Содержание
Введение
…………………………………………………….. 3
Глава 1. Биография
Джамбатисты Вико ………………….. 6
Глава 2. История как
наука: методология Вико ………… 10
Глава 3. Философская
концепция Вико в споре с Декартом. Вико и просветительская традиция
………………………………… 13
					







Глава 4. Теория
цивилизации Вико. Идея круговорота … 15
Заключение
………………………………………………… 23
Список источников и
литературы ……………………….. 26
Примечания
……………………………………………….. 27
Введение
 Наш мир подобен колесу, что вверх и вниз стремит судьба…   Так плотник мастерит равно и колыбели и гроба:   Приходит сей, уходит тот, а он работает всегда.

В XVIII веке началось разрушение
христианского видения и истолкования истории. Неаполитанец Джамбаттиста Вико
(1668 – 1774 гг.) сформулировал принципы исторического развития, стоявшие вне
августинской традиции. Он, по существу, явился родоначальником современных
концепций исторического развития и создал историю как науку, в которой
просматриваются параллели с разработанным Фрэнсисом Бэконом научным методом.
История переживала в то время «кризис доверия». Точные науки —
математика, физика и астрономия — возвысились над историей. Ее считали менее
достойной изучения, к ней относились свысока. Такие взгляды, например, были
присущи Декарту. Их разделяли многие мыслители той поры. Вико был не согласен с
Декартом. Он поставил перед собой задачу показать на фактах, что истина есть
истина, раскрывается ли она с помощью естественнонаучных методов или путем
изучения истории. В своем сочинении «Новая наука» (1725 г.) Вико
предложил широкий план совершенно нового направления мысли: исследование
элементов для определения общих моделей. «Новая наука» Вико была
вехой на пути развития истории как компаративной (сравнительной) науки.[1]
Цель данной работы – охарактеризовать
историко-философскую методологию Вико.
Задачи:
1. Кратко охарактеризовать основные
вехи биографии Вико.
2. Изучить выдвинутую Вико идею
объективного характера исторического процесса.
3. Проследить полемику Вико с Р.  Декартом,
противопоставление общего разума индивидуальному.
Основным источником являются
сочинения Вико.[2]
«Как  писатель  Вико  представляет  собой  загадку»,[3]
— отмечает М. Лифшиц.  Первое  издание   его основного сочинения вышло в 1725
году, второе — пять лет спустя,  а  третье, переработанное и дополненное,
появилось уже в 1744 году после смерти автора. Книга Вико совсем не похожа на
произведения писателей просветительной эпохи. Ее очень трудно читать. Вико 
неразборчив  в  выражениях,  косноязычен,  его рассуждения о всемирном 
потопе,  о  достоверности  библейских  сказаний,  о преимуществах христианской
религии никого  не  могут  теперь  соблазнить.  В рецензии «Лейпцигского
журнала« (1727)  было  написано,  что  »Новая  наука» является
апологией  католической  церкви.  
Сама работа Лифшица, характеризующая
подход Вико к истории, достаточно основательна и интересна. Но Лифшиц, написав
статью в 1936 г., большую часть сносок ставит на классиков марксизма-ленинизма
и зачастую анализирует не столько историческую концепцию Вико, сколько
историческую концепцию марксизма-ленинизма.
Из современных работ внимание
особенно привлекла работа В. Н. Курятникова «О двух подходах в освещении
истории: духовном и светском», размещенная на сайте http://samara.orthodoxy.ru/Hristian/Kuryatn.html,
в которой автор рассматривает эволюцию методов исторического познания и в том
числе рассматривает концепцию Вико, характеризуя ее как соединение линейной и
циклической концепций подхода подъема и упадка цивилизаций и одна из первых
универсальных моделей в этом плане.
Глава 1. Биография Джамбатисты Вико
Джамбаттиста Вико родился в Неаполе 23 июня 1668 г. в семье скромного библиотекаря. «Много забот ему причиняла возраставшая бедность  семьи,  он  горел желанием получить досуг, чтобы продолжать свои занятия, но душа  его  питала великое отвращение к шуму Форума»,[4] — пишет в своем жизнеописании сам Вико.

