МИНИСТЕРСТВО
ОБРАЗОВАНИЯ МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ
Государственное
образовательной учреждение высшего профессионального образования
МОСКОВСКИЙ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБЛАСТНОЙ УНИВЕРСИТЕТ
Институт экономики, управления и права
Экономический факультет
					







кафедра «Социальных наук и государственного управления»
РЕФЕРАТ
по дисциплине
«РЕГИОНАЛЬНАЯ
ЭКОНОМИКА И УПРАВЛЕНИЕ»
НА ТЕМУ «Проблемные
регионы России»
Работу выполнил
студент 1 курса, 12 группы, 3,5 лет
экономического факультета
заочного отделения
специальности
«государственное и муниципальное
управление» 
И.А. Волчановская
Работу проверил
Доцент, кандидат экономических наук
Т.В. Коренькова
Москва, 2010
г.
План
1. Проблемные регионы России: классификация и
характеристики
2. Факторы пространственного неравенства
3 Экономический рост и неравенство регионов РФ
3.1 Промышленность 
3.2 Сельское хозяйство 
3.3 Сектор услуг 
3.4 Бюджетная политика
Список использованной литературы
1. Проблемные регионы
России: классификация и характеристики
Выделяют три типа кризисных
территорий:
— зону вооруженных территориальных
конфликтов на Северном
Кавказе, прежде всего в Чечне;
— “нищающие окраины”: этнические, северные, кавказские, а
также просто периферийные регионы;
— районы классической депрессии с сильным спадом производства и
безработицы.
Однозначно, что Чечню надо рассматривать
отдельно.
Регионы, вошедшие во вторую группу,
можно также охарактеризовать как “традиционно отсталые”. К ним по итогам
развития за 1995 – 1999 гг. мы относим 9 регионов, а именно: республики Алтай,
Тыва, Калмыкия, Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию, Дагестан, Ингушетию, а
также Амурскую и Еврейскую автономную области. Сравнение групп наиболее
отсталых регионов, выделяемых по разным критериям, приводит к выводу, что в
число отсталых регионов устойчиво входят республики Северного Кавказа (Кабардино-Балкария,
Карачаево-Черкесия, Дагестан, Ингушетия), республики юга Сибири (Алтай и Тыва),
а также Калмыкия. 
Относительно третьей группы – классических
депрессивных регионов имеются как расхождения, так и серьезные совпадения с
результатами выделения группы депрессивных регионов, проведенных по различным
методикам.
2. Факторы пространственного
неравенства
Фундаментальной причиной
экономического неравенства является давно изученный в региональной науке
процесс концентрации экономической деятельности в тех местах, которые обладают
конкурентными преимуществами, что позволяет снижать издержки бизнеса. Среди
таких преимуществ в «новой экономической географии», разработанной П. Кругманом
(Krugman P.R. (1991) Geography and Trade. MIT Press, Cambridge, MA), выделяются
факторы «первой природы» (богатство природными ресурсами и выгодное
географическое положение, снижающее транспортные издержки) и факторы «второй
природы» (агломерационный эффект, высокий человеческий капитал, лучшая
институциональная среда), связанные с деятельностью государства и общества. 
Как показывают многочисленные
исследования, в том числе готовящийся к публикации Мировой доклад за 2009 года
Всемирного банка, посвященный пространственному развитию, тенденции
территориальной концентрации экономики в местах, обладающих конкурентными
преимуществами, характерны для всех стран мира, независимо от уровня их
развития. Разница только в том, что в развитых странах, уже ориентированных на
факторы «второй природы», темпы роста региональных экономических различий
невелики, их пик пришелся на начало ХХ века и был связан с бурным развитием
индустриальной экономики. Но Россия пока к развитым странам не относится, а в
группе стран догоняющего развития экономическое неравенство регионов растет,
повторяя тренд Западной Европы столетней давности. 
Экономическая история показывает, что
преимущества, особенно «первой природы», не являются вечными и незыблемыми.
Упрощая, можно сказать, что в раннеиндустриальную эпоху важнейшими факторами
развития были обеспеченность минеральными ресурсами и географическое положение,
а в постиндустриальную – человеческий капитал и институты. Поскольку роль тех
или иных факторов со временем меняется (например, снижается значимость
природных ресурсов и растет роль человеческого капитала и институтов), лидерами
становятся другие территории с иным набором преимуществ. Множество
исследований, от классиков «центро-периферийной» теории Дж. Фридмана, Ф.
Броделя и П. Валлерстайна до современных работ по региональной экономике и
экономической географии (П. Кругман, М. Фуджита, А. Трейвиш и др.), показывают,
что экономическое неравенство остается, меняется только его география. Говоря
современным языком, оно переформатируется в пространстве. 
Помимо смены ведущих центров роста в
длительной перспективе, идет диффузия (расширение) зон роста вокруг
существующих центров, особенно от крупных агломераций на соседние территории. В
России это наиболее явно проявляется в расширении зоны роста Московской
столичной агломерации. В то же время влияние богатых ресурсодобывающих регионов
на своих соседей, как правило, намного слабее. 
В современной России в явном виде
«работают» три преимущества. Первое – агломерационный эффект, который дает
экономию на масштабе, обеспечивая широкий выбор работников и рабочих мест на
рынке труда, снижая транспортные расходы, позволяя более интенсивно
использовать инфраструктуру и тем самым, снижая издержки бизнеса (правда, до
определенного предела, ведь земля, недвижимость и работники в агломерациях
стоят дороже). Второе — обеспеченность сырьевыми ресурсами, востребованными
мировым рынком; в годы кризиса оно смягчило экономический спад, а в период
роста обеспечивало более высокие доходы бюджетам экспортно-сырьевых регионов и
занятым в этих отраслях. Проблема регионов и стран, обладающих этим
преимуществом – зависимость от конъюнктуры мировых цен на сырье и полуфабрикаты
(нефть, газ, металлы). Третье преимущество, проявившееся только в годы
экономического роста — выгодное положение на основных путях мировой торговли,
особенно приморское, поскольку большая часть экспортно-импортных грузов
перевозится морем. В советское время, за «железным занавесом», это преимущество
не могло проявиться в полную силу, а в годы кризиса и ослабевших институтов
государства препятствием стала криминализация портовых регионов. В менее явном
виде крупные города и небольшие наукограды обладают преимуществом более
высокого человеческого капитала, но условий для его реализации, особенно в
наукоградах, пока недостаточно. Как и вся страна, регионы не отличаются
хорошими институтами (нормами и правилами, снижающими трансакционные издержки
деятельности экономических агентов). 
Явные преимущества проявляются в
опережающем росте обладающих ими территорий: крупнейших агломераций — в первую
очередь федеральных городов с прилегающими областями, нефтегазовых и
металлургических регионов, а с 2000-х годов – западных и южных приморских
регионов, на востоке все еще велики барьеры криминализации и удаленности.
Бизнес активней всего инвестирует в территории, имеющие конкурентные
преимущества, поскольку это позволяет снижать издержки и повышать доходы. В
результате экономическое неравенство регионов растет вследствие объективных
факторов. 
Если власть хочет ускорить
экономический рост, она должна делать ставку на те регионы, которые обладают
конкурентными преимуществами. Однако государство несет ответственность за
развитие всей территории, поэтому еще одна его функция — поддержка менее
развитых регионов путем перераспределения бюджетных средств для смягчения
территориальных различий. Любой стране приходится искать оптимальный для нее
баланс между стимулирующим и выравнивающим векторами региональной политики. Как
правило, в развивающихся странах преобладает стимулирующая политика, чтобы
сократить отставание, а в развитых странах, хотя и не во всех, баланс сдвинут в
сторону выравнивания. И хотя динамика экономического развития регионов зависит
от политики властей, как стимулирующей, так и выравнивающей, именно базовые
факторы задают «коридор возможностей». 
В России в период экономического
кризиса и децентрализации 1990-х гг. федеральная политика ограничивалась
перераспределением относительно небольших финансовых ресурсов и раздачей
многочисленных льгот и привилегий, в основном политически обусловленных. Ее
влияние на развитие регионов ощущалось слабо. В 2000-е годы влияние федеральной
политики усилилось в ходе начавшейся рецентрализации и возросшего
перераспределения бюджетных ресурсов, а затем роста государственных инвестиций
в экономику и реализации программ развития приоритетных территорий. Хотя
следует отметить, что стратегия территориального развития в России так и не
разработана, поэтому федеральная стимулирующая политика остается несистемной. 
