Реферат по
истории на тему«Жёны
декабристов»Оглавление
1.
Вводная часть2.
Основная частьа) Переступим через социальные барьеры
б) Биография Полины Аннековой
в) Судьба Марии Николаевны Волконской
3. Заключение «Женский подвиг ради любви»
4. Список литературы
14 декабря 1825 года «Россия
впервые видела революционное движение против царизма». Смелый вызов
самодержавию был сделан в столице Российской империи в Петербурге, на одной
из её центральных площадей.Всего шесть часов длилось
восстание. Против восставших были двинуты вчетверо их превосходящие воинские
силы царя. В распоряжении царя была артиллерия. Залпы пушек положили конец
восстанию. Всю ночь при свете костров убирали раненых и убитых и смывали с
площади пролитую кровь.Как наиболее передовые и
образованные люди своего времени декабристы первыми поняли, что самодержавие и
крепостничество – главные причины отсталости России, которые в конечном счёте
могли привести её к «гибели». Поэтому ликвидация самодержавия и
крепостничества рассматривалась ими в первую очередь как глубоко патриотическая
задача «спасения» России. Все декабристы были горячими патриотами.
Они называли себя «истинными и верными сынами отечества».Декабристы называли себя «детьми
1812 года», подчёркивая тем самым, что 1812 год стал исходным моментом их
движения. Победа русского народа в Отечественной войне 1812 года имела не
только громадное военное значение. Она кардинально изменила расстановку сил на
внешнеполитической арене, серьёзно потрясла феодальную экономику России,
оказала громадное влияние на все стороны социальной, политической и культурной
жизни страны, способствовала росту национального и политического самосознания
русского народа, дала могучий толчок развитию передовой общественной мысли в
России и сыграла громадную роль в возникновении декабризма.Движение
декабристов – важное звено в общеевропейском революционном процессе начала 19
в. Восстание в 1825г. Декабристов против царизма – одного из главных «жандармов
Европы» приобрело большое международное значение и получило значительный
отклик в странах Западной Европы. Декабристы нанесли серьёзный удар по всему
зданию «Священного союза». Это был удар с той стороны, с какой менее
всего ожидала его международная реакция. Несомненно, победа декабристов сыграла
бы громадную роль в развертывании революционного движения во всей Европе.
После разгрома восстания
самодержавие обрушилось на декабристов со всей беспощадной жестокостью. По всей
стране начались массовые аресты участников тайных обществ декабристов. Сотни их
были брошены в казематы Петропавловской крепости. Полгода работал «Высочайше
учреждённый Следственный комитет по изысканию соучастников злоумышленного общества,
открывшегося 14 декабря 1825 года» .Следственные комиссии
вели расследования по делу декабристов и причастных к ним солдат в Могилеве,
Белой церкви, Белостоке, Варшаве, при полках. Сам Николай 1 выступал в роли
следователя и тюремщика декабристов, лично производил допросы, определял режим
заключения каждому декабристу. В списке привлечённых к следствию значится 579
имён. Это был невиданный для России широкий политический процесс. 121 декабрист
был передан Верховному уголовному суду. Из них пятеро (П.И Пестель, К.Ф.
