал свое первое
произведение в качестве христианина и епископа [4] — похоронную речь, которая в
дальнейших подобных творениях развилась в новый жанр литературы — христианских
утешений.

В
содержании этой речи пока еще нет почти ничего христианского. Это — как бы
диалог Амвросия с умершим братом, воспоминание о его достоинствах, изъявление
братской любви:

«Ты
был мне судьей в советах, соучастником в трудах, ходатаем в делах, гонителем
моей печали, защитником моих дел и намерений. Ты один нес тяжесть домашних и
общественных обязанностей. Я призываю твою святую душу в свидетели, что в
учреждении церкви я часто опасался твоего неудовольствия в чем-либо… Ты без
всякого порока управлял домом брата и делал честь его священству» (На
смерть брата Сатира, 20).

Лишь
позже Амвросий придал этой речи христианский оттенок, приложив к ней короткое
произведение «О вере в воскресение», которое является словом,
произнесенным через 7 дней после погребения, о воскресении мертвых и последних
судьбах человека.

После
смерти брата Амвросий передает свои поместья церкви, но всё же какую-то часть
своих прежних владений оставляет за сестрой Марцеллиной. Последняя, впрочем,
была христианской девственницей, и поэтому можно считать, что теперь никакие
домашние, семейные и имущественные дела Амвросия с миром не связывали.

Около
этого времени в отношения Амвросия с прежним миром легла еще одна трещина: 17
ноября 375 г. от инсульта, случившегося в припадке ярости, умер император
Валентиниан. Из всех источников только историк Феодорит свидетельствует о
присутствии Валентиниана на церемонии рукоположения Амвросия и о том, что
спустя несколько дней после своего избрания епископом Амвросий смело
разговаривал с императором и порицал незаконные действия властей, при этом
Валентиниан воспринял такое поведение новоиспеченного священника как должное и
даже поощрил его также смело и в соответствии с божественным законом
действовать и впредь (Церковная история IV, 7). Достоверность этого сообщения
вслед за многими исследователями с полным основанием можно подвергнуть
сомнению. Конец правления Валентиниана был слишком беспокойным временем для
Римской империи, чтобы император, почти постоянно находившийся на дунайской
границе, истерзанной варварами, мог выкроить время на церемонию рукоположения в
епископы пусть и любимого им чиновника. Да и молчание других источников на этот
счет кажется по меньшей мере странным. И уж совсем невероятным кажется то, что
вчерашний наместник провинции мог разговаривать с всесильным императором таким
тоном. Амвросий смог позволить себе подобное обращение с власть имущими лишь в
зените своей епископской карьеры.

Приняв
сан епископа, Амвросий тем не менее сохранил дружеские и деловые связи с
представителями языческой интеллигенции и поддерживал с ними постоянные личные
контакты, нередко выходящие за рамки компетенции главы Медиоланской церкви. В
одном из писем Амвросий даже ставит в пример христианам язычников, вернувшихся
после управления провинциями с топором, не запятнанным кровью (Письмо 25, 3).
Свидетельством связей Амвросия с языческой аристократией является его
переписка. Среди корреспондентов епископа встречаются сенаторы Нонний Аттик
Максим, Флавий Писидий Ромул и ряд других лиц, не являвшихся христианами. Но
самый показательный факт — 8 дошедших до нас писем, адресованных Амвросию
Квинтом Аврелием Симмахом — главным оппонентом епископа в споре об алтаре Победы
[5], в котором решались судьбы язычества и христианства как государственных
религий Римской империи. Причем все эти письма были написаны уже после спора,
окончившегося поражением Симмаха. Вот одно из таких писем, стиль и тон которого
крсаноречиво свидетельствуют о том, что в отношениях главы церкви и лидера
язычников не было и тени той враждебности, которая нередко свойственна людям,
придерживающимся противоположных убеждений:

«Симмах
— Амвросию.

Эти
достойные похвалы мужи, мои братья Дорофей и Септимий [6] прибыли вместе с
письмом от тебя [7]. Я чувствовал своей священной обязанностью извлечь из этого
двойное преимущество, так чтобы ты мог почувствовать себя более щедро одаренным
из-за их удвоенного выполнения этой обязанности, и они оба получили пользу как
личности от различия в рекомендательных письмах, которых они заслуживают. Хотя
наш брат Дорофей уже пользовался твоим доверием, тем не менее, я желаю, чтобы
предпочтение, оказанное ему моим высоким мнением о нем, могло поднять его еще
выше в твоей благосклонности, что, без сомнения, будет главным обстоятельством,
так как любовь благородного сердца всегда в состоянии стать сильнее, когда она
стимулируется добротой». (Симмах. Письма III, 32).

Это
и другие письма Симмаха, самого Амвросия и его корреспондентов свидетельствуют,
что не существовало пропасти между язычеством и христианством, а, вернее, между
язычниками и христианами, вышедшими из одной аристократической среды и
получившими одинаковое образование. Эти люди были связаны тесными узами
античной культуры и древнеримских традиций, их благородство не позволяло им
переносить идеологические и религиозные разногласия в сферу личных отношений, и
различия в вере не омрачали их бескорыстной дружбы, основанием которой являлись
их честность и искренность.

Приняв
крещение и вступив в должность епископа, Амвросий прежде всего взялся за
изучение христианского учения — Священного Писания и трудов деятелей церкви.
Серьезная учеба, несомненно, занимала большую часть его дня, а, возможно, и
ночи. Наставником Амвросия был священник Симплиций, который занимал должность
катехизатора [8] в римской церкви. Он обладал великолепным даром слова и
способностью живо, ярко и интересно изложить то или иное учение. Вероятно,
знакомство Амвросия и Симплиция состоялось еще во время пребывания будущего
епископа в Риме, и Симплиций, узнав об избрании Амвросия, сам вызвался помочь
ему разобраться в тонкостях христианской доктрины. Во всяком случае, Симплиция
можно считать духовным отцом Амвросия, и последний питал к своему наставнику самые
искренние чувства и горячую привязанность, не переставая называть его отцом
даже в расцвете своей епископской карьеры, а перед смертью выбрал его своим
преемником по Медиоланской кафедре.

Изучив
в первом чтении Библию, к которой он после этого постоянно обращался как к
неисчерпаемому источнику на протяжении всей жизни и на книги которой составил
десятки комментариев, Амвросий принялся за изучение сочинений христианских
писателей. Западное богословие в то время по уровню изложения, охвату
теологических проблем, глубине мысли сильно уступало Востоку, но Амвросию,
благодаря блестящему знанию греческого языка, не составило большого труда
прочитать произведения самых знаменитых христианских авторов, таких как
Ипполит, Ориген, Дидим, Климент Александрийский, Василий Великий.

Следует
отметить, что христианское образование отнюдь не означало для Амвросия
отречения от знаний, полученных в языческой школе. Как и многие другие римляне
того времени, Амвросий прекрасно сочетал христианское и языческое образование,
совершенно не нарушая цельности своей личности и выставляя источником истины
Священное Писание. Уже будучи епископом Амвросий понимал, что на просвещенных
римлян невозможно воздействовать путем голого отрицания христианскими истинами
всех достижений античной культуры, и он настойчиво проводит мысль, что
языческие авторы не были наделены истинной мудростью, а черпали ее из Ветхого
Завета. Ведь библейские авторы жили раньше знаменитых языческих писателей и, по
мнению Амвросия, давали пищу для идей лучших языческих мыслителей. В своих
произведениях епископ находил возможным доказать заимствования из Библии у
таких светочей античной мудрости как Сократ, Платон, Аристотель, Пифагор,
Зенон, Цицерон. Он выводил доктрину стоиков из Книги Бытия, а простоту
Священного Писания противопоставлял напыщенному стилю Аристотеля и
перипатетиков.

Но
вряд ли можно утверждать, что Амвросий сам был твердо убежден в верности своих
доказательств. Для этого он был слишком хорошо образован и весьма умен. За всей
этой хитрой словесной эквилибристикой, думается, скрывалась другая цель, о
которой Амвросий говорит в некоторых своих произведениях, хотя сознательно не
акцентирует на этом внимания. Эта цель — приобщить христиан к лучшим ценностям
античного гения, остановить процесс разрушения, порой намеренного, античной
культуры, сохранить преемственность древней языческой и новой христианской
культуры. Вот почему Амвросий говорит, что христианин, пользующийся идеями
лучших языческих мыслителей, не заимствует чужое, а лишь возвращает свою собственность,
так как главный источник — Священное Писание, и мудрость древних авторов — это
всего лишь побочный продукт христианской мудрости. А может Амвросию и другим
передовым, мыслящим деятелям христианской церкви следует поставить в заслугу,
что благодаря их стараниям, до сих пор не оцененным по достоинству, сохранилось
очень многое из бесценного античного наследия, и не все было уничтожено
безумными христианскими фанатиками, в неистовом исступлении уничтожавшими
величайшие творения мировой культуры?

Интенсивное
начальное христианское образование Амвросия продолжалось около двух лет, так
как на третьем году своего епископства он, наконец, решается опубликовать свое
первое христианское произведение «О девственницах» в трех книгах. Оно
посвящено его сестре Марцеллине, принявшей покрывало девственности еще в то
время, когда Амвросий жил в Риме. Брат и сестра сохраняли родственную связь и
духовные контакты на протяжении всей жизни, и посвящение Амвросием своего
первого христианского произведения сестре было данью братской признательности
за то, что она заменила ему мать.

Сочинение
«О девственницах» состоит из трех проповедей, обращенных не только к
девам, но также к их родителям. Оно прославляет девственную жизнь как особую
добродетель, включает поучительные примеры знаменитых девственниц и содержит
разнообразные нравственные наставления.

—
Куда это ты так спешишь, Присцилла? — спросила проходившую мимо соседку
пышнотелая, цветущая матрона, явно стремившаяся выглядеть моложе своих лет.

—
Разве ты не знаешь? Сегодня отец Амвросий в честь праздника святой Агнессы
будет читать проповедь о девственной жизни, — ответила, едва переведя дух, не
броско одетая, но статная женщина, хранившая отблеск былой красоты, уже увядшей
под бременем лет и горя, которое выдавала седина, выбивавшаяся из-под темного
покрывала, и усталый, мрачный взгляд.

—
Что-то я раньше не слышала, чтобы побывавшие замужем женщины снова становились
девственницами. Или ваш Амвросий такой мастак, что способен сделать это? Ведь
ты похоронила мужа, помнится, лет пять назад.

—
Шесть, — уточнила Присцилла и с нескрываемым негодованием продолжала: Но как ты
можешь кощунствовать, ведь ты — язычница даже не представляешь могущества
господа нашего Иисуса Христа. И речь вовсе не идет о том, чтобы вернуть
девственность. Для Христа главное — вести девственную жизнь, быть
добродетельной, честной, воздержанной. В нашей общине одинаковым почетом
пользуются и девы — невесты Христовы, и вдовы, которые дали обет не вступать в
новый брак и воздерживаться от плотского общения с мужчинами. И тех и других
ждет блаженство в загробной жизни и благодать Христова.

