Реферат по истории Китая
КОНФУЦИЙ И ЕГО УЧЕНИЕ
ПЛАН
1. Главные постулаты
конфуцианства.
2. Государственный
порядок в учении Великого учителя.
					







3. Идеи социальной
гармонии и проблема человека.
4. Историческое значение
конфуцианства.
5. Литература. 
1. Главные
постулаты конфуцианства.
Конфуций, Кун-цзы
(551-479 гг. до н.э.), выходец из луских ши, первым дал свой вариант ответа на
вызов быстро и резко трансформировавшегося чжоуского общества. Опираясь на
чжо-уско-лускую модель идеологических ценностей и приоритет этической нормы в
поиске путей к стабильности, упорядоченной гармонии, он предложил в качестве
основы успешной эволюции великий принцип постоянного самоусовершенствования —
человека, общества, государства. Методика и механизм совершенствования —
тщательное соблюдение этических и ритуально-церемониальных нормативов с
ориентацией на общепризнанную мудрость древних. «Передаю, а не создаю; верю в
древность и люблю ее», — сказано об этом в трактате Луньюй («Беседы и
суждения»), написанном после смерти философа и содержащем его афоризмы и
поучения, обращенные преимущественно к ученикам. И хотя в своем учении Конфуций
(первым в Китае ставший общепризнанным Учителем и именно в ходе бесед с
учениками вырабатывавший основы своей концепции) был подлинным творцом нового,
все созданное им так основательно и умело опиралось на традиции, что
принципиальный тезис Луньюя не слишком расходился с истинным положением вещей.
Конфуций — это и
конфуцианство, т.е. доктрина, приспособившая древние мудрые этические нормы к
требованиям изменившейся эпохи, причем сделавшая это в общих чертах столь
удачно, что именно она, конфуцианская традиция, в первую очередь определила
менталитет, образ жизни и систему ценностей в Китае, что весомо ощущается и в
этой стране, и в ряде других стран современного Дальнего Востока, вплоть до
наших дней.
Итак,
чему учил Конфуций своих учеников? Мало уделяя внимания идее небесного мандата
(и явно в ней разочаровавшись), он выдвинул на передний план альтернативную
категорию Дао, т е. великого истинного пути, мудрого и справедливого порядка,
нормы правильного поведения. «Кто утром познал дао, может вечером умереть без
сожаления»; «Если в Поднебесной царит дао — старайтесь быть на виду, если нет —
скройтесь», — сказано в трактате Луньюй. Оставив за Небом лишь последнее слово и
как бы отодвинув его так, чтобы оно не слишком мешало людским делам, Конфуций
именно дао превратил в этический критерий всего должного. Соответственно было
изменено и содержание раннечжоуского понятия дэ, которое, перестав быть
исключительной прерогативой знати и лишившись своего сакрального, тесно
связанного с Небом содержания, стало своего рода конкретным проявлением дао, символом
существования этической нормы, добродетельного поведения благородного человека.
Само
понятие благородного человека (цзюнъ-цзы, сын правителя, т.е. благородный) тоже
было коренным образом изменено и стало употребляться Конфуцием уже не
применительно к уходившей в прошлое аристократии, но по отношению к истинно
порядочному, высокодобродетельному и потому именно благородному в современном
звучании этого понятия человеку. Цзюнь-цзы у Конфуция стал неким недосягаемым
идеалом высших добродетелей, комплексом всего наидостойнейшего. Это рыцарь
морали и добра, почти святой бессеребреник, думающий и заботящийся не о себе,
но о других. Он преисполнен чувства гуманности (жэнь), долга и справедливости (и),
высоко ценит ритуальный церемониал (ли), готов постоянно учиться и
само-.усовершенствоваться, дабы освоить все необходимые знания и применить их
для пользы общества и создания государства высшей гармонии и разумного порядка.
2. Государственный порядок в учении Великого учителя.
Социальный
порядок Учителю виделся в том, что в государстве, как и в семье, старшие должны
управлять, младшие подчиняться и быть объектом заботы. Патернализм чжоуской
клановой структуры у Конфуция плавно трансформировался в высокозначимый культ
мудрых старших, древних предков, как в каждой семье, так и в стране в целом.
«Пусть государь будет государем, подданный подданным, отец отцом, а сын сыном».
Иными словами, все должны знать свое место и выполнять положенные им функции —
только тогда и будет достигнут высший порядок, а вместе с ним и желанная
социальная гармония. Отличие государства от семьи вполне осознавалось, но это
было отличие вторичного характера, количественное, а не качественное.
