СОДЕРЖАНИЕ
1.
Жизнь Мухаммеда
2.
История халифата
3.
Мусульманское возрождение
4.
Завоевание Индии
					







5.
Перед катастрофой
6.
Монгольский смерч
7.
Искандер сани
Библиографический
список
1. ЖИЗНЬ МУХАММЕДА
Мухаммед был сыном небогатого торговца из Мекки –
торгового городка на караванной дороге вдоль берега Красного моря. Он рано
лишился родителей и воспитывался у родственников; терпел нужду, пас овец
местных богачей, а когда подрос, стал погонщиком верблюдов и вместе с
караванщиками мерял ногами пустыню с севера на юг и с юга на север. Населявшие
пустыню арабские племена постоянно сражались между собой за скудные пастбища и
нападали на караваны; вокруг царила вечная война, и Мухаммед своими глазами
видел, как
Война, словно хищный зверь, выходит на промысел,
Добычу почуявши, её сторожит в кустах.
Эти стихи, передававшие суть человеческого бытия, были
начертаны золотом в мекканском храме Каабе, где стояли идолы 360 племенных
богов. Мекканцы, которые хотели торговать со всеми, отвели каждому богу место
возле своего главного идола, «Аль‑илаха», Аллаха.
«Аллах», «илах», «эль», «бэл» означало
просто «бог»; это был тот самый древний бог, которому поклонялись
вавилоняне, евреи и многие другие народы Востока – а потом стали поклоняться и
христиане.
Несмотря на свое соседство под сводами Каабы, 360
племенных богов не желали жить в мире. Когда начиналась война, они в повозках,
под балдахинами, сопровождали свои племена на поле боя. Вокруг идолов – а
некоторые из них были просто большими камнями – под грохот барабанов танцевали
племенные шаманы; они впадали в экстаз и с пеной на губах выкрикивали
рифмованные заклятья и пророчества. Иногда эти страшные заклятья пугали врагов
и обращали их в бегство – но чаще исход боя решала отчаянная смелость
кочевников‑бедуинов, которые знали, что отступать некуда, что либо победа
в сражении, либо смерть: от меча или голода – все равно. В этих яростных
схватках среди степей нередко сражались не только мужчины, но и женщины, а
после боя победители вырезали у погибших храбрецов сердце и печень – чтобы,
съев их, обрести еще большее мужество.
Мухаммед много лет ходил по пустыне с караванами,
познавал жизнь городов и кочевий, знакомился с верой других народов, иудеев и
христиан. В 24 года он приглянулся богатой вдове Хадидже, которой было уже под
40 – и женился на ней, стал степенным купцом и больше десяти лет торговал
кожами на базаре в Мекке. Однако благополучие не принесло Мухаммеду душевного
покоя, он проводил время в беседах со своим уверовавшим в Христа родственником
Вараккой и в одиночестве бродил по пустыне в окрестностях города. Затем, в 40‑летнем
возрасте его стали посещать видения; подобно степным шаманам, он стал внезапно
впадать в транс и с трясущимися руками, с пеной на губах выкрикивать
рифмованные заклятия. Мухаммед говорил, что он – новый пророк Аллаха, посланный
в мир вслед за Исой ибн Мариам (Иисусом, сыном Марии), чтобы возвестить о
скором Страшном Суде и обратить людей к богу:
Когда сотрясется земля своим сотрясением,
И изведает земля свою тяжесть,
И скажет человек: «Что с ней?»
В тот день выйдут люди толпами, чтобы им
Показаны были их деяния,
И тот, кто сделал хотя бы пылинку добра, увидит ее.
И тот, кто сделал хотя бы пылинку зла, увидит ее.
Мухаммед выкрикивал заклятия с неотразимой силой страсти
и веры – и люди стали прислушиваться к нему; десятки людей приходили в его дом,
чтобы молиться Аллаху – это были первые «мусульмане», «предавшие
себя богу». Мусульмане принадлежали к разным родам, но жили, как братья,
помогая во всем друг другу: ведь пророк учил, что «все люди – братья по
отцу и матери, Адаму и Еве». В основном к Мухаммеду шли бедняки и молодежь
– богатые и знатные не воспринимали пророка всерьёз. Когда однажды Мухаммед
созвал жителей Мекки и со склона холма объявил им, что является посланником
Аллаха, его богатый родич Абу Лахаб закричал: «Чтоб ты провалился! И ради
этого ты нас сюда созвал?!» Вероятно, после этого случая Мухаммед стал,
подражая Христу, обличать богатых и знатных:
Видал ли ты того, кто веру считает ложью?
Это ведь тот, кто отгоняет сироту,
И не хочет накормить бедного…
Горе всякому хулителю,
Который собрал богатство и приготовил его!
Думает он, что богатство увековечит его,
Так нет же! Будет ввергнут он в «сокрушилище»!
Эти проповеди приводили в ярость мекканскую знать;
Мухаммеду и его родне был объявлен бойкот: мекканцы отказались иметь с ними
какие‑либо дела, продавать и покупать их товары. Пророка спасла лишь
родовая солидарность: его родичи – даже те, кто ему не верил, – поддержали
Мухаммеда; они переселились в дом родового старейшины Абу Талиба и терпеливо
переносили голод и вражду окружающих. Через два года бойкот был снят, однако
вскоре начались новые испытания: умер покровительствовавший пророку старый Абу
Талиб, и старейшиной стал Абу Лахаб; Мухаммед лишился поддержки рода и остался
один. В обществе, состоявшем из родов и племён, одиночка был беззащитен;
пророка осыпали бранью и забрасывали камнями; он был готов бежать на край
света, и поверившие ему мусульмане десятками уезжали в Эфиопию. Спасение пришло
неожиданно, в обличье посланцев из оазиса Ясриб, севернее Мекки. Жители Ясриба
были доведены до отчаяния бесконечными племенными войнами и обрадовались,
узнав, что появился пророк, провозглашающий, что все люди – братья, – неважно,
какого они рода и племени. Они пригласили Мухаммеда в Ясриб и согласились
присягнуть Аллаху – с тем, чтобы его пророк принёс им мир. В 622 году Мухаммед
вместе со своими последователями переселился в Ясриб – это переселение,
«хиджра», впоследствии стало начальной датой мусульманского
летосчисления.
Переселение в Ясриб было отмечено праздником массового
братания и основания первой мусульманской общины – общины, в которой все должны
быть братьями, независимо от происхождения. Это была община, где все были равны
друг другу, и все были одинаково бедными: когда дочь пророка Фатима вышла замуж
за его воспитанника Али (сына Абу Талиба), у них была лишь кожаная подстилка,
на одном конце которой они спали, а на другом Фатима месила лепёшки. Ясриб был
бедным оазисом; так же, как по всей Аравии, там не хватало полей и пастбищ, и
именно эта нехватка вызывала постоянные войны. Теперь войны в оазисе
прекратились, но людей нужно было кормить – и Мухаммеду ничего не оставалось,
кроме как обратить войну вовне. Во главе своих мусульман он стал грабить те
самые караваны, с которыми когда‑то ходил по степям и пустыням. Мекканцы
выслали против нападавших большое войско, и, чтобы воодушевить своих ратников
перед битвой при Бадре, Мухаммед пообещал, что каждый, кто будет убит в
сражении, войдёт в рай. По преданию, «один из воинов, Омейр ибн Алхумам,
который в это время ел финики, воскликнул: «Так, так! Значит между мной и
раем находится только смерть от руки этих людей?» Он бросил прочь финики,
схватил свой меч и сражался до тех пор, пока не был убит».