Закончив школу, он
стал изучать философию вместе с номиналистом Антонио дель Бальцо.
Неудовлетворенный формализмом преподавания, он прекращает регулярные занятия и
занимается самообразованием и чтением. Таким образом, он стал «ученым
пустынником в стороне от забав молодости как породистый конь, обученный в
войнах, вдруг оказался забыт брошенный на деревенском пастбище».

Последователь Скота
Джузеппе Риччи спустя некоторое время посвятил его в премудрости гражданского
права в школе при университете Неаполя. Однако вскоре пришлось прекратить и эти
штудии, ибо «душа не выносила шума судебных распрей». По приглашению
одного знатного господина он стал гувернером его внуков в замке Чиленто, где
все располагало к здоровому образу жизни и плодотворным занятиям. 

В тамошней библиотеке
он изучил Платона и Аристотеля, Тацита и Августина, Данте и Петрарку,
присоединился к метафизике истории и литературы.
Когда в 1695 г. он вернулся в Неаполь, то почувствовал себя чужестранцем.
Аристотель после схоластических переделок обрёл лубочные черты, никто не хотел
обсуждать оригинальность его наблюдений. По экономическим соображениям он подал
на конкурс на замещение вакансий по кафедре риторики Неапольского университета.


Затем начались годы
преподавания, а в 1693 г. он стал лауреатом, написав несколько работ об
«Обучении» Квинтилиана («О положении дел»). Эти годы для Вико были особенно плодотворными. Выступая с
речами-посвящениями на академических собраниях, с 1699 по 1708 г. он оттачивал
свое мастерство и с блеском критиковал теоретические позиции так называемых
новых ученых. Среди речей исторической стала седьмая: «О научном методе
нашего времени», — опубликованная автором на свои средства. 

Здесь мы находим
замечательные педагогические интуиции Вико
проницательную критику картезианского метода и наметки новой интерпретации
истории. С 1713 по 1719 г. Вико посвятил изучению работ
Гуго Гроция, в особенности «О праве войны и мира». 

По заказу одного
герцога он написал историческое исследование «Четыре книги о подвигах
Антонио Карафы», опубликованное в 1716 г. Он также принял участие в
грандиозной работе под названием «О древнейшей мудрости итальянцев,
извлеченной из источников латинского языка« в трёх книгах: »Liber
metaphysicus«, »Liber physicus«, »Liber moralis».
Опубликованная в 1710 г., работа была раскритикована «Литературным
итальянским журналом» с филологической точки зрения. 

Вико, уже собравший
большой материал, вынужден был остановить работу. Семейные заботы, капризы жены
Терезы Катерины Дестито, наконец, нужда заставили заняться частными уроками,
мелкими заказами случайного характера. Как отмечает М. Лифшиц, «Его жизненный
путь вполне обычен. Добрых  девять  лет  он  провел  в зависимом положении
домашнего учителя. Заботясь о пропитании большой  семьи, Вико сочиняет оды
«на случай», свадебные поздравления, хвалебные  биографии. Наконец в
1697 году  ему  удается  получить  должность  профессора  риторики
Неаполитанского университета. Отсутствие нужных связей, неумение поладить  с
начальством, гордость великого человека, которому пришлось  унижаться  перед
учеными ничтожествами, — все это помешало ему занять кафедру  юриспруденции,
по тем временам наиболее важную в университете».[5]

Но, движимый
неиссякаемым интересом к истории права, он написал в 1720 г. конкурсную работу
«О единственном начале и единственной цели всеобщего права». Вскоре
появляются его работы «О неизменности философии », «О
неизменности филологии «, »О неизменности правоведения». Их
новизна и оригинальность остались непонятыми современниками. Философ с горечью
констатирует профессиональное фиаско, уже не надеясь найти своего места в
отечестве. 

Однако вопреки
провидению, перекрывшему, казалось бы, все пути к заслуженному успеху и даже
достойному существованию, Вико мужественно принимается за новую работу под
названием «Основания новой науки об общей природе наций, благодаря которым
обнаруживаются также новые основания естественного права народов» (известна
более под названием «Новая наука»). Книга, как и следовало ожидать,
вызвала большую критику и мало понимания и сочувствия. 