Заключалось же оно в том, что один государь в отличие от отца в семье не в
состоянии управлять, ему нужны хорошие помощники. Хорошими же помощниками могут
стать лишь те, кто ориентируется на идеал цзюнь-цзы и готов всего себя отдать
великому делу преобразования Поднебесной, погрязшей в сварах и интригах, во лжи
и обмане, в себялюбии и разврате.
Едва ли
не важнейшей целью жизни Конфуция было воспитание из своих учеников хороших
чиновников, которых можно было бы использовать в управлении и которые при этом
руководствовались бы изложенными им принципами жизни, поведения и
мироустройства. В трактате Луньюй много говорится о том, как нужно управлять, в
чем состоит искусство администрации. Следует всегда поступать правильно и
справедливо, не спешить с решением сложных вопросов, уметь слушать других,
вникать в суть дела, не разбрасываться на мелочи, избегать рискованных шагов и
опасных поступков.
Следует
всегда привлекать к управлению мудрых и способных, которые в свою очередь
обязаны нелицеприятно возражать правителю в случае необходимости, никогда не
обманывать его успокаивающими заверениями. То есть «управлять — значит
поступать правильно». Мудрость умелой администрации Конфуций видел в том, чтобы
хорошо знать людей, их чаяния и чувства, чтобы идти впереди управляемых и
трудиться ради них, вести их за собой, воздействуя на них как своим умом,
знаниями, добродете­лями, так и конкретным личным примером. При этом во
взаимоотношениях между людьми должны господствовать ритуально-церемониальные нормы
ли, ибо «без ли почтительность превращается в утомительность, осторожность
становится трусостью, смелость смутой, а прямота грубостью». Ли — важнейший
организующий, дисциплинирующий и соединяющий людей импульс. Овладевший им
сможет управлять Поднебесной «так же легко, как показать ладонь».
Ученики
Конфуция прилежно внимали его поучениям и очень старались стать такими, какими
хотел их видеть Учитель. Однако это не всегда удавалось. По подсчетам Г.Крила,
из 22 упомянутых в Луньюе учеников девять обрели должности и еще один от нее
отказался. Из этого следует, что современные Конфуцию правители высоко ценили
школу Учителя и его принципы воспитания. Но сам Конфуций был суров и
бескомпромиссен. «Цю не мой ученик! Бейте в барабан и выступайте против него!»
— воскликнул он, когда узнал, что назначенный администратором Цю повысил
налоги. Отступление от принципов было для Конфуция недопустимым. Неудивительно,
что правители не решались приглашать самого Учителя занять какую-либо заметную
должность.
Позднейшая
апологетическая традиция утверждает, что Конфуций имел должность министра
правопорядка в Лу, но это явная легенда. В Луньюе об этом ничего не сказано, да
и самого Лу как государства в зрелые годы Конфуция (когда теоретически он
только и мог быть приглашен на должность министра) фактически не существовало,
а царством управляли три цина из родственных друг другу кланов. В трактате
сохранились лишь рассуждения Конфуция на тему о том, как хорошо было бы
получить должность и что бы он сделал, произойди это. «Если бы меня взяли на
службу, в течение 12 месяцев я навел бы порядок, а за три года все было бы в
совершенстве…» Рассуждая на тему о том, что Небо даровало ему его весомое дэ и
вложило в него высочай­ший комплекс цивилизованности — вэнъ, которым после
Вэнь-вана никто в Китае в столь полной мере (как это следовало понимать) еще не
обладал, Конфуций, видимо, в глубине души надеялся на то, что Небо подаст знак
и призовет его к управлению Поднебесной. В 50 лет, постигнув волю Неба, он, по
его словам, десятилетия после этого «внимал чутким ухом» этой Небесной воле, но
безрезультатно.
3. Идеи социальной гармонии и проблема человека.
Впрочем,
неудачи в исполнении тайных надежд внешне мало сказывались на деятельности
мудреца. С энергией подлинного первооткрывателя он продолжал разрабатывать свои
идеи и передавать их ученикам. Развивая идею социальной гармонии, Учитель
выдвинул идеал сяо — сыновней почтительности, лежавшей в основе возвеличенного
им культа предков. «Служить родителям по правилам при их жизни, похоронить их
по правилам-ли после смерти и приносить им жертвы по правилам-лм» — вот
концентрированное изложение сяо. И речь’ здесь идет не только о том, что дети
должны заботиться о здоровье родителей, об их питании и удобствах, быть
почтительными к ним и строго соблюдать все законы траура по многочисленным
родственникам, что уже само по себе было очень важным и составляло едва ли не
основу семейных правил-ли. Намного важнее то, что культ предков и сяо в
принципе упорядочивал социальные отношения людей на низовом массовом уровне.
