Хатунцев С. В.

К.
Леонтьев, не будучи историком-профессионалом, имел собственную систему
исторических взглядов, основанную на выработанной им социологической концепции
«триединого развития» и тесно связанную со всем корпусом его
общественно-политических представлений. Важной их частью было леонтьевское
понимание российской истории. 

Данная
сторона воззрений этого мыслителя-традиционалиста привлекала внимание
отечественных исследователей. Так, В.Е. Иллерицкий (1) отмечал характерное для
К.Н. Леонтьева резкое противопоставление России и Западной Европы, апологетику
русской государственности, доказательство исторической необходимости
крепостного права и сохранения крестьянской общины. Взгляды К.Н. Леонтьева на
отечественную историю рассматривались также Н.А. Рабкиной (2), однако работа
этой исследовательницы, несмотря на ее название, посвящена не столько
историческим воззрениям, сколько общественно-политическим взглядам К.Н.
Леонтьева в целом. В диссертационном исследовании Н.В. Дамье анализировалось
применение общих принципов его социально-политической доктрины к рассмотрению
российской истории. Для Леонтьева, считает Н.В. Дамье, специфика отечественной
истории заключалась в том, что создавалась она монархией и религией,
выполнявшими божественный замысел, и в ней не было места действию слепых и
случайных сил (3). Леонтьевских оценок российской истории касались в своих
работах Г.Б. Кремнев, К.М. Долгов, Ю.В. Андронов, А.Г. Мячин, А.А. Ширинянц,
С.М. Абдрасулов (4). Однако как таковые взгляды К.Н. Леонтьева на историю
России изучены далеко не полностью. Это и побудило автора статьи обратиться к
данной тематике. Предлагаемая работа является одной из первых попыток
представить воззрения К.Н. Леонтьева на историю России в связном, концептуально-систематическом
виде. 

Свои
взгляды на отечественную историю Леонтьев излагал в многочисленных статьях,
большая часть которых опубликована. Они служили для иллюстрации и объяснения
читателям широкого спектра его историософских и культурологических положений. В
своих письмах, а также художественных произведениях к теме российской истории
К.Н. Леонтьев обращался реже, и в контексте данного исследования они как
источник имеют меньшую ценность. 

Леонтьев
писал о сравнительной бледности, невыразительности, небурности и нерельефности
отечественной истории в сравнении с историями других народов — древних и
современных (5). «У нас всё широко и рассыпчато, но всё бледно и не
выработано,… кроме государственной силы», — говорил он устами одного из
героев романа «В своём краю», выражавших авторскую позицию (6). Прежде всего
Леонтьев сопоставлял историю России с историей Западной Европы. Именно там, по
его мнению, «бури, взрывы были громче, величавее», однако «особенная, более
мирная и глубокая подвижность всей почвы и всего строя у нас, в России, стоит
западных громов и взрывов» (7). 
					








У
русских, на взгляд Леонтьева, слабее, чем у многих других народов, развиты
начала муниципальное, наследственно-аристократическое и семейное, а сильны и
могучи только три вещи: византийское православие, династическое, ничем не
ограниченное самодержавие и сельская поземельная община (8). Эти три начала и
являлись главными историческими основами русской жизни (9). 

Православие
и самодержавие (Царя и Церковь) в их системной совокупности и взаимосвязи
Леонтьев именовал «византизмом». Этого рода «византизм», по справедливому
замечанию Леонтьева, проник глубоко в недра общественного организма России(10).
Он полагал, что даже после европеизации России Петром I основы и
государственного, и домашнего её быта остались тесно связаны с ним (11).
Византизм, согласно К. Леонтьеву, организовал русский народ и сплотил в единое
тело «полудикую Русь», система византийских идей, сопрягаясь с её
«патриархальными, простыми началами», с её первоначально грубым «славянским
материалом», создала величие российской Державы (12). Именно византийские идеи
и чувства дали русскому народу силу перенести татарское иго, бороться с
Польшей, со Швецией, с Турцией и наполеоновской Францией (13). 

Самодержавие,
вполне объективносчитал Леонтьев, стало заметным фактором отечественной истории
гораздо позже,чем православие: идея «царизма» укрепилась в России со времен
Иоаннов. Русский царизм был утвержден гораздо крепче византийского кесаризма
(14). 

