Либерализм: эволюционные
трансформации



Содержание
Введение
					







1.Логика
либеральной перспективы
2. Рынок и
государство: новые аспекты взаимодействия
3.
Перспектива синтеза идей социально-демократического либерализма
Вывод
Используемые источники
Введение
В работе в контексте новейших глобально-цивилизационных превращений
проанализированы процессы,
которые определяют логику эволюции либерализма, новые аспекты соотношения рынка и государства.
Определены перспективы синтеза идей социал-демократизма и либерализма.
Ввиду принципиальной значимости концептуальной позиции академика
В. Гейца относительно приоритетности либерально-демократического курса
модернизации Украины, следует полностью согласиться с его акцентами на
первостепенности научного осмысления фундаментальных изменений, касающихся
эволюции либерализма. Кризис 2008-2009 гг., эпицентром которого стали страны
либеральной экономики, прежде всего США и страны ЕС, актуализирует эту задачу.
«Современный кризис, — вполне справедливо отмечает российский ученый Г.
Вайнштейн, — представляет собой существенную веху в мировом экономическом
развитии,., вносит радикальные изменения в господствующую до настоящего времени
либеральную модель рыночной экономики». Такой же точки зрения
придерживается и другой российский ученый Ю. Шамрай, рассматривающий кризис
2008-2009 гг. как «кризис либерально-рыночной системы в целом». При
определении новой волны системных реформ в Украине мы обязаны учитывать это
достаточно очевидное обстоятельство, уберечь себя от опасности копирования в
процессе формирования отечественной модели либерально ориентированной
экономики, ее функциональных механизмов, уже отработавших свой ресурс (то есть
лишенных перспективы).



1. Логика либеральной перспективы
Какова вообще историческая судьба либерализма? О чем свидетельствует
кризис 2008-2009 гг., который совершенно корректно определяется как кризис
метасистемных преобразований? Как в этой связи оценивать перспективу: кризис —
это конец или новое начало либерализма? Мы должны понять, что это вопрос далеко
не абстрактный. После публикации еще в 1989 г. известной работы Ф. Фукуямы
«Конец истории?», в которой речь идет об «абсолютной
доминантности» идеологии либерализма, увидела свет книга И. Валлерстайна
«После либерализма» (1995 г.), в которой поставлен под сомнение этот
вывод. В широко известной работе И. Валлерстайна «Конец знакомого мира.
Социология XXI века« вообще говорится о »крахе либерализма как
определяющей геокультуре нашей миросистемы». По его мнению, современная
миросистема вступила в завершающую стадию распада и «вряд ли будет
существовать через пятьдесят лет». Противоположной позиции придерживаются
известные российские ученые Л. Евстигнеева и Р. Евстигнеев, которые в
фундаментальном исследовании «Экономический рост — либеральная
альтернатива« ведут речь не о »конце», а наоборот, о начале эпохи
действительно либерализма. «Либерализм как самостоятельная
историческая эпоха, у истоков которой мы все находимся, — отмечают ученые, —
представляет собой новый исторический этап развития человечества (прежде всего
Запада)». Необходимо определиться в этих далеко не простых проблемах.
Сначала — о сущностном определении либерализма. Принято считать,
что каркас либерализма отражает в себе системное единство трех составляющих:
свободу личности, свободный рынок и «ограниченное» правительство. Что
является определяющим в этой взаимозависимости? Как правило, ответ на этот
вопрос типичен: базовой конструкцией либерализма является конкурентный рынок.
Однако это ошибочное утверждение. Либерализм (лат. liberalis — свободный)
означает, прежде всего, естественное равенство и свободу личности. В этом
определении раскрываются наивысшая ценность либерализма, его гуманистическая
направленность. Речь идет о свободе человека во взаимозависимости, с одной
стороны, с его личностной ответственностью, с другой — с верховенством права,
равенством всех перед законом.
Что же касается рынка и государства, то им в теоретической конструкции
либерализма отведена инструментальная определенность. Свобода — это цель, а
рынок и государство — механизмы либерализма. В зависимости от конкретно-исторической
специфики их соотношения и функции могут изменяться. Современный неолиберализм
исходит из необходимости минимизации вмешательства государства в экономику.
Однако это не меняет суть проблемы: и в структуре классического либерализма, и
в системе неолиберализма рынок и государство остаются институциями,
подчиненными свободному развитию человека. В этом понимании логика либерализма
органично вписывается в логику общецивилизационного процесса, по которой
развитие человеческой личности, обеспечение ее реальной свободы являются
мерилом общественного прогресса, его основным критерием.