Впрочем, Вико спасло
убеждение, при прочих равных условиях он оказался «более удачливым, чем
Сократ». Затем, по просьбе Джована Артико ди Порчиа в 1725 г. Вико написал
автобиографию «Жизнь Джамбаттиста Вико, написанная им самим», серию
портретов современников. Первая её часть вышла под редакцией Анджело Калоджера
в 1725-1728 гг. — «Собрание научных и филологических фрагментов».

Вторая часть была
написана в 1731 году, а опубликована только в 1818 г. Второе издание
«Новой науки» опубликовано в 1730, а третье, с дополнениями и
стилистическими модификациями, — в 1744г. Принятая с восторгом в Италии, работа
осталась незамеченной в остальной Европе. Он достиг преклонного возраста,
изнурён многочисленными трудами, измучен заботами о доме и жестокими судорогами
в бёдрах и голени, порождённый какой-то странной болезнью, уничтожившей у него
почти всё находящееся внутри между нижней костью головы и нёбом. Тогда он
совершенно отказался от занятий и подарил отцу Доменико Лодовичи (иезуиту,
латинскому элегическому поэту) манускрипт «Примечаний к первой »Новой
Науке». 

Неудачная судьба
книги, завистливое отношение коллег-профессоров, не принимавших его философские
взгляды, болезнь дочери, тревога за сына, совершившего преступление — всё это
подточило и без того слабое здоровье. Со словами: «Сын мой, спаси
себя», — в момент исполнения судебного решения о тюремном заключении
философ навсегда простился с сыном. Со словами покаяния перед Небом и Богом в
январе 1744 г. 76 лет от роду Джамбаттиста Вико ушёл из жизни, оставив в
наследство университету гораздо менее даровитого сына.[6]

Глава
2. История как наука: методология Вико

Вико был одним из
первооткрывателей истории, как обладающего объективным характером процесса.
Философ считал, что надлежит исследовать именно этот мир, поднимая один пласт
за другим и перерабатывая их как сделанные, можно достичь знания не менее
точного и ясного, чем геометрия и математика. Однако открывая эту новую главу,
необходимо понять принципы и методы выведения науки из того, что было до сих
пор обледенелой массой, погребенной и забытой всеми.

Речь идёт о науке,
похожей и вместе с тем превосходящей геометрию. «Эта наука должна освоил»
нечто сверх элементов геометрии, имеющей дело с величинами, реальность которой
точки, линии, плоскости, фигуры. Её доказательства как бы сродни божественному,
они должны преисполнить тебя, читатель, упоением неземным, ведь в Боге знать и
делать есть одно и то же». Во время Вико, история не считалась серьёзной
наукой, которую следует внимательно изучать.

Она трактовалась как
школа морали, проблемы научности её деталей не возникало, ведь что за наука —
мораль? Вопреки всем   Вико  
объявил:  история  не наука, но может и должна ею стать. Ведь этот
гражданский мир сотворён людьми, а потому более других предметных сфер
реальности научно объясним и подлежит систематизации. Но все это возможно лишь
после отказа от неверных методологических предубеждений.

История с точки
зрения самих историков Вико также мало удовлетворяет, как и история ,
увиденная глазами философов. Бесконечные противоречия и фальсификации,
сомнительные принципы истолкования историографами использовались часто
произвольно — всё это Вико называет «национальным чванством» и
«ученой спесью». Важнее всего показать, что именно их нация раньше
других пришла к цивилизованным формам жизни, что записано в памяти народа с
сотворения мира. 

Такими находит Вико реконструкции
событий Геродота, Тацита, Полибия, Ливия — чересчур много сыновней любви к
родине. Современных историков Вико упрекает в
буквализме и однобокой интерпретации исторических документов, но тем не менее,
они выработали достаточно стройную систему, из которой также можно извлечь
пользу. Вико называет привычку распространять на
отдаленные эпохи представления и категории, типичные для нашего времени —
«концептуальным анахронизмом». 