Общину,
сельский мир Леонтьев не считал явлением специфически русским (15). В этом
вопросе он следовал за общепринятыми идеями неславянофильских кругов российской
(и не только российской) общественно-политической мысли, в частности,
солидаризировался с мнением В. С. Соловьева, писавшего, что сельская община
«соответствует одной из первобытных ступеней социально-экономического развития,
через которую проходили самые различные народы» (16). Однако она, полагал
Леонтьев, является важным и резким признаком, отличающим Россию от романо-германской
Европы (17). Русская крестьянская община — структура почти коммунистическая и,
в то же время, глубоко консервативная (18). Она представляет собой одно из
главных условий и государственного единства России, и её
национально-культурного обособления (19), в первую очередь — от стран Запада,
чему Леонтьев придавал большое значение. Поземельная и обязательная форма
общины тесно связана с самодержавной формой отечественной государственности
(20). Таким образом, и общинное, невизантийское по происхождению начало русской
исторической жизни, сопрягалось, в представлении Леонтьева, с «византизмом». 

В
отличие от А.Н. Майкова и московских славянофилов, а также автора «теории
пассионарности» Л. Гумилёва, К. Леонтьев не стоил иллюзий по поводу
«исторической молодости» русского народа. «С чего бы мы ни начали считать нашу
историю, с Рюрика ли, или с крещения Владимира», — писал он, «во всяком случае
выйдет или 1012 лет, или 886 (21). В первом случае мы нисколько не моложе
Европы; ибо и ее государственную историю следует считать с IX века. А вторая
цифра также не должна нас слишком обеспечивать и радовать. Не все государства
проживали полное 1000-летие. Больше прожить трудно, меньше очень легко» (22).
Поэтому «молодость наша», — с горьким чувством признавал Леонтьев, «сомнительна.
Мы прожили много, сотворили духом мало и стоим у какого-то страшного
предела…» (23). О том, что Россия находится в позднем государственном
возрасте, что она «стара», «устарела», этот мыслитель в своих статьях и письмах
упоминал неоднократно (24). С точки зрения Леонтьева, русские в некоторых
отношениях «даже дряхлы и не чужды всем тем недугам, которыми страдают
стареющие народы» (25). «Какая [уж] у нас молодость!», — риторически восклицал
он (26). Россия лишь немного, может быть, на одно столетие, исторически моложе
стран Запада: Франции, Германии, Англии, а «быть в 50 лет моложе 70-летнего
старика — еще не значит быть юным», — писал он, предлагая оставить это
«безумное самообольщение» (27). 

Развивалась
Россия, по мнению Леонтьева, очень медленно. Под развитием этот мыслитель
понимал процесс усложнения культуры, усиления социальной дифференциации,
воплощающейся в сословно-корпоративных структурах, постепенное объединение
общества в вере и власти. Учитывая глубокую «оцерковленность» леонтьевской
мысли, а также принимая во внимание его идею о том, что Россия примерно на
столетие моложе западноевропейских государств, можно придти к выводу, что
начало отечественной истории Леонтьев отсчитывал непосредственно с крещения
Владимира, его дружины и киевлян, т.е., по общепринятой хронологии, с 988 г. н.э. Однако его прямых
высказываний на этот счет автор статьи в источниках, им исследованных, не
обнаружил. Леонтьев, во всяком случае, полагал, что развитие России, ее
«расслоение», «дифференциация» и т. д., началось в эпоху правления Св.
Владимира, и именно тогда впервые обозначились характерные особенности русского
национально-государственного типа; таковыми являлись православие и
удельно-родовая система (28), которая «естественным ходом истории» переросла в
«родовое единодержавие» (29).XV век, век изгнания татар, век, с которого, как
считал Леонтьев, началось «цветение» Европы, и вообще пора Иоаннов, падения
Казани, завоеваний в Сибири, был веком первого усиления России, связанного с
укреплением самодержавия, интенсивным влиянием византийской образованности
(30). Тогда же постройкой Василия Блаженного «яснее прежнего» обозначился
своеобразный стиль национальной русской архитектуры, который Леонтьев определил
как «индийское многоглавие, приложенное к византийским основам» (31). 