Соответствующим
образом оценивается и либеральный процесс: нынешнее утверждение либерализма
«как самостоятельной исторической эпохи» системно корреспондирует с
новым циклом глобальных цивилизационных трансформаций, связанным с изменением
стратегической направленности общего вектора глобальной эволюции. Его
доминирующей основой все в большей степени становится прогрессирующий процесс
суверенизации личности, усиления ее самодостаточности, творческого потенциала,
креативной функции человека, его превращения в действенного свободного и
сознательного субъекта цивилизационного процесса. В этой системе координат
новым содержанием наполняется глобальный процесс — в противовес вертикальным
унификациям утверждается приоритетность горизонтальных артикуляций глобального
пространства, его гетерогенизации, что, в свою очередь, обусловливает
утверждение новой парадигмы либерализма, формирование его наднациональной
модели. Истинная эпоха либерализма — это эпоха либерализации глобального
пространства. Она только начинается. Кризис 2008—2009 гг. отражает противоречия
ее утверждения. Именно эти процессы существенно меняют архитектуру либерального
процесса, его мировоззренческую и функциональную логику — отрицается нынешняя
модель «национального» либерализма и на этой основе формируются
качественно новые, в достаточной степени еще не определенные механизмы
глобального либерализма.
Мы должны осознавать методологическую значимость расставленных
акцентов. Речь идет о таких, наиболее принципиальных, позициях. Первая из них
касается ренессанса логики методологического индивидуализма. Методология
либерализма и методология индивидуализма — родственные между собой
теоретические конструкции. Такие акценты расставлены в работах одного из
признанных идеологов либерализма, Нобелевского лауреата Ф. Хайека. В широко
известной работе «Дорога к рабству», которая по праву относится к
классике обществоведческой литературы первой половины XX в., автор отмечает,
что индивидуализм, корни которого уходят в христианскую и античную философию,
положил начало фундаментальным ценностям прежде всего западной цивилизации, для
которой либеральные принципы свободы и свободного развития личности являются
наивысшим приоритетом.
Из таких же позиций исходил и Э. Фромм, который в работе
«Бегство от свободы» писал: «История человечества — это история
все большей индивидуализации и в то же время все большей свободы
личности». Методологическая общность индивидуализма и либерализма основывается
именно на этой исторической почве. В настоящее время, пишет по этому поводу
французская исследовательница Ж. Рюс, «принцип методологического
индивидуализма следует считать фундаментальным принципом не только в экономике,
но и во всех общественных науках: истории, социологии, а также в политологии и
в демографии». Хотелось бы, чтобы в научной дискуссии по поводу перспектив
либеральной парадигмы экономических реформ в Украине мы учитывали такую, далеко
не абстрактную по своей значимости, взаимозависимость.
Вторая позиция предполагает, что
с принципами индивидуализма как методологической основой анализа современного
этапа либерализма корреспондирует синергетическая система научного познания.
Речь идет о синергетике как методологии сложных, открытых неравновесных
диссипативных систем. При этом следует учитывать и то, что имеется в виду не
только сложность, характеризующая сущность всей экономической системы, но и
сложность отдельных функциональных звеньев экономики, прежде всего ее рыночных
механизмов, что не может не отразиться также на эволюционной логике
непосредственного либерализма, определениях специфичности его современного
этапа. В этом отношении показательно, что Л. Евстигнеева и Р. Евстигнеев
употребляют понятия «синергетический либерализм», «синергетический
тип глобализации». Можно спорить по поводу семантической корректности этих
определений — они, скорее всего, будут скорректированы, однако их
функциональная адекватность современным глобальным трансформациям не может
вызывать сомнений. Либеральная экономика, которая постепенно приобретает
гетерогенные признаки, реализует себя на началах нелинейной логики, это
экономика растущей индивидуализации, в которой утрачиваются традиционные для
классического рынка, системно унифицированные рациональные определения и
которая все в большей степени подчиняется утверждению нематериальных ценностей.
Третья позиция свидетельствует, что мы должны учитывать
и логическую взаимозависимость современных определений либерализма, его нового
этапа с концептуальными позициями постмодерна, которые сейчас приобретают все
большее значение. Отметим в этой связи, что постмодернизм, как и логика
современного либерализма, отражает приоритетность не научно-технических и
технологических основ общества, не государства в целом, не определенных
социальных слоев общества и даже не среднестатистического человека, а
человеческой личности, индивида, его исключительности и самодостаточности. С
этим связаны новые акценты постмодерна относительно соотношения идеального и
материального, рационального и иррационального, относительно «свободы
отличий» и т. д.
Специфическая черта постмодерна — безусловная приоритетность
субъекта над объектом. «Отличие постмодернистского гуманизма, — отмечал
украинский ученый В. Ильин, — состоит в его внимательном отношении к
субъективности». С этих позиций меняются акценты относительно роли
нематериальных ценностей. Они становятся «фундаментом (базисом) всего
общественного развития«. Материальное переходит в »инфраструктуру
человеческого бытия». Из базиса в инфраструктуру переходит и экономика.