Готовность пойти на смерть принесла мусульманам победу, а
победа укрепила их веру. Сила оружия и слава побед побуждали новые и новые
племена присягать на верность Аллаху и присоединяться к ополчению мусульман. В
630 году сдалась враждебная Мекка; Мухаммед вошёл в Каабу и приказал
низвергнуть идолов – но когда воины стали смывать стенные росписи, пророк
заслонил своими ладонями изображение Мадонны с младенцем Христом. Мухаммед
чистосердечно считал, что его вера – та же, что вера христиан и иудеев, но те не
признавали его за пророка, а иногда и насмехались над ним: ведь Мухаммед был
неграмотен и плохо знал Библию. В конце концов, Мухаммед оставил попытки
убедить их и стал говорить, что каждому народу ниспослан свой пророк; он ввёл
свои обычаи, приказал склоняться при молитве в сторону Каабы и поститься в
месяц рамазан. Он запретил пить вино и играть в азартные игры, но дозволил
многоженство, и сам имел девять жён; самой любимой из них была Аиша, которую он
взял в дом 9‑летним ребёнком. Предание говорит, что, ревнуя Аишу, пророк
заставил её – и всех женщин – носить чадру. Но он чувствовал, что стареет – он
всегда сознавал, что является простым смертным. Зимой 632 года он выехал из
Ясриба (который теперь называли «городом пророка», Мединой) в прощальное
паломничество в Мекку. Возле Каабы он обратился к народу: «Эй, люди!
Слушайте мою речь! Я ведь не знаю, может быть, я не встречу вас больше
никогда!» Он говорил, что все мусульмане – братья и должны помогать друг
другу, что нельзя давать в долг под проценты, что надо забыть о старых счётах и
кровной мести. Он много раз повторял, что все люди – братья и должны любить
друг друга. Потом он вернулся в Мекку и через полгода тихо скончался в кругу
своей семьи. Он никогда не претендовал на сверхъестественные способности и
чудеса – он знал, что умрёт.
2. ИСТОРИЯ ХАЛИФАТА
После смерти Мухаммеда собравшаяся толпа верующих избрала
«халифом», «заместителем пророка», его старого сподвижника Абу Бекра.
Благочестивому Абу Бекру было уже за 60; когда‑то он был богатым купцом и
растратил всё своё состояние, помогая верующим, а теперь, став «халифом», по‑прежнему
торговал одеждой на базаре и сам пас своих овец. События происходили сами собой
– помимо воли халифа и помимо человеческой воли. Прекращение войн в степи
вызвало необходимость вывода демографического давления вовне; если раньше арабы
убивали «лишних людей» в схватках за пастбища, то теперь им ничего не
оставалось, как искать новые пастбища и добычу за пределами Аравии. Ислам стал
их знаменем, а военные походы превратились в «священную войну» против
«неверных», «джихад». Пророк обещал погибшим за веру райские наслаждения – и
тысячи верующих шли в бой в надежде попасть на небо. «Я иду к тебе с людьми,
которые так же любят смерть, как вы любите жизнь», – писал персидскому
наместнику знаменитый полководец Халид ибн Валид.
Вскоре после смерти Мухаммеда Арабская Волна выплеснулась
за пределы Аравии и обрушилась на города римлян и персов. Одетые в броню
персидские рыцари с презрением относились к нищим пастухам из пустыни: они не
понимали, что значит «любить смерть». В декабре 636 года 40‑тысячное
рыцарское войско встретилось с мусульманами на равнине Кадисии; это была битва,
каких ещё не знала история: она продолжалась днём и ночью четверо суток; арабы
тысячами жертвовали собой, и, в конце концов, рыцари не выдержали. Нищие
пастухи одержали победу и завладели богатствами персидской столицы – они
никогда не видели драгоценностей и не знали, что с ними делать; многие из них
продавали свою добычу крестьянам за пару овец. Мусульмане старались не трогать
мирное население: Абу Бекр призывал их не убивать детей, стариков и женщин, не
сжигать пальм и не резать скот. Жители осажденных городов могли заключить с
завоевателями договор и стать «покровительствуемыми», «зиммиями»,
они могли сохранить свою веру и свои обычаи, выплачивая мусульманам налоги и
пользуясь их военной защитой. Арабы честно выполняли эти договоры и однажды, не
сумев защитить «покровительствуемых» жителей Дамаска, вернули им
собранные налоги. Принимавшие ислам – будь они даже рабами – включались в
мусульманское братство и делили с арабами всё, что даровала им судьба. «А
тем, кто примет ислам, – то же, что и нам, – обещали арабы жителям Сирии, – на
них те же обязанности, что и на нас».
Быть мусульманином в то время означало быть воином и
участвовать в «священной войне». Завоеватели жили в огромных
палаточных лагерях, откуда ежегодно уходили в походы – всё дальше на запад и на
восток. К середине VII века были завоёваны Персия, Сирия и Египет; поделив взятую
на поле боя добычу, нищие бедуины одели кольчуги и сели на породистых коней;
они приводили в свои палатки рабов и наложниц – а затем халиф разрешил им
строить дома, оговорив, что «жилище мусульманина должно быть скромным, не
более трёх комнат». Палаточные лагеря превратились в города; эти города
завоевателей – Фустат, Куфа, Басра – делились на кварталы, принадлежавшие
разным родам и племенам; в центре располагалась площадь для общей молитвы по
пятницам, потом она была обведена галереей и превратилась в мечеть.
Все завоеванные земли и подати с населявших их народов
считались общей собственностью мусульманской общины; мешки с золотом и серебром
везли в Мекку, и халиф делил деньги между верующими – особо одаряя заслуженных
воинов, их вдов и сирот. Абу Бекр не оставлял себе ничего – после его смерти в
каморке, где он хранил деньги, не нашли ни одной монетки; всё его достояние
составляли поношенная одежда и старый верблюд. Однако полководцы и наместники
провинций постепенно поддались духу наживы; они строили дворцы, заводили гаремы
и копили золото. Когда новый халиф Омар (634‑644) посетил завоёванный
Иерусалим, они выехали ему навстречу в роскошных, усыпанных драгоценностями
одеждах. Омар был взбешён, он слез со своего верблюда, поднял с дороги камень и
бросил его во встречавших. «Встречать меня в такой одежде! – кричал Омар. –
Ишь, отъелись за два года! Быстро же совратило вас чревоугодие!»
Омар считал бедность добродетелью, сам спал на ступенях
мечети и безжалостно отбирал у наместников собранные ими богатства. Однако его
преемник Осман (644‑656) «отпустил поводья правления» и
позволил новой знати запустить руки в казну, он построил себе богатый дом и
раздавал своим родичам‑омейядам земли и должности. Омейяды принадлежали к
тем богатым и знатным, которые когда‑то преследовали пророка – и их
возвышение возмущало верующих. «Мы участвуем в одних и тех же походах, так
почему же те живут в изобилии, а мы остаёмся в нищете?» – говорил арабский
поэт. В 656 году Осман был убит возмущёнными паломниками, и халифом был избран
воспитанник и зять пророка, Али. Знать не признала этого избрания, и наместник
Сирии, Омейяд Муавия, выступил со своим войском против Али. Али не хотел, чтобы
мусульмане убивали мусульман и вступил в переговоры с Муавией; это оттолкнуло
от него страстных приверженцев исламского равенства, «хариджитов», и
они провозгласили своего халифа; началась война всех со всеми. В конце концов,
в 661 году Али был убит кинжалом хариджита, и власть захватил Муавия,
основавший династию Омейядов.