Однако
в этот период Россия еще не дошла до стадии высшего социально-политического и
культурного развития, по терминологии Леонтьева — стадии «цветущей сложности»,
которая бывает у всех государств и во всех культурах (32). В нашем отечестве
такая эпоха, по его мнению, наступила со времен Петра Великого, а первые ее
проблески явились в царствование Алексея Михайловича. Европейские влияния —
польские, голландские, шведские, немецкие и французские играли для русского
Ренессанса ту же роль, какую играли Византия и древний эллинизм на Западе в XV
и XVI вв. (33) До Петра, согласно К. Леонтьеву, социально-бытовая картина
России была менее дифференцирована, с него же началось «более ясное, резкое
расслоение нашего общества, явилось то разнообразие, без которого нет
творчества у народов» (34). Самодержавие Петра подготовило более прежнего
аристократические и богатые по содержанию эпохи Екатерины II и Александра I
(35). Поэтому петровский деспотизм Леонтьев оценивал как прогрессивный и
аристократический (36). 

В
то же время Петр I являлся разрушителем национальной старины (37), своими
реформами он ввел Россию на путь европеизма (38). Именно при Петре она вступила
в период подражания Западу (39), «как бы влюбилась» «во все без разбора
западные идеи» (40), сделалась Минотавром с петербургским (т.е., в леонтьевском
контексте, европейским), и московским (т.е. русско-византийским) «боками» (41).
Со времен Петра I общество в России стало гораздо больше воспитываться государством,
чем церковью (42). Подчинив ее государству, он положил начало
«полупротестантскому уклонению ее» (43) от истинного, «византийского»,
православия. Петр I, т.о., был «нашим домашним европейским завоевателем» (44),
своей железной рукой намазавшим на лицо России «европейскую маску» (45). 

Эти
стороны деятельности великого реформатора, в том числе его политику в отношении
русской церкви, Леонтьев, вслед за славянофилами, оценивал негативно. Однако, в
отличие от них, Леонтьев полагал что сословные мероприятия Петра I не
изламывали социальный строй русской жизни, а лишь развивали то, что
подготавливалось его предшественниками, царями старомосковского духа (46). В
этом пункте Леонтьев стоял на позициях А. Д. Пазухина, известного
государственного деятеля и публициста. Социальные реформы Петра — еще большее
возвышение им дворянства — «привилегированного культурного слоя» (47) русского
общества путем утверждения «особого рода демократического феодализма выслуги»,
который тверже прежнего дисциплинировал Русь и превратил ее в исполинскую
державу (48), усиление крепостного права, учреждения, как писал Леонтьев,
великого, в свое время необходимого и для России спасительного (49), Леонтьеву
импонировали. Он нередко склонялся к историософской апологии Петра I, выказывая
надежду, что петровский период — это «бессознательное притворство», а внесение
в жизнь России западных элементов объяснялось необходимостью
культурно-политической мимикрии: «европейская маска» надета для того, чтобы «мы
могли неузнанными или полуузнанными пройти шаг за шагом … до заветной точки
нашего культурного возрождения» (50), под которым этот мыслитель подразумевал
создание нового, славяно-азиатского культурного типа, новой,
«славяно-босфорской», государственности (51). Двойственное отношение Леонтьева
к первому в России «европейцу на троне» выразилось в его предложении
воздвигнуть петровской Руси «рукотворный памятник и… скорее отойти от него,
отрясая романо-германский прах с наших азиатских подошв» (52). 

Следующий
важный этап отечественной истории, к которому проявлял внимание К. Леонтьев —
эра правления Екатерины II. Ее оценка Леонтьевым неамбивалентна, полностью
положительна. Он считал, что либерализм Екатерины II носил тот же характер, что
и деспотизм Петра I, т.е. был прогрессивным и аристократическим (53). Ее
«расслояющие мероприятия», также как и сословные реформы Петра, «охватили всю
жизнь огромного государства железной сетью систематической дисциплины» (54).
Она охраняла крепостное право, целость «мира», поземельной общины. Дав
дворянству беспрецедентные льготы, освободив его представителей от
необходимости идти на «государеву службу», Екатерина II возвысила «собственно
аристократические его свойства — род и личность» (55). В результате всего этого
дворянство «индивидуализировалось и вступило в тот период, когда из него
постепенно вышли Державин, Карамзин, Жуковский, Батюшков, Пушкин, Гоголь…»
(56). Только усиление Екатериной неравенства «легальным возвышением дворянства
над остальным народом» сделало возможным появление в России искусства и мысли
(57). Углублением общественной дифференциации она вела подвластную ей державу
кцвету и творчеству, и в этом, писал Леонтьев, ее главная историческая заслуга
(58). 