Обретение доминантности постматериальными ценностями «является содержанием
постмодерной действительности, или современности «. Человек становится
свободнее в собственном выборе. Все это требует, писал В. Ильин, «нового
социального представления и мышления, мужества отказаться от веками устоявшихся
принципов, традиций, идей, образа жизни». Эти идеи не должны
восприниматься только в абстрактно-теоретическом контексте. Порожденные
современной эпохой хаос и бифуркации, несомненно, имеют ту же основу —
изменение субординации материальных и нематериальных ценностей, приобретение
последними приоритетности. Экономика, как и общество в целом, лишь ищет
механизмы адаптации к отмеченным трансформациям.
Соответствующий процесс связан также с одной из наиболее актуальных
задач современности — поиском инструментария преодоления ограниченностей
«общества потребления», в котором все в большей мере угнетается
личность. Утрачивается рациональность потребительского спроса. Происходит
разрыв между потреблением и удовлетворением реальных нужд человека. Формируются
«плохие», виртуальные по своей сути потребности, определяющим мотивом
которых становится безмерное желание «иметь». Остановиться в этом
невозможно, предела желанию «иметь» нет. В этой системе координат
человек утрачивает свободу выбора, полностью интегрируется в систему вещей,
становится всего лишь придатком этой системы. В итоге девальвируются богатство
человеческой личности, индивидуальность человека, его идентичность. Когда речь
идет о кризисе неолиберализма, о его чуть ли не самой системной
противоречивости, то следует учитывать и данную ситуацию. По моему мнению, это
ситуация «неолюмпенизации человека», когда формируются «новые
маргиналы«, »богатые люмпены«, »сытые рабы». Методологическая
значимость постмодернизма состоит в том, что он чуть ли не активнее всего
акцентирует внимание на этой критической ситуации, на поиске механизмов ее
преодоления.
Из этого
следует вывод: постмодернизм, методология сложных синергетических систем и
методология индивидуализма — это те базовые взаимозависимые звенья
познавательного процесса, опираясь на которые можно постичь новейшую
эволюционную логику либерализма, о которой речь идет в статье В. Гейца. Проблемным
для нас является вопрос, насколько научная общественность нашего государства
готова с должной конструктивностью воспринимать эти, далеко не канонические по
своему содержанию, методологические постулаты. Понимая объективные трудности в
этом, я все же склонен к позитивным ожиданиям. 
2. Рынок и государство: новые аспекты взаимодействия
Новейшая эволюционная логика либерализма требует внесения
принципиальных уточнений и в канонические определения взаимозависимости
«рынок — государство». Понять ее перспективы можно лишь исходя из
того, что рынок — это первооснова не только экономики, но и общества. Учитывая
противоречивость этого тезиса, целесообразно остановиться на нем подробнее.
Рынок — патриарх общества. Он принимает на себя коммуникативную функцию — линии
взаимодействия человека и общества формируются через сетевую структуру рынка.
Известно, что связь человека и общества осуществляется также по другим
коммуникационным каналам, однако рынок в этом (по крайней мере в течение всего
цивилизационного развития человечества) играет системообразующую функцию — энергетические
потоки общества формируются и направляются через рыночные механизмы.
В этом контексте важно подняться еще на одну ступень методологии —
посмотреть на общество как на живой функционирующий организм, в котором рынок
реализуется как «живая паутина» как ячейка разума. Речь идет о
методологической конструкции ноогенетического анализа, в соответствии с которым
разум присущ не только живым организмам, и прежде всего человеку, но и природе,
социальным системам. Разум рынка идентифицируется, с одной стороны, с его
сетевой структурой, реализующей себя как специфическая «нервная
система» общества, а с другой — с рефлексивностью, способностью рынка к
самоконтролю и самозащите, его возможностью не только накапливать информацию,
но и адекватно реагировать на ее содержательные флуктуации, отвечать на внешние
раздражители, а следовательно — быть способным, как отмечал А. Бергсон, к
«творческой эволюции», самосовершенствованию.
Эта констатация крайне важна с позиции нашего понимания перспектив
рынка, логики его трансформаций. Результатом процесса усложнения всей системы
общественных отношений, вызванного ростом самодостаточности и свободы человека
как первоосновы рыночных отношений, является не угнетение, а наоборот —
обогащение «интеллектуального» потенциала рынка. Разум — это атрибут
сложных систем. Существует прямая зависимость между уровнем сложности и
степенью «интеллектуализации» системы. Это общее правило. Рынок не
является и не может быть в этом исключением. Иная ситуация, когда речь идет о
регулирующих возможностях государства — они девальвируются адекватно усложнению
экономических процессов. То, что государство было способно делать в условиях
индустриальной (структурно простой) экономики, становится невозможным в
экономике высшего порядка — в постиндустриальной, информационной (виртуальной
по своему определению).