Вообще анахронизм —
это устаревший взгляд или обычай, пережиток старины или отнесение какого-либо
события к более древнему имени. Утрата чувства исторического времени, как и
преувеличение рациональных возможностей, — это ошибки историков разных
поколений. Вико не согласен с Бэконом, когда тот
говорит о «несравненной мудрости древних», не потому, что
недооценивал мудрость древних, а потому, что Бэкон не усматривал различия между
идеалом мудрости древним и новым. Что же касается древней римской истории, то Вико был резко против
толкования её документов в терминах «народ, царство, свобода» в
современном значении этих слов, без старого понимания того, что
«народ» — это «патриции», а «царство» — это
«тирания».

К примеру, «Законы Двенадцати таблиц» (древний римский кодекс
законов)

Вико трактовал как
простое воспроизведение афинского кодекса. Во-первых, вряд ли корректно
представлять римлян естественными наследниками греков, во-вторых, ещё более
сомнительно читать «Двенадцать таблиц» на категориальном языке эпохи,
во всем чуждой древнеримской. Отвергая все, Вико начинает
с нуля: «Ничто не вытекает само собой из накопленной эрудиции». 

Исторические
реконструкции неадекватны, ибо их теоретические предпосылки недостаточны. Таким
образом, Вико, как основоположник историзма, хотел
показать, что исторический процесс носит объективное значение и имеет
провиденциальный характер. Провиденциализм, приверженцем которого считался Вико, — это религиозно-философское учение,
интерпретирующее исторический процесс как осуществление замысла Бога.