Рылеев, С.И. Муравьёв-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин и П.Г. Каховский) были
поставлены «вне разрядов» и приговорены « к смертной казни четвертованием»,
31 подсудимый – « к смертной казни отсечением головы», остальные- к
различным срокам каторжных работ и ссылке, к разжалованию в солдаты. Царь «милостиво»
заменил четвертование повешением, а «отсечение головы» пожизненной
каторгой. К различным срокам каторги и ссылки приговорены 45 декабристов
военными судами в Могилёве и Белостоке. Более 120 декабристов понесли наказания
без суда, в административном порядке, по личному указанию царя: заключены в
крепости на разные сроки, разжалованы в солдаты, высланы, отданы под надзор
полиции. Расправа над декабристами поразила своей жестокостью современников.Хотя декабристы потерпели
поражение, но их дело не пропало. В.И. Ленин отмечал большое историческое
значение и тех революционных выступлений, которые терпели поражения. Говоря о «величайшем
самопожертвовании» русских революционеров, начиная с декабристов, он
указывал, что эти жертвы пали не напрасно, что «они способствовали – прямо
или косвенно – последующему революционному воспитанию русского народа»1.Один из мифов российской
истории миф о так называемых «декабристках» первых женщинах,
обозначивших женщин как явление в общественной жизни России. При этом всячески
подчеркивается именно русский характер явления, хотя из 12-ти декабристок русскими
были только пять, из остальных две (Анненкова и Ивашева) — чистокровные
француженки, одна (Трубецкая) француженка по отцу и воспитанию, две польки по
крови и культурной ориентации (Ентальцева и Юшневская), две украинки хотя бы
наполовину (Волконская и Давыдова). Все они, однако, принадлежали к сословию,
считающемуся носителем русской государственной культуры дворянству
(исключение наемные работницы Полина Гебль (Анненкова) и Камилла Ле-Дантю
(Ивашева)) и в этом качестве действительно были первыми русскими женщинами,
поступок которых, стал явлением общественно значимым и повлиявшим на
формирование самосознания русских женщин (недаром одной из основоположниц
русского женского движения стала внучка декабриста Ивашева).Для ста с лишним молодых
мужчин, попавших в Читинский, а потом в Петровский острог, пример жен (не
всегда верных мужьям, о чем говорят, в частности, упоминания о супружеской
неверности М.Н.Волконской) не был примером, а физиологическая потребность брала
свое. В скандальных «Записках декабриста» Д.Завалишина, фактура
которых многократно и безуспешно была опровергаема историками всех направлений,
говорится об организации «при» каземате банального публичного дома,
что было довольно просто при вольности нравов каторжно-ссыльного Забайкалья.Совсем иная ситуация
складывалась с выходом каторжников на поселение: оторванные от сугубо мужского
общества, от моральной и материальной помощи товарищей, они, естественно,
пытались вписаться в окружающую их среду, прежде всего через связи с
женщинами, освященные или не освященные законом. Анализ этих связей открывает
полный спектр отношений от юридически оформленных браков ссыльных
«государственных преступников» до более чем сомнительных как с
нравственной, так и с юридической точек зрения. Имущественная и образовательная
разнородность самих первых русских революционеров предопределила и разнообразие
социальной принадлежности их избранниц, хотя однозначной зависимости здесь не
было. Женами более аристократичных членов столичного «Северного
общества» становится обычно дочери чиновников и купцов, а бывшие
прапорщики и поручики провинциальных полков «Соединенные славяне»
находили себе спутниц жизни в среде крестьян и казаков. Конечно, были и почти
скандальные мезальянсы вроде брака потомка Рюрика князя Е.Оболенского с
«вольноотпущенной» крестьянкой Варварой Барановой, кстати, няней
внебрачных детей его друга И.Пущина. Но и подобного рода браки были, как
правило, счастливы. После амнистии 1856 г. некоторые семьи выезжали в
Европейскую Россию, где экзотические для российского дворянского общества
женщины вполне вписывались в круг общения их мужей. Большинство же новых семей
осталось в Сибири их главы за 15-20 лет вросли в крестьянскую или казачью
среду, связанные с ней не только экономически, но и вписавшись в круг обширных
родственных связей своих жен.Конечно, общая картина не
была столь идиллической, ибо сама среда была весьма пестрой. Спился с
женой-алкоголичкой и рано умер А.Тютчев, погиб в пьяной драке в доме своей
любовницы М.Глебов (кстати, только у него в обвинении присутствовало пребывание
на Сенатской площади нетрезвым), ускорило заболевание и преждевременную смерть
В.Кюхельбекера отношение к мужу абсолютно чуждой ему жены дочери мелкого
чиновника.Однако многие ссыльные не
оформляли своих связей, и не только те, у кого в России остались жены, как у
А.Бригена или В.Штейнгеля. Неженатые декабристы тоже часть не спешили оформить
по многу лет длящиеся связи, даже после рождения детей. Судьбы последних