В этой взаимозависимости существует еще один принципиальный
аспект. Как и любому живому организму, рынку присуще качество цикличности. Это
известная истина. Однако, в отличие от существующих (канонических) представлений, рынок в своей
эволюции стремится к равновесию. Состояние равновесия минимизирует
энергетический потенциал рынка. Инновационные возможности рынка проявляются на
расстоянии, удаленном от равновесия. Чем дальше от равновесия, тем рынок
становится инновационно более дееспособным, усиливаются его обратные связи с
нерыночными, прежде всего социальными, политическими, духовными и другими
факторами общества. На этой основе актуализируются механизмы самосовершенствования
— рынок становится не только сложнее, но и структурно более дифференцированным,
гибким. Когда мы говорим о регулирующей функции государства, то должны
учитывать и эту специфику рынка.
И наконец, еще одно концептуальное определение. Рассматривая дееспособность
рынка, необходимо всегда учитывать его протяженность — рынок небезграничен, он
имеет объективные рамки. Рынок не поглощает, как на этом настаивают Л.
Евстигнеева и Р. Евстигнеев, всю экономику. Отсутствие в теории четких
разграничений между рынком и нерынком — основа искаженных толкований его конструктивности.
Дж. Сорос называет соответствующую ситуацию «рыночным
фундаментализмом», и в этом есть смысл. Что такое нерынок в экономике,
насколько естественными являются существующие процессы проникновения рынка в
систему собственно социальных и политических отношений, в сферу духовной жизни
— это вопрос не экспансивности рынка, а проблема другого уровня —
сформированных государством институциональных (прежде всего правовых)
механизмов. Они могут отвечать саморегулирующим началам рынка и отрицать их,
усиливать их энергетику, и наоборот, минимизировать ее потенциал, однако при
всем этом государство, с учетом своих сущностных определений, чисто
политической специфики (рынок, как и экономика в целом, аполитичны), никогда не
могло и не способно в условиях современных преобразований принимать на себя
функцию мозгового центра экономики, которая в процессе естественной эволюции
закрепилась за рынком.
На первый взгляд складывается впечатление, что кризис 2008-2009
гг. отрицает эту определенность — он преодолевался с помощью государственных
регуляторов, огосударствления отдельных экономических структур, однако остается
вопрос перспективности этих шагов. Что касается причин этого кризиса, то
существуют вещи, которые очевидны: в основе кризиса — «долговая
пирамида», фактическим мультипликатором которой была не ипотека, а
игнорирование любых пределов долговых обязательств государства. Речь идет не
только о таких странах, как Греция, Португалия, Испания. В начале февраля
текущего года Б. Обама представил в Конгресс США проект бюджета на 2011 г. с
рекордным за всю историю страны дефицитом в 1,6 трлн. дол. (2007 г. — 573,7
млрд. дол.). Это составляет 9,9% ВВП, то есть не оптимальные 2—3, а почти 10%.
У Японии — та же ситуация. Выводы из этого очевидны: современные параметры
государства уже давно превысили оптимальные пределы. Экономика даже самых
развитых стран мира не способна обслуживать ежедневно растущие потребности.
Кризис лишь подтверждает этот вывод. Ренессанс идеологии либерализма корреспондирует
и с этой ситуацией.
Акцентируя на
этом, я не имею в виду реанимацию смитовского определения государства как
«ночного сторожа». Речь не идет, по существу, и о доминирующей в
обществоведческой литературе позиции относительно девальвации (самоотрицания) в
условиях возрастающей глобализации государства в целом. В действительности
исчезает традиционное (классическое) государство индустриального общества —
привычное для нас государство модернистской культуры. В то же время в больших
муках, еще полностью не определив свои основы, рождается государство нового
типа — государство постиндустриализма.
Соответственно изменяется и субординация «рынок —
государство». Государство все больше утрачивает функцию непосредственного
участника экономического процесса, значимость институционального менеджера экономики,
перестает быть ее функциональным регулятором. Можно полностью согласиться с
позицией известного российского экономиста В. May, который отмечал, что
постиндустриальный мир «плохо воспринимает централизованное регулирование
и бюрократическое вмешательство в свою тонкую ткань интересов. Даже если
признать необходимость более точного регулирования финансовых рынков, было бы
большой ошибкой переносить регулятивные выводы (и, соответственно, регулятивную
практику) в сферу производства». В этой ситуации формируется иная
взаимозависимость: регулирующие функции государства принимает на себя
информационная сеть, которая естественнее и органичнее дополняет рынок, не
сужает (как это обычно имеет место в условиях применения административных
регуляторов), а наоборот — углубляет его рефлексивные способности, разумные
начала и. Конвергенция рынка и информационной сети — это та реальная
(объективная) основа, на которой трансформируется (наполняется новым
содержанием) экономическая роль государства. Оно во все большей мере
«вытесняется» в более естественную для него сферу общественных
отношений — сугубо социальных и гуманитарных преобразований, воздействует на
экономические процессы через соответствующие механизмы.