История основана на предвидении Бога, продумавшего
жизнь человеческого рода от начала до конца, и отсюда, Вико
заключает, что смысл истории  находится в ней
самой.
Глава 3. Философская концепция Вико в споре с Декартом. Вико и просветительская традиция Главным врагом философии Вико был рационализм в его  классической  форме, выработанной еще в XVII веке Декартом.Вико иронически  относится  к  тайной мудрости философов, он больше уважает государственную мудрость  политических деятелей, но выше всего ставит простонародную мудрость массы людей,  которая своими руками творит историю, творит ее бессознательно вместе со  множеством предрассудков и суеверий, свирепых и варварских обрядов, творит в постоянной кровавой и бескровной борьбе вокруг  материальной  собственности  и  власти. Вико не только стремится обнаружить в истории  естественную  закономерность, независимую  от  желания  отдельных  людей,  он  понимает   также,   что   в противоречивом и  сложном  ходе  «всех  человеческих  и  гражданских  вещей» заключается какое-то внутреннее оправдание, хитрость разума, как  сказал  бы Гегель.  И  это  оправдание  представляется  Вико  фантастическим  промыслом божьим, а философия  истории  —  рациональной  гражданской  теологией.  Свою собственную задачу он видит в раскрытии того, как должна  была  раньше,  как должна теперь и как должна будет впредь  протекать  история  наций,  ибо,  в сущности говоря, ее логический бег закончен. Французские просветители  XVIII века предвидели славную заваруху, un beau tapage, в своем  отечестве.  Вико, напротив, представляет собой законченный  тип  мыслителя,  пришедшего  после великого оживления практической деятельности своего народа. Этим  достаточно объясняется то обстоятельство, что «Новая наука» осталась почти незамеченной в литературе XVIII века.[7]Этим объясняются также безусловные достоинства и  недостатки  философской позиции Вико. «Его отсталость по сравнению с общим  уровнем  просветительской литературы – вне сомнения, – пишет М. Лифшиц. – Но по странной иронии судьбы с  этой  отсталостью связана передовая роль философии истории Вико. «Новая наука» неизмеримо выше популярных  исторических  представлений  XVIII  века.  По  глубине  научного анализа ей уступают даже гениальные  творения  Вольтера,  Руссо,  Фергюсона, Ленге.  Рядом  с  великими  деятелями  эпохи   Просвещения   Вико   обладает преимуществом большей народности – правда,  народности  нищей,  отсталой  и сохранившей только следы былого величия».[8]
Глава 4. Теория цивилизации Вико. Идея круговорота Вико выдвинул циклическую теорию развития общества. Согласно его концепции, циклы развития, по которым Провидение шаг за шагом ведет человечество от варварства к цивилизации, история проходила от древнейших времен до эпохи заката Рима и вновь от «нового варварства» темных веков к эпохе Просвещения. Представление о непрерывном развитии человеческого  рода  (поступательном движении  наций)  является  неотъемлемой  частью  философии  Вико.  Но   это представление лишено у него той отвлеченности, которая побуждала  Перро  или Фонтенеля смотреть на всю предшествующую историю  с  более  или  менее  ясно выраженным высокомерием. Вико понимает вечную прелесть детства человеческого общества и не  стремится  отбросить  чувственно-практическое  простонародное отношение к миру ради успехов сиятельного рассудка. Он  превосходно  рисует, как героический век  —  эпоха  личной  зависимости,  господства  и  рабства, фантастического права и суровой аристократии, век слабого рассудка и  живого воображения, мифологии и эпоса — уступает  место  демократическим  порядкам, рациональной прозе, господствующей в республиках (символом которых  является не копье, а кошелек и весы). Вико понимает прогрессивность  этого  перехода. Картина  жестокого  угнетения   народа землевладельческой   аристократией, набросанная в нескольких главах  «Новой  науки»,  превосходит  самые  смелые рассуждения просветительской эпохи. Ненависть  к  остаткам  средневековья  у Вико поистине органическая, нисколько не  книжная.  Но  вместе  с  тем  Вико сомневается в том, что победа буржуазной цивилизации над эпохой поэтического варварства является абсолютным прогрессом.  Ее  прогрессивность  исторически относительна.Вместе с фантастикой героической эпохи  из  общественной  жизни  исчезает определенный элемент народности, которого не может вернуть даже  «милостивое право,  оцениваемое  по  равной  для  всех  полезности  причин».  Формальная независимость  личности  часто  уступает  естественной  свободе,  охраняемой обычаем.  Не  является  ли  чувственное  сознание,  основанное  на  ярких  и общедоступных   образах,   более   демократическим,    более    близким    к телесно-практической жизни большинства людей, чем тайная мудрость философов, прозаическая и холодная? Что может быть более  равнодушным  к  страданиям  и радостям человечества, чем рассуждения de more geometrico? Народы  —  «поэты по своей природе».Вико еще неизвестны противоречия развитого буржуазного  строя.  