В развитии регионов России доминируют
унаследованные особенности, или path dependency (зависимость от пройденного
пути или, как говорят институциональные экономисты, «наезженная колея»). Это
зависимость от сложившейся в регионе структуры экономики, степени освоенности
территории, демографической ситуации, социокультурных особенностей населения и
неформальных институтов (традиций и норм), воздействующих на формы занятости,
доходы, мобильность населения, а в более широком плане — на человеческий и
социальный капитал. Фактор унаследованных особенностей часто недооценивается,
поскольку в советской плановой экономике новые города и предприятия создавались
без учета особенностей территории, нередко на «пустом месте». В
переходный период немалая часть из них оказалась нежизнеспособной:
монопромышленные города-заводы, так и не ставшие настоящими городами с
диверсифицированной структурой занятости и городским образом жизни,
деградировали, а многие предприятия, размещенные без учета реальных издержек
(транспортных тарифов, состояния инфраструктуры, качества рабочей силы и др.),
не смогли адаптироваться к новым условиям. В рыночной экономике влияние
унаследованных особенностей развития чрезвычайно велико и во многом определяет
«коридор возможностей» для развития того или иного региона. 
Влияние политики региональных властей
в переходный период не стоит переоценивать, другие факторы оказались сильнее.
Сама политика региональных властей — во многом продукт унаследованной
институциональной среды и накопленного человеческого капитала, от которых
зависят качественные характеристики элиты и тип политического режима в регионе.
Кроме того, политика региональных властей весьма причудливо сочетает элементы
модернизации с крайне традиционалистскими подходами, поэтому нелегко разложить
все регионы по полочкам, в диапазоне от «продвинутых» до «слабо
модернизированных». Только при комплексной оценке влияния унаследованного
развития, институциональной среды и политики региональных властей можно понять,
почему трансформации в регионах шли и до сих пор идут с разной скоростью, а
порой и в разных направлениях. 
Унаследованные факторы развития
наиболее инерционны, они проявлялись и в период плановой экономики, но при
снижении регулирующей роли государства их значимость резко усилилась. Особенно
это характерно для центро-периферийных различий, которые всегда углубляются в
переходные периоды. В наиболее синтезированном виде унаследованные
географические различия обобщены А.И. Трейвишем. Он выделяет четыре оси (типа)
региональных различий, «сочетание которых на большой территории порождает
разнообразие регионализмов»: 
· 
центр – периферия; 
· 
запад – восток (староосвоенные регионы и регионы
нового освоения); 
· 
север – юг (ресурсно-индустриальные и
аграрные); 
· 
русское ядро –
этнорегионы (более
модернизированные и более традиционалистские).
Современная пространственная картина
социально-экономического развития стала крайне мозаичной: на унаследованные
территориальные типы регионов (староосвоенные индустриальные регионы,
ресурсодобывающие регионы нового освоения, южные аграрно-индустриальные
регионы) наложились новые характеристики («открытые» для глобальной
экономики и закрытые регионы), усилились межрегиональные центро-периферийные
различия, прежде всего между Москвой и остальной Россией. 
Внутри регионов также происходит рост
центро-периферийного неравенства. Региональные центры и города экспортных
отраслей адаптируются к новым условиям намного быстрее, чем города с меньшей
численностью населения и сельская местность, за исключением пригородов
агломераций. Для регионалистов уже давно стало аксиомой, что не только средние
данные по России, но и данные по субъекту РФ чаще всего показывают
«среднюю температуру по больнице». 
3. Экономический рост и неравенство
регионов РФ
Пространственные тренды развития
России за годы экономического роста во многом схожи с мировыми тенденциями. Устойчивой
чертой всего постсоветского периода развития остается растущая концентрация
экономики России в сильнейших регионах с особыми преимуществами – Москве и
Тюменской области с автономными округами. С 1994 г. их доля в суммарном валовом
региональном продукте (ВРП) регионов страны выросла вдвое — с 16,5% до 35% ВРП
всех регионов в 2006 г. (табл. 1). 
Доля Москвы удвоилась уже к 2000 г.,
опережающий рост экономики столицы связан не только с ускоренным развитием
новых постиндустриальных отраслей, но в первую очередь – с концентрацией
штаб-квартир федеральных монополий и крупнейших сырьевых компаний. Крупный
бизнес к началу 2000-х централизовал систему управления, и значительная часть
экономической деятельности стала отражаться в отчетности по месту «прописки»
управляющих структур – в Москве. 
Доля Тюменской области с округами
выросла за 1994-2006 гг. почти вдвое (с 6,3 до 11,7%), благодаря росту цен на
энергоносители и объемов добычи нефти. При этом вклад двух нефтегазодобывающих
округов в суммарный ВРП Тюменской области остается доминирующим, хотя и
несколько снизился за 2003-2006 гг. (с 90 до 83%). 
Именно Москва и Тюменская область с
округами обеспечили рост доли десяти крупнейших регионов в суммарном
региональном продукте России. За период экономического роста (с 1999 по 2006
гг.) на Москву пришлось почти четверть всего объема прироста ВРП регионов, на
Тюменскую область 12,5%, что намного больше их доли в населении.
Экспортно-сырьевой тип экономического роста и сверхцентрализация финансовых
ресурсов усиливают внутренние диспропорции развития. В последние годы выросла
доля еще двух крупных субъектов – Московской области и С.-Петербурга, а
остальные регионы из первой десятки самых крупных почти не меняли или даже
теряли позиции, как и большинство менее крупных и менее развитых.
Экономический «вес»
слаборазвитых и слабозаселенных регионов ничтожен: даже без учета уже
объединенных автономных округов, на регионы последней десятки (республики
Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Калмыкия, Ингушетия, Марий Эл,
Алтай, Тыва, Еврейская АО и Магаданская область) совокупно приходится 1%
российского ВВП. 
Динамика экономического роста
регионов различна. Медленнее всего росли восточные регионы страны с наименее
развитой инфраструктурой и негативным воздействием удорожающих факторов –
слабой заселенности, удаленности, неблагоприятных условий развития, а также
значительным сокращением численности населения из-за миграционного оттока (рис.
1). Темпы роста ВРП Дальневосточного федерального округа за 1998-2006 гг. были самыми
низкими, в том числе в большинстве его регионов, за исключением
нефтедобывающего Сахалина и Чукотского АО. В последнем выдающийся рост
отмечался только в начале 2000-х гг. благодаря «прописке» на Чукотке трейдеров
«Сибнефти», которой владел губернатор. Максимальные темпы роста имели регионы
Центра, Запада и Юга страны, но измерения в целом по федеральным округам
скрывают сильные различия: и в Центре, и на Северо-западе «моторами» роста были
агломерации двух федеральных городов, что еще раз показывает роль
агломерационного фактора в развитии страны. Из других регионов с городами миллионниками быстро росла только половина — Свердловская
область (сочетание агломерационного эффекта и усилившейся специализации на
экспортной металлургии), Ростовская, Новосибирская и Омская. В этих областях
показатели 1998 г. были относительно низкими после кризисного спада, и
дополнительно сработал так называемый эффект базы (при более низких исходных
значениях показателя каждый процент прироста обеспечивается меньшим приростом
объема ВРП, чем при высоких исходных значениях). Кроме того, на динамику Омской
области повлиял тот же фактор (и автор), что и на Чукотке – юридическая
«прописка» структур «Сибнефти»; после продажи компании Газпрому рост экономики
области в 2006 г. практически прекратился. 
График еще раз подтверждает, что в
России наряду с агломерационным работает и сырьевой (нефтегазовый) фактор
роста, особенно если добыча сырья росла. Сверхвысокие темпы роста Архангельской
области обеспечены входящим в ее состав Ненецким АО, в котором добыча нефти
выросла за 2000-е гг. в 13 раз. Еще один пример – Сахалин. 
Но не только регионы с конкурентными
преимуществами оказались лидерами роста. Самые высокие темпы роста в стране
имела слаборазвитая республика Дагестан – в 2,6 раза за 1998-2006 гг. С одной
стороны, это следствие эффекта низкой базы, но не только. Россия отличается от
стран догоняющего развития более сильной выравнивающей политикой государства.