разнообразны, но в основном благополучны. Многие отцы вывозили их в Европейскую
Россию и старались дать достойное воспитание и образование и помогали занять
соответствующее социальное положение. Так поступил, например, И.Пущин, дети
которого были усыновлены его братом, или В.Штейнгель, дети которого получили фамилию
Бароновы по титулу отца. Оставшиеся в Сибири тоже, как правило, за счет
полученного образования и из уважения к их отцам (но и при поддержке местного
общества) поднимались по социальной лестнице. Сын умершего Н.Бестужева стал
видным предпринимателем и общественным деятелем, сын малоизвестного
Н.Лисовского офицером, а выросший в селе Шушенском сын бывшего поручика
А.Фролова и казачки Макаровой в 1916 г. был генералом от инфантерии в
Генеральном штабе. Несмотря на все разнообразие, столь жизненно естественное,
связей декабристов с сибирскими женщинами эти связи имели несколько общих
последствий. Прежде всего в большинстве своем они часть были спасением для
попавших в поначалу чуждую для них среду декабристов, а рождение детей
придавало их жизни важнейшую цель. Однако помимо индивидуальных, были и
социально-общественные последствия: через своих спутниц декабристы входили в
неведомую для русских интеллигентов среду сибирского мелкого чиновничества,
купечества и крестьянства, естественным образом ломая социальные барьеры и
оказывая огромное, отмечаемые всеми исследователями, влияние на общественную и
культурную жизнь огромного региона России. При этом естественно, что именно
женщины выполняли связующую роль между разными мирами и способствовали
возникновению особенно прочных связей и усилению взаимопонимания.Приехавшие в Европейскую
Россию сибирячки и их дети ломали бытовавшее в культурной среде мнение о
дикости сибиряков, что в условиях коренной ломки социальных и культурных
ориентиров общества предреформенной России и при огромном моральном авторитете
в нем декабристов было одним из ручейков, размывавших косность власти и
способствовавших изменению взглядов российского общества на многие вопросы
взаимоотношения разных его слоев.«Для того чтобы
объяснить разные недоразумения на счёт моего происхождения, и тем прекратить
толки людей, не знавших правды, которую по отношению ко мне и моей жизни часто
искажали, как, например, это сделал Александр Дюма». Полина Анненкова в
своих «Воспоминаниях» коротко изложила свою биографию.Родилась она 10 марта
1800 года в Лотарингии, в замке Шампаньи, недалеко от Нанси в аристократической
семье, которую революция лишила как социальных, так и материальных привилегий.
Отец её Жорж Гебль монархист по убеждениям, в 1793 году был арестован, а
через полгода выпущен с документом гласящим «Не достоин служить
республике». Стоит ли говорить, что семья бедствовала. Правда, в 1802 году
по протекции друзей Жорж Гебль был принят на службу в наполеоновскую армию в
чине полковника, что позволило семье несколько лет прожить в достатке. Но это
продолжалось недолго, так как отец Полины вскоре погиб в Испании. В ту пору ей
было девять лет. В её «Воспоминаниях», касающихся этого периода, есть
интересная запись. Однажды, вскоре после гибели отца, близ Нанси она увидела
Наполеона, который собирался сесть в карету. Полина решительно подошла к
императору и, назвав себя, сказала, что осталась сиротой и просила его о
помощи. Кто знает, прошение ли матери Полины, оставшейся после гибели мужа без
средств, с двумя детьми на руках, или её собственное обращение к императору
решило судьбу семьи, но они получили единовременное пособие (довольно крупную
сумму), а затем и пенсию. На эти деньги их семья жила до тех пор, пока к власти
во Франции не вернулись Бурбоны. Выплата пенсии была прекращена, и они опять
остались без средств. Полине и её сестре пришлось зарабатывать на жизнь
рукоделием. Когда же ей исполнилось семнадцать лет, она поступила продавщицей в
модный дом в Париже. В 1823 году Полина приняла предложение торгового дома
«Дюманси» и поехала работать в Россию.Необходимо сказать, что в
Россию она ехала с особым чувством, ей невольно вспомнилось 14 декабря 1814
года, когда она, прогуливаясь с подругами, впервые увидела русских офицеров.
Она долго смотрела на них и с улыбкой сказала:— Выйду замуж только за
русского.-Что за странная
фантазия! удивились подруги. Где ты найдёшь русского?.. Кто же он её
будущий избранник?: Иван Александрович Анненков поручик Кавалергардского
полка, блестящий офицер, единственный наследник крупнейшего в России состояния.
Они не могли не встретиться. Модный дом «Дюманси», в котором работала
Полина, находился рядом с домом Анны Ивановны Анненковой, обожавшей делать
покупки. Она часто бывала в этом магазине. Почтительный сын не отказывался
сопровождать свою мать. Он был необыкновенно хорош собой высокий, статный,
голубоглазый. К тому же, в отличие от маменьки, славящейся дикими причудами и
жестокосердием, был добр и обходителен. Полина сразу обратила на него внимание.