Люди не
равны и не могут быть равны по их месту в семье и обществе, но каждый должен
хорошо знать свое место — при всем том, что оно не неизменно, а, напротив,
меняется со временем и в зависимости от обстоятельств. И человек сам в
определенной степени хозяин своей судьбы, ибо от него, его способностей,
добродетели, стараний и иных качеств многое зависит в его жизни, несмотря на
то, что многие привилегии уже при рождении получают высокопоставленные, власть
имущие и богатые. Иными словами, знатность знатностью, богатство богатством, но
и от самой личности зависит немало. «Люди по природе, в общем-то, одинаковы;
образ жизни — вот то, что их различает», — ска­зано в Луньюе. «Только самые
умные и самые глупые не могут изменяться», считал Учитель. Все остальные должны
стремиться к самоусовершенствованию.
Конфуций
верил в едва ли не безграничные возможности человека и, отталкиваясь от этой
веры, всегда стремился способствовать распространению знаний. Принципы его
эпистемологии (теории познания) в основном сводились к тезису: «Когда знаешь,
считай, что знаешь; коли не знаешь, считай, что не знаешь, — это и есть
знание». Главное же — любить знание и стремиться к познанию всегда, всю жизнь.
При этом важно уметь должным образом использовать полученные знания: «Учение
без размышлений напрасно, а размышления без учения опасны». Обе части этого
афоризма весьма емки: чтобы думать и что-то создавать, нужно многое знать;
нельзя пытаться что-то сделать, не зная всего, что для этого нужно знать.
Вообще же «учиться и время от времени реализовывать узнанное — разве это не
приятно?» — с этого афоризма, как известно, начинается текст Лу-ньюя, что
придает ему особое звучание.
Итак,
человек для Конфуция — это человек, оснащенный знаниями и стремящийся к
знаниям, знание же для него — прежде всего знание нравственное, т.е. познание
законов жизни. Когда Конфуция спросили о смерти, он резонно заметил: «Мы не
знаем, что такое жизнь, — что уж нам говорить о смерти?!» Учитель был великим
моралистом и гуманистом, он учил восхищаться знанием, преклоняться перед всем
изящным и радующим глаз (эстетика в его учении да и вообще в древнекитайской
мысли воплощалась в термине юэ, букв. «музыка»), строго соблюдать завещанные
древностью нормы, ритуалы и церемониал, ценить гармонию и чувство меры и
восхищаться теми, кто преуспел во всем этом. Но вместе с тем Конфуций, как и
вся шанско-чжоус-кая традиция до него, почти не интересовался проблемами
онтологии и натурфилософии, мистики и сверхъестественного, магии и суеверий.
Все, что не имело самого непосредственного отношения к тому, как людям следует
жить и какими они должны быть в этой жизни, как создать гармоничное общество и
совершенное государство, было вне сферы его интересов и внимания. Небо, его
воля и связанная с ней судьба людей — вот, пожалуй, единственный элемент
мистики, который можно встретить в афоризмах Конфуция. Но и рассуждения на эту
тему отнюдь не насыщены мистикой и верой в сверхъестественное. Даже наоборот,
ни весьма трезвы и рационалистичны — просто небесная воля в них играет роль
надчеловеческой разумной силы, вектор которой опять-таки вполне познаваем: веди
себя как должно, и Небо всегда будет с тобой.
Благо
Человека — наивысшая цель и ценность в доктрине Конфуция. Но его гуманизм столь
же мало походил на европейский гуманизм времен Возрождения, как требование
философа всегда принимать во внимание, что любят и хотят люди, ни в коей мере
не имело ничего общего с демократическими настроениями. Совсем напротив, люди в
конфуцианстве — не субъект, но прежде всего объект — объект заботы, управления,
наставления. Правда, не все. Цзюнь-цзы — это именно субъекты («цзюнь-цзы не
инструмент»), тогда как противопоставленные им сяо-жэнь (простые люди, те, кто
привычно заботится не о высокой морали, но о повседневной низменной выгоде) и
есть объекты, ими и следует управлять, о них и должны заботиться в их же
собственных интересах высокоморальные цзюнь-цзы.
4. Историческое значение конфуцианства.