Благодаря федеральной поддержке темпы роста многих наименее развитых республик
в составе России ближе к динамично развивающимся сильным регионам. Но в
структуре ВРП слаборазвитых регионов доминируют нерыночные услуги государства,
оказываемые за счет финансовой помощи федерального бюджета, а значит,
отсутствует устойчивая основа развития – не будет финансовой помощи, не будет и
роста. 
Приведенные выше объяснения помогают
понять, почему в России слаба (статистически малозначима) связь между уровнем
экономического развития субъектов РФ и темпами роста их экономики. Иного трудно
было ожидать, ведь на региональное развитие влияет множество факторов – от
региональных (географическое положение, отраслевая структура экономики,
институциональные преимущества и барьеры и др.), до глобальных (конъюнктура
мировых цен, иностранные инвестиции) и федеральных (выравнивающая политика
властей, стратегии крупного российского бизнеса). Существуют и методические
проблемы измерения динамики ВРП, что негативно сказывается на точности расчетов
индекса. 
Реальные российские лидеры роста за
счет конкурентных преимуществ делятся на три типа и в основном соответствуют
мировым тенденциям: 
· 
крупнейшие
агломерации страны и
некоторые регионы с городами-миллионерами; 
· 
ресурсодобывающие
регионы, особенно с
ростом добычи нефти; 
· 
отдельные
приморские регионы на основных путях торговли (Ленинградская, Калининградская области и, пока менее
явно, Краснодарский край). 
Влияние на развитие регионов России
такого преимущества как концентрация человеческого капитала и инноваций пока
выражено слабо, среди лидеров нет развитых индустриальных регионов с
высокотехнологичными отраслями машиностроения. Расширение зоны ускоренного
роста на более широкий круг относительно развитых, базовых для страны регионов
остается важнейшей задачей на перспективу. 
По душевому ВРП регионы России
различаются в диапазоне от развитых до слаборазвитых стран и неравенство
растет. Показатели Ингушетии в 2006 г. были в 46 раз ниже душевого ВРП
Тюменской области (с автономными округами), а в 2000 г. – только в 26 раз, но
такие сравнения некорректны из-за ценовых различий между северо-восточными и
южными регионами страны. Душевой ВРП каждого региона необходимо корректировать
на стоимость жизни в регионе (в этих расчетах использован коэффициент стоимости
фиксированного набора товаров и услуг, разработанный Росстатом, но можно
использовать и отношение прожиточного минимума в регионе к среднероссийскому).
Но даже с корректировкой на стоимость жизни различия душевого ВРП Тюменской
области и Ингушетии выросли с 20 до 34 раз. 
Для сравнения в динамике душевой ВРП,
скорректированный на стоимость жизни, пересчитан в постоянных ценах. На рис. 3
показан рейтинг регионов за 2000-2006 гг. (в ценах 2005 г.). При почти всеобщем
устойчивом росте (за исключением Калмыкии, Чукотского АО и еще 1-2 областей
северо-востока страны с сильным миграционным оттоком) различия, тем не менее,
усиливаются – это видно при сравнении показателей на три даты для регионов из
группы лидеров и из группы аутсайдеров.
Можно также соотносить региональные
показатели со средним душевым ВРП по всем регионам страны. Такой способ дает
некоторые искажения, поскольку средний показатель с каждым годом «взлетает»
вверх из-за возросшего вклада субъектов-лидеров, но более наглядно показывает
региональную дифференциацию. В 2006 г. только 16% субъектов РФ имели
скорректированный душевой ВРП выше среднего по стране или равный ему. Таких
регионов стало меньше, чем в 2000 г. (20%), что во многом объясняется
усилившимся разрывом между средним и медианным значениями ВРП из-за ускоренного
роста показателей Москвы и Тюменской области. В число лидеров по-прежнему
входят федеральная столица и экспортно-ресурсные субъекты РФ (нефтегазовые и
металлургические). Доля «срединных регионов» с душевым ВРП от половины до
среднероссийского показателя наиболее велика и достаточно устойчива: в начале
2000-х и в 2006 г. она составляла почти 2/3. Доля регионов-аутсайдеров с
душевым ВРП менее половины среднероссийского ВРП выросла за 2003-2006 гг. с 13%
до почти 22% субъектов РФ. Среди них выделяется республика Ингушетия, душевые показатели
которой ниже средних по стране почти в 8 раз. 
Группа аутсайдеров представлена
слаборазвитыми республиками (автономные округа исчезли из статистики после
укрупнения), а также депрессивными регионами. При гигантских различиях
«богатых» и «бедных» субъектов РФ, их все же меньшинство, а
доминирует плотная срединная группа, которая остается относительно устойчивой
весь переходный период. 
Если сопоставить не число регионов с
разным уровнем ВРП, а долю живущего в них населения, то соотношение будет заметно
лучше: почти четверть населения России живет в относительно благополучных
субъектах РФ с душевым ВРП выше среднего по стране, все те же 2/3 — в регионах
срединной группы с показателями от половины до среднего, и 14% (в 2004 г. было
10%) — в слабейших субъектах РФ с душевыми показателями ВРП в 2-8 раз ниже
среднероссийских. 
Сравнение регионов со
среднероссийскими душевыми показателями также подтверждает, что региональное
неравенство растет. В 1999 г. скорректированный душевой ВРП Тюменской области с
автономными округами опережал среднероссийский в 3 раза, а в 2004-2006 гг. – в
4,2-4,3. Отрыв душевого показателя Москвы от среднего по стране за 1999-2004
гг. несколько сократился (с 2,0 до 1,7 раз), но только потому, что после
переписи 2002 г. официальная численность населения столицы выросла на полтора
миллиона человек. В 2006 г. столица вновь опережала страну в 2,1 раз (с
корректировкой на стоимость жизни). 
Большинство относительно развитых
регионов, наоборот, сблизились со среднероссийским показателем. Им сложно
угнаться за быстро растущими лидерами, не имея таких преимуществ как столичный
статус или 2/3 объема добычи российской нефти. Только немногим «счастливчикам»
удалось прочнее закрепиться в опережающей группе или стремительно туда
ворваться. Помогла благоприятная конъюнктура мировых цен на основную продукцию,
прежде всего металлы (Липецкая, Вологодская области), ускоренный рост добычи
нефти (Сахалинская область), промышленности и портового хозяйства
(Ленинградская область), позволившие войти в группу относительно развитых
регионов по душевому ВРП. Однако существует и «статистический» рост благодаря
прописке на территории крупных компаний. Таким способом Чукотскому АО удалось
нарастить душевой ВРП за 1999-2003 гг. с 0,5 до 1,6 от среднероссийского уровня,
а Омской области – с 0,7 до 1,1 раз, и временно оказаться в группе лидеров. Но
в 2006 г. показатели этих регионов опустились ниже среднего по стране,
поскольку компания «Сибнефть» была купленной Газпромом, и юридический адрес
новой компании («Газпромнефть») и ее трейдеров переместился в С.-Петербург. 
Большая группа «срединных» регионов
уплотнилась и еще больше отстала от лидеров (см. рис. 3). Стягивание
«срединных» регионов в более плотную группу происходит на фоне расширения
диапазона различий лидеров и аутсайдеров. Душевые показатели некоторых
слаборазвитых регионов «провалились» относительно среднероссийских: в Ингушетии
– с 0,25 до 0,13 за 1999-2006 гг., в депрессивной Ивановской области – от 0,44
до 0,36. Однако и среди аутсайдеров регионов нет общей тенденции, некоторые
республики улучшили показатели, приблизившись к средним (Дагестан – от 0,26 до
0,37). Тем не менее, неравенство субъектов РФ в период экономического роста в
целом выросло. 
Нарастание регионального неравенства,
причем не только по показателю душевого ВРП, подтверждает динамика коэффициентов
Джини. Они были рассчитаны для показателей душевого ВРП и доходов населения,
скорректированных на стоимость жизни в регионах, а также показателей
безработицы и уровня бедности. Наиболее быстрыми темпами росло экономическое
неравенство регионов и различия в уровне безработицы. Снижение неравенства по
душевому ВРП в 2006 г. обусловлено чисто статистическим фактором – данные по
шести автономным округам, которые относились к группе слаборазвитых регионов и
были объединены с «материнскими» регионами, больше не публикуются, и это
нарушило сопоставимость. Реальное, а не статистическое снижение экономического
неравенства требует огромных усилий по выявлению и развитию конкурентных
преимуществ слаборазвитых регионов. 