Иван Анненков также заметил красивую, изящную, прекрасно воспитанную
француженку. Он стал бывать в магазине чаще (уже без маменьки) и вскоре
признался Полине в любви. Он предлагал ей тайно обвенчаться, так как знал, что
мать никогда не даст согласия на неравный брак. Полина, прекрасно осознавая
своё положение, отказала ему. Но они продолжают встречаться. Вместе едут в
Пензу: Полина представить на Пензенской ярмарке товары торгового дома
«Дюманси», а Анненков для того, чтобы купить лошадей для своего
полка. Эта поездка ещё больше сблизила их. Анненков делает ещё одну попытку
уговорить Полину обвенчаться. Договаривается обо всём со священником сельской
церкви: Но Полина снова отказывает у неё свои представления об уважении воли
родителей, и она не хочет их нарушать.Незадолго до восстания
Анненков рассказал Полине, что предстоят события, за участие, в которых он
может быть сослан в Сибирь. Встревоженная Полина поклялась ему: «Что
последует за ним всюду».В начале декабря 1825
года Анненков возвращается в Петербург, а 14 декабря происходят известные
события на Сенатской площади. Анненков был членом Северного общества. 19
декабря он был арестован, отправлен в Выборгскую, а затем в Петропавловскую
крепость. На следствии он вёл себя достойно. На вопрос Николая I: «Почему
не донёс на общество?« Ответил: »Тяжело, не честно доносить на своих
товарищей». Он был осуждён по II разряду и приговорён к 20 годам каторжных
работ, позднее срок сократили до 15 лет. отчаянном состоянии она решает
устроить ему побег. Полина возвращается в Москву, чтобы упросить мать Ивана
Александровича помочь ей в этом. Она уже разработала план побега и почти обо
всём договорилась, нужны только деньги. Она умоляет Анну Ивановну спасти
единственного сына.Мать Анненкова отказывает
ей: «Мой сын беглец, сударыня!? Я никогда не соглашусь на это, он честно
покориться своей судьбе». Не найдя поддержки, Полина возвращается в
Петербург и там узнаёт, что, не имея от неё известий, решив, что она его
покинула, Анненков пытался покончить с собой и его чудом удалось спасти. Она
решается на отчаянный поступок. Поздно ночью, с трудом сговорившись с
лодочником, она переправляется через ледяное крошево Невы в Петропавловскую
крепость. Вся мокрая, с окровавленными руками (ей пришлось спускаться в лодку
по обледеневшей верёвке) она умоляет дежурного офицера позволить ей увидеться с
Анненковым. Это было настоящее сумасшествие. Свидания с узниками разрешал
только сам император и только родным и жёнам. Но Полина подкупает офицера, и он
выводит Ивана Александровича из камеры. У них всего несколько минут. Полина
снимает с пальца кольцо, сделанное из двух тоненьких колечек, разделяет их,
одно отдает Ивану, а второе обещает привезти в Сибирь.В ночь с 9 на 10 декабря
Анненков был отправлен в читинский острог. Полине солдат передаёт записку от
него: «Соединиться или умереть».Уже на следующий день
Полина предпринимает всё для того, чтобы ей разрешили отправиться в Сибирь. Она
пишет прошение на имя императора.«Ваше Величество,
позвольте матери припасть к стопам Вашего Величества и просить, как милости
разрешения разделить ссылку её гражданского супруга. : Я всецело жертвую собой
человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное моё желание. Я
была бы его законной супругой в глазах церкви и перед законом, если бы я
захотела преступить правила совестливости. : Мы соединились неразрывными узами.
Для меня было достаточно его любви. : Соблаговолите, государь, милостиво
дозволить мне разделить его изгнание. Я откажусь от своего отечества и готова
всецело подчиниться Вашим законам:»В мае 1827 года, узнав,
что император будет на маневрах у города Вязьмы, Полина едет туда и,
прорвавшись к императору, падает перед ним на колени.Николай I в удивлении
спрашивает:— Что Вам угодно?