Убийства, войны, столкновения партий – все эти события
были проявлением социального синтеза, процесса перенимания завоевателями
традиций покорённых народов. Новая мусульманская знать перенимала роскошь и
высокомерие персидских вельмож – и это вызывало яростное сопротивление сторонников
исламских традиций. Вместе с роскошью дворцов перенимался персидский
абсолютизм; халифы стали самодержавными монархами и приблизили к себе
чиновников‑персов, проводивших переписи и собиравших старые,
сохранившиеся со времен Сассанидов налоги. Земля считалась государственной и
давалась в пользование крестьянам. Налог на землю назывался «харадж»,
а подушная подать, которой были обложены немусульмане, – «джизья»;
мусульмане платили только «десятину», «закят», шедшую на
нужды благотворительности. Поначалу арабы с радостью приветствовали
новообращенных‑«мавали» и принимали их в свою общину – но при
Омейядах традиции исламского братства были забыты, и арабы превратились в
заносчивое военное сословие, старавшееся не допустить в свою среду
новообращенных. «Мавали» уже не освобождались от основного налога,
«хараджа»; их считали второсортными мусульманами, и, в отличие от
арабов, они не получали содержания из казны; они не могли жениться на арабских
женщинах и стояли в мечети позади арабов. Еще хуже приходилось немусульманам‑зиммиям,
которые составляли большую часть населения, и за счёт которых кормились
обитатели быстро разраставшихся городов‑лагерей. В начале VIII века
размеры податей удвоились, крестьяне были обязаны носить свинцовые бирки –
«удостоверения» об уплате налога; неплательщиков поливали кипящим
маслом. Между тем, со времён завоевания страна лежала в развалинах, население
не составляло и половины от прежних времён, а ирригационные системы в низовьях
Евфрата так и не были восстановлены, и обширные районы превратились в пустыню.
Мечта о мусульманском братстве оказалась призраком, быстро отступившим перед
реальностью: перед высокомерием новой знати и царившей повсюду
несправедливостью. Новые халифы забыли о словах пророка:
Горе всякому хулителю,
Который собрал богатство и приготовил его!
Они отвернулись от идеалов ислама и жестоко расправлялись
с теми, кто осмеливался напомнить о них, с хариджитами и со сторонниками Али,
шиитами. После смерти Муавии в 680 году шииты снова восстали; их предводитель
Хусейн, сын Али и внук пророка, во главе своего отряда принял неравный бой и
погиб в битве при Кербеле – он стал народным героем и мучеником, отдавшим жизнь
за правое дело. Омейяды не боялись пролить кровь мусульман – после взятия Куфы
было истреблено 11 тысяч восставших. Но шииты продолжали борьбу; они сплотились
вокруг потомков пророка и выдвигали из этого рода своих вождей,
«имамов». Шиитские агитаторы ходили по деревням и обращали в свою
веру крестьян – к середине VIII века большая часть зиммиев приняла этот «народный
ислам», сохранивший традиции равенства и братства. В 748 году усыновлённый
семьёй пророка молодой раб Абу Муслим поднял на восстание крестьян восточного
Ирана; вслед за этим восстали шииты и мавали по всей стране. Войска Омейядов
были разгромлены, и один из шиитских вождей, Саффах, был провозглашён новым
халифом.
Саффах был потомком Аббаса, дяди пророка Мухаммеда; ему
было суждено стать основателем новой династии Аббасидов. Новые халифы признали,
что «все мусульмане – братья» и уравняли в правах мавали и арабов. Но
они обманули крестьян и не снизили налогов; Абу Муслим был предательски убит, и
многие крестьяне отвернулись от новой династии. Они называли себя
«хуррамитами», «красными», носили красные одежды и
выступали под красными знамёнами. В 816 году они провозгласили новым пророком
юношу Бабека и 20 лет сражались с Аббасидами. Армии Халифата были разбиты,
халиф Мамун (813‑833) был вынужден объявить о снижении налогов и
прекращении выдач арабам; потомки завоевателей окончательно лишились положения привилегированного
военного сословия. Красные хуррамиты, в конце концов, потерпели поражение, но
их восстание нанесло Халифату смертельный удар; огромное государство распалось,
наместники захватили власть в провинциях, и к концу IX века на месте Мировой Империи
появился десяток враждебных султанатов.
Началась новая страница истории.
3. МУСУЛЬМАНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ
Первые века мусульманского завоевания были временем
разрухи, голода и чумы. Многие города Востока опустели, великолепный Ктесифон
лежал в руинах, Александрия подверглась жестокому разгрому; вместе с половиной
города арабы сожгли и знаменитую библиотеку: халиф Омар заявил, что раз есть
Коран, то нет нужды в других книгах. Греческая учёность была забыта, овладевшие
половиной мира варвары правили, не слезая со своих коней, и лишь заповеди
ислама отчасти сдерживали их грубость и алчность. В то время, как арабская
знать изменила заветам пророка, покорённые народы сделали их своим знаменем и,
принимая ислам, требовали равных прав – ведь пророк говорил, что все верующие –
братья. Объединившись с истинно верующими шиитами, новообращённые одержали
победу и разрушили созданный завоевателями Халифат. Овладев в середине X века
Египтом, шииты провозгласили здесь своего халифа, уменьшили налоги и навели
справедливый порядок в управлении. Так же, как во времена фараонов, каждый
крестьянин был обеспечен наделом, а писцы ходили по полям, предписывая, что и
когда сеять – а затем забирали государеву часть урожая. К чиновникам были
приставлены комиссары‑«даи», следившие за соблюдением
справедливости; эти поклявшиеся в верности святым идеалам агитаторы и комиссары
были опорой новой власти. Центром их обучения была огромная мечеть ал‑Азхар
в Каире, в разных уголках которой читали проповеди десятки учёных улемов;
тысячи даи расходились отсюда по всему мусульманскому миру, чтобы поднимать
людей на борьбу за справедливость.
Багдадские халифы ожесточённо сражались с постоянно
восстававшими шиитами и сумели отстоять свою власть в Двуречье. Опорой халифов было
новое войско – гвардия гулямов: они тысячами покупали мальчиков‑рабов,
воспитывали их в казармах и затем вручали им в руки оружие. Гулямов набирали из
самых воинственных и жестоких племён, среди них было много африканских берберов
и прикаспийских горцев‑дейлемитов, но в основном это были выходцы из
Великой Степи, тюрки. Поначалу халифам удавалось поддерживать среди гулямов
военную дисциплину, но затем солдаты почувствовали свою силу и в середине X
века захватили власть. Халифы по‑прежнему жили в своём огромном дворце и
оставались духовными владыками мусульман, но реальная власть принадлежала
теперь вождю дейлемских гулямов Адуд ад‑Доуле. Адуд считал себя
восстановителем персидской империи, он принял титул шаханшаха и подражал
«справедливым государям» VI века. Новый шаханшах восстановил
дисциплину среди гулямов, снизил налоги, навёл порядок в управлении и
покровительствовал окружавшим его учёным и поэтам; он вошёл в историю как
образец идеального правителя того времени.
Первые века Халифата были временем голода, но бедствия,
преследовавшие людей, были вызваны не отсутствием плодородных земель, а
непосильными податями, которыми завоеватели обременяли крестьян. Это было
искусственное Сжатие, которое вызывало постоянные восстания – и, в конечном
счёте, взорвало великий Халифат. Восстания и революции привели к власти
справедливых государей, которые уменьшили подати и покончили со
злоупотреблениями налоговых сборщиков. Численность населения стала быстро
расти, деревни снова стали многочисленными и многолюдными, были восстановлены
старые каналы, а от предгорий в засушливые степи потянулись кяризы – подземные
водостоки длиной в «несколько дней пути». Стала ощущаться нехватка
земли, крестьяне уходили в города и пополняли ряды ремесленников, снова зашумели
многолюдные базары, где торговцы зычными голосами расхваливали свой товар.