Он  судит только на основании  тех  круговоротов,  которые  испытали  более  ранние  и простые общественные организмы.  Однако  в  этих  пределах  его  рассуждения безукоризненны. Туман героических времен рассеивается, демократия побеждает, а  вместе  с  ней  приходят  гуманность  и  самосознание.  Но   эта   победа недолговечна. Народная свобода в республиках, символом которых являются весы и кошелек,  становится  удобной  ширмой  для  обогащения  немногих.  Частные интересы побеждают общественное начало, и свобода превращается в рабство.«После того как Могущественные в народных  республиках  стали  направлять Общественный Совет в личных интересах  своего  Могущества,  после  того  как Свободные Народы в целях личной пользы дали Могущественным соблазнить себя и подчинили свою общественную свободу их властолюбию, тогда  возникли  партии, начались восстания и гражданские войны,  и  во  взаимном  истреблении  наций возникла форма Монархии».[9] Благословенно рабство, ибо оно  сохраняет  частицы справедливости! Благородные управляли  своими  вассалами  или  клиентами  на основе варварских обычаев, неписаных  и  тайных  законов.  Плебейская  масса боролась за писаные законы, рациональную юриспруденцию. И  что  же?  Тирания законов необычайно выгодна  для  могущественных  и  враждебна  естественному праву  народов.  Казуистика  героических  времен,   сохранявших   буквальное значение законодательных  формул,  не  исчезает,  она  лишь  видоизменяется, переходя в формализм юристов,  —  казуистику  в  собственном  смысле  слова, известную только образованным нациям.  Так  цивилизация  приводит  к  новому варварству, варварству рассудка, рефлексии. «Как  и  во  времена  варварства чувств,  варварство  рефлексии  соблюдает  слова,  а  не   дух   законов   и установлений, но оно значительно хуже первого,  так  как  варварство  чувств верило, что справедливое — это то, что его поддерживало, то есть звуки слов; варварство  же  рефлексии  знает,  что  справедливое  —  это  то,  что   его поддерживает, то есть то,  что  имеют  в  виду  установления  и  законы,  но стремится обойти это суеверием слов».[10]Справедливость общественных установлении остается в  области  отвлеченных идеалов; на практике идеальные нормы осуществляются только посредством самыхуродливых извращений. Дух нового  мира  —  лицемерие.  Да  и  сами  по  себе отвлеченные формулы права настолько узки, что  справедливость  находит  себе защиту   только   в   милости.    Система    Вико    содержит    характерную непоследовательность. Показывая, как человеческая природа угнетенных народов побеждает героическую природу благородных,  Вико  сближает  этот  процесс  с общим  развитием  сознания  от  бесформенной   и   туманной   фантастики   к рассудочному мышлению демократических времен.  Согласно  этой  схеме  высшейформой  юстиции  должны  быть  суды,  основанные  на  строжайшем  соблюдении рациональных норм. Пусть погибнет мир, но  свершится  правосудие!  Однако  в действительности   Вико   считает   более   демократическим    и    гуманным судопроизводством то, которое обращается с нормой  закона  более  или  менее свободно.  В  своем  отвращении  к  тирании  законов  Вико  близок  к  идеям Возрождения, как они выступают перед нами в комедии Шекспира «Мера за меру». Не  господство  непогрешимых  законов,  а  напротив:  отступление  от   норм рациональной юриспруденции (точнее — буржуазного  права)  является  основой, человеческого, милостивого  правосудия.  Это  правосудие  не  довольствуется формой, но «рассматривает  истинность  фактов  и  милостиво  склоняет  смысл законов везде, где того требуют равные условия».Если два человека равны перед законом, но  не  равны  на  самом  деле  по своему реальному положению,  то  для  сохранения  справедливости  необходимо следовать истинности фактов, нарушая формальную правильность  закона.  Итак, узкий горизонт буржуазного права, по известному  выражению  Маркса,  не  был секретом для Вико, но  он  полагал,  что  единственной  возможной  гарантией справедливости явится допущение  какого-то  остатка  иррациональных  времен.Чувство должно спасти рассудок от  бессмыслицы,  монархия  —  от  жестокости республик, основанных на богатстве. И Вико грезит  о  высшем  типе  судов  — судов, совершенно не упорядоченных. «В них господствует  истинность  фактов; под диктовку совести, везде, где встретится нужда,  на  помощь  им  приходят милостивые законы во всем том,  чего  требует  равная  для  всех  полезность причин. Они овеяны естественным стыдом, плодом образованности,  а  потому  и гарантией в них служит  добросовестность  —  дочь  культуры,  соответственно искренности Народных республик и еще того больше  —  благородству  Монархий, где Монархи в такого рода судах торжественно  ставят  себя  выше  законов  и считают себя подчиненными только совести и Богу». Много времени  спустя  эти рассуждения повторил Бальзак в «Банкирском доме Нусингена». Да,  собственно, и гегелевская философия права основана на подобном сдерживании  противоречий буржуазного строя посредством монархических учреждений.