Сравнение душевых показателей ВРП
регионов России со странами мира условно, т.к. регионы – открытые экономические
системы, их валовой продукт перераспределяется государством. Но такое сравнение
очень показательно. Душевой ВРП российских регионов, пересчитанный в доллары
США по паритету покупательной способности (расчеты 2005 г., паритета за 2006 г.
пока нет), различается в гигантском диапазоне. Для Тюменской области с
автономными округами он соответствует уровню наиболее развитых стран — Люксембурга
и Швейцарии (душевой ВРП нефтегазовых автономных округов Тюменской области еще
выше), однако не отражает реального потребления домохозяйств, т.к. большая
часть регионального продукта изымается и перераспределяется государством.
Москва уже достигла уровня Португалии, который намечен как перспектива для всей
страны при удвоении ВВП. Татарстан и Липецкая область близки к Эстонии и
Словакии, опережая Польшу. Половина российских регионов имеют душевые
показатели от 4 до 8 тыс. долл. ППС. Для наименее развитых республик сравнение
также показательно: Тыва схожа с Вьетнамом, а Ингушетия – с Угандой. 
Поскольку регионы, в отличие от
стран, – открытые системы, лучше сопоставлять не произведенный продукт (он
перераспределяется государством), а то, что потребляется в регионе. Это
фактическое конечное потребление домохозяйств в системе национальных счетов.
Данный показатель также имеет недостатки: не учитывается потребление жителей за
пределами своего региона и приписывается москвичам потребление всех приезжающих
в столицу. Но в большинстве регионов он более-менее пригоден для сопоставлений.
Перераспределение государством произведенного продукта приводит к тому, что в
автономных округах Тюменской области потребляется домохозяйствами только 16-20%
ВРП, в Ненецком АО – 10%, а в слаборазвитых республиках потребление
домохозяйств даже превышает ВРП (почти все республики Южного федерального
округа, республики Тыва, Алтай и др.). В результате душевое конечное
потребление домохозяйств не так сильно дифференцировано по регионам: различия
между показателями пяти самых «богатых» и пяти самых
«бедных» субъектов РФ составляли в 2005 г. 3 раза, в то время как по
душевому ВРП – 7 раз (с корректировкой на стоимость жизни). 
Проведенные расчеты в целом
подтверждают главный вывод – экономическое неравенство велико и усиливается.
Региональные диспропорции во многом обусловлены объективными факторами «первой»
(обеспеченность ресурсами, географическое положение) и «второй» природы
(агломерационный эффект) и поэтому имеют долгосрочный характер. Немалую роль
играет и сверхцентрализация экономических ресурсов в столице страны, которую
нельзя объяснить только агломерационным эффектом – это следствие сложившейся в
России системы управления, в том числе бизнесом, т.е. институциональный фактор.
Хотя рост экономического неравенства регионов характерен для многих стран, но в
России диспропорции крайне велики и выросли буквально на глазах – за переходный
период, поэтому общество не готово адаптироваться к новой ситуации.
Выравнивающая политика государства воспринимается как недостаточная, постоянно
раздаются требования увеличить объемы перераспределяемых финансовых ресурсов.
Однако перераспределение в очень больших масштабах замедляет экономический рост
всей страны, ведь ресурсы для помощи слабым изымаются у наиболее развитых
регионов. Важнейшей задачей становится поиск оптимального баланса выравнивающих
и стимулирующих мер региональной политики.
3.1 Промышленность
В связи с переходом с 2005 г. на
новый классификатор видов экономической деятельности (ОКВЭД) Росстат перестал
публиковать данные отраслей промышленности по старому отраслевому
классификатору (ОКОНХ), поэтому некоторые графики и таблицы раздела включают
показатели только до середины 2000-х гг. 
В переходный период, особенно в
первые кризисные годы, специализация промышленности стала важнейшим фактором
динамики промышленного производства в регионах. К 1996 г. объем промышленного
производства РФ сократился вдвое (до 48% от показателя 1990 г.), но динамика
спада и последующего роста по отдельным отраслям была очень разной.
Нефтегазовая промышленность, и в советское время частично работавшая на
экспорт, быстрее адаптировалась к новым условиям, поэтому спад производства в
ней был менее болезненным. Металлургия и химия с середины 1990-х годов также переориентировались
на внешний рынок. В России сформировалась экспортноориентированная модель
экономики, основанная на вывозе ресурсов и продукции первичной переработки. В
последующие годы развитие экспортных отраслей сильно зависело от конъюнктуры
мировых цен на их продукцию. В машиностроении спад был более сильным, за
исключением производства легковых автомобилей, большинство предприятий ВПК
оказались в глубоком кризисе. В легкой и пищевой промышленности,
ориентированных на внутренний спрос, объем производства сократился в 8 и 2 раза
соответственно, однако в период экономического роста пищевая промышленность
динамично развивалась. 
Устойчивый рост промышленности
начался только после дефолта 1998 г. Первыми начали расти потребительские
отрасли импортозамещения, особенно пищевая промышленность, затем
машиностроение, получившее крупные заказы сырьевых экспортеров. Рост объемов
производства экспортных отраслей начался несколько позже, но оказался наиболее
устойчивым из-за благоприятной ценовой конъюнктуры на мировых рынках. В
результате за годы экономического роста отраслевая структура промышленности
изменилась незначительно и осталась преимущественно сырьевой.
Различия в отраслевой динамике
обусловили динамику промышленного производства в регионах. Она была очень
разной и в период кризиса, и в годы экономического роста. 
В период кризиса (1991-1996 гг.)
максимальный спад промышленного производства имели слаборазвитые регионы
поздней индустриализации — республики Северного Кавказа, Калмыкия, Еврейская
АО, в них сохранилось только 16-25% промышленного производства от уровня 1990
г. В старопромышленных регионах Европейского Центра производство сократилось
почти в три раза, а в текстильной Ивановской области, машиностроительных
Московской и Псковской областях — до 29-31% от уровня 1990 г. В федеральных
городах спад был не менее сильным (29-32%), но развитие третичного сектора
позволило компенсировать кризис в промышленности. Самым мягким спадом
отличались регионы, экспортирующие газ (Ямало-Ненецкий АО — 75%) и алмазы (Якутия
— 70%). С середины 1990-х годов переориентировались на экспорт регионы со
специализацией на металлургии и химической промышленности, поэтому Вологодская,
Липецкая, Самарская, Пермская области, Башкирия, Татарстан, Красноярский край
сохранили более 60% производства. Выход на мировой рынок позволил сохранить
занятость и обеспечил более высокие доходы части занятого населения. В 1997 г.
благодаря росту платежеспособного спроса начало улучшаться положение в
регионах, производящих товары для населения (пищевая промышленность,
автомобилестроение, производство шин). Первые, хотя и неустойчивые, тенденции
роста были отмечены в половине субъектов РФ, в основном Европейской части
страны. 
Разная динамика производства по
отраслям промышленного привела к следующим структурным изменениям за 1990-1997
гг.: 
· 
усилению
моноотраслевой специализации в экспортноориентированных регионах; 
· 
«размыванию»
специализации в машиностроительных и текстильных регионах; 
· 
деиндустриализации
слаборазвитых регионов и столичных городов, которая только в столичных городах
компенсировалась ростом сектора рыночных услуг.