—
Ну уж нет, не нужна мне ваша благодать и блаженство. Я блаженствую по ночам,
когда меня согревает крепкий центурион или осыпает благодатью заезжий торговец.
Я ведь еще ничего, правда? — игриво повиливая бедрами, сказала пышнотелая
язычница, на что Присцилла, брезгливо поморщившись, вместо ожидаемого одобрения
воскликнула:

—
Постыдись, Ливия! Ведь ты тоже вдова, и твой муж был уважаемый в городе
человеком, членом совета декурионов. И если ты не чтишь его доброй памяти,
постеснялась хотя бы дочери. Она у тебя уже совсем взрослая и все понимает.

—
Вот именно, взрослая. Так пусть и поучится у матери, как обольщать мужчин, а не
шляется по церквам и не слушает россказни ваших священников о блаженстве на
небе. Надо блаженствовать здесь, на земле. А то наслушается всякой чепухи и
будет потом всю жизнь висеть на шее матери.

Понимая,
что ее доводы не действуют на беспутную и нахальную Ливию, Присцилла лишь
раздраженно махнула рукой и, прекратив бесполезный разговор, поспешила в
церковь. Когда она вошла внутрь храма, проповедь Амвросия была в самом разгаре.
Присцилла обратила внимание на то, как внимательно слушали епископа
собравшиеся, среди которых можно было увидеть представителей обоих полов и
самых разных возрастов. То, о чем говорил Амвросий, было созвучно их мыслям и
настроениям, и живой, неподдельный интерес к содержанию проповеди читался на их
одухотворенных и бледных, словно излучающих свет в полумраке, лицах. Негромкий,
проникновенный голос Амвросия мягко звучал под сводами храма:

—
Скажет кто-нибудь: ты ежедневно поешь перед нами похвалы девственницам. И какой
мне толк, если я ежедневно буду распевать одно и то же и не буду иметь никакого
успеха? Но это не по моей вине. И вот приходят для принятия посвящения девы из
Плаценции [9], приходят из Бононии [10], приходят из Мавритании, приходят для
того, чтобы здесь принять покрывало девственности. Вы видите великое дело.
Здесь я действую, а в другом месте убеждаю… Что же это значит, что следуют за
мной даже те, которые меня не слышали; так неужели не последуют за мной те,
которые слушают? Вот я узнал, что очень многие девы желают последовать моему
совету, но матери препятствуют им даже выходить в храм для слушания
проповеди… (Амвросий. О девственницах 1, 11, 57-58).

Так
Амвросий проявил свои незаурядные качества с самого начала епископского
служения. Понимая, что он пока не может учить тому, «чему и сам еще не
научился», то есть христианскому вероучению, он нашел очень важную и актуальную
точку приложения своего таланта. Новый епископ Медиолана направил все свои
ораторские и писательские способности, свой дар убеждения, свой прежний
авторитет на прославление девственной жизни, что являлось одной из самых
насущных проблем развращенного римского общества, задачу нравственного
оздоровления которого небезуспешно пыталось решить в то время христианство.

Нам
совершенно ничего не известно о том, был ли Амвросий до епископства женат или
хотя бы близок с какими-либо женщинами, кроме матери, сестры и их подруг —
христианских девственниц. Упоминание Павлина о том, что Амвросий, дабы
уклониться от епископства, против обыкновения приводил в свой дом блудниц,
свидетельствует о том, что в своей дохристианской жизни он совсем не отличался
распущенностью. Да и тот факт, что за два года его проповеди о девственной
жизни приобрели необычайную популярность и стали известны даже в Африке, явно
указывает в пользу того, что произносивший эти проповеди должен был сам быть
образцом добродетели, иначе его словам просто никто не поверил бы. Можно
высказать предположение, что в молодости или в детстве Амвросий перенес
какую-то болезнь или травму, которая поневоле сделала его святым и
целомудренным. И теперь Амвросий сознательно стал проповедовать то, к чему был
предрасположен самой природой.

Популярность
его проповедей оказалась столь велика, что он продолжает писать на эту тему.
Из-под его стиля в последующие годы выходит целая серия трактатов о девственной
жизни, которые принесли ему славу как при жизни, так пользовались авторитетом
после его смерти.

Непосредственно
после произведения «О девственницах» Амвросий пишет трактат «О
вдовах», который содержит описание преимуществ вдовства по сравнению со
вторичным замужеством. Начальный период творчества епископа венчает труд
«О девственности», составленный из проповедей, произнесенных во время
праздника Св. Петра и Павла. Здесь Амвросий отвечает на нападки в связи с
появлением первых двух книг и его апологией девственной жизни. Вероятнее всего
все три произведения были созданы Амвросием в течение нескольких месяцев 377 г.
И хотя после этого Амвросий посвящает этой теме специальные труды только в
конце своей жизни, проблема девственной жизни волнует его постоянно, и он
неоднократно обращался к ней в письмах и произведениях на другие темы.

Круг
обязанностей епископа в IV в. был весьма широк, и его функции в церкви были
универсальны. Епископ управлял всеми делами церкви, возводил в должности других
представителей клира, являлся высшей инстанцией при разборе дел, связанных с
отступлениями от христианской веры и морали, был главной фигурой при
отправлении культовых действий и высшим авторитетом в вопросах вероучения,
распоряжался материальными средствами церкви и, наконец, осуществлял связь
церкви с государственной властью.

Из
источников трудно судить, какие из перечисленных функций в большей степени
занимали Медиоланского епископа в первые годы его служения, но как церковный
политик Амвросий впервые выступил на поприще внутрицерковной борьбы.

[1]
Столь точное описание облика Амвросия позволяет сделать исследование его
останков, проведенное в конце XIX в. после того, как была открыта могила
епископа в базилике, носящей его имя. 

[2]
Буассье Г. Падение язычества. Исследование последней религиозной борьбы на
Западе в IV в. — М., 1892. — С.429.

[3]
Смерть Сатира датируется разными исследователями от 375 до 379 г., больше
оснований есть в пользу ранней датировки.

[4]
Нам ничего не известно о творчестве Амвросия до епископства.

[5]
Об этом споре см. гл.XI..

[6]
Об этих людях ничего не известно.

[7]
Это письмо Амвросия не дошло до нас.

[8]
Обязанностью катехизатора было готовить к крещению катехуменов и обучать их
основам христианского вероучения.

[9]
Город в Галлии.

[10]
Ныне Болонья.

«АРИАНСКИЙ
ЯД»

(Амвросий.
О Святом Духе I, 17)

На
протяжении всего времени становления христианства как мировой религии серьезную
эволюцию претерпевали и вероучение, и культ, и социальная доктрина, и
организация этой религии. Возникнув как секта в рамках иудейской религии,
христианство не стало сразу ортодоксальным, а складывалось в борьбе различных и
весьма многочисленных течений и сект, которые по мере преобладания той или иной
группировки или богословской школы зачислялись в разряд ересей, хотя каждая из
таких сект ставила своим высшим авторитетом Священное Писание и претендовала на
знание единственного и истинного пути к спасению.

Во
время гонений, в условиях внешней опасности христиане, как правило,
консолидировались и забывали о разногласиях, хотя даже в самом тяжелом для
«христианства III в. происходили столкновения между различными течениями и
церквами. После 313 г., когда положение христианства в Римской империи стало
легальным, внутрицерковные разногласия стали одной из самых главных проблем.

Образование
церковно-политических группировок внутри христианства было тесно связано с
процессом формирования догмы и оформления церковной иерархии, поэтому наиболее
удобным в борьбе за выгодные церковные кафедры являлось обвинение соперника в
отступлении от «истинной» веры или выдвижение собственного учения и
толкования Священного Писания, которое объявлялось единственно истинным. В
связи с этим IV век оказался особенно «урожайным» на ереси: так
христианский автор Епифаний перечисляет 60 ересей, его младший современник
Филастрий — 128, Августин в начале V в., использовав эти данные, привел цифру 87,
а Феодорит в середине V в. еще насчитывал 56 ересей. А наиболее полным
официальным перечнем ересей является список императора Феодосия II (правил с
408 по 450), включавший 22 еретических учения (Кодекс Феодосия XVI, 5, 65).

Наличие
разногласий в христианстве не могло удовлетворять ни господствующий класс
Римской империи, ни императорскую власть, ни саму церковь. Для церкви
догматические споры играли пагубную роль, ибо она претендовала на знание
абсолютной истины, которая могла оставаться таковой только в случае ее
незыблемости. Возможность дискуссии по религиозным вопросам вела к
свободомыслию, которое могло подвергнуть сомнению существующий общественный
порядок и, следовательно, угрожало господству правящего класса. В единстве
церкви было заинтересовано христианизирующееся римское государство, которое
стремилось найти в христианстве с единой доктриной свою опору. Императорская
власть в IV в. часто пыталась брать на себя роль верховного арбитра в
религиозно-догматических спорах, при этом она иногда лавировала между
религиозно-политическими группировками, иногда становилась на точку зрения
большинства, но всегда старалась занять в этих спорах политически выгодную
позицию. Именно поэтому среди императоров IV в. можно встретить и ортодоксов, и
еретиков, но и для тех, и для других было одинаково характерно стремление
поддержать идейную монополию церкви.

Центральное
место в истории христианства IV в. занимает борьба с арианством — самой
значительной ересью эпохи первых вселенских соборов. Эта борьба вышла далеко за
рамки чисто догматических споров, охватила большие массы людей и играла важную
роль в государственной политике Римской империи.

Основоположником
этой ереси явился пресвитер Александрийской церкви в Египте Арий, который
вначале попытался обвинить своего епископа Александра в савеллианстве [1], а
затем сам выступил с новым учением. Это учение вызвало самый первый по времени
и самый крупный по масштабам догматический тринитарный спор. Вся полемика
вращалась вокруг одного вопроса — какое положение в небесной иерархии должен
занимать Иисус Христос, и от решения этого вопроса зависела дальнейшая судьба
христианства как мировой религии. По мнению отцов церкви, стоявших у истоков ортодоксии,
основоположник христианства не мог быть ни человеком, ни второстепенным
божеством: он должен быть таким же изначальным как и Бог-Отец и воплощать в
себе всю полноту божественной и всю конкретность человеческой природы. Любой
другой статус мог в корне изменить сущность его спасительной миссии, а,
следовательно, и сущность самого христианства как религии.

Ариане,
избегая скрытого тритеизма (один бог в трех сущностях), пытались сохранить
единство божества путем полного разделения сущностей, подчиняя их друг другу и
считая Богом в абсолютном смысле одного Бога-Отца. При этом в самом арианстве
не было единства относительно связи Бог-Отец — Бог-Сын — Мир. В зависимости от
положения Бога-Сына в этой триаде существовали различные разновидности
арианства, основными из которых были аномии, омии и омиусиане
(терминологические разногласия спора сводились к различным вариантам написания
греческих слов «единосущный» и «подобносущный»).

В
догматическом содержании тринитарного спора нет ни малейшего намека на политическую,
социальную или какую-либо другую программу. С точки зрения здравого смысла
(если таковой вообще возможен при анализе иррациональных по своей сути систем)
и та и другая сторона могла претендовать (и претендовала!) на освящение власти
императора в том смысле, в каком этого требовала взявшая себе в союзники
христианство политическая система домината.

Так,
Амвросий, полемизируя с арианами, убеждал императора в том, что царство Троицы
является нераздельным и поэтому непобедимым (О вере I, II), то есть неразделенная
власть на небе означала, по мнению епископа, единоличную власть императора на
земле. Ариане же, со своей стороны, видели отражение единоличной земной власти
в абсолютном приоритете Бога-Отца и подчинении ему остальных лиц Троицы.