Это не делает государство более слабым, скорее всего, речь идет об
обратной тенденции. Логика этого процесса довольно очевидна — в условиях
современного глобального развития место человека в той или иной иерархии
перестает определяться чисто экономическими и материальными прерогативами,
которые опускаются в фундамент общественных отношений. Вместо этого знания,
информация и социальный капитал, непосредственным носителем которых является
человек, приобретают статус основной формы богатства общества, его
системообразующего трансформатора. Современное государство все больше начинает
заботиться о развитии именно этой сферы общественных отношений и тем самым
интегрируется в процесс либеральных преобразований — не ослабляет, а наоборот,
усиливает потенциал свободы выбора личности. 
Государство
интегрируется в систему либеральных ценностей иным образом. Анализируя эту
проблему, известный американский ученый, лауреат Нобелевской премии в области
экономики за 2008 г. П. Кругман в недавно опубликованной книге «Кредо
либерала» затрагивает вопрос о ренессансе государства всеобщего
благоденствия, основы которого получили развитие в 30-х годах в связи с
«новым курсом» Ф. Рузвельта и в послевоенные годы определили принципы
социальной политики в странах Западной Европы. «Новый курс» оценивается
ученым как грандиозный либеральный проект XX в. Благодаря его реализации в США,
отмечает П. Кругман, было не только создано общество среднего класса, но и
приближена Америка к демократическому идеалу. Каким образом эта позиция
корреспондирует с общими принципами либерализма, логикой его обновления?
Учитывая особую значимость этого вопроса с точки зрения реализации либерального
проекта в Украине, рассмотрим его более предметно.



3. Перспектива синтеза идей социально-демократического либерализма
Определяя основу социальной политики либерализма, П. Кругман отмечал:
«Либералы — это те, кто верит в институты, ограничивающие неравенство и
несправедливость». Для украинского сообщества важным является осознание
того, что отмеченная позиция отражает влияние на развитие либеральных идей
социал-демократизма, имевшего место еще в середине 30-х годов и в послевоенные
годы. Дж. Кейнс никогда не был социалистом, сторонником социалистической идеи.
Он был стопроцентным либералом, верил в капиталистические идеалы и всей своей
деятельностью способствовал воплощению их в практику общественной жизни. Однако
именно Дж. Кейнс совершил едва ли не больше других для того, чтобы направить
капитализм на путь социализации, обеспечить на этой основе достижение важного
компромисса между социал-либеральной и социал-демократической идеями. То же
самое можно сказать и о Й. Шумпетере, Дж. Гэлбрейте и других известных
ученых-экономистах.
Процессы послевоенного развития стран Запада доказали историческую
конструктивность соответствующего синтеза. Поставим вопрос: чем отличаются
модели социально-экономического развития Швеции от, скажем, Бельгии или Канады,
где в разные периоды при власти были партии различных направлений? Мы не найдем
принципиальных отличий, если не принимать во внимание конкретно-исторические
обстоятельства, и между политикой правительств В. Брандта, Г. Коля, Г. Шредера
в том, кто из них сделал больше для социализации экономических отношений
Германии. Поэтому проблема большого синтеза идей социал-демократизма и
социал-либерализма — это не только теоретическая конструкция, но и
конструктивная (толерантная в своей основе) практика, получившая в условиях современных
глобальных цивилизационных преобразований доминирующую значимость. Исторический
опыт такой практики для Украины очень важен. Именно идеи синтеза
социал-демократизма и либерализма могли бы стать реальной идеологической
платформой консолидации политических сил нашего государства.
Однако либерализм и социал-демократия — это не только родственные,
но и во многих аспектах отличные друг от друга по своим функциональным
механизмам теоретические конструкции социальной политики. В социальной политике
либерализма отсутствует неоправданный государственный патернализм. Его основные
акценты направлены на определенную в качестве наивысшей ценности, к которой
стремится человек, экономическую свободу, на реализацию конструктивной функции
рынка в проведении социальной политики с опорой на активные слои населения, на
средний класс, на тех, кто нашел свое место в экономике и способствует ее
развитию. Отсюда два базовых принципа социальной политики, отстаиваемые
либерализмом.
Государство, во-первых, должно исходить из того, что социальная справедливость, которую оно
должно гарантировать своим гражданам, предполагает равенство шансов на старте, однако это вовсе не означает равенство конечных результатов. Нужно не
элиминировать, а наоборот, поддерживать принцип соревновательности в сфере
социальных отношений. Соревновательность — это неотъемлемая составляющая
свободы. Она позволяет обществу выяснить, кто является наиболее действенным в
решении той или иной задачи, какие методы и механизмы наиболее оптимальны для
реализации соответствующих целей; она, наконец, заставляет человека максимально
мобилизовать свои силы, способности и творческую энергию, чтобы быть среди
первых. Ущемление принципа соревновательности в социальной сфере — прямое
ограничение свободы личности, ее свободного развития. Поэтому корректной
социальной политикой может быть лишь такая, которая усиливает позиции индивида
как на старте, так и в процессе соревнования.