Ремесленники выделывали прекрасные ковры и белоснежные льняные полотна, медную
посуду и сабли дамасской стали. Мусульмане научились у индусов прясть хлопок, а
у китайцев – выделывать бумагу, были снова освоены секреты производства стекла
и шёлка. Торговые караваны уходили всё дальше на запад и на восток; была
открыта дорога через пустыню в северные страны, в Булгар на берегу Волги, где
мусульманские купцы покупали у русов меха и рабынь. В VIII веке персидские
капитаны снова нашли морской путь в Индию и Китай, и по этой дороге стали
плавать корабли Синдбада‑морехода и его товарищей из Сирафа, Басры и
Ормуза. Эти большие корабли были сделаны, как в давние времена, без единого
гвоздя, но они вмещали сотни людей и могли находиться в плавании месяцами;
связь с родиной поддерживали с помощью почтовых голубей. Другая дорога в Китай
вела через пустыни Центральной Азии – это был Великий Шёлковый путь, вновь
открытый для движения караванов. Крупнейшим городом на Шёлковом пути был
знаменитый своими базарами и караван‑сараями Нишапур; главные улицы и
площади Нишапура были заставлены лавками и перекрыты высокими кирпичными
сводами; говорили, что в Нишапуре больше миллиона жителей.
Мусульманские города мало отличались от древних городов
Востока – те же стиснутые между глиняными заборами улицы; редкие калитки, а за
ними – внутренние дворики с выходящими на них комнатами. Правда, в окнах
появились цветные стёкла, а подвалы стали использоваться для жилья: в них устраивали
фонтанчики и наслаждались прохладой среди летней жары. Мебели в домах почти не
было: её заменяли многочисленные ковры, создававшие атмосферу уюта. За обедом
мужчины возлежали на коврах, облокотясь на подушки, несмотря на запрещение
пророка, пили вино, и по обычаю, перенятому у греков, соревновались друг с
другом в сложении стихов. Поэты писали о радостях жизни, о женщинах и вине:
Лунным ясным сияньем весь мир озарён,
Миг лови – радуй сердце, будь пьян и влюблён,
Мы уйдём – станем прахом, нас мир позабудет,
А луна, как всегда, озарит небосклон.
Положенные на музыку, стихи исполнялись рабынями‑певицами;
правда, по обычаю певицы не могли показаться на глаза гостям и пели из‑за
ширмы. На пирах не было гетер, которые ублажали гостей ласками, – но зато мужчины
вовсю предавались азартным играм. Они играли в шахматы и в нарды, а любимым
спортивным развлечением было конное поло – игра в мяч верхом на лошади. Особым
удовольствием считались позаимствованные у римлян бани.
По пятницам верующие собирались в мечети на общую
молитву. Поначалу мечеть была большой площадью, окружённой галереей и
портиками; потом часть площади стали перекрывать сводом, державшимся на сотнях
тонких колонн. В начале VIII века нанятые халифом греческие мастера построили в
Иерусалиме, на скале, где некогда стоял Великий Храм, великолепную мечеть
Куббат ас‑Сахра, «Купол скалы». С этого времени мечети стали
украшать куполами, а затем возле них появились высокие минареты, с которых
глашатаи‑муэдзины призывали верующих к молитве. Мечеть стала центром
общественной жизни, судьи‑«кади» разбирали здесь дела верующих,
дети слушали своих учителей, здесь можно было переночевать, а беднякам в мечети
раздавали деньги и пищу. Пророк призывал богатых людей жертвовать на нужды
общины, и из этих пожертвований складывались «вакфы» – дома и земли,
доходы с которых шли на милостыню. На эти средства содержались также медресе,
духовные школы, где изучали мусульманское богословие и право. Многие месяцы и
годы студенты медресе учили наизусть Коран – священную книгу мусульман,
собрание изречений Мухаммеда, записанных после его смерти сподвижниками.
Коран означает «чтение» или просто
«книга», в нём чередуются проповеди и страстные стихотворные
пророчества, и с давних времён его читали, как стихотворение, нараспев. Долгое
время эта «книга» оставалась единственной книгой мусульман, потом
появилась светская литература, стали записываться столетиями передававшиеся
изустно поэмы, появились придворные поэты. В начале IX века халиф Мамун под
впечатлением легенд об александрийском Мусее создал в Багдаде «Дом
науки» с обсерваторией и большой библиотекой; здесь были собраны поэты,
учёные и толмачи, которые переводили греческие книги. Рассказывают, что халиф
платил за переводы столько золота, сколько весила книга; были переведены сотни
рукописей, присланных из Константинополя или найденных в сирийских монастырях;
мусульманский мир познакомился с трудами Платона, Аристотеля, Евклида. Из
манускриптов Клавдия Птолемея мусульмане узнали о шарообразности земли,
научились определять широту и долготу и рисовать карты. Сочинения Гиппократа
стали основой для «Канона врачебной науки» знаменитого врача и
философа Ибн Сины; Ибн Хайан положил начало арабской алхимии и астрологии.
Особенно усердно работали арабские астрономы – их главной задачей было
научиться определять, в какой стороне находится Мекка – именно в эту сторону
должны были склоняться правоверные при молитве. Решением этой проблемы
занимался знаменитый астроном ал‑Хорезми, известный европейским
переводчикам как Алгорисмус – от его имени происходит слово
«алгоритм». Ал‑Хорезми позаимствовал у индийцев десятичные
цифры, которые потом попали от арабов в Европу и которые европейцы называют
арабскими. Мудрецы искали эликсир жизни и философский камень, позволявший
превращать ртуть в золото; халифов и султанов окружало множество астрологов,
богословов, придворных поэтов и историков. Ат‑Табари написал грандиозный
исторический свод «История пророков и царей», а ал‑Масуди
создал обширную историко‑географическую энциклопедию. В X веке наступило
время расцвета поэзии – не только арабской, но и персидской; после долгого
господства арабов возродился персидский литературный язык, и великий поэт
Фирдоуси создал своё бессмертное творение «Шахнаме»:
Судьбою дан бессмертия удел
Величью слов и благородству дел.
Всё пыль и прах. Идут за днями дни,
Но труд и слово вечности сродни.
Поэма Фирдоуси была поэтическим памятником героям
иранской истории, справедливым царям и благородным рыцарям, пророкам и народным
вождям. По легенде, султан Махмуд Газневи обещал заплатить по золотому динару
за каждое слово этой поэмы, но не сдержал обещания и расплатился серебром; это
возмутило гордого поэта, и он роздал нагруженных серебром верблюдов погонщикам
каравана. После этого Фирдоуси пришлось спасаться от султанского гнева; он
бежал и до самой смерти жил в нищете, скитаясь по городам и деревням.
X век был временем расцвета поэзии, искусства, наук,
ремёсел – и в основе этого расцвета лежало повышение демографического давления;
именно демографическое давление гнало «лишних людей» из деревень в
города и заставляло их соревноваться друг с другом в ремёслах, именно
конкуренция побуждала торговые караваны искать новые далёкие пути. Нужда
заставляла младших сыновей знати учиться грамоте и вникать в богословские
споры, становиться юристами или врачами. Это была эпоха Возрождения после
долгого господства кочевников – время возрождения деревень, городов, искусств и
наук. Нашествие арабов было не столь разрушительным, как нашествие германцев, и
Возрождение пришло на Ближний Восток на три столетия раньше, нежели в Европу. В
то время, как в Европе варвары ещё продолжали сражаться среди развалин, на
Востоке снова выросли огромные города, и паломники с Запада с удивлением
смотрели на многолюдье базаров и на поднимавшиеся к небу купола мечетей. Сказки
«Тысячи и одной ночи» донесли до нас образ этого мира: роскошь
Багдада, огромные дворцы, залы которых усыпаны лепестками роз, озёра, в которых
переливалась ртуть. Сказки рассказывали о богатствах халифов, о садах, в
которых росли деревья с позолоченными стволами и о гуриях, танцевавших среди
этих деревьев. Об этом мире роскоши, любви и вина писал знаменитый поэт тех
времён, Омар Хайям – он был астрономом и астрологом, предсказывавшим судьбы
людей, и знание этих судеб подмешивало к его стихам лёгкий привкус грусти:
Мир сияет, блестит, как кувшин золотой
Он пленил, опьянил нас своей красотой.
Жаль, что конь под седлом и всегда наготове,
Чтобы смертных умчать безвозвратной тропой.