— Государь, обращается
Полина на родном языке. Я не говорю по-русски. Я хочу милостивого разрешения
следовать в ссылку за государственным преступником Анненковым.-Кто Вы? Его жена?
-Нет. Но я мать его
ребёнка.-Это ведь не ваша родина,
сударыня! Вы будете там глубоко несчастны.— Я знаю, государь. Но я
готова на всё!Её прошение было принято.
Николай I, тронутый её преданностью осуждённому, разрешил ей ехать в Сибирь и
приказал выдать пособие на дорогу, однако ребенка брать с собой он запретил.В декабре, простившись с
дочерью, которую она оставила у Анны Ивановны Анненковой, Полина отправилась
вслед за своим любимым. Мать Анненкова щедро позаботилась о ней, снабдив в
дорогу всем необходимым, в том числе и крупной суммой денег.Полина неслась по
бескрайним заснеженным просторам день и ночь. Когда ямщики отказывались ехать
ночью, она произносило магическое «на водку», одно из немногих слов,
которое она выучилась говорить по-русски, и это всегда помогало.» Когда губернатор
Иркутска Цейдлер прочел мою подорожную, то не хотел верить, чтобы я, женщина,
могла проехать от Москвы до Иркутска в восемнадцать дней, и когда я явилась к
нему на другой день моего приезда в 12 часов, он спросил меня не ошиблись ли
в Москве числом на подорожной, так как я приехала даже скорее, чем ездят
обыкновенно фельдъегеря.« (из »Воспоминаний» П.А.)В Иркутске Цейдлер
задержал её на некоторое время, уговаривая вернуться, как раньше уговаривал
Трубецкую и Волконскую. Но Полина была непреклонна и в конце февраля получила
разрешение следовать дальше. «Губернатор заранее предупреждал меня, что
перед отъездом вещи мои будут все осматриваться, и когда узнал, что со мною
есть ружье, то советовал его запрятать подальше, но главное, со мною было
довольно много денег, о которых я, понятно, молчала; тогда мне пришло в голову
зашить деньги в черную тафту и спрятать в волосы, чему весьма способствовали
тогдашние прически; часы и цепочку я положила за образа, так что, когда явились
три чиновника, все в крестах, осматривать мои вещи, то они ничего не
нашли«. (Из »Воспоминаний» П.А.) Проезжая через Сибирь, Полина
была приятно удивлена тем радушием и гостеприимством, которое встречала везде.
Её поражало богатство и обилие, с которым живёт народ: «Везде нас
принимали, как будто мы проезжали через родственные страны; везде кормили людей
отлично и, когда я спрашивала, сколько должна за них заплатить, ничего не
хотели брать, говоря: «Только Богу на свечку пожалуйте».В Читу она спешила
приехать к 5 марта дню рождения Ивана Александровича. На последней станции
она даже принарядилась, но Муравьёва разочаровала её, сказав, что заключённых
увидеть не так то легко.По прибытии Полины в
Читу, комендант Лепарский прислал к ней человека, который отвел её в
подготовленную для неё квартиру. На следующий день он пришёл к ней сам и
сообщил, что уже получил повеление Его Величества относительно её свадьбы,
затем он прочёл разные официальные бумаги, которые она должна была подписать.