Во-вторых, объектом социальной благотворительности государства
и его социальной опеки должны быть лишь неимущие слои населения, нуждающиеся в
общественной поддержке и не имеющие возможности самостоятельно обеспечить себе прожиточный
минимум. Средние и состоятельные слои должны автоматически лишаться права на
соответствующую поддержку. Для них должен действовать принцип индивидуальной
ответственности за самого себя. В то же время государство должно применять
инструменты и механизмы социального выравнивания, поскольку слишком большой
разрыв в распределении доходов и имущества порождает социальные, экономические
и политические проблемы. Нужно учитывать и другой базовый принцип эффективной
организации сферы социальных отношений. Он сводится к простой и понятной
формуле: чем богаче общество, тем ниже в нем по объективным предпосылкам
социальная дифференциация и тем меньше лиц, нуждающихся в социальной опеке
государства. Отсюда обязанность получивших власть политиков не «подпевать»
социальному популизму — общество не может «проедать» больше, чем оно
создает.
В этой системе координат ключевой для государства является
политика доходов, которая рассматривается в качестве одного из наиболее действенных
инструментов социальных преобразований. Эта проблема глубоко исследована
выдающимся американским социологом российского происхождения П. Сорокиным.
Рассматривая процессы критической дифференциации доходов в странах Запада,
социолог указывал на существование «точки насыщения », дальше которой
общество не может продвигаться без риска крупной катастрофы. Когда же такой
предел достигается, социальное здание падает, а его верхние слои рушатся. Как
это происходит — либо путем революции или реформ, либо путем налогообложения,
сути дела не меняет. По мнению П. Сорокина, соотношение в доходах в пропорции
от 1 до 10 раз именно та «точка насыщения», за которой начинают
формироваться не только социально, но и политически опасные риски. Конечно,
речь идет о довольно условном критерии, который должен применяться
дифференцированно по отношению к разным странам. Однако его использование может
быть полезным, в частности, при анализе процессов, происходящих в нашем обществе,
где уровень дифференциации существенно превышает соответствующие параметры.
В то же время необходимо уберечь себя и от противоположного: в политике
доходов не должно быть места реанимации уравниловки. Кстати, П. Сорокин
выступал против не только критической дифференциации доходов, но и их
чрезмерного «выравнивания», которое в такой же мере
«сопровождается катастрофическим развалом экономической жизни населения.
Те, кто стремится к такому «выравниванию», — отмечал мэтр социологии,
— должны быть готовы к его последствиям. Третьего не дано. Или плоское экономическое
общество, сопровождающееся нищенством и голодом, или относительно успешное
общество с непременным социально-экономическим неравенством».
Важные уточнения в эти обобщения вносит П. Кругман. На примере
экономической истории США прошлого века он обосновывает «природные циклы
неравенства». Речь идет о периоде с середины 30-х годов, который определялся
ученым как «позолоченный век» с критическим уровнем дифференциации. В
дальнейшем на основе «нового курса» Ф. Рузвельта сформировалась политика
«»большого сжатия», осуществлявшаяся до середины 1970-х годов и
сопровождавшаяся умеренной дифференциацией и укреплением позиций среднего
класса. Последующий период, который продолжается и в наши дни, — это период
«опасного цикла дифференциации», следствием которого стали ощутимое
ослабление роли среднего класса, его стабилизирующей функции и соответствующее
структурное разбалансирование экономики. В настоящее время на повестке дня, как
об этом уже говорилось, ренессанс политики государства благосостояния (State
Wealfare), призванной исправить данную ситуацию.
Что является принципиально значимым в либеральной модели политики
State Wealfare, в частности в политике доходов, имеющей прикладное значение для
реализации либерального проекта и в Украине? По нашему мнению, определяющими в
этом являются не просто паритетность государства и бизнеса в решении задач
социальной стратегии, но и введение государством активных экономических, в том
числе фискальных, рычагов, стимулирующих частные структуры к социальным
инвестициям. По данным официальной статистики США, социальные инвестиции
частных компаний достигают 40% их общего объема. В1975 г. они составляли 7,8%
ВВП, в 1980 — 8,9%, в 1985 — 10,7%, 1987 — 12,0%. Вот лишь один пример: в 2006 г.
социальные выплаты «Дженерал Моторс» в расчете на один выпущенный
автомобиль составляли 1600 дол. Их общая сумма достигла 8,7 млрд. дол..
Соответствующие инвестиции — это не только результат стимулирующей политики
государства, но и следствие влияния либеральной среды, предполагающей жесткую
конкуренцию в отношении эффективного использования квалифицированной рабочей
силы.
Когда речь идет о социальной функции частного предпринимательства,
на которой акцентирует внимание либерализм, важно учитывать также новые
процессы в отношениях между трудом и капиталом, начавшие формироваться в последние
десятилетия. Имеется в виду система постфордизма, охватывающая не только новые
характеристики трудовых отношений и накопление капитала, но и принципиально
новые мировоззренческие представления, прежде всего относительно характера и
целей производственных процессов, их очеловечения и гуманизации. Американский
экономист Ф. Уэбстер вводит даже понятие «постфордистское общество».