И
у той, и у другой стороны абстрактные теологические идеи, оторванные от
реальной действительности, давали возможность народу верить, будто различные
интерпретации догм в какой-то степени объясняют людям их судьбу, и усматривать
в них отображение их земной жизни. В этом, пожалуй, главная причина живучести
арианства. Но были и другие причины.

Арианство,
пытаясь рационалистически истолковать христианские догматы, опиралось на
традиционное античное философское мышление [2]. Наличие мощного философского
пласта в учении ариан делало его популярным в среде интеллектуалов, особенно на
Востоке, буквально пропитанном греческой философией. Другая причина состоит в
том, что арианство опиралось и на чисто христианскую традицию. Помимо того, что
идейные истоки арианства исследователи видят в александрийской или антиохийской
богословских школах, либо в оригенизме, следует учесть, что ариане в большей
степени, чем ортодоксы, опирались на Священное Писание, которое допускает
довольно свободное толкование тринитарной формулы и в котором отсутствует в
чистом виде формула единосущия Троицы.

Разногласия
и споры в церкви, развернувшиеся после 313 г., не устраивали императора
Константина, предоставившего свободу христианам отнюдь не для того, чтобы они
ввергались в пагубные раздоры, и он предпринял ряд шагов с целью примирить
спорящих богословов. Однако его скромные попытки не возымели действия, и чтобы
покончить с разногласиями 20 мая 325 г. в Никее по прямому указанию Константина
был созван собор, на который были приглашены предстоятели всех церквей империи.
На собор, который вошел в историю как Первый Вселенский, съехалось 318
представителей церквей Азии, Африки и Европы. В работе собора активное участие
принимал сам император.

После
споров и прений собор предал анафеме учение Ария, осудил защитников и
распространителей этой ереси, лишил их церковных постов и отправил в заточение.
На соборе был принят символ веры, который в дальнейшем получил название
«никейский» и явился основой ортодоксального христианства. Соборное
изложение веры гласит: «Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца
всего видимого и невидимого; — и во единого Господа Иисуса Христа, Сына
Божьего, единородного, рожденного от Отца, то есть из сущности Отца, Бога от
Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не
сотворенного, Отцу единосущного, через которого всё произошло, как на небе, так
и на земле, ради нас человеков и ради нашего спасения низшедшего,
воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день,
восшедшего на небеса, и грядущего судить живых и мертвых; — и в Духа Святого.
Говорящих же, что было время, когда не было Сына, что Он не существовал до
рождения, и произошел не из сущего, или утверждающих, что Сын Божий имеет бытие
от иного существа или сущности; или что Он создан, или изменяем, или преложим,
таковых предает анафеме, католическая и апостольская церковь» (Афанасий.
Письмо к Иовиану; Сократ. Церковная история I, 8; Феодорит. Церковная история
I, 12).

Авксентий
являлся епископом Медиолана с 355 г., когда он был назначен на этот пост
Констанцием вместо изгнанного императором отродокса Дионисия. В 369 г. в Риме
состоялся собор из 93 епископов по поводу деятельности Авксентия и омиев в
Венеции и Галлии. Собор отлучил от церковного общения Авксентия и его
единомышленников, выразил приверженность к никейской вере и направил послание
иллирийским епископам. Однако сместить Авксентия не удалось: пользуясь
поддержкой императора Валентиниана I и, вероятно, части населения города, он
оставался на посту Медиоланского епископа вплоть до своей смерти в 374 г.
Римский собор без поддержки императорской власти оказался бессильным поколебать
положение ариан и в других западных провинциях империи: в Галлии, Венеции,
Иллирике. Правда, в Иллирике состоялся собор, отлучивший шестерых арианских
епископов и утвердивший римские постановления, но большого эффекта это не
имело: Иллирик в целом оставался под влиянием омиев.

*
* *

Как
уже говорилось, Амвросий был избран епископом Медиолана после смерти Авксентия,
когда борьба между арианами и ортодоксами за этот пост достигла наивысшего
накала. Видимо, и одна, и другая церковная группировка надеялась увидеть в
Амвросии защитника своих интересов, и он, несомненно, являлся компромиссной
фигурой. Такое положение заставляло новоиспеченного христианина и епископа в
начале своего нового поприща придерживаться очень осторожной тактики. Он
сохраняет на своих постах членов медиоланского клира (нет сомнения, что при
Авксентии все или почти все священники Медиоланской церкви были арианами), но в
то же время возвращает с востока останки умершего в изгнании Дионисия. Амвросий
весьма осмотрительно держался на первых порах нейтралитета, чтобы, как он сам
говорил, «не вносить беспокойств в церковь Медиолана» (Об
обязанностях священнослужителей I, VIII, 72). Но бесконечно долго так
продолжаться не могло, и новый епископ должен был занять определенную
догматическую позицию.

В
своей догматической ориентации Амвросий руководствовался не столько Священным
Писанием, которое он еще только изучал, сколько оценкой расстановки
религиозно-политических сил, а общая ситуация в это время на западе
складывалась не в пользу арианства. Да и новый император Грациан проявлял
определенную склонность к ортодоксии.

Около
376 г. Амвросий подвергся какому-то давлению со стороны ариан, вызванному,
вероятно, тем, что новый епископ не желал открыто становиться на их сторону.
После смерти Авксентия ими руководил Меркурии, епископ Доросторский. Именно он
был кандидатом со стороны ариан на Медиоланскую кафедру в 374 г. и после этого
оставался некоторое время в Медиолане, переменив свое имя на Авксентия в честь
умершего арианского епископа. Очевидно, его отношения с Амвросием сразу не
сложились, и их личная неприязнь могла сказаться на общем отношении нового
епископа Медиолана к арианству.

Скоро
в истории Поздней Римской империи произошли события, которые оказали сильнейшее
воздействие и на Амвросия, и на всех его современников.

В
середине 370-х годов резко обострилась обстановка на дунайской границе империи.
Теснимые наступавшими с востока из причерноморских степей гуннами и аланами
вестготы, жившие к северу от Дуная, попросили у императора Валента разрешения
на поселение в границах Римской империи. В 376 г. Валент разрешил им поселиться
во Фракии на условиях службы в римских вспомогательных войсках. Однако
притеснения со стороны римских чиновников и искусственно вызванные трудности с
продовольствием вскоре привели к восстанию готов против Рима, которое принимало
всё более грозные масштабы. Опасность оказалась столь серьезной, что Валент был
вынужден перебросить несколько легионов с востока и лично возглавил армию,
выступившую против восставших. На помощь Валенту из Италии поспешил со своей
армией Грациан, заранее предупредив своего восточного соправителя не начинать
сражения до подхода его войск.

Но
малообразованный, раздражительный, упрямый, корыстолюбивый и жаждавший военной
славы Валент поддался на льстивые речи придворных и решил действовать
самостоятельно, чтобы не делить лавры победы с Грацианом. 9 августа 378 г. у
фракийского города Адрианополя состоялось одно из самых грандиозных сражений
поздней античности. Вот как описывает эту битву Аммиан Марцеллин:

«Как
молния, появилась готская конница с крутых гор и понеслась в стремительной
атаке, сметая всё на своем пути. Со всех сторон послышался лязг оружия, и
полетели стрелы. Беллона, богиня войны, в невероятной ярости испустила бранный
клич на погибель римлянам. Битва разгоралась, как пожар, и ужас охватывал
воинов, когда они видели, как копья и стрелы варваров пронзают по несколько
человек сразу. Наконец, оба войска столкнулись наподобие сцепившихся носами
кораблей, и, тесня друг друга, стали колебаться, словно волны во взаимном
движении. Но когда варвары хлынули всей массой, римское войско было раздавлено
и опрокинуто, словно прорвало гигантскую плотину. Римские воины оказались так
плотно стиснуты, что нельзя было даже размахнуться и пустить в дело мечи. От
поднявшихся клубов пыли не стало видно неба, которое как бы эхом отражало
грозные вопли. Отовсюду неслись стрелы, дышавшие смертью, и попадали в цель,
потому что нельзя было их увидеть и нельзя было от них уклониться. Сцепившиеся
враги вместе валились на землю, и равнина сплошь покрылась распростертыми
телами убитых. Вызывая ужас, повсюду слышались стоны умирающих и смертельно
раненых. Всё кругом покрылось черной кровью, повсюду громоздились горы трупов,
и ноги живых топтали мертвые тела. Высоко поднявшееся солнце жгло римлян,
истощенных голодом и жаждой и обремененных тяжелым оружием. Наконец, под
напором сил варваров римская боевая линия пришла в полный беспорядок, и воины
обратились к крайнему средству: побежали врассыпную, кто куда.

Пока
римские воины, рассевшись, отступали по неведомым местам, император Валент,
попавший в гущу этих всех ужасов, бежал с поля битвы, с трудом пробираясь по
грудам мертвых тел.

Метая
молнии из глаз, двигались варвары за римлянами, у которых кровь уже холодела в
жилах. Варвары сокрушали всякое сопротивление и не давали пощады сдававшимся.
Дороги были забиты ранеными, а равнину заполняли целые валы павших лошадей
вперемежку с людьми.

Этим
невозместимым потерям, которые так страшно дорого обошлись Римской империи,
положила конец ночь, не освещенная ни единым лучом луны.

Поздно
вечером император, находившийся среди простых воинов, был тяжело ранен стрелой
и испустил дух; потом его нигде не нашли.

Были
слухи, что приближенные Валента отнесли его, еще живого, на второй этаж
какого-то дома, но, варвары окружили дом и подожгли его: все, находившиеся в
доме, погибли». (Аммиан Марцеллин XXXI, 12, 17-13, 12, 19).

Адрианопольская
катастрофа явилась сильнейшим потрясением для всего римского мира и,
несомненно, повлияла на сознание его обитателей, оказав воздействие и на их
религиозные пристрастия. Среди тех, кто считал, что причиной вторжения готов,
гибели горячо покровительствовавшего арианству Валента и поражения римской
армии, было отступление от истинной веры, находился и Амвросий. Об этом он
недвусмысленно говорит в трактатах «О вере» (II, 139-140) и «О
Святом Духе» (I, 17).

Гибель
арианина Валента, арианская вера варваров, причинивших столько бед империи,
беспокойства, доставляемые арианами Медиоланской церкви и, наконец, никейская
ориентация императора Грациана, с которым многие теперь связывали надежду на
спасение империи — всё это способствовало тому, что осенью 378 г. изрядно
поднаторевший к этому времени в христианском вероучении и тонкостях церковной
жизни Амвросий сделал свой окончательный выбор в пользу никейской веры и
сделался ее ярым защитником.