После
Екатерины II «горизонтальное» (сословное, внутреннее) расслоение России, по мнению
Леонтьева, завершилось, однако ее развитие, понимаемое как усиление социального
неравенства при единстве господствующей веры и власти, продолжалось и при
Александре I, и при Николае Павловиче — за счет присоединения к Империи
окраинных территорий, «чуждых русскому племенному ядру». Такого рода
дифференциацию Леонтьев называл «вертикальной», или «провинциальной» (59). 

Николаевская
эпоха в леонтьевской панораме отечественной истории занимала совершенно особое
место. Леонтьев считал, что при Николае I Россия достигла пика своего
социально-политического развития, «той культурно-государственной вершины, после
которой оканчивается живое государственное созидание и на которой надо
остановиться по возможности надолго, не опасаясь даже и некоторого застоя» (60).

По
мнению Леонтьева, этот император являлся истинным и великим «легитимистом»
(61); его сильной, благородной и «весьма идеальной» натуре было свойственно
политическое рыцарство, он обладал «великими государственными инстинктами»
(62), главный из которых — «гениальный инстинкт охранения», и именно им
объясняются его важнейшие политические действия и сочувствия: отвращение от
либеральной монархии Луи-Филиппа, защита Австрии и подавление революции в
Венгрии, союз с турецким султаном против египетского Мухаммеда-Али,
разочарование в освобожденной Элладе (63). Благодаря этому инстинкту Николай I
три десятилетия удерживал Россию «на вершине наклонной плоскости» (64). 

«Инстинкт
охранения» являлся для Леонтьева, пожалуй, наиболее отличительной чертой его
царствования (65), и даже николаевские порядки он называл «лишь твердым
охранением общественных устоев, заложенных еще Петром I и Екатериной II» (66).
На взгляд Леонтьева, Николай I являлся идеальным самодержцем, таким, «каких
история давно не производила»; он был призван Свыше — для того, чтобы
«задержать на время … всеобщее разложение» (67). Исполнил Николай I
возложенную на него миссию «с истинным величием гения-охранителя» (68). 

Согласно
К. Леонтьеву, в высшей степени охранительный характер «блестящего царствования»
Николая I (он называл его «блестящим» невзирая на поражение России в Восточной
войне) предопределил не столько «неудачный и легкомысленно-либеральный», по его
определению, бунт дворян-декабристов, сколько Июльская революция во Франции и
польское восстание 1830 г.
Именно после этих событий Николай I стал противником «всякой эмансипации,
всякого уравнения, всякого смешения и у себя, и у других» (69), что К.Н.
Леонтьева не восхищать не могло. 

Александра
II и его сподвижников (Ростовцева, Милютина), в отличие от Николая I и его
окружения, Леонтьев считал умеренными либералами, проникнутыми европейскими
идеями (70). В правление Александра II, полагал он, началось падение России с
достигнутых ею государственно-культурных высот, произошло «мирное, но очень
быстрое подтачивание всех дисциплинирующих и сдерживающих начал» (71). Этот
процесс был по-великорусски «нешумным», а сама эпоха, являвшаяся не просто
либеральной, но и во многих отношениях прямо революционной, была лишь переходной
«к чему-то другому» (72). Для Леонтьева «эмансипационный период», как он
называл эпоху Александра II, — время «в высшей степени опасного и …
трудноисправимого опыта» (73). 

Реформы
этого периода, исключая наделение крестьян землей и сохранение земельной
общины, были, по его оценке, реформами эгалитарными, в новейшем
либерально-европейском стиле, и принесли космополитические плоды (74). Т.о.,
«разложение … России» шло «по последним европейским образцам»; с 1861 г. «крайний европеизм»,
согласно Леонтьеву, в России «торжествовал» (75). Увлекаемая западными
идеалами, она за два десятилетия обратилась из монархии крепко-сословной и
крепостнической, провинциально весьма разнообразной и разобщенной в «монархию
бессословную и более прежнего однородно-либеральную по строю, по быту и духу,
качествам и порокам населения» (76). Произошел «космополитический погром» и
всеобщее усреднение: «все низшее поднималось, все высшее — принижалось» (77).
Для Леонтьева изменения такого рода — верные признаки «вторичного смешения
групп и слоев социальных и политических», которое и произвел в России Александр
II (78), открыв тем самым новый и, по определению, последний этап ее
исторической эволюции. 