С точки зрения предмета нашего анализа целесообразно выделить в
соответствующей системе отношений прежде всего процессы преодоления товарности
рабочей силы. Важно подняться до осознания и такого уровня обобщения. Речь идет
о ряде аспектов, характеризующих тенденции, связанные в первую очередь с
преодолением антагонизма в отношениях рабочего и капиталиста, присущего ранним
этапам развития западного общества. В настоящее время эти отношения наполняются
иным содержанием: они приобретают признаки партнерства и сотрудничества,
экономической симметрии. С одной стороны, на смену отношениям купли-продажи
рабочей силы пришли отношения ее коллективно-договорной аренды, с другой —
коллективы работников выступают, по существу, в роли арендаторов капитала и
воплощенных в нем средств производства. То есть в новых условиях труд способен
таким же образом играть роль нанимателя капитала, как и капитал — нанимателя
труда.
Такие отношения «труд — капитал» предполагают коренные
изменения и в системе управления. Происходит интеграция непосредственного
производителя (лично или через свое представительство) в структуру управления
производственным процессом, обменом и распределением произведенного продукта.
На практике это проявляется в самых разнообразных системах, содействующих
преодолению отчуждения производителя от личного участия в управлении. Основная
цель современного менеджмента — сделать каждого производственника соучастником
принятия управленческих решений. Не субординация, а ассоциация участников
производственного процесса — таков определяющий принцип утверждающейся системы
управления. В итоге, отмечал П. Друкер, «все меньше работников становится
просто «подчиненными»; они во все большей мере становятся
«партнерами ». Речь идет о конце управленческой иерархической
вертикали, когда «сила перестает быть основой организации ». Главные
акценты управления производственным процессом переносятся с вопроса
«Какделать?» на проблему «Что нужно сделать?» Уровень
квалификационной подготовки работника настолько высок, что при определении
производственного задания проблему « Как сделать? » решает
непосредственный исполнитель. Речь идет о качественно новых стимулах результативности
производства с акцентами не только на размере заработной платы, но и на высоком
уровне доверия, престижности труда, его интеллектуализации, творческом поиске,
на оценке каждого работающего как ценнейшего капитала и наиболее дефицитного,
незаменимого производственного ресурса.
Рассмотренные вопросы весьма важны для определения стратегии
социальных преобразований в нашем государстве. Они свидетельствуют о наличии
самого широкого пласта социальных проблем, решение которых не связано с фискальными
расходами. Первоочередной заботой в этой стратегии должны стать
формирование дееспособной сети негосударственных социальных институций,
углубление, как уже отмечалось, рыночного типа воспроизводства рабочей силы,
расширение на этой основе слоя экономически активных и материально обеспеченных
людей, свободных от иждивенческих настроений, осознающих личную ответственность
за собственную судьбу и в то же время способных быть локомотивом экономического
прогресса.
На Западе соответствующая политика воплощается в опережающих
темпах роста производительности труда по сравнению с его оплатой. В Украине эта
фундаментальная закономерность расширенного воспроизводства в последние годы
вообще не упоминается. Между тем статистика западных стран свидетельствует о ее
практической значимости: с 1990 по 2003 г. производительность труда в
промышленности США возросла на 180,4%, а его оплата — 159,6%. Соответствующие
показатели в Канаде составляли 134,5 и 130,7%, в Японии — 154,3 и 123,8%, во
Франции — 158,9 и 139,1%, Швеции — 201,5 и 152,2%. Это данные официальной
статистики США В Украине показатель производительности труда вообще не
рассчитывается.
Стержнем социальной политики новой власти определена проблема
преодоления бедности прежде всего инструментами фискальной политики. Однако это
обманчивая позиция, популистская риторика. В мировой экономической истории нет
примеров решения соответствующей проблемы через механизмы бюджетных назначений.
На опасность политики «преодоление бедности через механизмы
перераспределения национального дохода» в свое время обращал внимание
Нобелевский лауреат Ф. Хайек. Бедность преодолевается, подчеркивал он, путем
проведения политики стимулирования продуктивного производительного труда,
наращивания национального дохода и укрепления на этой основе позиций среднего
класса. Это принципиально иная модель преодоления бедности. Такой политики
придерживаются страны Запада, этим путем пошел и Китай, который достиг
ощутимого прогресса. Аналогичные процессы происходят и в Индии. Все это —
вопросы либеральной парадигмы экономических реформ в Украине, которые при их
последовательной реализации могут оказаться наиболее результативными с точки
зрения экономического прогресса.
Вместе с тем важно осознавать и то, что не существует и не может
существовать «унифицированная матрица» либеральных реформ. Это
противоречит природе либерализма. «Сама природа принципов либерализма, —
отмечал Ф. Хайек, — не позволяет превратить его в догматическую систему. Здесь
отсутствуют однозначные, раз и навсегда установленные нормы и правила»25.