По
просьбе Грациана, отправлявшегося на арианский Восток, Амвросий приступил к
написанию своего первого фундаментального догматического труда «О
вере». Первые две книги этого трактата, написанные в сентябре — октябре
378 г., были посвящены описанию в никейском духе божественности Иисуса Христа.
Амвросий поставил своей целью доказать совечность и единосущность Отца и Сына с
помощью цитат из Ветхого и Нового Завета и опровергнуть арианские мнения на
этот счет. Впрочем, Амвросий не ограничился чистой теорией. «Твое
священное величество,- обращался он в прологе к императору Грациану,-
отправляясь на войну, попросил меня о книге, разъясняющей веру, так как твое
величество знает, что победы в большей степени достигаются верой командующего,
чем доблестью солдат» [3] (О вере, I, 3). Епископ вооружает императора
никейской верой, подразумевая, что победа над варварами, чья вера была
арианской, будет способствовать победе никейской ортодоксии в самой Римской
империи: «Иди вперед под защитой щита веры и вооруженный мечом Святого
Духа, иди вперед к победе, обещанной в старые времена и предсказанной
пророчествами, данными Богом» (О вере II, 136).

Грациан
оказался настолько удовлетворен этим трактатом Амвросия, что попросил его
написать продолжение и развить тему божественности Святого Духа. Епископ
откликнулся на новую просьбу императора, и в течение следующего 379 г. из
проповедей составил еще три книги трактата «О вере», которые в
окончательном виде были отправлены Грациану в 380 г. Однако в связи с
появлением новых арианских произведений Амвросий лишь развил и дополнил тему
божественности Иисуса Христа из первых двух книг. В целом же трактат «О
вере» всегда имел высочайшую репутацию, на него впоследствии часто
ссылались теологи и неоднократно цитировали.

Тем
не менее Амвросий всё же выполнил просьбу императора и в 381 г. написал еще
одно продолжение- «О Святом Духе» в трех книгах. В этом трактате
Амвросий излагает в связи с учением о Троице учение о Святом Духе, его участии
в творении, промышлении и искуплении. Он показывает, что Святой Дух является
богом и что он одной природы и одной субстанции с Отцом и Сыном.

В
этом произведении Амвросий решил блеснуть уже не только своим знанием Писания,
но и широко использовал труды греческих христианских авторов — Дидима, Василия
Великого и Афанасия — признанных лидеров никейской ортодоксии.

И,
наконец, завершает цикл этих догматических творений Амвросия еще одно
произведение, написанное в конце 381-начале 382 г.,- «О таинстве
божественного воплощения», которое является продолжением двух предыдущих
трактатов и иногда обозначается как четвертая книга «О Святом Духе»
или девятая книга целой работы: «О вере» — «О Святом Духе»
— «О воплощении».

Последнее
произведение, как и два предыдущих, направлено против ариан и последователей
Аполлинария [4] и излагает учение о Троице, Сыне Божьем и о таинстве
воплощения, как бы подводя итог догматическому учению медиоланского епископа.

Но
вернемся к событиям, последовавшим сразу за Адрианопольской катастрофой. В
отличие от Амвросия, сделавшего свой окончательный выбор в пользу никейской
веры, первой реакцией императора Грациана было издание закона о веротерпимости.
Несомненно, этот закон был вызван страхом императора перед возможными
волнениями в условиях крайне серьезной внешней опасности для империи.

После
битвы при Адрианополе готы, соединившись с племенами аланов и гуннов, двинулись
на Константинополь. Лишь хитрость и решительность командующего римской армией
Юлия спасла восточную столицу от разгрома, а провинции от разорения.
«Получив известие о несчастьях, происшедших во Фракии,- пишет Аммиан
Марцеллин, — он относительно всех готов, которые раньше были приняты на службу
в римские войска и распределены по разным городам и укреплениям, отдал тайный
приказ всем их командирам (все они были римлянами…) вызвать их к себе в одно
и то же время якобы для вручения жалования и всех их перебить. Это разумное
распоряжение было исполнено без замедления и без шума, и благодаря этому
восточные провинции были спасены от великих бедствий» (Аммиан Марцеллин
XXXI, 16).

Что
касается варваров, стоявших под стенами Константинополя, то внушительный вид
городских оборонительных укреплений отрезвил самых отчаянных из них. Не имея
осадных орудий и лишенные поддержки со стороны тех варваров, которые находились
на воинской службе в римской армии, они не решились на штурм.

Тем
временем Грациан прибыл на Восток и попытался овладеть ситуацией. Однако очень
скоро молодой император понял, что управлять огромной империей, находившейся в
состоянии, близком к краху, ему одному не под силу. Сводный брат Грациана
Валентиниан II не мог быть в этом ему помощником, так как в 378 г. ему было
только 7 лет, и тогда выбор императора пал на Феодосия, военные заслуги
которого были хорошо известны в империи и который был, пожалуй, единственным в
то время человеком, способным разгромить готов и других варваров и навести порядок
в восточной части державы.

Феодосий
родился около 346 г. в Испании. Его отец был видным военачальником Валентиниана
I и прославился многими военными подвигами в Британии и в Галлии. Благодаря
отцу Феодосий с раннего детства познал военную науку и военную дисциплину и уже
в 374 г. получил должность военачальника верхней Мезии. 

И
вот в момент наивысшей опасности для империи о Феодосии вспомнили: он был
вызван из Испании и 19 января 379 г. в Сирмиуме торжественно провозглашен
императором. В управление ему были даны восточные провинции Римской империи, а
также на него было возложено ведение войны с готами.

Новый
император принял энергичные меры по укреплению армии, объявил новый набор в нее
всех боеспособных мужчин, кроме слуг и рабов, и уже в том же 379 г. сумел
нанести ряд поражений варварам во Фракии и Мезии. Грациан же, положившись на
Феодосия на востоке и опасаясь за судьбу своей части империи, отвел свои войска
на запад.

*
* *

В
начале 379 г. Амвросию пришлось столкнуться с сильной арианской оппозицией.
Готское вторжение привело к бегству в Италию значительного числа жителей
придунайских провинций. Вероятно, большая часть беженцев-ариан устремилась в
Медиолан, который был оплотом западного арианства на протяжении 20 лет
епископства Авксентия. Здесь же находились и лидеры западного арианства Урсин и
Валент. Сюда же примерно в это время под угрозой опасности перебрался из
Сирмиума двор Валентиниана II, мать которого императрица Юстина придерживалась
строгих арианских взглядов. Кроме этого, положение осложнялось изданным
Грацианом законом о веротерпимости.

В
этой ситуации Амвросий не смог воспрепятствовать тому, что ариане заняли одну
из базилик города. В источниках нет никаких подробностей этого эпизода. Не
совсем ясен и сам факт такого захвата, который произошел, по всей вероятности,
накануне Пасхи 379 г. 

Основанием
для него, как можно предположить, было то, что Амвросию постепенно удалось
заменить арианских священников в своих церковных штатах на православных и таким
образом лишить ариан возможности отправлять культ. В письме епископу
Констанцию, написанном накануне захвата базилики, Амвросий выражает тревогу по
поводу распространения арианства и инструктирует его не подпускать верующих
близко к арианам, чтобы те не заразили их «фальшивыми зернами» своего
учения (Письмо 2, 28). Видимо, в это же время происходит столкновение Амвросия
с арианами по вопросу о церковной собственности, когда Медиоланский епископ
переплавил церковные сосуды с тем, чтобы выкупить пленных римлян у варваров (Об
обязанностях священнослужителей II, XV, 70; XXVIII, 136).

Так
или иначе, но захват базилики арианами явно ущемлял власть Амвросия как
епископа и наносил удар по ортодоксии. В этих условиях Амвросий решает
обратиться за помощью к Грациану, который принимает довольно мудрое решение: он
отдает распоряжение префекту отнять базилику у ариан, но не отдавать ее
православным, а конфисковать. Таким образом, обстановка в крупнейшем городе
Италии несколько разрядилась в критический для судеб Римской империи момент.
Однако вскоре конфискованная базилика всё же была возвращена православным.
Амвросий говорит, что это произошло внезапно (О Святом Духе I, 19-20), но такая
внезапность объясняется не столько «просветлением» императора в
результате наставлений епископа, хотя они и сыграли определенную роль, сколько
изменением политической обстановки и ослаблением позиций арианства на востоке,
благодаря переходу в никейскую веру Феодосия.

Общее
положение, сложившееся к концу лета 379 г. в Римской империи, и настойчивость
Амвросия по отношению к Грациану привели к изданию закона 3 августа,
осуждавшего в числе других ересей и арианство. Преимущества религиозного
единства империи с политической точки зрения были очевидны. Обвинения во всех
бедах империи еретиков, и в первую очередь ариан, со стороны Амвросия и других
ортодоксальных епископов достигли цели. Кроме того, важнейшие епископские
престолы, находившиеся вдали от беспокойных дунайских провинций, представлялись
в этих условиях центрами стабильности и поддержки римских традиций, в то время
как к арианству были привержены готы и другие варвары. Интересы Римской империи
требовали в тот момент поддержки ортодоксии и борьбы с арианством. В 380 г.
Амвросий предпринимает беспрецедентную попытку вмешательства в выборы епископа
Сирмиума. Эта церковь находилась не только в другой провинции, но и в другом
диоцезе, и вмешательство Амвросия нельзя было оправдать ни одним каноном, ни
одним древним обычаем. Однако слишком уж велико было его стремление сокрушить
столь важный оплот ариан.

Уже
смеркалось, когда вдали показались окрестности Сирмиума. Немногочисленные
спутники Амвросия — священники Медиоланского клира, находившиеся в одной
повозке со своим епископом, казалось, задремали, утомленные долгой и трудной
дорогой. До места назначения еще было около часа езды, но к Амвросию сон не
шел. Епископ размышлял о том, что ему предстоит предпринять завтра — в
ответственный день выборов на сирмийскую кафедру — и корил себя за опоздание.

«Впрочем,
— успокаивал себя Амвросий, — я и так сделал всё, что мог. Ведь известие о смерти
Герминия, этого нечестивого арианина, взбудоражившего своими лживыми
проповедями весь Иллирик, пришло из-за козней императрицы-арианки Юстины
слишком поздно, чтобы я успел оповестить других епископов Италии и западных
провинций. Сама-то она наверняка уже в Сирмиуме и подготовила своих сторонников
к завтрашнему дню. А тут еще эти досадные задержки в пути». Здесь он
вспомнил, как долго пришлось искать брод через неширокую, но глубокую и
строптивую речку из-за того, что какие-то варвары или разбойники явно от нечего
делать спалили мост. «Уже прошло почти два года после Адрианополя, а
порядка в империи всё еще нет,- продолжал свои размышления Амвросий. — Но
Феодосий, надо отдать ему должное, оказался как раз тем человеком, которого
следовало поставить управлять восточными провинциями. Вряд ли кто-нибудь еще
был бы способен действовать так решительно, как он. Как видно, выбор нашего
Грациана оказался верен».

Между
тем повозка со священниками уже продвигалась по улицам Сирмиума. Уже совсем
стемнело, и возница с трудом отыскал нужный дом, в котором жил Анемий —
кандидат никейской партии в епископы. Он вышел навстречу прибывшим, обнял в
христианском приветствии каждого из них и невнятно начал рассказывать об
обстановке в Сирмиуме. Амвросию показалось, что он либо не в себе, либо пьян,
но потом епископ догадался, что состояние кандидата на сирмийскую кафедру
объясняется нервным перенапряжением и растерянностью. Из его сбивчивого
рассказа Амвросий понял, что его худшие опасения оправдались. В городе
хозяйничали ариане. Особенно воинственно были настроены женщины, которых
привела своими речами в неистовое возбуждение приехавшая накануне Юстина.
Сторонники никейской веры в дни, предшествовавшие выборам, почти не
показывались на улицах, хотя, судя по словам Анемия, были настроены решительно.