4. ЗАВОЕВАНИЕ ИНДИИ
В то время, как в великолепной столице ислама, Багдаде,
правили халифы и шаханшахи, мусульманский Восток признавал власть великого
султана Махмуда из Газни. Султан или «властитель» Махмуд владел землями от
Каспийского моря до заснеженных хребтов Гиндукуша: он правил железной рукой и
вошёл в историю, как знаменитый воин, остановивший нашествие кочевых тюрок и
завоевавший долину Инда. Силой, дарившей Махмуду победы, была многочисленная и
прекрасно вооружённая гвардия тюркских рабов‑гулямов. Эти воины с
юношеского возраста воспитывались в палатках и привыкали к суровой дисциплине;
первые годы они не имели права сесть на коня и прислуживали бывалым солдатам –
а потом год от года поднимались по службе, получая чистокровных лошадей и
украшенное серебром оружие. Гулямы всю жизнь обитали в палатках, они не имели
ни семьи, ни рабов, ни поместий – их гордостью были боевые раны, позолоченные
пояса и то смешанное со страхом почтение, с которым перед ними склонялись
крестьяне и горожане. Гулямы не могли жить без войны – и каждый год султан под трубные
звуки карнаев выезжал из ворот беломраморной столицы во главе своей гвардии;
жители выходили на стены, чтобы посмотреть на это великолепное зрелище – на
роскошные доспехи воинов, на благородных скакунов, и на ту выправку, с которой
каждая сотня‑«хайль» подчинялась командам своего «баши».
Армия султана держала путь на юг – через стиснутый горами
Хайберский проход в долину Инда, в страну джунглей и многоводных рек,
населённую племенами язычников. Хайберское ущелье было дорогой для многих
завоевателей; когда‑то давно по нему прошёл Александр Македонский, а
позже, в VI веке – кочевые племена белых гуннов. Белые гунны, или эфталиты,
страшной волной прошли по Северной Индии, обратили в пепел города и деревни и
поделили страну между своими родами и племенами. Вожди кочевников,
«раджи», вместе со своими «сыновьями»,
«раджпутами», поработили часть местных крестьян и заставили остальных
платить дань. Раджи воздвигли могучие замки и постоянно воевали друг с другом;
раджпуты были смелыми и жестокими воинами, предпочитавшими смерть в сражении
плену и рабству – в безнадёжной ситуации они убивали своих жён и детей, а потом
одевали шафрановые одежды и выходили на последний бой. Жена воина, узнав о
гибели мужа, должна была сжечь себя на костре; после смерти раджи на костёр
восходили десятки его жён – этот обычай назывался «джаухар».
В 1000 году войска султана Махмуда впервые прорвались в
долину Инда через Хайберский проход; они шли под знамёнами
«газавата», «войны за веру», с намерением искоренить
язычников или обратить их в ислам. Раджпуты оказали яростное сопротивление, но
их князья враждовали между собой и не могли сопротивляться вышколенной гвардии
гулямов. Потерпев поражение, раджа Джаяпала сжёг себя на костре – так поступали
и многие простые воины. Завоевание долины Инда продолжалось четверть века; с
каждым годом армия Махмуда продвигалась всё дальше на юг – и каждый год
возвращалась в Газни с огромной добычей и десятками тысяч рабов. Фанатичные
воины ислама с ожесточением разрушали индийские храмы и ниспровергали идолов,
грабили монастыри и убивали буддийских монахов. В 1025 году войско султана,
наконец, вышло к морскому побережью близ города Сомнатха, где на узком
неприступном мысу располагался один из главных храмов Индии. После
кровопролитного штурма султан во главе своих гулямов ворвался в огромный храм и
в ярости принялся избивать железной палицей голову священного идола. Внезапно
голова отломилась и на пол посыпались спрятанные внутри сокровища – топазы,
рубины и изумруды величиной с куриное яйцо. Найденных в храме драгоценностей
было так много, что для перевозки не хватило верблюдов; обломки идола по
распоряжению Махмуда были отправлены в Мекку.
Так же как Александр Великий, Махмуд Газневи был
просвещенным завоевателем, и в походах его сопровождала целая свита учёных –
крупнейшим из них был знаменитый астроном и философ ал‑Бируни. Бируни
измерял широту и устанавливал местонахождение завоёванных городов, изучал язык,
беседовал с учёными брахманами и переводил индийские книги. Он составил
обширный трактат «Индия», в котором описал законы, обычаи, религию
доселе незнакомой мусульманам страны, её природу и животный мир. Эта книга
стала неоценимым пособием для назначенных Махмудом наместников завоёванных
земель. После смерти великого султана они оказались в тяжёлом положении: на
севере началось новое наступление кочевых тюрок, и преемникам Махмуда долгое
время было не до Индии. Затем в Газни сменилась династия, и к власти пришли
султаны из рода Гури; им удалось воссоздать гвардию гулямов и продолжить
завоевания великого Махмуда. В 1192 году султан Мухаммед Гури одержал решающую
победу над раджпутами и закрепился на берегах Ганга; вернувшись в Газни, он
назначил своим наместником в крепости Дели эмира гулямов Кутб‑ад‑дина
Айбека. Когда в 1206 году Мухаммед погиб от руки убийц, Кутб‑ад‑дин
провозгласил себя султаном Дели – так родилось первое мусульманское государство
в Индии. Это было необычное государство, потому что его хозяевами были воины‑рабы,
«гулямы»; его первый султан был гулямом и его преемниками становились
эмиры гулямов, прошедшие всю школу солдатской выучки – от юноши, чистившего
лошадей и поддерживавшего стремя, до «хайль‑баши» с золотым
поясом. Дели был городом‑лагерем, куда гвардия гулямов возвращалась к
началу сезона дождей и откуда она каждый год уходила в походы. Вместе с
гулямами на войну отправлялись служившие султану тюркские и афганские
кочевники: многие кочевые племена и роды переселились в Индию в поисках добычи
и пастбищ; их вожди, эмиры и малики, получали право на сбор налогов с
выделенных им деревень – так называемые «икта». Позже
«икта» стали получать офицеры гулямов и рядовые воины; дисциплина
ослабла, и «сорок маликов» временами воевали между собой, пытаясь
посадить на трон угодного им султана.
Самыми могущественными султанами Дели были Шамс‑ад‑дин
Илтутмыш (1211‑36) и Гияс‑ад‑дин Балбан (1246‑87).
Преемник Айбека, Илтутмыш завоевал долину Ганга и в ознаменование победы ислама
построил грандиозный минарет Кутб‑минар, облицованную мрамором и
украшенную резьбой башню высотой в 72 метра. Это была самая высокая колонна, построенная людьми древности и средневековья, и с её высоты муэдзин должен был
созывать на молитву миллионы новообращённых – чтобы они пришли поклониться
победоносному Аллаху. Но оказалось, что голос самого зычного глашатая не
долетает с небес до земли и беспомощно теряется среди облаков – поэтому
муэдзины редко поднимались на вершину Кутб‑минара. Лишь иногда золотой
павильон на вершине посещали наместники Аллаха, султаны Дели; в окружении
нарядной свиты они молча смотрели на свою страну, на бесконечную зелёную
равнину, реки и леса: большая часть Индии ещё была покрыта лесами. В те времена
Индия была окраиной обетованного мира, там не было больших городов и высокой
культуры, которая появляется вместе с перенаселением и Сжатием. Джунгли
подступали вплотную к окраинам Дели, и лишь кое‑где на равнине виднелись
расчищенные участки пашен и маленькие деревни – история индийского
средневековья была ещё впереди.