Однако
уравнительно-освободительное движение эпохи его правления — явление
закономерное: оно совершалось «естественным ходом развития» (79) и было не
ошибкой, а неотвратимым историческим фатумом, «неизбежным государственным
горем», средством предотвращения зла еще худшего — «демократизации инсуррекционной»
(80), т. е. революции в классическом понимании этого слова. Так думал К.Н.
Леонтьев. 

Подведем
итоги. Выделив узловые пункты леонтьевских воззрений на отечественную историю,
можно изложить и историческую концепцию этого мыслителя-публициста. 

Согласно
Леонтьеву, история России относительно бледна и невыразительна. Данная оценка,
вероятно, возникла под влиянием воззрений М.Н. Погодина, труды которого он
читал и с которым был знаком лично. 

Историческими
основами русской жизни, предопределившими ее характер в пространстве и времени,
являются православие, самодержавие и поземельная община, в большей или меньшей
степени связанные друг с другом, причем православие и самодержавие объединяются
в понятие «византизма». 

Россия
— страна с почти тысячелетней государственностью, поэтому представления об
«исторической молодости» русского народа — «безумное самообольщение», попытка
выдать желаемое за действительное. 

Наше
отечество проходит те же самые (универсальные, на взгляд Леонтьева) ступени
исторического развития, что и другие культурно-государственные миры: I. Период
«первоначальной простоты», с конца Х по конец XVII веков, от св. Владимира до
Алексея Михайловича; II. Период «цветущей сложности», с конца XVII по
серединуXIXвв., от Петра I до Николая I включительно. Толькоэта эпоха, а не
«XVII век», о чем писала Н.А. Рабкина (81), могла являться «идеалом» К.Н.
Леонтьева в отечественной истории. Рабкина же, допуская ошибку в анализе его
воззрений, в данном отношении фактически уравнивает взгляды Леонтьева со взглядами
славянофилов, идеализировавших допетровскую Русь. К. Леонтьев в целом был
чуждэтой идеализации. С его точки зрения, и об этом уже говорилось выше, до
преобразований Петра Россия была недостаточно «дифференцирована», т.е. развита
культурно и социально, а потому весь допетровский период, в том числе XVII век,
явился лишь подготовкой к эпохе отечественного Возрождения, сиречь «цветущей
сложности». 

С
воцарением Александра II в России, полагал Леонтьев, начался III-й,
заключительный период её истории, период «вторичного упрощения», предшествующий
неизбежной гибели любого социально-политического организма. 

Спасти
Россию (и отсрочить на какое-то время мировой апокалипсис) могло, по мнению
этого мыслителя, лишь образование нового культурно-исторического типа,
поскольку исторический процесс как таковой был для Леонтьева процессом смены
культурно-исторических типов, а отсутствие на умственном горизонте новых
самобытных цивилизаций представлялось ему вернейшим признаком устарения и конца
всего человечества. Новой культурой, согласно К. Леонтьеву, могла стать лишь
так называемая славяно-восточная, с центром в Царьграде и опорой на Вселенскую
(Константинопольскую) Патриархию. Однако вопрос об этой, «славяно-азиатской»,
цивилизации выходит далеко за рамки рассматривавшейся темы. 

Список литературы

1.
Иллерицкий В.Е. Официальное охранительное направление // Очерки истории
исторической науки в СССР. М., 1960. С. 98–100. 

2.
Рабкина Н.А. Исторические взгляды К.Н. Леонтьева // Вопросы истории. 1982, № 6.
С. 49–61. 

3.
Дамье Н.В. Философия истории Константина Леонтьева. Дисс. на соиск. уч. ст.
к-та филос. наук (09.00.03). М., 1993. С. 15. 