Совещание
священников в доме Анемия было недолгим. Амвросий решил побыстрее закончить
этот мини-собор, чтобы все его участники успели хорошо выспаться перед
завтрашней битвой за истинное благочестие. Как полководцу в битве нужны свежие
силы, так и Амвросий решил не утомлять свое немногочисленное христианское
воинство бесплодными разговорами. И как настоящий полководец Амвросий уже имел
план предстоящего сражения и знал слабое место обороны противника.

Таким
слабым и одновременно сильным местом у ариан была Юстина. Как мать императора,
не управляющего империей, она не обладала реальной властью. Но как мать
императора, носящего этот титул, она обладала огромным авторитетом, особенно
среди женщин. Находившееся в оппозиции к правящему императору Грациану
арианство было сознательно выбрано Юстиной как средство для достижения
политической цели — добиться реальной власти хотя бы над частью Римской
империи. Однако Грацианом был издан закон о конфискации мест собраний еретиков
и передачи их православным, следовательно, императорская администрация Сирмиума
должна поддерживать его, Амвросия, как защитника православной веры правящего
императора, а не Юстину, защищающую арианское нечестие и не представляющую
правящего императора.

С
этими мыслями утомленный Амвросий заснул. Сон его был глубоким и недолгим. Рано
утром он разбудил: весь свой «штаб» и после совместной утренней
молитвы и легкого завтрака провел «военный совет», на котором каждому
из священников были даны четкие распоряжения, касавшиеся главным образом
оповещения христиан-никейцев о том, что они должны прибыть не позднее полудня —
обычного времени выборов — к главной церкви Сирмиума и активно поддержать
православных священников. Не рассчитывая на то, что никейцев окажется больше,
Амвросий отправил своего доверенного диакона с запиской к Марку, которого он
так блестяще защитил на судебном процессе еще в бытность свою адвокатом. В
записке содержалась просьба к Марку собрать друзей-ветеранов, которые, как
предполагал Амвросий, должны были ненавидеть варваров, проливавших их кровь, а,
следовательно, с недоверием относились и к арианам, так как именно в арианском
варианте воспринимала христианство варварская периферия римского мира. Среди
седых ветеранов, прошедших сквозь жестокие битвы и суровые испытания и часто
смотревших смерти в лицо, было немного христиан, но Амвросий был уверен, что
Марк, который после того нашумевшего процесса стал пользоваться особым
авторитетом, сумеет убедить своих товарищей прийти на помощь и поддержать их в
борьбе против ненавистных варваров и ариан.

Сам
Амвросий знакомой дорогой направился к зданию префектуры с тем, чтобы
заручиться поддержкой местных властей. Улицы еще были пустынны, но Амвросий
ощущал какую-то тревогу, словно повисшую в густом прозрачном воздухе города.

С
префектом Амвросий встретился беспрепятственно и обо всем договорился. Префект
обещал обеспечить порядок на выборах и прислать к храму солдат. В случае
необходимости он обещал лично выступить в поддержку кандидата никейцев, хотя и
уклончиво ответил на вопрос Амвросия о том, будет ли он сам присутствовать на
выборах. Амвросий не был ранее знаком с префектом, но из разговора с ним узнал,
что тот был хорошо осведомлен о положении в Медиолане и о дружбе епископа с
императором. Узнал Амвросий и о том, что префект не был крещен и прохладно
относился к христианским распрям. «Вот почему он сам не хочет
присутствовать на выборах», — догадался Амвросий.

Близость
Амвросия к императору открывала ему все двери и обеспечивала ему твердую
поддержку со стороны чиновников. В префектуре он встретил нескольких старых
знакомых. Все они подчеркнуто радовались встрече с ним, и, казалось, все эти
годы только и делали, что скучали по нему и ждали его приезда.

«О
Господи! Как портит людей чиновничья служба! Как трудно в этих льстивых,
раболепных людях отыскать хотя бы отблеск того гордого величия и непреклонного
достоинства, свойственного магистратам прежних времен. Ведь я знал их другими
несколько лет назад. Помнится, мы были в неплохих, почти дружеских отношениях и
часто проводили благодатные часы, беседуя на возвышенные темы в местных термах.
А теперь: Клодий совсем обрюзг и едва носит свое жирное брюхо, Альбин, кажется,
еще не проспался после вчерашней попойки, а Децима ничего не интересует кроме
денег, и мне жаль тех крестьян, которые приходят к нему в качестве просителей —
наверняка он обирает их до нитки, хотя на самом деле вряд ли способен сделать
что-нибудь существенное. Впрочем, Бог им судья. Главное, что они согласились
помочь мне и переговорить с местными влиятельными особами, способными оказать
определенное воздействие на исход выборов. Хотя я сомневаюсь, что они сделали
бы это, не будь я близок к императору. Здесь уж и старая дружба не помогла
бы».

С
этими мыслями Амвросий подошел к Сирмийскому храму. К нему уже стекался со всех
сторон народ, в возбуждении обсуждавший предстоящее событие.

—
Веселенький предстоит сегодня денек, — сказал молодой человек в пышном одеянии,
выдававшем в нем заезжего торговца.

—
Бог справедлив, — отозвался невысокий и тщедушный священник, которого Амвросий
ни разу раньше не видел. — Он не допустит, чтобы на нашу кафедру был избран
епископ, который будет клеветать о единосущии Отца и Сына.

—
Какая вам разница, — возразил торговец. — По-моему, главное — вера в Христа,
который обещает спасение каждому, уверовавшему в него.

—
Я вижу, ты недавно обратился в христианскую веру.

—
Не прошло и года, как я был окрещен в Фессалониках.

—
Поэтому и рассуждаешь ты неправильно, что не научен еще должным образом.
Приходи ко мне сегодня же вечером, если сможешь. Я живу вон в том доме, — он
показал рукой на невзрачное строение на другом конце площади. — Я готов
растолковать тебе истинную веру. Но сейчас, прошу тебя, проголосуй за нашего
кандидата — Секундиана. А мне, извини, сейчас недосуг. Наши уже собрались и ждут
меня.

С
этими словами говоривший засеменил в сторону церкви, откуда всё громче звучали
голоса. Амвросий поспешил за ним, так и не встретив никого из знакомых. Вначале
он не придавал этому значения, потом начал беспокоиться, но, наконец, понял,
что ариане просто опередили его: «Выборы начинаются раньше обычного, и
наши сторонники еще просто не успели собраться. Этого я не предусмотрел. Юстина
и ее арианское окружение перехитрили нас. Ну уж нет! Я должен протянуть время
до подхода наших». Амвросий взглянул на небо и по солнцу определил, что
никейцы должны быть уже на подходе. Он решительно вошел в храм и стал
протискиваться сквозь толпу, состоявшую преимущественно из женщин. С церковной
кафедры вещал о достоинствах Секундиана какой-то местный пресвитер.

—
Я полагаю, благочестие, вера и образ жизни нашего Секундиана ни у кого из
присутствующих не вызывают сомнения. Он без сомнения достоин быть епископом и
нести свет нашего учения по всем приходам Сирмийской церкви. Если есть еще
желающие выступить, пусть скажут, — закончил свое выступление пресвитер,
уверенный в том, что противники еще не пришли.

—
Что тут долго говорить, — раздались голоса. — Давайте голосовать. Народ нас
поддерживает. Быть Секундиану епископом!

В
этот момент Амвросий, наконец, пробрался к кафедре и громким голосом попросил
слова. Из-за его невысокого роста и неосвещенного места, где он
предусмотрительно занял удобную позицию, его никто не узнал. Ему разрешили
говорить, и он начал свою неторопливую речь с рассуждения о рае и жизни в нем
прародителей человечества до их грехопадения [6]. Начало проповеди, исполненной
высокой риторики и глубокого смысла, так пленило присутствовавших, что они,
казалось, забыли, зачем собрались здесь. Первым опомнился Авксентий — соперник
Амвросия еще со времени выборов на Медиоланскую кафедру. Узнав епископа по
голосу, он громко выкрикнул:

—
А почему это наш сладкоречивый оратор находится в тени? И что за речи он здесь
ведет? Мы собрались, чтобы выбрать епископа, так и давайте говорить о
кандидате.

—
Правильно, — поддержали Авксентия, — пусть говорит с кафедры и по сути дела.

Амвросий
спокойно взошел на кафедру и уверенно обвел взглядом настороженную аудиторию:

—
А почему речь идет только об одном кандидате? — как выстрел, прозвучал его
вопрос, и в этот момент он удовлетворенно заметил, что в храме стали появляться
его сторонники. — Ведь есть человек не менее достойный, чем Секундиан. Я могу
сказать даже, что его благочестие выше всех похвал, и он уже проявил
способности к епископскому служению. Пора бы теперь обсудить кандидатуру
известного вам Анемия.

—
Да ведь это же сам Амвросий, — пронеслось по толпе. Многие знали его еще по
службе в сирмийской префектуре, другие слышали о его епископстве в Медиолане и
о том, что он близок к императору Грациану.

—
Вы не ошиблись, братья, — произнес Авксентий, — это действительно Амвросий, и
он, не имея на то никакого права, приехал в другой диоцез смущать нас своими
лживыми речами и навязывать нам своего кандидата от никейской партии. Но мы и
сами знаем, кого нам выбрать. Нам не нужны советы заезжего Медиоланскогого
епископа.

Толпа
угрожающе зашумела. Ее возбуждение нарастало, и обстановка накалилась до
предела. Ситуация была почти такой, как во время выборов в Медиолане в 374 г.,
когда наместник Амвросий вошел в храм, чтобы успокоить бушевавшие страсти. Но
если тогда толпа смолкла, лишь стоило ему заговорить, то теперь, наоборот, его
выступление привело людей в неистовство. Его уже никто не слушал, а перекричать
ревущее море людей было делом явно бессмысленным. С кафедры он увидел, что в
храм уже входит Марк в окружении своих товарищей. Опыт воина позволил ему сразу
сориентироваться в незнакомой обстановке, и он начал энергично пробиваться
сквозь толпу на выручку спасшему его когда-то в бытность адвокатом Амвросию.

Несколько
женщин, настроенных особенно агрессивно, кричали в адрес епископа оскорбления,
а одна из них, более бесстыдная, чем остальные, взобралась на возвышение и,
подзадориваемая безумными выкриками, схватила его за одежду, намереваясь
стащить его к другим, чтобы побитый ими он был изгнан из церкви. Амвросий,
сопротивляясь ее яростному натиску, успел сказать:

—
Даже если я не достоин поста священника, не подобает ни тебе, ни статусу твоему
налагать руку на любого священника. Ты должна бояться суда Божьего, чтобы с
тобой потом что-нибудь не случилось…

Договорить
он не успел и, будучи больше не в силах сдерживать мощный напор дюжей арианки,
рухнул вниз.

Очнулся
Амвросий в доме Анемия. У его постели сидел сам хозяин и подобострастно смотрел
на распростертого перед ним епископа. Хотя ушибленная голова сильно болела,
Амвросий сразу же попросил Анемия рассказать о том, что произошло после того,
как он лишился чувств.