Украина, как и весь постсоветский, а возможно, и постсоциалистический мир, была
бы сегодня намного привлекательнее, если бы отмеченные реформы осуществлялись с
учетом национальной специфики, а не «в жестком соответствии» с
довольно примитивными по своему содержанию «требованиями МВФ»,
логикой «Вашингтонского консенсуса». В дискуссии о перспективе
либерализма в Украине это нужно обязательно признать. В мире существует
множество функциональных моделей либерализма, в том числе либерализм «с
китайским лицом», что уже само по себе достаточно знаково.
В этом необходимо избежать искушения копировать и российские
реформы. Предыдущая практика неоспоримо доказывает системную противоречивость
соответствующих попыток, их несоответствие не только структуре нашей экономики,
но и более фундаментальным факторам — специфике украинской этнопсихологии,
духовности и морали, что для либеральной модели развития крайне важно. В данном
случае следует акцентировать внимание прежде всего на украинском
индивидуализме, который, с одной стороны, противопоставляется российскому
общинному коммунизму, а с другой — связывает нас с европейской ментальностью, в
которой, как уже отмечалось, принципы индивидуализма и личной свободы
рассматриваются как системообразующий признак.



Вывод
Хотелось бы, чтобы в наших научных проектах в отношении либеральных
перспектив украинских реформ всегда присутствовало понимание и того, что
затронутые вопросы отражают не просто логику нашего нынешнего дня, но и
принципы современного глобального цивилизационного развития. Уходит в прошлое
эпоха экономического детерминизма. Экономика все больше подчиняет свои
определения социальным, психологическим и сугубо духовным приоритетам.
Ренессанс мировоззренческих позиций либерализма, его новая история отражают
соответствующие трансформации. В этом смысле либеральная альтернатива развития
украинской экономики должна оцениваться не только с позиций отдельных
либеральных реформ (такие реформы осуществлялись и раньше), а как системная
перспектива украинского общества (включая и экономику) в целом. Затронутые в
этой статье вопросы корреспондируют именно с таким видением автором содержания
проблемы, вынесенной на страницы журнала в качестве предмета дискуссии.
Используемые источники
1. 
В.
Гейц «Либерально-демократические начала: курс на модернизацию
Украины« »Экономика Украины» № 3, 2010, с. 4-20
2. 
Вайнштейн
Г. Политическое развитие современного мира в условиях кризиса.
«Полис» № 1, 2010, с. 115.
3. 
Шамрай
Ю. Новый рынок и новая конкуренция как составляющие стратегии преодоления
глобального кризиса. «Международная жизнь» № 1, 2010, с. 7.
4. 
Валлерстайн
И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М., «Логос», 2003, с.
5.
5. 
Евстигнеева
Л., Евстигнеев Р. Экономический рост — либеральная альтернатива. М, «Наука»,
2005, с. 10.
6. 
Гальчинський
А. Криза і цикли світового розвитку. К., вид-во «Адеф-Україна», 2009,
с. 222-279.
7. 
Xайек
Ф. Дорога к рабству. М., «Социум», 1994, с. 12.
8. 
Фромм
Э. Бегство от свободы. М., Изд. группа «ACT», 2009, с. 26.
9. 
Рюс
Ж. Поступ сучасних ідей. Панорама новітньої науки. К., «Основи»,
1988, с.415
10. 
IльЇн
В. Фінансова цивілізація. К., «Знання», 2007, с. 478-488.
11. 
Капра
Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем. К., «Софія»,
2003, с. 32-35.
12. 
Мау
В. Экономический кризис в мире и России: первые уроки. «Общество и
экономика» № 11-12, 2009, с. 19.
13. 
Гальчинський
А. «Економічна методологія. Логіка оновлення». К.,
«Адеф-Україна», 2010, с. 543-558.
14. 
Кругман
П. Кредо либерала. М., «Европа», 2009, с. 288.
15. 
Сорокин
П. Человек. Цивилизация. Общество. М., Политиздат, 1992, с. 331.
16. 
Statistical
Abstract of the United State: 1990. The National Data Book, 1990, p. 450.
17. 
Нейсбит
Дж. Старт! или Настраиваем ум!: Перестрой мышление и загляни в будущее. М.,
Изд. группа «ACT», 2009, с. 38, 39.
18. 
Уэбстер
Ф. Теории информационного общества. М., «Аспект пресс», 2008, с.
113-119.
19. 
Drucker
P. Management Challenges forthe 21я Century. N. Y, «Harper
Business», 1999, p. 18.
20. 
Statistical
Abstract of the United State: 2006. The National Data Book. 2006, p. 890.
21. 
Хайек
Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., «Прогресс»,
1992, с. 51-59.
22. 
Харви
Д. Краткая история неолиберализации. М, «Поколение», 2007, с. 162-203.