4.
Кремнев Г.Б. Константин Леонтьев и русское будущее: К 100-летию со дня смерти
// Наш современник. 1991. № 12; Долгов К.М. Восхождение на Афон: Жизнь и
миросозерцание Константина Леонтьева. М., 1997; Андронов Ю.В., Мячин А.Г.,
Ширинянц А.А. Русская социально-политическая мысль XIX — начала XX века: К.Н.
Леонтьев. М., 2000; Абдрасулов С.М. Судьба России в философии истории
религиозных мыслителей XIX века: П.Я. Чаадаев, К.Н. Леонтьев, В.С. Соловьев.
Дисс. на соиск. уч. ст. к-та филос. наук (09.00.03). М., 1995. 

5.
Леонтьев К.Н. Плоды национальных движений на православном Востоке // К.
Леонтьев. Восток, Россия и Славянство. Философская и политическая публицистика.
Духовная проза (1872–1891). М., 1996. С. 566. 

6.
Леонтьев К.Н. В своём краю // Леонтьев К. Собрание сочинений. Т.1. М., 1912. С.
417,418. 

7.
Леонтьев К.Н. Византизм и славянство // К. Леонтьев. Восток,… С. 153. 

8.Леонтьев
К.Н. Византизм… // К. Леонтьев. Восток,… С.104. 

9.
Леонтьев К.Н. Г. Колюпанов, земский деятель // К. Леонтьев. Восток,… С. 254. 

10.
Леонтьев К.Н. Византизм… // К. Леонтьев. Восток, … С. 107. 

11.
Там же, С. 96. 

12.
Там же, С. 104,107. 

13.
Там же, С. 104. 

14.
Там же, С.96. 

15.
Леонтьев К.Н. Владимир Соловьёв против Данилевского // К. Леонтьев. Восток,…
С. 490. 

16.
Там же, С. 489. 

17.
Там же, С. 490. 

18.
Леонтьев К.Н. Журнал «Русская мысль» // К. Леонтьев. Восток,… С. 253. 

19.
Леонтьев К.Н. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения // К.
Леонтьев. Восток,… С.419. 

20.
Леонтьев К. Н. Чем и как либерализм наш вреден? // К. Леонтьев. Восток…
С.267; Леонтьев К.Н. Владимир … // К. Леонтьев. Восток,… С. 490. 

21.
Написано в 1874 г.
— Авт. 

22.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 153. 

23.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 155. 

24.
Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // К. Леонтьев. Восток,.. С. 371;
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,…С.553; Леонтьев К.Н. Владимир…
// К. Леонтьев. Восток,…С.510; Леонтьев К.Н. Письмо к А. А. Александрову от
3.5.1890г. // Россия перед Вторым пришествием. М., 1994. С. 66. 

25.
Леонтьев К.Н. Над могилой Пазухина // К. Леонтьев. Восток, …С. 680. 

26.
К.Н. Леонтьев. Кто правее? Письма к Владимиру Сергеевичу Соловьеву // К.
Леонтьев. Восток,… С. 639. 

27.
Леонтьев К.Н. Над могилой… // К. Леонтьев. Восток, …С. 680. 

28.
О ней см.: Леонтьев К.Н. Плоды национальных движений на православном Востоке //
К. Леонтьев. Восток, Россия и Славянство. Философская и политическая
публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996. С. 103; Леонтьев К.Н.
Письма о восточных делах // К. Леонтьев. Восток, Россия… С. 372. 

29.
Леонтьев К.Н. Владимир… // К. Леонтьев. Восток,… С.509. 

30.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 95. 

31.
Там же, С. 95. 

32.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 95. 

33.
Там же, С. 95. 

34.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С.102. 

35.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С.103. 

36.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С.102. 

37.
Леонтьев К. Н. Г. Катков и его враги на празднике Пушкина // К. Леонтьев.
Восток…С.273. 

38.
Леонтьев К.Н. Владимир … // К. Леонтьев. Восток,… С.482. 

39. См.: Леонтьев К.Н.
Записки отшельника // К. Леонтьев. Восток,… С.446. 

40.
К.Н. Леонтьев. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С.553. 

41.
К.Н. Леонтьев. Территориальные отношения // К. Леонтьев. Восток,… С. 160. 

42.
Леонтьев К.Н. Русские, греки и югославяне // К. Леонтьев. Восток, Россия и
Славянство. Т.1., М., 1885, С. 207. 

43.
Леонтьев К.Н. Владимир … // К. Леонтьев. Восток,… С.468. 

44.
Леонтьев К.Н. Средний европеец… // К. Леонтьев. Восток,… С.431. 