Анемий
налил Амвросию полную чашу ароматного вина последнего урожая, осушив которую
епископ почувствовал, что головная боль пошла на убыль, и принялся неторопливо
рассказывать.

Как
только Амвросия сбросили с кафедры, туда, наконец, пробился Марк и оградил
своего защитника от всяких посягательств со стороны разъяренной толпы. Впрочем,
видя бесчувственное состояние известного епископа, близкого к императору,
женщины сразу присмирели. К тому же к церкви подошли солдаты, присланные
префектом, и никаких беспорядков больше не произошло. Когда Амвросия на
носилках выносили из храма, в нем уже было достаточно сторонников никейской
веры, и выборы прошли без каких-либо осложнений. Большинство голосов и среди
клира, и среди мирян получил Анемий. Он долго и назойливо благодарил Амвросия и
извинялся за случившееся так, словно это он сбросил епископа с кафедры.

Наутро
Амвросий почувствовал себя значительно лучше и распорядился, чтобы его спутники
собирались в обратный путь. Анемий уговаривал его остаться еще на пару дней, но
Амвросий сказал, что он и так на слишком большой срок оставил свою епископию.

Перед
самым отъездом Амвросию сообщили, что женщина, напавшая на него в церкви,
попала под лошадь и умерла от полученных ушибов. Это событие взбудоражило весь
Сирмиум и внушило благоговейное почтение к Амвросию. Епископ попросил возницу
сделать небольшой крюк и заехать на городское кладбище, где как раз проходила
печальная процедура прощания с покойной; он проводил ее до самой могилы,
отплатив милостью за оскорбление.

Отъезд
Амвросия никого не оставил равнодушным: одни вздохнули с облегчением,
избавляясь от страха, который он внушал своим противникам; но большинство
всерьез полагало, что Сирмиум лишился своего защитника и покровителя.

Законы
Грациана против ересей, а также поражение ариан на выборах епископа Сирмиума
заставили арианских лидеров Секундиана и Палладия просить императора Грациана о
созыве вселенского собора (из западных и восточных епископов), » на
котором они собирались доказать правильность своих догматических взглядов, не
без основания рассчитывая на поддержку востока. Встревоженный растущей
оппозицией своей власти со стороны ариан император дал согласие провести такой
собор в Иллирике и пригласить восточных, надеясь с помощью ортодоксальных
епископов склонить ариан на свою сторону.

Однако
Амвросий не был уверен, что участие в соборе восточных епископов может
обеспечить победу никейцам. Отношения между восточными и западными епископами,
даже ортодоксального толка, оставляли в то время желать лучшего, да и борьба
Феодосия с арианством еще только начиналась, и большинство восточных кафедр
находилось в руках ариан.

В
конечном итоге Амвросию удалось убедить Грациана ограничиться созывом собора
только западных епископов, состав которых, несомненно, был подобран
Медиоланским епископом. По подсчетам А. Пареди, на соборе присутствовало 35
епископов: 2 из Африки, 6 из Галлии, 3 из Иллирика, 13 из Италии и другие из
различных западных провинций. Интересно, что в работе этого собора не
участвовал римский епископ Дамас и даже не послал на него своих представителей,
хотя он и направил собору 3 своих письма, которые были зачитаны Амвросием. Из
ариан на собор прибыли только те, кто обращался с просьбой к Грациану: епископы
Палладий из Рациарии и Секундиан из Сингидунума, а также пресвитер Аттал.

Собор
состоялся в Аквилее. Относительно его датировки среди исследователей существуют
разногласия, но наиболее веские основания существуют в пользу конца
весны-начала лета 381 года, то есть как раз в то время, когда проходил
Константинопольский собор, получивший впоследствии статус Второго Вселенского.
Ни участники Аквилейского, ни участники Константинопольского соборов не знали
соответственно о таких значительных событиях в двух частях римского мира, хотя
оба собора были направлены против арианства. Это дает возможность полагать, что
оба собора происходили одновременно.

Представление
о ходе собора и его результатах дают Деяния Аквилейского собора, которые
представляют собой протоколы происходившей на нем полемики, и соборные
послания, обозначаемые обычно первым словом, с которого они начинаются.
Составление или редактирование этих соборных посланий приписывают Амвросию и
включают в собрания его писем.

Формально
председателем собора был епископ Валериан, но фактически всем его ходом
руководил Амвросий. Показательно, что не только не все православные епископы
считали этот собор необходимым, но и не все из них верили в справедливость
обвинения Палладия и Секундиана в ереси. Амвросию пришлось применить довольно
коварный метод, дабы изобличить обвиняемых. Он намеренно выбрал единственное
письмо Ария, которое находилось в согласии с омийскими положениями — самой
мягкой формой арианства, и стал зачитывать его, в то время как Палладий и
Секундиан должны были опровергать или подтверждать отдельные его положения.
Благодаря такому скрупулезному исследованию, беседе о Священном Писании и
развернувшейся на соборе полемике, Палладий, Секундиан и Аттал были признаны
виновными в арианской ереси, осуждены и лишены церковного общения и сана
священников.

В
соборном послании Benedictus содержалась специальная просьба к императорам о
том, чтобы были изданы указы об изгнании этих еретиков. Эта просьба ярко
иллюстрирует, сколь важна была для Амвросия и его сторонников поддержка
императорской властью решений собора, несмотря на то, что на просьбу Палладия
представить светских свидетелей с той и с другой стороны Амвросий ответил фразой,
ставшей потом в церкви крылатой:

—
В делах веры священники судят мирян, а не миряне священников!

В
соборных посланиях участники Аквилейского собора уведомляют императоров об
опасности со стороны других лидеров западного арианства-Урсина и Юлиана Валента,
отказавшихся участвовать в работе упомянутого собора. Последний был учителем
Палладия и неприязнь к нему со стороны ортодоксов была столь велика, что он не
избежал обвинения даже в склонности к идолопоклонству, причем не в римском
языческом варианте, а в намерении походить на готских жрецов, что значительно
усиливало тяжесть обвинения. В послании говорится, что Урсин и Валент
развернули арианскую агитацию в самом Медиолане, что они устраивают тайные
сходки и вербуют себе новых приверженцев. Участники Аквилейского собора
перечисляют многочисленные «злодеяния» этих еретиков, просят
императоров предоставить им безопасность и удалить возмутителей спокойствия.

Исход
собора в Аквилее означал временную победу западных ортодоксов, руководимых
Амвросием, над арианами, которые однако, вопреки скоропалительному заявлению
Медиоланского епископа о полной победе над арианством, отнюдь не сложили
оружия.

Палладий
выразил свой протест против решений Аквилейского собора в специальном
сочинении, где он дал свою трактовку его хода, полемизировал с отдельными
положениями трактата Амвросия «О вере» и требовал грандиозного
вселенского собора в Риме. Кроме того, как сообщает Павлин, два арианина из
свиты Грациана вызвали Амвросия на диспут о вере, который должен был состояться
в одной из базилик Медиолана, но это мероприятие, задуманное для компрометации
Медиоланского епископа, сорвалось по причине гибели оппонентов в
перевернувшейся повозке по пути в базилику. Но всё же в борьбе с арианством на
западе на несколько лет наступило затишье.

В
начале 380-х годов позиции ариан сильно пошатнулись и на востоке.

В
середине января 380 г. императора Феодосия, успешно боровшегося с готами,
настигла тяжелая болезнь, когда он находился в Фессалониках — городе, которому
суждено было сыграть огромную роль в его христианской жизни и тогда, и десять
лет спустя. Как это часто бывало в те времена, Феодосии вверил свою судьбу богу
и решил принять крещение прежде, чем силы окончательно покинут его. К счастью
для будущих судеб христианства и никейства, поблизости от императора оказался
епископ Асхолий, которого Амвросий называл «оплотом веры и святости».
От этого Асхолия Феодосий и принял таинство крещения и оказался первым на
востоке императором никейского вероисповедания.

Стоит
упомянуть и еще об одном эпизоде, сообщаемом церковными историками и
подвигнувшем Феодосия к никейству. Когда старший сын императора Аркадий в 383
г. был провозглашен августом и соправителем, во дворце был устроен
торжественный прием, во время которого подданные должны были изъявить
покорность и преданность восседавшим на троне монархам. Во время церемонии
епископ небольшого города Икония Амфилохий отдал должные почести Феодосию, а с
Аркадием обошелся так же фамильярно, как это было принято в обращении с
простолюдинами. Феодосии посчитал себя оскорбленным таким неподобающим
отношением к его царственному сыну и приказал немедленно выгнать дерзкого
епископа. Когда стража уже схватила его, он успел выкрикнуть, осуществляя ранее
задуманный план: «Таково, император, обхождение, предназначенное Царем
Небесным для тех нечестивых людей, которые поклоняются Отцу, но не хотят
признавать такого же величия в его Божественном Сыне». Феодосий сразу
понял антиарианский смысл дерзкого поступка Амфилохия, по-христиански обнял
его, и с тех пор не забывал этого урока.

Вскоре
после крещения в 380 г. Феодосий издает свой знаменитый эдикт Cunctos populos.
В нем император повелевает всем народам, находящимся под его властью,
исповедовать никейскую веру, принятую на I Вселенском соборе:
«Последователям этого учения, — говорится в эдикте, — мы повелеваем
именоваться православными христианами, остальных же присуждаем нести бесславие
еретического учения, собраниям же их не приписываем имени церквей. Кроме
приговора божественного правосудия, они должны будут понести строгие наказания,
каким заблагорассудит подвергнуть их наша власть, руководимая небесной
мудростью» (Кодекс Феодосия XVI, 1, 2).

Этот
эдикт был грозным предостережением всем, кто не придерживался никейского
догмата. Феодосий, признав, как это явствует из его последующей политики,
никейскую веру за безусловную истину, поставил своей целью при помощи
государственных мер добиться религиозного единства в Римской империи. Император
прекрасно понимал, что религиозное разномыслие является одним из главных препятствий
для достижения внутреннего мира, и помимо религиозных чувств Феодосием,
несомненно, руководили и политические соображения. Ведь никейской веры
придерживался Грациан и большинство христиан в западной части империи, а на
востоке на сторонников никейства Феодосии мог опереться в своей борьбе с
варварами-арианами.

Совершив
в конце 380 г. триумфальный въезд в Константинополь, Феодосий стал думать о
проведении собора, который, по его замыслу, должен был положить конец
разногласиям в церквах восточной части империи. Весной 381 г. в Константинополе
по повелению императора собралось 150 епископов и состоялся собор, которому
суждено было войти в историю в качестве Второго Вселенского, хотя западные на
нем не присутствовали и, как уже говорилось, даже не знали о нем.

Вначале
собор решал вопросы о замещении церковных кафедр, в частности, вместо
добровольно ушедшего в отставку Григория Назианзина на Константинопольскую
кафедру был избран Нектарий, происходивший из знатного сенаторского рода и
бывший тогда претором, человек преклонных лет и самой честной жизни. Затем,
после решения организационных вопросов, отцы приступили к дискуссии о вере,
которая завершилась подтверждением никейского символа, расширенного толкованием
божественности Святого Духа. Именно этот символ и стал основой Православия.