Из прочитанного Лепарским Полина поняла, что » не должна ни с кем
сообщаться, никого не принимать к себе и никуда не ходить, не искать свиданий с
осуждённым, а иметь их только с разрешения коменданта, не чаще как через два
дня на третий, ничего не передавать осуждённым в острог, особенно вино и другие
спиртные напитки.» Подписав бумаги, Полина потребовала от Лепарского свидания
с Анненковым «: не напрасно же я проехала за шесть тысяч вёрст:»
Комендант сказал, что сделает распоряжение, чтобы его привели. Вот как она
описывает их первое свидание в Сибири. С приездом Полины жизнь Анненкова
изменилась, она окружила его заботой и вниманием, её любовь давала ему силы
переносить все тяготы каторжной жизни. Свидания их были редки, но он зал, что
его Полина здесь, рядом и теперь уже навсегда.Полина Егоровна живая,
подвижная, привычная к труду, хлопотала по хозяйству с утра до вечера, сама готовила,
не доверяя кухаркам, завела огород, что значительно улучшило питание
заключённых, и всё это не теряя врождённого изящества и веселья. Она помогала
всем, чем только могла, учила жён декабристов готовить и вести хозяйство. Часто
по вечерам её новые подруги приходили к ней в гости, чтобы полакомиться и
просто отдохнуть душой.Полина заражала всех
своим весельем и оптимизмом, рядом с ней было легко и уютно. Вот что она пишет
в своих «Воспоминаниях» о времени, проведённом ими в Чите самом
тяжёлом периоде ссылки.«Надо сказать, что
много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и великого
горя, зато много было и отрадного. Всё было общее печали и радости, всё
разделялось, во всём друг другу сочувствовали. Всех связывала тесная дружба, а
дружба помогала переносить неприятности и помогала забывать многое».16 марта 1829 года у
Анненковых родилась дочь, которую назвали в честь бабушки Анной.В 1830 году Анненкова
перевели в Петровский завод. Здесь свидания разрешались чаще. Прасковья Егоровна
купила небольшой домик, обзавелась хозяйством купила скот. В 1831 году она
родила сына Владимира. Всего Прасковья Егоровна рожала 18 раз, шестеро детей
выжили. Далее Анненкова переводили в село Бельское Иркутской губернии, затем в
Туринск. Полина с детьми повсюду следовала за мужем. Все эти многочисленные
переезды были сопряжены с большими материальными трудностями, на новом месте
нужно было как-то обустраиваться. Семья же Анненковых, в отличие от других
семей декабристов, которым щедро помогали родственники, жила практически только
на проценты с капитала в 60 тысяч рублей, которые были при Иване Александровиче
во время его ареста и, естественно, были конфискованы. Но милостью государя
Николая Павловича были отданы Полине Гебль, к которой император проникся
симпатией и, говоря о ней, употреблял следующее выражение: «Та, что не
усомнилась в моём сердце».С 1839 года, по
ходатайству матери Анненкову было разрешено поступить на гражданскую службу.
Это несколько облегчило материальное положение многодетной семьи. Летом 1841
года Анненковым было разрешено переехать в Тобольск, где они и прожили
пятнадцать лет до амнистии 1856 года. По прибытии осуждённых, жёны декабристов
добились свидания с ними.Добрые женщины снабдили
их пищей и одеждой, как могли, ободрили несчастных. Достоевский следовал в
Омский острог. От Прасковьи Егоровны он получил адрес её дочери Ольги Ивановны,
живущей в Омске, и уверение, что там ему будет оказана необходимая помощь.
После отбытия каторжных работ в Омске Достоевский около месяца жил у Ольги
Ивановны. 18 октября 1855 года он пишет Прасковье Егоровне:» Я всегда буду
помнить, что с самого прибытия моего в Сибирь Вы и всё превосходное семейство
Ваше брали во мне и в товарищах моих по несчастью полное и искреннее
участие».После амнистии Анненковы
перебрались в Нижний Новгород. Вскоре этот город посетил, путешествующий по
России Александр Дюма. Нижегородский губернатор устроил в честь знаменитого
писателя званый вечер, заранее предупредив, что его ждёт сюрприз. » Не
успел я занять место, писал А. Дюма в своей книге «Путевые впечатления.
В России«, как дверь отворилась, и лакей доложил: »Граф и графиня
Анненковы». Эти два имени заставили меня вздрогнуть, вызвав во мне
какое-то смутное воспоминание. «Александр Дюма, обратился губернатор
Муравьёв к ним. Затем, обращаясь ко мне, сказал: «Граф и графиня
Анненковы, герой и героиня вашего романа «Учитель фехтования». У меня
вырвался крик удивления, и я очутился в объятиях супругов».Дюма посетил супругов
Анненковых в их доме на Большой Печерской. За несколько часов общения с
постаревшими прототипами своих героев он узнал много интересного о сибирской
жизни декабристов: о тридцати годах тяжелейших испытаний, каторжных работ и
унижения, о венчании Ивана и Полины 4 апреля 1828 года в Михаило-Архангельской
острожной церкви, о смерти детей, о неугасающей любви этих уже немолодых людей,
которая помогла преодолеть им все испытания, выпавшие на их долю. Великий
романист был восхищён и потрясён тем, что услышал.А жизненный сюжет между
тем развивался дальше. В Нижнем Новгороде Анненковы прожили душа в душу ещё
почти двадцать лет. Иван Александрович служил чиновником по особым поручениям
при губернаторе, был членом комитета по улучшению быта помещичьих крестьян,
участвовал в подготовке реформ, работал в земстве, избирался в мировые судьи.