45. См.: Леонтьев К.Н.
Записки отшельника // К. Леонтьев. Восток,… С.445. 

46.
К.Н. Леонтьев. Плоды… // К. Леонтьев. Восток… С.549. 

47.
К.Н. Леонтьев. Записка о необходимости новой большой газеты в С.-Петербурге //
К. Леонтьев. Восток,… С.394 

48.
К.Н. Леонтьев. Двадцатипятилетие Царствования // К. Леонтьев. Восток,… С.225.

49.
К.Н. Леонтьев. Двадцатипятилетие… // К. Леонтьев. Восток,… С.225; К.Н.
Леонтьев. Записка о.. .// К. Леонтьев. Восток,… С.394; К.Н. Леонтьев. Чем и
как… // К. Леонтьев. Восток,… С.277; Леонтьев К.Н. Письмо к К.А. Губастову
от 17.8.1889г. // Леонтьев К.Н. Избранные письма(1854 — 1891 гг). Спб., 1993, С.
471. 

50.
Леонтьев К.Н. Записки … // К. Леонтьев. Восток,… С.445. 

51.
Леонтьев К.Н. Журнал «Русская мысль» // К. Леонтьев. Восток,… С. 252. 

52.
Леонтьев К.Н. Средний европеец … // К. Леонтьев. Восток,… С.431. 

53.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 102. 

54.
Леонтьев К.Н. Владимир Соловьёв против Данилевского// К. Леонтьев. Восток…
С.509. 

55.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 102,103. 

56.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 103. 

57.
К.Н. Леонтьев. Двадцатипятилетие … // К. Леонтьев. Восток,… С.225,226. 

58.
Леонтьев К.Н. Византизм … // К. Леонтьев. Восток,… С. 102. 

59.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С. 542; Леонтьев К.Н.
Владимир… // К. Леонтьев. Восток…С.509. 

60.
Леонтьев К.Н. Плоды… //К. Леонтьев. Восток,… С. 546. 

61.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С. 542. 

62.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С. 544. 

63.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток, …С. 546. 

64.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С. 553. 

65.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С. 553. 

66.
Леонтьев К.Н. Славянофильство теории и славянофильство жизни // К. Леонтьев.
Восток…С. 685. 

67.
Под «всеобщим разложением» Леонтьев понимал торжество
либерально-эмансипационных тенденций. 

68.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С. 545,546. 

69.
Леонтьев К.Н. Плоды… // К. Леонтьев. Восток,… С. 542,543. 

70.
Леонтьев К.Н. Письмо к А.А. Александрову от 23.10.1891г. //Александров А. I.
Памяти К. Н. Леонтьева. П. Письма К.Н. Леонтьева к Анатолию Александрову.
Сергиев Посад, 1915, С. 124,125. 

71.
Леонтьев К. Н. Г. Катков и его враги на празднике Пушкина // К. Леонтьев.
Восток…С.287. 

72.
Леонтьев К. Н. Культурный идеал и племенная политика. Письма г-ну Астафьеву //
К. Леонтьев. Восток…С.609; Леонтьев К. Н. Г. Катков… // К. Леонтьев.
Восток…С.279. 

73.
Леонтьев К.Н. Записки… // К. Леонтьев. Восток,… С.438. 

74.
Леонтьев К.Н. Средний… // К. Леонтьев. Восток… С.417; Леонтьев К. Н.
Культурный… // К. Леонтьев. Восток…С.610, 611,615. 

75.
Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // К. Леонтьев. Восток,… С.372. 

76.
Леонтьев К.Н. Средний… // К. Леонтьев. Восток,… С.429; Также см. Приложение
I к статье К.Н. Леонтьева «Национальная политика как орудие всемирной
революции» // К. Леонтьев. Восток,… С. 736. 

77.
Леонтьев К. Н. Культурный… // К. Леонтьев. Восток… С.611. 

78.
Леонтьев К.Н. Средний… // К. Леонтьев. Восток,… С.417. 

79.
Леонтьев К.Н. Византизм… // К. Леонтьев. Восток,… С.103. 

80.
Леонтьев К.Н. Наши окраины. II. Отрывок из письма об Остзейском крае // К.
Леонтьев. Восток,… С. 343, 344. 

81.
Указ. соч., С. 54.