Особым
постановлением собора были преданы анафеме ереси, особенно арианская. Собор
изложил несколько частных правил-канонов, относящихся к управлению церкви. В
ряду этих канонов было правило, дающее одно из первых официальных определений
ереси: «Еретиками же мы называем тех, которые издавна отчуждены от церкви,
и тех, которые показывают вид, будто исповедуют истинную веру, однако ж
отделились и составляют свои собрания против наших правильно поставленных
епископов»… (Канон 6).

Император
Феодосий на соборе не присутствовал, но внимательно следил за его ходом и после
его окончания постановил, чтобы все епископы, отступающие от
константинопольского символа, лишены были епископства, и не только не были
переводимы в другие места, но чтобы удаляемы были от церквей, от городских
стен, от сообществ людей.

В
382 или 383 г. Феодосии созвал в Константинополе «собор всех ересей»,
повелев собраться на него епископам независимо от веры или принадлежности к
какой-либо секте. На этом соборе император заставил всех ересиархов представить
ему письменное изложение их учений и мыслей о вере. Приняв от каждого такое
изложение, Феодосий одобрил ортодоксальное, а остальные разорвал. Как пишут
церковные историки, еретики разошлись с этого собора в унынии.

Таким
образом, Феодосий с самого начала своего правления возвел охрану никейского
вероучения и борьбу с отклонениями от него в ранг государственной политики. За
время своего правления он издал в общей сложности 17 законов против ересей,
неуклонно контролировал ход церковных соборов и назначения на важнейшие
кафедры. Борьба с инакомыслием, даже в рамках одной религии, становится с этих
пор важнейшей функцией государства, и ереси начинают теперь рассматриваться как
государственные преступления.

В
382 г. Феодосием была решена и другая жизненно важная для Римской империи
проблема — готская. Отчасти благодаря военным победам, отчасти благодаря щедрым
подаркам готской знати и не менее щедрым обещаниям Феодосию удалось привести
мятежных вестготов к повиновению и заключить с ними мирный договор.

По
этому договору готы были признаны федератами Римской империи и получали право
поселиться под управлением своих племенных вождей сначала в Мезии и Фракии, а
потом в Иллирике на условиях службы в римской армии. Теперь Римскую империю от
варваров должны были защищать сами варвары. Однако этот договор с готами имел
далеко идущие последствия. Разрешение целому варварскому союзу жить по своим
законам и со своей администрацией положило начало созданию на территории Империи
прообразов будущих варварских королевств, определивших облик Европы в эпоху
раннего средневековья.

[1]
Савеллий в III в. учил, что Бог есть единая сущность, единое лицо, а Троица —
только три имени. Его ученики называли Бога на небе — Отцом, на земле — Сыном,
а в живых существах — Святым Духом. 

[2]
В литературе идут несмолкаемые споры относительно того, какой из античных
философских систем следовали ариане: Аристотеля, Платона или Плотина.

[3]
Примечательно, что спустя 6 лет в споре с язычниками Амвросий заявит прямо
противоположное.

[4]
Аполлинарий Лаодикийский (ум. в 390 г) высказал свое учение в 352 г. В центре
его стоял вопрос об отношении Сына Божьего к человечеству. В нераздельном
единении божественной и человеческой природы Иисуса Христа он видел
подтверждение его целой природы — спасения и обожения. Однако, признавая
совершенную божественную природу Христа, Аполлинарий доказывал, что
человеческая природа во Христе не могла быть полной и совершенной. Это учение
стало впоследствии основой монофизитской ереси.

[5]
Цит. по кн.: Бахметова А.Н. Рассказы по истории христианской церкви. — М.,
1895. — С.18-19.

[6]
Произведение Амвросия «О рае», по мнению ряда исследователей, было
написано до 380 г. и основано на проповедях.

У
ИСТОКОВ ВЕЛИКОГО ЦЕРКОВНОГО РАСКОЛА, ИЛИ РАЗНОГЛАСИЯ «МЕЖДУ САМИМИ
ПРАВОВЕРНЫМИ»

(Амвросий.
Письмо 12, 4)

Внутрицерковная
борьба в христианстве в IV в. происходила не только по линии еретики-ортодоксы.
Как не было единого «еретического лагеря» (каждая из ересей
находилась в оппозиции и к ортодоксам, и к другим еретическим течениям), так не
существовало единства между ортодоксами (или никейцами, или правоверными, или
католиками). Разногласия выливались в самые различные формы соперничества и принимали
разные масштабы. Но самым крупномасштабным религиозно-политическим
соперничеством между ортодоксами явилась борьба Рима и Константинополя (или,
точнее, востока и запада), стремящихся распространить свое влияние на целые
регионы римского мира и претендующих на роль вершителей религиозной политики в
масштабах всей Римской империи.

Дивергенция
западного и восточного христианства была изначально предопределена различными
историческими условиями развития античной цивилизации. Политические события IV
в. ускоряли этот процесс, основными вехами в котором были основание новой
восточной столицы Константином (330 г.) и окончательный раздел Римской империи
на Западную и Восточную после смерти Феодосия (395 г.).

В
нашем распоряжении есть интересные источники, которые позволяют пролить свет на
отношения западных и восточных церквей в последней четверти IV в. и заглянуть в
самые истоки великого церковного раскола — разделения христианской церкви на
православную и католическую в 1054 г. Одним из главных действующих лиц, как и
во многих других событиях конца IV в., здесь является Амвросий Медиоланский.

В
ходе догматических баталий середины IV в. отношения между восточными и
западными церквами фактически оказались разорванными. Попытки восстановления
церковного мира в масштабах всей Римской империи энергично предпринимал в 70-х
годах Василий Великий, усилиями которого в 379 г. общение между востоком и
западом было на некоторое время восстановлено. То, что инициатива в этом
принадлежала востоку, было вызвано бесконечными раздорами, раздиравшими
восточные церкви, в то время как запад являл собой относительное церковное
единство.

Однако
Рим относился к мольбам востока о помощи спокойно и равнодушно, что вызвало
прямые упреки со стороны Василия, который умер, так и не дождавшись церковного
единства. Равнодушие Римской церкви можно объяснить тем, что, предъявляя
претензию на непререкаемый приоритет в церковных делах, Рим не столько не
желал, сколько был бессилен что-либо сделать для наведения порядка на востоке.
В тех условиях Риму не оставалось ничего другого, как занять позицию стороннего
наблюдателя, приняв однако вид вершителя судеб церковной политики в масштабах
всей империи.

Тем
не менее, восточные церкви всё же сумели доказать свою жизнеспособность и
самостоятельность. Хотя большая заслуга в этом принадлежит не только церковным
иерархам, но императору Феодосию, который выступил с активной прохристианской
политикой и лично приложил усилия для наведения порядка в восточных церквах.
Причем Феодосий хотел покончить с разногласиями в них не через запад, а, по
выражению Н. Ф. Чернявского, «через православную силу Востока».

Как
уже говорилось, созванный Феодосием в 381 г. Константинопольский собор по
своему составу был исключительно восточным. Теперь восток проигнорировал запад,
и главной причиной этого было стремление восточных церквей к самостоятельности
и независимости от Рима. Несмотря на разногласия и полемику, на соборе было всё
же достигнуто определенное единство в восточных церквах.

Западные
епископы почувствовали себя оскорбленными тем, что их не пригласили на
Константинопольский собор. Примечательно, что римская церковь признала
вселенский характер этого собора только в 530 г., хотя такой статус был
присвоен ему еще в 451 г. на Халкидонском соборе, да и то признание ограничилось
только символом веры и не распространялось на каноны собора.

Заявка
восточных церквей на самостоятельность вызвала на западе серьезную
обеспокоенность, и западные во главе с Амвросием предпринимают меры для
сохранения пошатнувшегося авторитета. Взаимоотношения западных и восточных
церквей в этот период ярко иллюстрируют одно из писем Аквилейского собора и два
письма западных епископов к императору Феодосию. Составление всех этих писем
исследователи приписывают Амвросию Медиоланскому, и они традиционно включаются
в собрания его писем.

Первое
из них адресовано императорам Грациану, Валентиниану II, и Феодосию от имени
участников Аквилейского собора. Из этого письма ясно, что его авторам еще
ничего неизвестно о Константинопольском соборе, и больше половины его посвящено
разногласиям «между самими правоверными» (Амвросий. Письмо 12, 4).

Главная
проблема, затрагиваемая в этом письме — вопрос о церковной общности с епископом
Александрийской церкви Тимофеем и епископом Антиохийской церкви Павлином. И
тот, и другой находились в церковном общении с западными епископами, но были
осуждаемы ортодоксальными восточными епископами. Тимофей был обвинен в ереси
Аполлинария и смещен со своего поста Константинопольским епископом Григорием
Назианзином. Павлин являлся соперником Мелетия на Антиохийский епископский
престол и был признан схизматиком, хотя Григорий Назианзин не возражал, чтобы
после смерти Мелетия он стал во главе Антиохийской церкви. На этот счет даже
существовало специальное соглашение, однако после смерти Мелетия восточные
епископы избрали на Антиохийскую кафедру Флавиана — главу «Мелетианской
фракции».

В
своем послании участники Аквилейского собора во главе с Амвросием настойчиво
просят императоров созвать собор всех ортодоксальных священников Александрии с тем,
чтобы обсудить этот вопрос о церковном общении. Свое обращение за помощью к
императорам они мотивируют тем, что вражеское вторжение и расстройство
государства являются препятствием для направления своих представителей в
качестве посредников с целью восстановления мира.

Внешне
просьба западных епископов к императорам выглядит весьма пристойно и может быть
истолкована как действительное желание мира в церкви. Однако Амвросий и другие
западные епископы скрывают за красивыми фразами свою истинную цель — претензию
на приоритет запада над востоком в решении церковных вопросов. По выражению В.
В. Болотова, западные епископы «имели слабость держать себя с
проконсульской важностью в отношении к востоку», и это отношение
проступило более явственно в следующем послании, адресованном непосредственно
императору Феодосию. Это письмо написано от имени Амвросия и других епископов
Италии (без перечисления имен) вскоре после предыдущего письма, когда на западе
уже стало известно о смерти Мелетия и выборах Флавиана и Нектария. Был ли по
этому поводу на западе созван специальный собор (в литературе его иногда
называют италийским, медиоланским или амвросиевым), или письмо было написано
Амвросием по предварительному согласию с другими епископами, неизвестно.

Письмо
начинается с констатации факта, что «легче было для церкви выгнать
еретиков, чем найти согласие между правоверными» (Амвросий. Письмо 13, 1).
Западные епископы сетуют, что восточные поступили вопреки их мнению,
изложенному в предыдущем письме: на место умершего Мелетия оказался избранным
не Павлин, как было условлено, а некто другой. Осуждается в письме и избрание
на пост главы Константинопольской церкви Нектария, хотя избрание последнего
потом нередко сравнивали с избранием самого Амвросия, так как Нектарий тоже происходил
из знатного рода, не был крещен и избран по прямому указанию императора
Феодосия.

Далее
в письме западные во главе с Амвросием вступаются за некоего Максима, епископа
Александрийской церкви, который был лишен общения с восточными церквами за
махинации и обман, но сумел завоевать доверие западных епископов, предоставив
им на каком-то соборе, вероятно Аквилейском, подложные письма умершего епископа
Александрии Петра.