5. ПЕРЕД КАТАСТРОФОЙ
Теперь нам нужно вернуться в центральные области
мусульманского мира – туда, где шумели многолюдные города, где поэты писали
стихи и искусные ремесленники возводили дворцы, подобные луне и солнцу. Всё это
– дворцы, искусства, торговля – всё это было порождено Сжатием, но то была лишь
одна сторона действительности – потому что другой стороной были голод, нищета,
прокажённые в лохмотьях. В середине X века Сжатие привело к голоду, который
возвращался через каждые три‑четыре года; города были переполнены
бродягами и нищими, которые, в конце концов, объединились и стали среди бела
дня отнимать имущество у богатых. Современники описывают этих бродяг,
«аййаров», как разбойников в дырявых шароварах, вооружённых крюком на длинной
верёвке – но сами аййары, считали себя «благородными рыцарями», отнимающими у
богатых, чтобы раздавать бедным – ведь пророк говорил, что все богатства
принадлежат богу, то есть общине верующих. Халифы и султаны тоже ссылались на
этот принцип и после смерти богатого сановника или купца без долгих слов
забирали его имущество в казну. В годы голода правители раздавали эти деньги
беднякам – но, конечно, они не могли накормить всех голодных.
Сжатие нарастало, голод приходил всё чаще, и смерть
становилась владычицей городов и стран. В 1011 году голод обезлюдил некогда
богатый Нишапур, а в 1060‑х годах его костлявая рука унесла в могилу
половину населения Египта. Мусульманский мир жил в ожидании катастрофы, конца
света, когда посланный Мухаммедом новый пророк Махди восстановит справедливость
и воздаст людям по их заслугам. По дорогам бродили нищие дервиши, святые люди,
приблизившиеся к богу, они проповедовали бедность, любовь и терпение; они
призывали отказаться от мирской суеты и обратиться к Аллаху. Многодневными
молениями дервиши доводили себя до экстаза и с пеной у рта, дрожа всем телом,
выкрикивали заклятья. Сотни людей верили дервишам и следовали за ними, они
называли дервишей святыми шейхами, а себя – их учениками, «мюридами».
Вера давала утешение, но не могла спасти от несчастий; дервиши брели по дорогам
и вели за собой людей – но не знали, куда идут. Повсюду свирепствовали голод и
мор, умирающие лежали на обочинах, и всё, что могли люди – это молиться богу.
Жизнь – не крики веселья, а горестный стон,
Наши дни – слабый отблеск великих времён,
Все деяния нашего мрачного мира ‑
Лишь мгновенье, обман, наважденье и сон.
Сжатие было символом Судьбы, проявлением тех
могущественных процессов, которые описываются дифференциальными уравнениями и
не зависят от человеческой воли. Уравнения говорили, что со временем
перенаселение приведёт к катастрофе – к голоду, мору и восстаниям бедноты.
Однако неизбежность не всегда выглядит одинаково; порой действительность
оказывается сложнее и описывается не одним уравнением. Рядом с земледельческими
странами Востока простиралась Великая Степь, где протекали те же процессы – но
намного более интенсивно. После Великого Исхода в начале средних веков Степь
быстро наполнилась новыми поколениями; там снова кипели войны за пастбища, и
оттуда в любой момент могла выплеснуться новая сокрушительная Волна.
Роковой момент наступил в 1040 году. Обитатели
среднеазиатских степей, тюрки, объединились вокруг Тогрул‑бека из рода
Сельджука и в кровавой битве при Данденакане разгромили армию газнийского
султана Масуда. Воодушевлённая победой конница тюрок хлынула на запад; в 1055
году Тогрул‑бек вступил в Багдад, в 1071 году тюрки разбили византийцев и
заняли Малую Азию, в середине XII века они овладели Египтом. Степные варвары
снова стали хозяевами Ближнего Востока; оказавшие сопротивление города и сёла
подверглись жестокому разграблению – но всё же цивилизации на этот раз удалось
избежать катастрофы. Тюрки уже давно приняли веру Пророка, и Торгул‑бек
стремился не допустить резни мусульман; он повсюду выказывал уважение кади и с
почтением принял корону из рук багдадского халифа. Торгул‑бек был
провозглашён «султаном Востока и Запада» и выразил готовность править
по законам ислама. Его преемник Алп‑Арслан (1063‑72) сделал своим
первым министром, «визирем», персидского сановника Абу Али Хасана
Туси, получившего впоследствии титул Низам ал‑Мульк, «Порядок
государства».
Низам ал‑Мульк старался примирить победителей и
побеждённых, и, по мере возможности, поддерживал справедливость; он оставил
после себя знаменитую «Книгу о правлении», «Сийасет‑наме»,
ставшую источником мудрости для властителей Востока. «Государям надлежит
блюсти божье благоволение, – писал Низам ал‑Мульк, – а благоволение
господа заключается в милостях, оказываемых людям и справедливости,
распространяемой среди них». Великий визирь писал о том, что земля должна
принадлежать государству и даваться крестьянам в пользование, что налог должен
быть умеренным и собираться без насилия, что нужно помогать обедневшим
крестьянам и неусыпно следить за чиновниками – дабы они не притесняли простой
народ. Нужно постоянно проводить переписи, кадастры и проверки; необходимо
повсюду иметь шпионов‑осведомителей, дабы государь знал о всём –
«даже если кто за 500 фарсангов отсюда несправедливо отнял торбу
сена«, – и »дабы люди знали, что государь – неусыпен».
Низам ал‑Мульк старался приручить хищных кочевников
и, в рамках социального синтеза, превратить их в военное сословие Империи.
Однако ему не удалось смирить аппетиты завоевателей; тюркское войско на своих
сходках грозно требовало раздела добычи и предоставления каждому воину
«икта » – права собирать часть податей с выделенных ему деревень.
Икта существовали и раньше, но они были подконтрольны казне, и чиновники, так
же, как и на других землях, переписывали в этих владениях крестьянские дворы и
собирали с них налоги – правда, налоги устанавливались меньше обычных, так,
чтобы дать возможность владельцу икта взять свою, строго ограниченную долю.
Низам ал‑Мульк был вынужден раздать 46 тысяч икта, но, как не увещевал он
воинов, они сразу же принялись грабить крестьян. Они называли сельчан
«райатами», «скотом на пастбище», выколачивали налоги плетьми и насиловали
женщин.
Начались крестьянские восстания. Снова подняли голову
шииты, и посылаемые из Каира агитаторы‑даи ходили по деревням, возбуждая
народ. В 1090 году отряд повстанцев во главе с даи Хасаном ибн Саббахом овладел
крепостью Аламут в прикаспийских горах. Плохо вооружённые повстанцы не могли
сражаться с тюрками в открытом поле и единственное, что оставалось отчаявшимся
крестьянам – это индивидуальный террор. Хасан ибн Саббах посылал из Аламута
«жертвующих собой», «фидаев», со спрятанными под одеждой
длинными ножами, и эти фидаи месяцами и годами караулили тюркских вождей. Если
«жертвующие собой» убивали врага и оставались в живых, то по
возвращении в Аламут в их честь устраивались семидневные празднества, крепость
расцвечивалась огнями, и на площадях устанавливали пиршественные столы.
Погибшим фидаям было уготовано место в раю, и, чтобы показать им, что такое
рай, в укромной долине был создан великолепный сад с позолоченными дворцами и
фонтанами, бьющими вином. Никто не знал о существовании этого сада; юношей,
которых готовили в фидаи, усыпляли гашишем и сонными приносили туда; они
думали, что оказались в раю и принимали ласкавших их девушек за райских гурий. Потом
их снова усыпляли, относили обратно и клали на то же место; они верили, что
всё, произошедшее с ними – сон, и были готовы отдать жизнь, чтобы снова попасть
в рай. За употребление гашиша фидаев впоследствии стали называть
«гашашинами» или «асассинами»; это слово вошло в
европейские языки как синоним убийцы.
В 1092 году фидаи убили великого визиря Низам ал‑Мулька;
в этом же году умер, вероятно от яда, султан Мелик‑шах (1072‑92).