Пять сроков подряд нижегородское дворянство избирало Ивана Александровича
Анненкова своим предводителем.Прасковья Егоровна тоже
занималась общественной деятельностью, она была избрана попечительницей
нижегородского женского Мариинского училища; по просьбе издателя «Русской
старины» М.И.Семевского писала воспоминания, вернее, так и не освоив
письменного русского, диктовала их своей старшей дочери Ольге. Её воспоминание
были опубликованы впервые в 1888 году, затем неоднократно переиздавались.Но главным в её жизни
всегда оставался Анненков. С годами его характер портился, он становился
раздражительным, а Прасковья Егоровна, постаревшая, располневшая, всё так же
снисходительно относилась к нему, весёлостью и мягкостью смиряя его тяжёлый
нрав. До последних дней своих она ухаживала за ним, как за ребёнком, и до самой
смерти не снимала с руки браслета, отлитого Николаем Бестужевым из кандалов её
мужа.Умерла Прасковья Егоровна
утром 4 сентября 1876 года. Иван Александрович очень тяжело переживал смерть
жены. «После смерти бабушки дед впал в болезненное состояние и последнее
время своей жизни страдал чёрной меланхолией», вспоминает внучка
Анненковых М.В. Брызгалова. Скончался он через год и четыре месяца после её
смерти, 27 января 1878 года, и был похоронен в нижегородском
Крестовоздвиженском женском монастыре, рядом со своей женой, так горячо его всю
жизнь любившей и бывшей ему самым верным и преданным другом.Волконская, княгиня Мария Николаевна (1806 1863)
жена декабриста князя Сергея Григорьевича Волконского, добровольно разделившая
с ним ссылку. Дочь известного героя 1812 года, Н.Н. Раевского , она в 18 лет,
по воле отца, вышла замуж за генерала князя С.Г. Волконского, бывшего гораздо
старше ее. Как и жены других декабристов, она узнала о существовании тайного
общества только тогда, когда большинство заговорщиков уже было в крепости.
Больная, едва оправившаяся от тяжелых первых родов, Волконская сразу, без
колебаний, не только стала на сторону мужа и его товарищей, но и поняла, чего
требует от нее голос долга. Когда стал известен приговор, она решила, что
последует за мужем в Сибирь, и осуществила это решение вопреки всем
препятствиям, исходившим от семьи Раевских и от правительства. «Никто
(кроме женщин) не смел показывать участия, произнести теплого слова о родных и
друзьях… Одни женщины не участвовали в этом подлом отречении от
близких». Так определяет общественное настроение после 14 декабря Герцен Николай
I, тотчас после казни пяти декабристов, писал: «Этих женщин я больше всего
боюсь«, а много лет спустя сказал: »Они проявили преданность, достойную
уважения, тем более, что столь часто являлись примеры поведения
противоположного». Но в разгар преследования декабристов император был
крайне недоволен этой преданностью. Вопреки закону, разрешавшему женам
ссыльнокаторжных ехать вслед за мужьями, каждая из них должна была добиваться
отдельного позволения, причем безусловно запрещалось брать с собой детей.
Волконская обратилась с письмом прямо к государю и получила от него
собственноручную записку, где сквозь вежливость сквозят угрозы. Оставив сына у
сестры Волконского, она в декабре 1826 г. пустилась в путь. В Иркутске ее
встретил губернатор Цейдлерт, имевший тайное предписание «употребить
всевозможные внушения и убеждения к обратному отъезду в Россию жен
преступников». Волконская не вняла этим внушениям и подписала бумагу, где
было сказано: «Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую
связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание,
то есть будет уже признаваема не иначе, как женой ссыльнокаторжного, и с тем вместе
принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного,
ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих
быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые
найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного
преступника, несущую равную с ними участь, себе подобной». Это было
напрасное запугиванье, так как за все время своего двадцатидевятилетнего
пребывания в Сибири Волконская если и подвергалась оскорблениям, то никак не со
стороны уголовных каторжан, которые относились к декабристам и к их семьям с
глубоким уважением. Гораздо страшнее отречения от прав был краткий второй пункт
подписки: «Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные
заводские крестьяне». Но у этих первых героинь русской истории XIX в.