Своим
письмом западные епископы пытаются оказать давление на Феодосия с тем, чтобы он
способствовал принятию угодных западу мер «на пользу общему миру и
согласию» (Амвросий. Письмо 13, 4). Западные называют свой собор (очевидно
Аквилейский) всеобщим и говорят о Константинопольском соборе, как о собрании
тех, кто отклонил этот всеобщий собор. При этом делается существенное
замечание, в котором церковная историография видит одно из древнейших указаний
на приоритет Рима в церковных вопросах: Константинопольский собор не был
провозглашен законным образом и по обычаю предков, так как епископы востока не
обратились «за суждением к церквам Рима, Италии и всего запада»
(Амвросий. Письмо 13, 4). Западные требуют, чтобы вопрос о церковном общении
был вынесен для общего приговора и предлагают провести с этой целью вселенский
собор («из нас и восточных») в Риме, одновременно предлагая
альтернативу, а, по сути, жесткое требование: вернуть ранее назначенных
епископов на свои посты, имея в виду Павлина и Максима.

Таким
образом, это письмо в целом выражает полную оппозицию запада
Константинопольскому собору и его решениям, а также претензию запада на
приоритет над востоком в церковных делах. А в конце письма проступает и
политический оттенок обращения западных епископов к Феодосию: они прямо
говорят, что написали его по побуждению Грациана. Вероятно, в этом Амвросий и
другие западные епископы пытались найти политическую поддержку для
осуществления своих планов: опираясь на авторитет императора, назначившего
Феодосия, обеспечить проведение в жизнь своих намерений «сверху», то
есть по политическим, а не по церковным каналам.

Однако
Феодосий никоим образом не посчитал себя обязанным идти на поводу у западных
епископов. Подчиненное положение восточных церквей западным в то время означало
умаление власти Феодосия, как императора, и даже определенное политическое подчинение
востока западу, если учесть ту роль, которую стала играть христианская церковь
к концу IV в. в Римской империи. И Феодосий справедливо рассудил, что, возвышая
и укрепляя церковь в своей половине империи, он тем самым укрепляет и свое
собственное положение.

Ответ
восточного императора западным епископам не сохранился, но о нем можно судить
по следующему письму Амвросия и других к Феодосию (письмо 14). Общий тон этого
письма не оставляет никаких сомнений в том, что Феодосий в очень резкой форме
попытался поставить западных епископов на место, призывал их заниматься своими
делами и упрекал за претенциозность в общении с востоком.

Отвечая
Феодосию, западные снова возвращаются к тем же вопросам, но тон их письма уже
совершенно иной: они стараются оправдаться и реабилитировать свою позицию.
Письмо начинается с льстивых восхвалений веры восточного императора и
объяснения побудительных мотивов в написании предыдущего письма. Западные
осторожно не называют никаких имен восточных епископов и выражают сожаление, что
их обвиняют (вероятно, сам Феодосий) в пренебрежении дружбой с восточными.
Далее западные ставят себе в заслугу победу над арианством в своей половине
империи и обеспечение в ней мира и безопасности (чем не могли похвастаться
восточные) и ратуют за удаление беспокойств из всей церкви, но опять обходят
вопрос о назначении упомянутых в предыдущем письме лиц, так как, если судить по
контексту, Феодосий уже дал свое разъяснение на этот счет.

Наконец,
после объяснения своей просьбы созвать собор и уверений в том, что данное
послание имеет целью ни больше, ни меньше, как завоевать благосклонность
императора, западные стараются убедить Феодосия в том, что они не вносили
предварительного решения вопроса и что они не считают себя достойными
порицания.

Несмотря
на общий «извинительный» тон письма и «должное почтение» к
власти Феодосия, западные по-прежнему остаются на своих позициях. Правда, на
этот раз они соглашаются изменить лишь место проведения нового вселенского
собора, исходя из соображений безопасности.

По
словам Ф. Даддена, в отношениях с восточной церковью Амвросию «не удалось
показать свою обычную проницательность государственного деятеля». И как бы
ни старались западные епископы во главе с Амвросием продемонстрировать свое
рвение за церковный мир, на самом деле их амбиции и претензии на приоритет
оказались выше этого. Показательно, что Медиоланский епископ в этом церковном
деле ведет себя именно как политик. Его политический расчет виден уже из того,
что все эти письма были адресованы не восточным церквам и их лидерам, а
непосредственно императорам. Здесь налицо попытка решить внутрицерковные
вопросы с помощью светской власти.

Нужно
заметить, что этот эпизод нечасто можно встретить в жизнеописаниях Амвросия и в
историографии, ибо действия выдающегося епископа действительно были, как
выразился тот же Ф. Дадден, «неблагоразумны». Однако таковыми их
можно признать только с точки зрения церковного мира. Напротив, вмешательство
Амвросия и других западных во внутренние дела восточной церкви представляется
вполне логичным и рассчитанным с точки зрения политической и папистской. Хотя,
надо признать, что расчеты Амвросия и его ставка на Феодосия оказались
действительно неудачными. Взаимоотношения церкви и государства на востоке
складывались совершенно иначе, чем на западе. Да и Феодосий был достаточно
проницательным государственным деятелем, чтобы понять, что кроется за
«рвением» западных за мир в церкви.

Ответа
Феодосия на последнее письмо западных, видимо, не последовало. Император
оставил это дело восточным епископам, которые летом 382 г. снова собрались в
Константинополе на собор с целью дать ответ западным, как сообщает Феодорит,
сохранивший письмо этого собора Дамасу, Амвросию, Асхолию, Валериану и другим
епископам запада.

В
этом письме восточные епископы говорят о невозможности своей поездки на Римский
собор, объясняя это тем, что они не могут оставить свои только что начавшие
обновляться церкви. Вместе с тем, собор направил в Рим своих делегатов и, как
говорится в письме, через них объявил о своих миролюбивых намерениях и ревности
в вере. Однако наряду с миролюбивыми намерениями Константинопольский собор
твердо заявил о признании Нектария, Флавиана и Кирилла Иерусалимского и столь
же твердо просил западных общаться с ними (Феодорит. Церковная история. V, 9).

Тем
же летом 382 г. состоялся собор западных в Риме, хотя на нем присутствовали
представители востока: Иероним (в недалеком прошлом сам западный), Епифаний
Саламинский, Павлин из Антиохии и делегаты Константинопольского собора —
епископы Кириак, Евсевий и Прискион. Ходом собора формально руководил римский
епископ Дамас, но главную роль на нем играл Амвросий, который был и автором
основных документов собора. Амвросий, несомненно, являлся более яркой и
значительной фигурой, чем Дамас, но, судя по его произведениям, Медиоланский
епископ отдавал должное значение римской кафедры и признавал приоритет Рима в
плане религиозной доктрины.

Вопреки
решению и письму восточных Римский собор не изменил прежней позиции запада
(вероятно, благодаря настойчивости Амвросия): Павлин был принят как епископ
Антиохин, а Диодор из Тарса и Акакий из Берои, рукополагавшие Флавиана, были
лишены церковного общения с западом. В противовес 3-му канону
Константинопольского собора 381 г., определявшему Константинополю второе место
в церковном мире после Рима, Дамас провозгласил, что Римская церковь не зависит
от решений этого восточного собора и что второе место Рим предоставляет
Александрии, а третье — Антиохии.

Таким
образом, запад упорно стоял на своем и не желал считаться с мнением восточных
церквей, которые, в свою очередь, сознавали свою силу и не желали подчиняться
решениям Рима.

На
протяжении десяти лет восток и запад сохраняли статус кво в своих отношениях,
но в 392 г. вновь возник вопрос об Антиохийском церковном престоле. Перед
смертью Павлин, которому так и не удалось сместить с поста епископа Антиохии
Флавиана, сам выбрал себе последователя — Евагрия, причем сделал это в
нарушение церковных канонов — единолично. Флавиан же по-прежнему пользовался
благосклонностью восточных епископов и самого императора. В этой ситуации
западные не нашли ничего лучшего, как поддержать Евагрия. В Капуе даже был
созван собор, на котором решено было провести испытание веры Евагрия и
Флавиана. Однако Флавиан в Капую не явился, сославшись на болезнь, и обратился
за помощью к императору Феодосию, который попросту аннулировал работу
Капуанского собора.

Зная
о твердой позиции Феодосия, Амвросий на этот раз попытался действовать по
церковным каналам. Он пишет письмо Теофилу, епископу Александрии (западные
церкви в то время поддерживали общение с египетскими церквами). В этом письме
Медиоланский епископ сетует на трудности созыва нового собора, порицает
Флавиана за неявку и не обходит укором Евагрия,, который поносил Флавиана и
«защищался его пороками, а не своими добродетелями» (Амвросий.
Письмо, 56, 5). Амвросий просит Теофила и других священников Египта снова
вызвать Флавиана. Он ничего не говорит о цели этого вызова, но ссылается на
письмо самого Теофила, в котором епископ Александрии писал, что может быть
найдено соответствующее средство, благодаря которому несогласие Флавиана будет
устранено. В случае же упорства последнего и его неявки Амвросий рекомендует
Теофилу поступить так, «чтобы не казалось, что мы разрушаем то, что было
построено» (Амвросий. Письмо 56, 6), а также советует обратиться к
епископу римской церкви. Издатели писем Амвросия обычно обращают здесь внимание
на то, каким древним было основание обращаться к суду римского понтификата,
однако Амвросий в этом месте ничего не говорит о том, что решение Рима по этому
вопросу может быть единственно правильным и неоспоримым, и лишь указывает, что
одобрение римской церкви было бы для него приятным.

Как
видно из этого письма, Амвросий уже не предлагает никаких решительных мер и не
очень старается навязать своз мнение. Бесплодность попыток влезть в чужой
монастырь со своим уставом стала очевидной, но отступить от прежней позиции он
уже не мог. Да и твердость Феодосия не оставляла Амвросию надежды, что восток
подчинится диктату запада. Потерпев неудачу в стремлении навести
«порядок» на востоке политическими средствами, Медиоланский епископ
попытался вовлечь в свою политику египетскую церковь, но и эта слабая попытка
не имела успеха. Как пишет Феодорит, в спор снова был вынужден вмешаться
Феодосий, который убедил западных епископов уничтожить вражду и принять послов
Флавиана. Однако примирение западных и восточных по этому вопросу состоялось
уже после смерти Амвросия, когда во главе римской церкви был папа Иннокентий
(Феодорит. Церковная история V, 23). Таким образом, борьба между восточными и
западными церквами велась в конце IV в. в основном политическими методами, и в
орбиту этой борьбы оказалась втянутой императорская власть. В этой борьбе
совершенно не затрагивались догматические вопросы, она велась в рамках ортодоксального
христианства, и целью ее было достижение приоритета в церковном мире. Уже тогда
стала очевидной невозможность создания единого церковного организма в условиях
усиливающегося политического раскола Римской империи. Семена раздора, посеянные
в IV в., упали на благодатную почву и дали обильные всходы. Претензии на
приоритет в церковных делах и со стороны Рима, и со стороны Константинополя
оказались достаточно сильными, и каждое новое перемирие между церквами востока
и запада так и оставалось только перемирием. Политические события раннего
средневековья неуклонно вели христианство к великому расколу, неизбежность
которого уже столь явственно ощущалась во время религиозно-политических
демаршей конца IV в.