Вико  различает  монархию,  следующую  за   народными   республиками,   и первоначальную монархию божественных времен  (римских  царей  или  греческих базилевсов). Первая отвечает в известном смысле интересам плебеев,  так  как она подчиняет себе могущественных, опираясь на ненависть к  ним  со  стороны простого народа. Автор «Новой науки» рисует картину утверждения монархии  по образцу итальянских государств эпохи Возрождения  или  императорского  Рима. Его  монархизм  —   местами   простое   историческое   наблюдение,   местами идеалистическая утопия в  духе  теоретиков  просвещенного  абсолютизма  или, скорее, в духе Гегеля. При этом повсюду Вико  дает  понять,  что  демократия является высшим результатом культуры, и только в силу превратности вещей она недолговечна и нуждается в сохранении ее  прогрессивного  зерна  посредством некоторого обращения вспять — к монархии.Развитие человечности  происходит  вместе  с  падением всесокрушающей  общественной  энергии,  которой  так  богаты  варвары   (она раскрывалась  не  только  в  господской  доблести  благородных,   но   и   в соревновании с ними подчиненных сословий). «Героизм теперь по самой  природе гражданственности невозможен».  В  республиках  герои  единичны,  как  Катон Утический (да и  тот  лишь  благодаря  своему  аристократическому  духу).  В монархии героями называют тех, кто верно служит своим  правителям.  «Поэтому нужно прийти к заключению,  что  героя  в  нашем  смысле  угнетенные  народы жаждут, философы изучают, поэты воображают, но гражданская природа не  знает такого рода благодеяний». Другими словами,  поступательное  движение  наций  полно  самых  глубоких противоречий. Создает ли оно гарантии действительной  народной  свободы?  Не вырождается ли общественная энергия народов вместе с развитием общественного богатства, обособлением государства от  общества,  утверждением  формального права, изучаемого особым сословием юристов, вместе с победой  эгоистического рассудка над бессознательным общественным чувством примитивных народов?  Да, на высшей ступени цивилизации народы снова впадают в  состояние  варварства, вначале совершенно иного, чем варварство эпохи Гомера или  Данте.  «Так  как Народы, подобно скотам, привыкли думать только о  личной  пользе  каждого  в отдельности, так как они впали в последнюю степень утонченности  или,  лучше сказать, спеси, при которой они, подобно зверям,  приходят  в  ярость  из-за одного волоса, возмущаются и звереют, когда они живут в наивысшей  заботе  о телесной преисполненности, как бесчеловечные животные  при  полном  душевномодиночестве и отсутствии иных желаний, когда даже всего лишь двое  не  могут сойтись, так как каждый из  них  преследует  свое  личное  удовольствие  или каприз, — тогда народы, в силу всего этого, из-за упорной партийной борьбы и безнадежных гражданских войн начинают превращать города в леса, а леса – в человеческие берлоги. Здесь в течение долгих  веков  варварства  покрываются ржавчиной подлые ухищрения  коварных  умов,  которые  варварством  рефлексии сделали людей такими бесчеловечными зверями, какими сами они не могли  стать под влиянием первого варварства чувств:  ведь  это  варварство  обнаруживало великодушную дикость, от которой можно  было  защититься  или  борьбой,  или осторожностью, а варварство рефлексии с  подлой  жестокостью,  под  покровом лести и объятий посягает на  жизнь  и  имущество  своих  ближних  и  друзей.Поэтому  народы  от  такой  рассудочной  злости,  применяемой   в   качестве последнего  лекарства  провидением,  настолько  тупеют  и  глупеют,  что  не чувствуют больше удобств, изысканности, наслаждений и роскоши, но одну  лишь «необходимую жизненную полезность».[11]Эти страницы – одно из самых блестящих изображений  падения  человеческих нравов в обществе, основанном на  купле  и  продаже.  Это  духовное  царство животных,   по   выражению   Гегеля,    описано    Вико    во    всех    его морально-психологических  особенностях,  описано  с   дерзкой   полнотой   и откровенностью,  с  подлинным  даром  исторического   предвидения.   Царство рассудочной  злости,  одичание  под   сенью   культуры,   стихия   глупости, подавляющая  всякие  признаки  мысли,  полное  погружение   в   идиотизм   и бесчеловечность.Учение  Вико  о   круговороте   отражает   некоторые   реальные   стороны поступательного  движения   наций.   Многие   предсказания   »Новой   науки» подтвердились в самых  широких  размерах  —  позднейшие  критики  буржуазной цивилизации  в  XIX  веке  повторяют  слова  великого  итальянца   о   новом варварстве. Но, как всякий  пророк,  Вико  рассуждает  туманно,  с  оттенком мистицизма.   Реальные   картины   действительности   подернуты    у    него фантастической дымкой, ослаблены бессознательным впечатлением общественного круговорота   малых   культур.   «Идея круговорота становится односторонней, и древний  предрассудок  поглощает  едва  родившуюся  научную истину»,[12] — считает М. Лифшиц. 