Патернализм
Конфуция вполне вписывался в традицию и устраивал власть имущих, как и
устраивал их возвеличенный им культ предков и мудрецов. Но максимализм Учителя,
его нравственная бескомпромиссность были неприемлемы, и отнюдь не случайно, что
самого Конфуция на службу не брали, отделываясь от него ничего не обязывающими
должностями вроде дафу при не имеющем реальной власти правителе. Разумеется,
такого рода синекура к концу жизни мудреца в чжоуском Китае уже мало что
значила. Как известно, в этом скромном статусе он и умер, горько оплакиваемый
учениками, которые во время длительного траура жили рядом с его могилой. Именно
усилиями учеников и был составлен трактат «Луньюй», зафиксировавший для
потомков мудрость Учителя.
Афоризмы,
конкретные поучения и вся тональность доктрины Конфуция позволяют заключить,
что по своей натуре Великий Учитель был не столько
консерватором-традиционалистом (хотя именно этот аспект в своем поведении он
всячески акцентировал), сколько новатором едва ли не радикального плана. Целью
его было преобразовать погрязшую в пороках Поднебесную, причем идеалом для него
было не неясное в своих очертаниях будущее, но очень понятное всем и искусно
возвеличенное в специально разработанных социально-политических и
этико-административных конструкциях Светлое Прошлое древних мудрецов. Впрочем,
нарочитый акцент на традицию не должен затмить то бесспорное обстоятельство,
что на деле традиция использовалась в конфуцианстве лишь в качестве формы.
Конечно,
форме в этой доктрине придавалось огромное значение, она была элементом ритуала
и церемониала, основой социального порядка. Но при всем том главным было все,
же то, чем и как заполнена форма. А заполнялась она не только патернализмом и
культом древних, но и высокой нравственной позицией ответственных за судьбы
людей и призванных руководить ими старших, бескомпромиссностью в моральных
принципах, ясно декларированным стремлением к знаниям и постоянному
самоусовершенствованию, т.е. к реализации заложенных в каждом лучших его
потенций. И именно поэтому Конфуцию удалось, пусть не при жизни, добиться того,
что редко выпадало на долю мудрецов-реформаторов: по начертанным им эскизам, по
его модели, в конечном счете, стал развиваться Китай. Его ответ на вызов эпохи
оказался наиболее удачным среди других.
Разумеется,
все это выявилось далеко не сразу. Ни ученики Конфуция, ни ученики его учеников
и последующие поколения конфуцианцев вначале многого не добились. Им внимали, к
ним шли учиться, их идеи находили слушателей и почитателей, но правители в
конце Чуньцю и тем более в Чжаньго в них не были заинтересованы. Чжоу-луская
модель эволюции Поднебесной, стократ усиленная и улучшенная, как бы обретшая
крылья в конфуцианстве, не была принята даже там, где она появилась, т.е. в
домене Чжоу или в Лу, переживавших нелегкий период упадка власти легитимных
правителей. Там же, где легитимные правители из числа могущественных чжухоу обретали
силу, в чести были реформаторы и законодатели другого типа — из числа тех, кто
не делал нарочитого акцента на древние традиции и высокую нравственность, но,
напротив, считал своим долгом прямо и откровенно, преимущественно силовыми
методами, проводить необходимые реформы и никак не увязывать их с тем, что
будто бы было в древности. Впрочем, эта по-своему весьма логичная практическая
политика правителей не меняла того факта, что на поставленный
трансформирующимся Китаем вызов следовало искать ответы. Один из них,
конфуцианский, стал широко известен уже в V в. до н.э. За ним, в конце V и в IV
в. до н.э., последовали другие, каждый из которых заслуживает внимания и
оценки.
Литература.
1.        
Границы Китая:
история формирования / РАН; Институт Дальнего Востока / В.С. Мясников
(общ.ред.), Е.Д. Степанов (общ.ред.). — М. : Памятники исторической мысли,
2001. — 470с.
2.        
Грэй Джон Генри.
История Древнего Китая / А.Б. Вальдман (пер.с англ.). — М. : Центрполиграф,
2006. — 606с.
3.        
Всемирная
история: Учебник для студ. вузов / Георгий Борисович Поляк (ред.), Анна
Николаевна Маркова (ред.). — М. : Культура и спорт, 1997. — 496с.
4.        
Бадак Александр
Николаевич, Войнич Игорь Евгеньевич, Волчек Наталья Михайловна, Воротникова О.
А., Глобус А. Всемирная история: В 24 т. / И.А. Алябьева (ред.) — Минск :
Литература 
 Т. 5 : Становление государств Азии. — 543с.