Период экономического роста начался после дефолта 1998 г. и
отличался волновым характером. В начале самые высокие темпы роста имели южные
регионы (края и области Северного Кавказа) с развитым АПК. Они получили импульс
роста благодаря сокращению конкуренции продовольственного импорта. Рост в
регионах лесной промышленности (Карелия, Архангельская область) был обусловлен
снижением издержек и возросшим спросом на мировом рынке, но оказался
неустойчивым. Вторая волна роста (с конца 1999 г.) затронула машиностроительные
регионы Центра, Северо-Запада и Урала. Более длительный и устойчивый рост имели
регионы с агломерационными преимуществами (Московская и Ленинградская области)
благодаря близости рынков сбыта и притоку инвестиций в пищевую промышленность и
машиностроение. С 2000 г. ускорился рост в основных экспортных регионах,
особенно нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих, в связи с ростом мировых цен
на нефть. В 2003-2004 годах по этой же причине быстро росли и металлургические
регионы. В последние годы благодаря росту реальных доходов населения вновь
ускорилось развитие южных регионов и крупных городских агломераций с развитой
пищевой промышленностью. Экономический рост был значительным и в депрессивных
промышленных областях (Псковской, Ивановской, Пензенской и др.), и в наименее
развитых республиках юга, но он не отличался устойчивостью. На Дальнем Востоке
промышленный рост начался позже и в первые годы был самым низким среди
федеральных округов из-за множества проблем, характерных для удаленных и
слабоосвоенных территорий страны. 
В целом пространственная структура
промышленности существенно изменилась в пользу ресурсно-экспортных регионов и
приобрела устойчивый характер. Как отмечает А.И. Трейвиш, «старый Центр во
главе с Москвой уступил срединному поясу России, вытянутому по оси
Таймыр-Ямал-Урал-Волга». После дефолта этот профиль немного сдвинулся на
запад из-за опережающего роста импортозамещающих производств. Однако новый
рывок нефтедобывающих и металлургических регионов в 2000-2005 гг. показал, что
ресурсно-экспортная Сибирско-Урало-Поволжская ось, концентрирующая более
половины промышленного производства, остается «становым хребтом»
экономики России. 
Концентрация промышленного
производства в России чрезвычайно велика и продолжает расти: на долю десяти
крупнейших по объему производства субъектов РФ до дефолта (в 1997 г.)
приходилось 45% промышленного производства страны, а в 2007 г. – более
половины, в том числе на Тюменскую область с автономными округами – 12%. Рост
концентрации промышленного производства происходил в двух типах регионов – с
экспортно-сырьевой экономикой и в крупнейших агломерациях страны, где быстро
растут импортозамещающая обрабатывающая промышленность и инфраструктурные
отрасли. 
При переходе в 2005 г. на новый
классификатор ОКВЭД (в нем выделяются добывающие, обрабатывающие и
инфраструктурные отрасли) в статистике промышленности регионов возникли трудно
объяснимые сдвиги. Скорее всего, они связаны с особенностями статистического
учета по месту регистрации компаний, а также вкладом инфраструктурных отраслей
(доля производства и распределения электроэнергии, газа, воды составила в 2007
г. 11% объема промышленного производства страны). В результате более чем двое
выросла доля федеральной столицы (табл. 3). Главным фактором является ее
институциональное преимущество — «перенос» в столичные штаб-квартиры
значительной части прибыли сырьевых компаний, в том числе с помощью
трансфертного ценообразования, и такой рост имеет чисто статистический
характер. По этой же причине сократился вклад Тюменской области и ее
крупнейшего нефтедобывающего округа — Ханты-Мансийского (с 10,0 до 8,6%
промышленного производства страны). Цифры статистики говорят сами за себя: в 2006
г. два тюменских округа давали более половины (53%) объема производства
добывающих отраслей всей страны, а в 2007 г. их доля сократилась до 44%, Москва
же произвела 11% продукции добывающих отраслей, хотя нефтяных скважин вокруг
нее не найти. Специфическая отчетность бизнеса не может отменить тот факт, что
половина всей сырьевой продукции России производится в двух ее главных
нефтегазовых субъектах, это характеризует экономику страны и роль сырьевого
фактора в развитии регионов. 
Восстановление объемов промышленного
производства в регионах идет разными темпами. К концу 2007 г. почти два десятка
субъектов РФ превысили уровень 1990 г. или достигли его. Среди лидеров больше
ресурсно-экспортно-регионов, избежавших сильного спада в годы кризиса, но есть
и быстро развивающиеся области вокруг крупнейших агломераций. Однако в
большинстве регионов объем промышленного производства составляет 60-90% от
показателей 1990 г.
В десятку «аутсайдеров»
(без слаборазвитых автономных округов) входят наиболее проблемные регионы Дальнего
Востока, депрессивные области и только некоторые республики юга. 
В Москве заметный рост производства
начался только в последние годы и по разным причинам. Во-первых, это реальный
рост пищевой промышленности, имеющей огромный рынок сбыта. Во-вторых, новый
классификатор видов экономической деятельности (ОКВЭД), введенный с 2005 г.
вместо отраслевого (ОКОНХ), включает производство электроэнергии, воды и тепла,
которым занимается огромное коммунальное хозяйство столицы. В-третьих, это рост
чисто статистический, за счет размещения в столице юридических адресов
крупнейших компаний. В результате индекс промышленного производства в Москве
вырос за 2003-2007 гг. почти вдвое – с 57% от уровня 1990 г. до 100%. Однако
главная тенденция осталась неизменной — промышленные функции в столице
замещаются сервисными, это подтверждает структура ВРП, в которой доля услуг
составляет 78%. В С.-Петербурге промышленное производство восстановилось почти
до среднероссийского уровня (79%), хотя планируемое размещение в городе новых
автомобильных заводов может через несколько лет изменить цифры. Однако
вероятность «новой индустриализации» второй столицы невелика, т.к. крупнейшие
города мира постепенно сбрасывают промышленные функции, и С.-Петербург вряд ли
будет исключением. 
За десятилетие сменилось около
половины регионов- лидеров и аутсайдеров. Для лидеров в 1990-е годы важнее
всего были преимущества в виде экспортных сырьевых ресурсов и отраслей
первичной переработки сырья, востребованного мировым рынком. Это преимущество
оказалось устойчивым, но не гарантирующим успеха. Так, нарастает отставание
промышленных регионов Восточной Сибири и Мурманской области из-за дефицита
инвестиций, Самарская область оказалась под ударом сократившегося спроса на
отечественные автомобили и, вместе с Томской областью, – политической кампании
разрушения ЮКОСа. Высокие темпы роста теперь демонстрируют не только регионы
добычи нефти и производства металлов, но и новые лидеры — крупнейшие
агломерации федеральных городов, юга (Ростовская область), а с 2005 г. и
приморская Калининградская область. Сочетание близости к крупным
потребительским рынкам, приморского положения на путях внешней торговли и более
развитой инфраструктуры оказалось выигрышным в период экономического роста, эти
факторы роста более устойчивы, т.к. они не зависят от конъюнктуры мировых цен
на сырье. 
Наиболее жесткие барьеры для
аутсайдеров – слаборазвитость или неконкурентоспособность советской
индустриальной базы. Слаборазвитые автономные округа (Усть-Ордынский Бурятский,
Корякский и Эвенкийский) наряду с Ингушетией фактически
деиндустриализировались: по сравнению с 1990 г. их промышленное производство
сократилось в 4-7 раз. Более крупные регионы, сократившие промышленный
потенциал в 2-4 раза, отличаются неконкурентоспособными активами и проблемной
отраслевой специализацией. Удаленность восточных регионов повышает издержки
производства, это долговременный негативный фактор, и его воздействие будет
усиливаться из-за роста транспортных тарифов и стоимости энергоресурсов. Во
многих регионах неэффективна политика региональных властей, низкое качество
регионального менеджмента при несменяемости губернаторов также становится
барьером развития. 
В регионах, не преодолевших сильный
промышленный спад, негативные социальные последствия проявляются и на рынке
труда, и в доходах населения, и в дефиците социальных расходов бюджетов. В
ресурсно-экспортных регионах бюджеты получают больше налоговых доходов, что
позволяет поддерживать социальную сферу, однако доминирование сырьевых отраслей
не обеспечивает устойчивого роста занятости, усиливаются отраслевые
диспропорции заработной платы и неравенство населения по доходу.
3.2 Сельское хозяйство
Спад производства и возросший
диспаритет цен привели к сокращению доли сельского хозяйства в ВВП страны с
16,4% в 1990 г. до 5,4-5,5% в 2003-2004 гг. Только в республиках Южного
федерального округа и республике Алтай доля агросектора в ВРП достигает 20-32%,
а в аграрных русских регионах (Краснодарском, Ставропольском и Алтайском краях,
Орловской области) — 17-20%. 