Тюркские племена окончательно вышли из подчинения властям и, сражаясь под знамёнами
разных султанов, принялись грабить города и разорять страну. Междоусобные войны
продолжались больше столетия, и лишь в начале XIII века шах Хорезма Мухаммед
снова объединил восточный Иран. Многие надеялись, что время смут осталось
позади, но оказалось, что эти несчастья были лишь прелюдией катастрофы,
масштабы которой заставили содрогнуться человечество. Давление в Великой Степи
всё повышалось и там, в её глубине, гудел вулкан, готовившийся излить на мир
потоки лавы. Сквозь блики пламени и клубы дыма оттуда доносился шум сражений, и
окружающие народы шёпотом передавали друг другу страшное имя воцарившегося там
Владыки Преисподней.
Его звали Чингисханом.
6. МОНГОЛЬСКИЙ СМЕРЧ
М ирным людям, живущим в городах и деревнях, трудно
понять жизнь степей, где человек неотделим от коня и сабли, где лошадей
украшают попонами из человеческой кожи, а к сёдлам подвешивают черепа убитых
врагов. В степи надо успеть убить первым – иначе первым убьют тебя; там кипит
вечная война между родами и племенами, и жизнь человека подобна мимолётному
облачку в голубом небе. В степи нужно каждый день тренироваться в умении
убивать: монголы с трёх лет приучали детей к луку, постепенно увеличивая его
размеры. Их лук был не такой, как у скифов и гуннов, это была сложная машина
убийства, склеенная из кости и дерева разных пород; стрела из этого лука за сто
метров пробивала любой доспех, и день появления этих луков предвещал гибель
многим народам и государствам. Монгольский лук, «саадак», был Фундаментальным Открытием,
породившим Волну, сокрушившую цивилизацию средних веков – и Чингисхан дал этой
Волне своё имя.
В те времена, когда Чингис ещё не был ханом, его звали
Темучжин; он был сыном вождя монголов Есугей‑багатура. При Есугее монголы
были одним из многих степных племён, и, кроме монголов, в степи кочевали
татары, меркиты, кереиты, найманы – все эти племена говорили на одном языке, и
иногда их без разбора называли татарами или монголами. Как часто бывало в
степи, Есугей силой отнял будущую мать Темучжина, Оэлун, у её жениха и силой
сделал её своей женой. Предание говорит, что когда Темучжин родился, он держал
в ладони сгусток крови – знак своей кровавой судьбы. Через несколько лет Есугей
был отравлен врагами монголов – татарами; монголы избрали себе новых вождей и,
откочевав, оставили Оэлун одну с маленькими детьми. Темучжин и его братья
бедствовали, голодали, рыли в степи коренья – но даже в беде не могли ужиться
между собой, и юный Темучжин застрелил из лука своего сводного брата Бектера.
Потом ему пришлось спасаться от монголов, которые вернулись, чтобы его убить;
он чудом уцелел, спрятавшись в речной заводи, – так, скрываясь от погонь и
кочуя по степи с маленьким аилом, он дожил до совершеннолетия.
Когда‑то давно Есугей нашёл маленькому Темучжину
невесту, девочку Борте, и договорился с её родителями. Темучжин женился на
Борте, но не смог защитить свою жену – на его стойбище напали меркиты, и Борте
стала добычей победителей, которые сделали с ней всё, что хотели. Темучжин
бежал к одному из степных вождей, Тоорил‑хану, когда‑то бывшему
другом Есугея; Тоорил враждовал с меркитами и договорился с новым вождём
монголов, Чжамухой, напасть на них – так что Темучжин отвоевал свою Борте и,
став побратимом Чжамухи, сумел через какое‑то время привлечь к себе часть
монголов.
Он стал ханом и стал мстить татарам, меркитам и всему
окружающему миру. «Высшее наслаждение для мужчины, – говорил он, –
победить своих врагов, гнать их перед собой, отнять у них все, видеть лица их
близких в слезах, сжимать в объятиях их дочерей и жен». В общем, это были
обычные степные войны, после которых пленных варили в котлах, или «равняли
к оси телеги», как Темучжин поступил с татарами, – и женщин, и малых
детей, всех убивали, а беременным вспарывали животы. «Небо звёздное,
бывало поворачивалось, – вот какая распря шла всенародная, – говорит
монгольское сказание. – На постель тут не ложилися, мать широкая земля
содрогалася – вот какая распря шла всеязычная». Темучжину удалось одолеть
других ханов, и в 1206 году он был провозглашён «Великим ханом» –
Чингисханом. «Когда он направил на путь истинный народы, обитавшие за
войлочными стенами, – говорит сказание, – то в год Барса собрался курултай у
истоков реки Онон. Здесь воздвигли девятибунчужное белое знамя и нарекли ханом
Чингис‑хана». Чингисхан разделил все племена на десятки, сотни и
тысячи и провозгласил законы, которые за малейшую провинность карали смертью.
Враждовавшие ранее племена превратились в единую могучую Орду, готовую
обрушиться на окружающий мир. Кочевники не могли жить без войны, нехватка
пастбищ побуждала их добывать пропитание мечом, и тишина, внезапно воцарившаяся
в степи, могла быть лишь тишиной перед взрывом.
В 1211 году на Северный Китай обрушился первый удар
Волны. «Везде были видны следы страшного опустошения, – писал современник,
– кости убитых составляли целые горы: почва была рыхлой от человеческого жира,
гниение трупов вызывало болезни». Северный Китай превратился в пустыню. В
1220 году монголы обрушились на Среднюю Азию, всё сопротивлявшееся подвергалось
«всеобщей резне» («катл‑и амм»). Это был обычай
монголов, воевавших в земледельческой стране так же, как они воевали в Степи.
«Чингисхан отдал приказ, – писал Рашид‑ад‑дин, – чтобы убивали
всякое живое существо из любого рода людей и любой породы скотины, диких
животных и птиц, не брали ни одного пленного и никакой добычи». По
свидетельству источников, в окрестностях Герата было истреблено полтора
миллиона жителей; в Нишапуре «не осталось ни одной стоящей стены».
Правитель Средней Азии хорезмшах Мухаммед, преследуемый
монголами, бежал на запад, и, не выдержав душевных потрясений, вскоре умер.
Большинство городов подверглось «всеобщей резне»; когда жители Бухары
в ужасе отказались от сопротивления, они были выведены за городские стены и
поделены между варварами. Монголы связали мужчин и тут же, на глазах у них,
изнасиловали женщин. Имам Рукн‑ад‑дин с сыном, не выдержав этого
зрелища, бросились на варваров и были зарублены; затем было зарезано 30 тысяч
мужчин, а город разрушен до основания, «как будто его вчера и не
было«. »Мало кто спасся, вследствие чего та страна совершенно
обезлюдела», – свидетельствует летописец. Монгольские всадники, как демоны
смерти, носились по равнине, покрытой пепелищами и ковром из трупов; это
выглядело, как исполнение пророчества о конце света: «И я взглянул, и вот
конь бледный, и на нём всадник, которому имя смерть, и ад следовал за
ним…»
Среди этой пляски смерти Чингисхан внезапно задумался о
своей собственной жизни: ему было уже под семьдесят. Он вызвал из Китая
знаменитого монаха и мудреца Чан Чуня, о котором говорили, что он знает секрет
бессмертия. Чан Чунь проехал многие тысячи километров по дорогам, заваленным
гниющими трупами, и покорно склонился перед «владыкой человечества».
– Святой муж! – сказал Чингисхан. – Ты пришёл издалека,
какое у тебя есть лекарство для вечной жизни, чтобы снабдить меня им?
– Есть средства хранить свою жизнь, – откровенно ответил
седой монах. – Но нет лекарства бессмертия.