Заключение
Джамбатиста Вико –
итальянский философ и историк, предвосхитивший методы историко-культурных и
этнологических исследований. В ходе исследований Вико расширил рамки
поставленных задач и в работе Основания новой науки об общей природе наций
(Principi di una scienza nuova d’intorno alla comune natura delle nazione..,
или просто Scienza nuova), выдержавшей несколько изданий (в частности, в
1725, 1730 и посмертно в 1744) и множество исправлений, попытался не только
описать историю естественного права, но и найти идеальную схему всеобщей
истории. 
Интерес к исследованию
истоков и причин сочетался у Вико с его самой значительной инновацией —
попыткой сформулировать законы исторического развития. Он верил в существование
законов истории, которые можно распознать и систематично изложить.
«Спиральная» теория Вико (в советской философской литературе ее
принято было называть «теорией исторического круговорота») была одной
из первых попыток создать универсальную модель подъема и упадка цивилизаций.
Она не была ни линейной, ни циклической и соединила в себе обе эти концепции.
Убежденность Вико в существовании определенных законов, которые управляют
историей, подобно тому, как определенные законы управляют любой другой наукой,
ознаменовало начало нового взгляда на историю. Он впервые применил
позитивистский подход к истории в первой половине XVIII века, однако только в
середине следующего столетия этот подход стал наконец неотъемлемой частью
исторического анализа. Позитивистский подход — как в истории, так и в физике —
зиждется на представлении о том, что всякое знание основывается на понимании
естественных явлений и что свойства и взаимосвязи этих явлений, будь то
исторические события или молекулярные структуры, могут быть в полной мере
осмыслены и проверены. И все же Вико, например, в «Основаниях новой науки
об общей природе вещей» признавал такие реальности, как всемирный потоп. 
Для Вико историяэто
никак не простой набор фактов, материально размеченных во времени. Это
впоследствиии история предстанет перед взором
отыскивающего историческую существенность, сплошным течением, материей
действительности, неподвергаемой осмыслению и рефлексии, не подвергаемой в
попытке мифического со-чувствования какой-то адеквации в единстве веры, опыта,
представлений. Это потом история станет воплощённой,
воплотившейся во всех своих формах, кроме будущего времени, хронологией,
осевшей материей бытия, «ключи от счастья которой»,
«небесная» идеальная отмычка которой — всем давно известна и
подразумевается как что-то само по себе очевидное в историческом познании.
Но для Вико
история – это и не простая подгонка фактов под существующую хронологию, коль
скоро в факте историку видится пульсирование исторической достоверности. Тем
более не это. Вико бросает вызов бессмысленной
хронологии, на которую в самом же начале «набрасывается» за её
невменяемость и беспомощность саму по себе. Его История
– именно набор Идей, общезначимых, истинных положений, которые остаются
таковыми «всегда». Которые и поздняя европейская историография также пристально
пыталась отыскать и сформулировать перед непосредственно
материально-хронологическим их воплощением в история,
т.е. платонически, будь это историософские изыски русских славянофилов
Н.Данилевского и Хомякова; культурно-исторические морфемы Шпенглера;
пресловутое осевое время К.Ясперса и другие построения, часто называемые
«историософскими».
Идеи, Аксиомы Вико выражаются в истории, и они выражены в ней (что и
есть хронология, как сухой остаток этой выраженности), однако не они, а именно
связь, «как» воплощаются эти идеи в истории и
почему именно так, а не иначе, вот предмет пристального внимания Вико. Собственнонаучный интерес к данности, а не к
идеальной наполненности. Его «Наука…» — наука, и Аристотель здесь у
«изголовья». Предварительный перечень Идей, «Элементов», у
Вико явно рассогласован, избыточен и продуман не сам по себе, а в отношении к
удобству материала, предчувствуемого и положенного «перед собой»
заранее.
Конечно, Вико строит не то, что мы называем «историей», в нашем, современном её понимании. Им
задумывается «наука», причём глобально-историческая наука. С
постановки предмета (истории) и метода исследования всякая «наука» и
должна начинать. Однако, именно вот такой, «научно-глобальный» план
постижения, оказывается способен набрать такую глубину исторического обобщения
и такую точность исторического инструментария, что заставляет и фактически
имеющийся материал вставать ещё «твёрже» на своё место.
Список источников и литературы
1.   Вико Дж. Основания новой науки об
общей природе наций. М. – Киев, 1994. С. 116.
2.   Вико Дж. Собрание сочинений в 3-х
томах. М., 1986.
3.  
Курятников В.Н. О
двух подходах в освещении истории: духовном и светском 
//http://samara.orthodoxy.ru/Hristian/Kuryatn.html
4.   Лифшиц М. Джамбатиста Вико // Вико
Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М. – Киев, 1994. С. 3 – 19.
Примечания