По сравнению с промышленностью спад в
агросекторе был менее сильным, объем сельхозпродукции в сопоставимых ценах в
1998 г. составил 56% от уровня 1990 г. (промышленность – 48%). Но в годы
подъема сельское хозяйство отставало по темпам роста, объем сельскохозяйственного
производства в 2007 г. составил 77% от уровня 1990 г. (в промышленности – 82%).
Еще более острая проблема 1990-х годов — неустойчивое экономическое положение
сельхозпредприятий: в 1997-1998 гг. более 80% из них были убыточными. В 2004 г.
эта доля стала намного меньше – 35%. 
Процесс территориальной концентрации
производства в сельском хозяйстве шел не так, как в промышленности. В 1990-е
годы преобладали тенденции деконцентрации, обусловленные рядом причин. Первая —
опережающий спад производства в ведущих сельскохозяйственных регионах с
наиболее интенсивным сельским хозяйством, которое сильнее пострадало от резкого
сокращения поставок техники, удобрений, горюче-смазочных материалов. Вторая
причина — рост закрытости региональных рынков продовольствия. Местные власти
пытались с помощью дотаций усилить самообеспечение сельскохозяйственной
продукцией даже в неблагоприятной для земледелия зоне, а в основных
земледельческих регионах производство не имело стимулов роста из-за
принудительных поставок продукции в региональные закупочные фонды по
минимальным ценам, региональных барьеров и ограничений на вывоз продукции,
мешала и неразвитость рыночной инфрастуктуры. Все это привело к замыканию
производителей в границах региональных рынков и деконцентрации производства. 
По мере развития рыночных отношений и
снижения институциональных барьеров ситуация стала меняться. Регионы с более
благоприятными условиями для зернового хозяйства с конца 1990-х годов
развивались быстрее, поэтому росла пространственная концентрация
сельскохозяйственного производства. Если в среднем за 1993-1995 гг. на долю
десяти крупнейших регионов приходилось 30% сельскохозяйственного производства,
то в 2002-2006 гг. — более 35% .
Спад в животноводстве был более
сильным, поголовье скота продолжает сокращаться, поэтому в структуре
производства доля земледелия увеличилась до 55%. Как следствие, в числе
крупнейших производителей устойчиво закрепились зерновые регионы Предуралья
(Башкортостан, Оренбургская область) и Западной Сибири (Алтайский край, Омская
и Новосибирская области). И хотя урожайность зависит от погодных условий
конкретного года, лидирующие позиции зоны товарного зернового хозяйства укрепляются
с каждым годом. Это означает, что заработки сельского населения, занятого в
агросекторе Черноземья, степных регионов Северного Кавказа, Поволжья, юга Урала
и Западной Сибири, в последние годы растут быстрее, чем в менее благоприятных
для земледелия регионах.
Фермерские хозяйства так и не стали
крупными производителями сельскохозяйственной продукции, их число сокращается
со второй половины 1990-х годов. Развитию фермерства мешают многочисленные
административные барьеры, отсутствие доступного кредита и залоговых
инструментов, медленное формирование рыночной инфраструктуры. Наибольшее число
фермерских хозяйств (более 40%) сформировалось в двух основных зерновых районах
— на Северном Кавказе и в Поволжье, где фермерство наиболее рентабельно. И хотя
фермерские хозяйства в 2004-2006 гг. произвели только 5-6% объема
сельхозпродукции страны, за 1995-2006 гг. их вклад в производство зерна вырос с
5 до 20%, высокорентабельных семян подсолнечника — с 12 до 29%, сахарной свеклы
– с 3 до 10%. Следовательно, сельские фермерские семьи южных зерновых регионов
в последние годы стали получать более высокие и устойчивые денежные доходы. 
Главным производителем
сельскохозяйственной продукции в переходный период стали хозяйства населения,
их доля выросла за 1990-1998 гг. с 28 до 59%. Сильный рост обусловлен кризисом
общественного агросектора и стремлением населения компенсировать снижение
денежных доходов возросшими натуральными поступлениями от ЛПХ. С конца 1990-х
годов тренд изменился, рост общественного агросектора привел к сокращению доли
хозяйств населения до 50% и менее в 2004-2006 гг. Хозяйства населения по-прежнему
концентрируют производство картофеля (90%) и овощей (78%), половину
производства мяса и молока. Доходы от ЛПХ стали основным источником для многих
сельских семей, но ведение личного подсобного хозяйства на пределе физических
возможностей — вынужденная форма адаптации. В годы экономического роста во
многих регионах, особенно в более урбанизированных и расположенных за пределами
основной зерновой зоны, население начало снижать интенсивность ЛПХ при росте
дохода от занятости в общественном сельском хозяйстве или в других отраслях
экономики. Возродившаяся в переходный период патриархальная традиция
крестьянского выживания «на земле», хотя и медленно, но все же
сменяется улучшением доступа к иным источникам дохода, что, несомненно, создает
модернизирующий эффект для развития села. 
С конца 1990-х годов в аграрном
секторе расширяются возможности сбыта сельхозпродукции, развивается рыночная
инфраструктура, снижаются инвестиционные риски, однако позитивные перемены
менее явные, чем в промышленности, за исключением зернового хозяйства и
производства семян подсолнечника, а также птицеводства. Усиливается интеграция
с предприятиями пищевой промышленности, приходят новые собственники из крупного
бизнеса и отраслей переработки с необходимыми инвестициями. Модернизация АПК
сопровождается ростом региональных и внутрирегиональных диспропорций: рыночная
трансформация агросектора идет быстрее в пригородных регионах и в южной зоне
товарного зернового хозяйства, а в удаленных периферийных территориях и в
районах с худшими условиями для ведения сельского хозяйства продолжается
деградация отрасли и маргинализация сельского населения. 
3.3 Сектор услуг
Структурный сдвиг экономики России в
сторону сектора услуг был наиболее явным. Но причины этой трансформации не
совпадают с общемировой тенденцией опережающего роста услуг и перехода в
постиндустриальную стадию развития. Рост доли третичного сектора (до 48-52%
ВВП) был обусловлен сильным спадом в индустриальном и аграрном секторах
экономики в 1990-х годах. Эти пропорции соханились и в период экономического
роста (51% в 2005 г.), поскольку в России динамично развивались рыночные
услуги, а нерыночные росли за счет увеличившихся расходов бюджетов всех
уровней. 
Структурные сдвиги экономики наиболее
заметны в двух типах субъектов РФ (рис. 8). Во-первых, это федеральные города,
в которых концентрации населения, более высокие доходы и более развитый спрос
на рыночные услуги способствуют реальной «терциализации». В Москве
доля услуг в ВРП достигла в 2005 г. 78% (данные по новому классификатору
ОКВЭД), в т.ч. на торговлю, ремонт, гостиницы и рестораны, финансовую
деятельность, аренду и операции с недвижимостью суммарно приходится 60%. В
С.-Петербурге доля услуг в ВРП немного ниже — 70%, но вторая столица сильно
отстает от Москвы по доле вышеперечисленных рыночных услуг (39%), что говорит о
менее развитом сервисном секторе. В большинстве регионов с
городами-миллионниками доля услуг в ВРП ниже средней по стране, что косвенно
показывает недостаточную развитость сервисного сектора (ВРП по городам
субъектов РФ не рассчитывается). 
Во-вторых, сильные структурные сдвиги
произошли в наименее развитых и депрессивных регионах с сильным промышленным
спадом в 1990-е годы. Сектор услуг в них не вырос, а просто заместил в
структуре ВРП утраченные позиции промышленности, в нем преобладают нерыночные
услуги государства. И хотя в таких регионах доля услуг также заметно выше
средней по регионам (соответственно, 59-69% и 51%), структурный сдвиг носит
кризисный характер и не является свидетельством реальной
«терциализации», основанной на модернизации экономики. В этой группе
несколько слаборазвитых дальневосточных и сибирских регионов с высокой
стоимостью бюджетных услуг из-за удорожания жизнеобеспечения (республика Тыва и
некоторые автономные округа), а в Европейской России — депрессивная Псковская
область и отдельные республики Северного Кавказа. В таких регионах среди услуг
преобладают социальные, коммунальные и госуправления, т.е. преимущественно
нерыночные, их общая доля достигает 26-44%. 