Чингисхан угрюмо кивнул и отпустил монаха. Он понял, что
ему надо торопиться; он ещё не отомстил всем своим врагам. Прервав поход на
запад, он двинулся на тангутов, обитавших в Западном Китае. Тангуты
«зарывались в землю и камни, чтобы укрыться от мечей и стрел, но спаслись
лишь один‑два человека из ста. Белые кости покрыли степь». В августе
1227 года Чингисхан умер, наказав своим сыновьям и внукам продолжить завоевание
мира. Монголы завоевали Северный Китай, Корею, русские земли и в 1256 году
вновь вторглись в Иран. В январе 1258 года Орда подошла к столице
мусульманского мира, Багдаду. Багдад был самым большим городом на земле, и
кочевники с удивлением взирали на могучие крепостные стены и возвышающиеся над
ними купола мечетей. 4 февраля монголы пошли на штурм, овладели стенами и
несколько дней стояли на них, оглядывая сверху замерший от ужаса город. 10
февраля началась «всеобщая резня». Халиф Мустасим, пытаясь
откупиться, открыл все тайники с драгоценностями, и богатства Востока были
свалены в горы вокруг ханской ставки. Мустасиму не удалось спасти свою жизнь,
вместе со всем своим родом он был затоптан копытами коней. Резня продолжалась
пять дней, большая часть Багдада сгорела, и мало кто остался в живых.
«Горы трупов дыбились на улицах и базарах, дожди мочили их, а кони топтали
копытами…« »С тех пор как бог сотворил Адама, до настоящего времени
мир не видел подобного испытания, – свидетельствует арабский летописец Ибн‑ал‑Асир.
– Может быть, люди не увидят подобного до скончания мира, исключая разве Гога и
Магога. Даже антихрист пощадит тех, кто ему подчинится, и погубит только тех,
кто будет ему сопротивляться. А эти не щадили никого…» Долины Передней
Азии превратились в пустыню; песок заносил развалины городов и высохшие каналы.
История снова вернулась к своему началу.
7. ИСКАНДЕР САНИ
В те дни, когда на объятой пламенем равнине Ирана
свирепствовал монгольский смерч, бесконечный поток беженцев двигался через
Хайберский проход на юг – в Индию. Казалось, вся Азия смешалась в этих объятых
ужасом толпах: крестьяне, нёсшие на себе нехитрый скарб, купцы‑караванщики
со своими верблюдами, израненные воины разбитых армий, целые племена
кочевников, тюрок и афганцев. Они стремились уйти от погони как можно дальше на
юг – за Инд, к Дели – последней крепости мусульманского мира. Угрюмый султан
Дели Гийас‑ад‑дин Балбан встречал беженцев, давал крестьянам землю,
купцам – работу, а воинов зачислял в свои полки. Сыновья султана каждый год
выходили с этими полками на Инд, чтобы отразить прорывавшиеся вслед за
беглецами монгольские отряды. Долина Инда была огромным полем боя, где
последние солдаты цивилизации пытались остановить затопившую полмира кровавую
Волну. В рядах мусульманских войск сражался отважный воин и великий поэт Амир
Хосров, оставивший для потомков описание своих врагов: «Упорные и яростные в
бою они прикрывают свои поистине стальные тела одеждами из хлопка. Над их
пламенеющими лицами возвышались шапки из шерсти и казалось, что шерсть
загорится от этого огня… От них исходило зловоние, худшее, чем от гниющих
трупов… Своими безобразными зубами они пожирали свиней и собак… Они пили воду
из сточных канав и ели траву…»
Перелом в долгой битве наступил в правление султана Ала‑ад‑дина
(1296‑1316), знаменитого полководца, которого считали равным Александру
Македонскому и назвали Александром Вторым – Искандером Сани. Чтобы отразить
нашествие, Ала‑ад‑дин ввел железную дисциплину и мобилизовал все
средства страны. У воинов были отняты их икта; они были постоянно готовы к
походу и проводили время в тренировках и на смотрах. Эмирам тысяч и сотен
запрещалось пить вино, устраивать пиры и развлечения; им было запрещено даже
общаться между собой – помимо непосредственного начальства. Для содержания
армии крестьяне должны были отдавать половину урожая; государство взяло на себя
снабжение Дели, превратившегося в огромный военный лагерь; все цены и нормы снабжения
устанавливались лично султаном; в обширных государственных мастерских 17 тысяч
ремесленников ковали мечи и шлемы. Вероятно, оружейники султана уже умели
отливать пушки – эти новые орудия войны, изобретенные мусульманами в XII веке.
Именно пушкам было суждено через два столетия остановить натиск кочевых орд и
переломить ход истории – но первые пушки были слишком тяжелыми, неуклюжими и
использовались лишь при осадах городов.
В 1299 году огромная монгольская армия двинулась в глубь
Индии и подошла к Дели; у стен столицы произошла грандиозная битва; монголы
потерпели поражение и отступили на север – но через несколько лет вернулись. На
протяжении четырёх лет вокруг Дели бушевали сражения, в которых участвовали
сотни тысяч железных всадников; в 1306 году мусульмане, наконец, одержали
решающую победу; ожесточение победителей было таково, что они бросили под ноги
боевых слонов тысячи пленённых варваров. После этого разгрома монголы сто лет
не решались вторгаться в Индию.
Разгромив страшных врагов, победоносная армия ислама
приступила к покорению Южной Индии. Юг был загадочной страной тропических лесов
и многоводных рек; на побережьях тёплых морей там возвышались удивительные
города с многоэтажными деревянными домами и огромными, украшенными тысячами
скульптур, каменными храмами. Эти города были храмовыми общинами, очень
похожими на древние общины Двуречья: храмы были центрами городской жизни, они
владели обширными землями и вели торговлю, а жрецы были именитыми гражданами
города, которым принадлежал решающий голос в народном собрании. На юге Индии
жил древний народ дравидов, а в храмах поклонялись старинным индусским
божествам – Шиве, Индре, Вишну. Дравиды не могли противостоять непобедимой
коннице Ала‑ад‑дина, и богатства индусских храмов стали главной
добычей мусульман в их южных походах. В 1311 году воины султана достигли
крайней оконечности полуострова и разграбили знаменитый Золотой Храм в
Чидамбараме – символ древней культуры дравидов.
Ала‑ад‑дин отразил страшное монгольское
нашествие, покорил десятки дотоле неведомых племён, городов и царств – и решил
увековечить своё могущество строительством минарета, который был бы выше, чем
знаменитый Кутб‑минар. Смерть помешала султану завершить своё грандиозное
начинание: по‑видимому, Ала‑ад‑дин был отравлен своими эмирами,
тяготившимися дисциплиной, установленной суровым воином. С его смертью
вернулись прежние порядки, эмиры стали получать икта, а на базаре снова
воцарилась свобода торговли. Султан Мухаммад‑шах (1325‑51) ещё
пытался поддерживать дисциплину среди эмиров, но при Фируз‑шахе (1351‑88),
«эмиры и малики стали падишахами, каждый на свой собственный страх и
риск». Огромный султанат распался на части – и тотчас же с севера снова
нахлынули монголы. Новую всесокрущающую Орду вёл эмир Тимур, «железный
хромец», стремившийся превзойти жестокостью Чингисхана. В 1398 году орда
овладела Дели; «сделанные из голов индийцев башни достигали огромной
высоты, а тела их стали пищей для диких зверей и птиц». В конечном счёте,
Индию постигла та же судьба, что и другие страны Востока; равнина покрылась
пепелищами городов, трупы лежали на улицах и дорогах, и поля медленно зарастали
кустарником. Страшное монгольское нашествие стало рубежом двух эпох: там,
позади, было средневековье, эпоха сказок «Тысячи и одной ночи», эпоха
Фирдоуси и Омара Хайяма. Что было впереди, в то время никто не знал, и некому
было спрашивать: после ухода Тимура на развалинах Дели «даже птица не
пошевелила крылом».
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1.        
Нефедов С.А. История средних веков. – М.: Просвещение, 2004.
2.        
Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М., 1979.
3.        
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов.
Пер. Л.М. Гаспарова. М.: Мысль, 1986.