В ведущих экспортно-ресурсных
регионах (прежде всего нефтегазодобывающих и металлургических) в структуре ВРП
доминирует промышленность, а доля сектора услуг минимальна (13-33% по новому
классификатору ОКВЭД). Включение сырьевых регионов в глобальный рынок позволило
уменьшить кризисный спад, но платой за это стал индустриальный «флюс»
экономики и замедление процессов сервисной модернизации. Аналогичные тенденции
были характерны для нефтедобывающих стран Персидского залива и Латинской
Америки в 1970-1980-е годы, этим странам так и не удалось преодолеть
структурный перекос и добиться опережающего развития сектора услуг.
3.4 Бюджетная политика
Следствием усилившегося
экономического неравенства в переходный период стал рост региональных различий
в уровне жизни, состоянии рынка труда, доступности основных услуг. Глубина
региональных диспропорций в России неизбежно ставит перед государством задачу
выравнивания. Федеральные власти используют наиболее простой механизм —
централизацию ресурсов и масштабное перераспределение, чтобы сократить
неравенство и сгладить накопившиеся противоречия в межбюджетных отношениях.
Концентрация бюджетных ресурсов на федеральном уровне стала дополнением
политической централизации, и социальные последствия такой политики весьма
противоречивы. 
По данным Центра фискальной политики,
максимальное перераспределение отмечалось в 2002 г., когда федеральным властям
пришлось перечислять в регионы дополнительные средства после принятия решения о
повышении заработной платы бюджетникам. В 2004-2006 гг. финансовая помощь
(безвозмездные перечисления) нижестоящим бюджетам стабилизировалась на уровне
13-14% расходов федерального бюджета (без трансфертов внебюджетным фондам). Для
более детального знакомства с темой межбюджетных отношений центра и регионов РФ
рекомендую посетить сайт Центра фискальной политики (www.fpcenter.ru). 
Концентрируя все большую долю
доходов, федеральный центр стал намного больше перераспределять, поэтому по
расходам пропорции между федеральным и субнациональными (региональными и
местными) бюджетами близки к прежнему уровню 50:50 (в 2006 г. это соотношение
составило 53:47,). Однако по доходам пропорции совсем иные – 62:38 в пользу
федерального бюджета в 2006 г., а в 2005 г. — 64:36. Централизация доходов и
полномочий по принятию решений ведет к снижению бюджетной автономии регионов.
По расчетам В. Климанова и А. Лаврова, уже в 2001 г. поступления от так
называемых «собственных» налогов покрывали менее 40% расходов
региональных бюджетов и лишь 13% расходов местных бюджетов. 
В результате регионы стали более
зависимыми от федеральной помощи: доля перечислений из федерального бюджета в
доходах консолидированных бюджетов регионов увеличилась с 10% в 1999 г. до
16-17% в 2001-2006 г. (данные об общем объеме федеральных перечислений в
регионы за 2005 г. не представлены на сайте Федерального казначейства, что
может быть обусловлено проблемами финансирования монетизации льгот). Можно
отметить еще одну неблагоприятную тенденцию – снижение роли Фонда финансовой
поддержки регионов (ФФПР), который является основным инструментом выравнивания.
Его доля в федеральных перечислениях сократилась с 48% в 2001 г. до 39% в 2006
г. Средства этого фонда распределяются по формуле и поэтому наиболее прозрачны,
а финансирование по другим каналам порой обусловлено внеэкономическими
причинами. Например, бюджет Корякского автономного округа накануне объединения
с Камчатской областью вырос вдвое – с 3 млрд. руб. в 2005 г. до почти 6 млрд.
руб. в 2006 г. за счет дотаций по обеспечению сбалансированности бюджетов (этот
вид помощи появился накануне президентских выборов 2004 г.) и средств
федеральной адресной инвестиционной программы. Эта же программа обеспечила
четверть доходов бюджет Коми-Пермяцкого АО (при объединении с Пермской
областью), а дотации на сбалансированность дали почти половину доходов бюджета
Чукотского АО после ухода из округа трейдеров «Сибнефти». И таких примеров
непрозрачных перечислений из федерального бюджета в регионы немало. 
В связи с этим традиционное деление
регионов на «доноров» и «реципиентов», которые получают дотации из Фонда
федеральной поддержки регионов, не вполне соответствует реалиям. В 2001 дотации
на выравнивание не получали 13 регионов (их и называют
регионами-«донорами»), в 2004 г. – 20 (благодаря росту цен на нефть и
объемов ее добычи), а в 2006 г. – 17. Эти субъекты имеют очень разную бюджетную
обеспеченность: в нефтегазодобывающих автономных округах Тюменской области
душевые доходы бюджета в 3-7 раз выше средних по регионам страны, в Москве —
более чем в 2 раза, в Татарстане — в 1,7 раза, а в остальных регионах
превышение минимально. Реально же «доноров» больше 30, если считать
таковыми регионы с положительным балансом всех перечисленных налогов из региона
в федеральный бюджет и обратных финансовых поступлений из центра в регион. 
На другом полюсе – около 15 беднейших
субъектов РФ, в которых трансферты ФФПР и другие виды федеральной финансовой
помощи составляют от 50 до 90% доходов консолидированного бюджета региона.
Среди них республики Северного Кавказа и юга Сибири, слаборазвитые автономные
округа востока страны. Аграрный Алтайский край и депрессивные области, в
основном восточные, получают в виде перечислений из федерального центра свыше
40% доходов своего бюджета. Снижение финансовой зависимости от федерального
бюджета за 2003-2006 гг. произошло примерно в половине регионов-аутсайдеров. В
остальных зависимость усилилась, что объясняется и остротой проблем развития, и
потерей важных источников доходов (Чукотский АО), и внеэкономическими причинами
– объединяющиеся регионы активно субсидировались федеральными властями. 
В качестве аргументов в пользу
централизации обычно называют такие, как необходимость концентрации ресурсов в
центре для более быстрого реформирования налоговой системы и последующего
снижения налогового бремени, уменьшение неэффективных расходов региональных и
местных властей. Но есть серьезные основания для критической оценки политики
централизации, усиливающей иждивенчество и пассивность региональных и местных
властей, в том числе в реализации социальных программ. 
Основная тяжесть социальных расходов
– 76% в 2006 г. — ложилась на региональные и местные бюджеты, хотя
централизация полномочий приводит к постепенному наращиванию социальных
расходов федерального бюджета, особенно в образовании и здравоохранении (табл.
11) . Внутри регионов финансирование всех социальных отраслей также постепенно
перераспределяется вверх — с местного на региональный уровень. Фактически
социальные функции и обеспечивающие их расходные полномочия, которые в развитых
странах максимально привязаны к уровню местного самоуправления, все дальше
«отодвигаются» от самого близкого к населению уровня принятия решений. 
Расходы на ЖКХ почти полностью
финансируются регионами. И здесь, казалось бы, в 2006 г. произошла явная
централизация — перераспределение расходных полномочий от муниципалитетов на
региональный уровень (табл. 10). Однако средние показатели по России не вполне
отражают реальную картину. Дело в том, что самые большие объемы расходов на ЖКХ
имеют Москва (34% всех расходов субъектов РФ на эти цели в 2006 г.) и
С.-Петербург (9%), а в этих федеральных городах местные бюджеты практически
отсутствуют и финансирование ведется из бюджета города — субъекта РФ. В
остальных регионах картина иная: более чем в трети регионов на муниципальные
бюджеты приходится свыше 90% всех расходов на ЖКХ, еще в четверти – более 75%.
И только в каждом десятом субъекте РФ доля муниципалитетов в финансировании ЖКХ
ниже среднероссийской (46%). За 1998-2006 гг. население стало больше платить за
услуги ЖКХ, но тяжелая «ноша» муниципалитетов по поддержке этой
отрасли уменьшилась ненамного – с 25% до 17,8% всех расходов местных бюджетов. 
В целом бюджетная политика регионов
стала более социально-ориентированной: доля социальных расходов, включая ЖКХ,
выросла в расходах консолидированных бюджетов субъектов РФ с 60 до 68% за
2002-2006 гг., а без ЖКХ – с 44 до 52%. Несмотря на растущую централизацию
расходных полномочий, местные бюджеты остаются самыми
социально-ориентированными: в 2006 г. доля социальных расходов, включая ЖКХ,
составляла в них 79%, в региональных бюджетах – 64%, а в федеральном – 16% всех
расходов (без учета финансовой помощи регионам на социальные цели). 
При этом регионы все менее свободны в
выборе собственной политики из-за централизации налоговых доходов. Значительная
часть средств перераспределяется центром в виде целевых субсидий и субвенций,
т.е. федеральные власти диктуют регионам, на что тратить полученные средства.
Сильное влияние на региональную бюджетную политику оказывают реформы,
проводимые федеральным центром. Возросшие социальные обязательства регионов
после вступления в силу 122 ФЗ вынудили их изыскивать дополнительные средства
на социальные цели, снижая инвестиционные расходы и финансирование других
отраслей из бюджета. В результате усиление социальной ориентации бюджетов
субъектов РФ обусловлено и федеральной политикой, и нехваткой средств на другие
цели в бюджетах большинства субъектов РФ. 
Однако изменения структуры расходов
консолидированных бюджетов субъектов РФ не были «революционными». Доля расходов
на социальные отрасли росла достаточно медленно, в том числе и на социальную
политику , поскольку многие регионы монетизировали льготы по минимуму.
Воздействие реформ весьма противоречиво, это показывает динамика расходов на
ЖКХ. В течение нескольких лет политика федеральных властей стимулировала
регионы снижать дотационность ЖКХ, поэтому доля этого вида расходов
сокращалась. Однако в 2005-2006 г. она вновь выросла до уровня 2002 г. из-за
удорожания тарифов естественных монополий, которое не удалось компенсировать
повышением оплаты жилищно-коммунальных услуг населением. 
Структурный сдвиг бюджетов субъектов
РФ в сторону социальных расходов, особенно заметный в 2005 г., вовсе не
означает унификации политики регионов. Их бюджеты в очень разной степени
социально ориентированы (рис. 17). Доля социальных расходов без ЖКХ различается
в три раза: от 72% всех расходов бюджета в Бурятии до 26% в Тюменской области,
а вместе с ЖКХ – от 80 до 35% в этих же субъектах. Однако большинство регионов
тратит на социальные цели 50-60% (без ЖКХ) и около 70% бюджетных расходов,
включая ЖКХ 
Можно выделить несколько типов
регионов по структуре социальных расходов бюджетов, а также оценить долю
каждого типа среди всех субъектов РФ: 
1. 
Вынужденный
«социальный максимум» (20% регионов) – в основном средне- и менее развитые
регионы севера и востока с высокой стоимостью бюджетных услуг и некоторые
области Центра с большой социальной нагрузкой; все они отличаются пониженной
бюджетной обеспеченностью, что вынуждает расходовать до 80% средств на социальные
цели. 
2. 
Социально-ориентированные
с повышенными расходами на ЖКХ (10% регионов) – разные по уровню развития
субъекты РФ (от Москвы и Ямало-Ненецкого АО до Северной Осетии и Камчатки), в
которых сохранение высокой дотационности ЖКХ обусловлено политическим выбором
региональных властей. 
3. 
«Середина» (2/3
регионов) – достаточно условный тип с менее выраженными различиями, не
позволяющими выделить приоритеты бюджетной политики региональных властей. 
4. 
«Получатели
пособий» (3%) – уникальная группа из нескольких республик Северного Кавказа с
максимальной долей расходов на социальную политику (в основном это выплаты
пособий) при пониженной доле всех социальных расходов. Несмотря на
слаборазвитость, эти республики тратят значительные средства на несоциальные
цели, и если для Чечни это хотя бы можно объяснить послевоенным восстановлением
хозяйства, то для Ингушетии и Дагестана – только низким контролем за расходами
со стороны федеральных властей. 
5. 
С
несоциально-ориентированными бюджетами (5% регионов) – регионы, получающие
значительные бюджетные доходы от «прописанных» на их территории крупных
компаний, а также из других источников, но не обременяющие себя повышенными
расходами на социальные цели (за исключением Тюменской области); в результате
доля социальных расходов, в том числе на социальную политику, в структуре их
бюджетов минимальна.
Душевые социальные расходы
консолидированных бюджетов по регионам страны различались в 2006 г. в 7 раз (с
корректировкой на уровень цен, использованы коэффициент стоимости товаров и
услуг для межрегиональных сопоставлений Росстата и коэффициент федерального
стандарта стоимости услуг ЖКХ). Большинство регионов центра и юга страны имеют
показатели ниже средних (60-80%), а в слабозаселенных северо-восточных регионах
с экстремальными природно-климатическими условиями душевые социальные расходы
значительно выше среднероссийских: в Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком АО – в
2,5-3 раза, в Ненецком и Чукотском АО – в 3-3,5 раз.
В Москве душевые социальные расходы
бюджета вновь опередили среднероссийские в 2 раза, как и в начале 2000-х годов.
Власти столицы сохраняют огромные расходы на ЖКУ и повысили расходы на
социальную политику, тем самым обеспечивая жителям больший объем социальных
услуг, льгот и других видов помощи. Финансовые вливания в бюджет С.-Петербурга
в 2006 г. обеспечили рост душевых социальных расходов, они в 1,8 раз превысили
средние по регионам РФ (в 2004 г. – только в 1,2 раза). Но не только богатые
регионы выделяются повышенными душевыми социальными расходами бюджета: в
Агинском Бурятском АО они вдвое выше средних благодаря налоговым поступлениям
от зарегистрированной в округе крупной компании, а в республике Алтай превышают
средние показатели в 1,5 раз по другой причине – значительной федеральной
помощи. Выше средних и душевые социальные расходы в Тыве. Все эти слаборазвитые
регионы-реципиенты выделяют каждому жителю более значительные социальные
трансферты, чем многие регионы-доноры, за счет которых перераспределяются
бюджетные средства на поддержку менее развитых субъектов РФ. При такой политике
федеральных властей принцип территориальной справедливости не соблюдается. 
Сокращение региональных различий в
социальных расходах бюджетов субъектов РФ – важный компонент социальной
политики государства, но следует учитывать возможности и ограничения политики
выравнивания. Во-первых, эта политика все более затратная, т.к. объективные
тенденции социально-экономического развития пока работают на усиление
территориальных контрастов. Во-вторых, ее результаты мало заметны: возросшее
перераспределение бюджетных ресурсов в 2000-х годах позволило повысить душевые
социальные расходы слаборазвитых республик и автономных округов, но острота
социальных проблем сохраняется, собственные доходы большинства региональных и
местных бюджетов остаются низкими, а расходы зачастую неэффективны. В
результате не происходит существенного улучшения условий для развития
человеческого потенциала в бедных регионах. В-третьих, масштабная политика
перераспределения порождает сильные иждивенческие настроения: слаборазвитые
регионы нередко опережают по душевым показателям бюджетных расходов регионы
средней группы, т.е. слабым быть выгодно. 
Помимо вышеперечисленных, есть и
более фундаментальная проблема. Российским властям, как и властям любой страны,
приходится учитывать противоречие «равенство-эффективность» в его
пространственной форме. Суть его хорошо известна: опережающее развитие наиболее
сильных регионов и городов способствует росту эффективности всей экономики
страны, но увеличивает территориальные диспропорции, а значительное
выравнивание путем перераспределения ресурсов от сильных к слабым замедляет
рост и снижает эффективность экономики. Поиск оптимальных пропорций
выравнивания – сложная задача, они меняются в зависимости от конкретных условий
развития. Продиктовать правильный ответ сверху, из Кремля или Минфина,
невозможно, его нужно искать только во взаимодействии с регионами, чтобы
обеспечить четкое разделение полномочий и финансовых ресурсов между
федеральным, региональным и муниципальным уровнями власти.
Список использованной
литературы
1.  Мельников Р.М. Проблемы теории и
практики государственного регулирования экономического развития регионов. М.,
2006.
2.  Основы Регионоведения: учебник/ под
ред. Проф. И.Н. Барыгина. – М.: Гардарики, 2007. – 399 с.
3.  Регионы России. Основные
Характеристики субъектов РФ. 2004. М.: Госкомстат РФ.
4.  Кузнецова О.В. Экономическое развитие
регионов: теоретические и практические аспекты государственного регулирования.
М., 2004.
5.  Швецов Государственная поддержка
российских городов. М., 2002.