хватило мужества пренебречь и этой угрозой, которая, впрочем, никогда не была
приведена в исполнение. В Нерчинске от Волконской была отобрана вторая
подписка, отдававшая ее в распоряжение коменданта Нерчинских заводов. Он не
только определял ее встречи с мужем, но наблюдал за ее личной жизнью,
прочитывал всю ее переписку, имел реестр ее имущества и денег, которые выдавал
ей по мере надобности, но не свыше сначала 10000 рублей ассигнациями в год;
потом эту сумму сбавили до 2000. Никакие трудности и внешние унижения не могли
сломить энергии, питавшейся глубокой религиозностью, героическим чувством долга
и сознанием, что уже одно присутствие жен в оторванной от мира каторжной глуши
не только придает нравственную силу их мужьям, но и отрезвляюще действует на
облеченное безграничной властью начальство. Барон Розен в своих записках так
характеризует Волконскую: «Молодая, стройная, более высокого, чем среднего
роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с гордой походкой, она
получила у нас прозванье дева Ганга. Она никогда не выказывала грусти, была любезна
с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальником
острога». Волконская нашла мужа в Благодатском руднике и поселилась рядом
с ним, вместе с своей подругой, княгиней Е. Трубецкой, в маленькой избушке.
Бодро и стойко исполняли они свой долг, облегчая участь не только мужей, но и
остальных узников. К концу 1827 г. декабристов перевели в Читу, где вместо
работы в рудниках их заставляли чистить конюшни, молоть зерно на ручных
жерновах. В 1830 г. их перевели на Петровский завод, где нарочно для них был
выстроен большой острог; там разрешили поселить и жен их. Камеры были тесные и
темные, без окон; их прорубили после долгих хлопот, по особому Высочайшему
разрешению. Но Волконская была рада, что может жить там с мужем, в их каморке,
которую она украсила, чем могла; по вечерам собирались, читали, спорили,
слушали музыку.В 1837 г. Волконского перевели на поселение в село
Урик, под Иркутском, а в 1845 г. ему позволили жить в самом Иркутске. Эта
вторая половина ссылки была бы гораздо легче первой, если бы не постоянная
тревога за детей.Из четверых, родившихся у
нее в Сибири, остались в живых только сын и дочь, и их воспитание наполняло ее
жизнь. В 1847 г., с назначением генерал-губернатора Н.Н. Муравьева , их
положение улучшилось. По восшествии на престол Александра II последовала
амнистия; Волконский с семьей вернулся на родину. В 1863 г. Волконская умерла
от нажитой в Сибири болезни сердца. После нее остались записки, замечательный
по скромности, искренности и простоте человеческий документ. Когда сын
Волконского читал их в рукописи Некрасову, поэт по несколько раз в вечер
вскакивал и со словами: «Довольно, не могу», бежал к камину,
садился к нему, схватясь руками за голову, и плакал, как ребенок. Эти слезы
сумел он вложить в свои знаменитые, посвященные княгине Трубецкой и Волконской
поэмы, на которых воспиталось несколько поколений русских женщин. Благодаря
Некрасову, пафос долга и самоотвержения, которым была полна жизнь Волконской и
ее подруг, навсегда запечатлелся в сознании русского общества. Картины, полные
особенно красивого трагизма, разговор с губернатором, прощанье Волконской с
отцом, прощальный прием у княгини Зинаиды Волконской в Москве, разговоры с
Пушкиным, дорожные встречи, наконец, сцена в Благодатском руднике, где
Волконская, стоя на коленях, целует оковы на ногах мужа все это Некрасов взял
прямо из жизни. И те слова, которые Некрасов вложил в уста княгине Трубецкой, «но
сталью я одела грудь», применимы и к В. Недаром Н.Н. Раевский, со всей
суровостью человека военной дисциплины пытавшийся удержать дочь от поездки в
Сибирь, сказал перед смертью, указывая на ее портрет: «Это самая
удивительная женщина, которую я знал». Ее написанные на французском языке
«Записки» изданы ее сыном с переводом, приложениями и комментарием
(Санкт-Петербург, 1904). См. «Записки С.Г. Волконского»; В.
Покровский «Жены декабристов»; П. Щеголев статья в сборнике «К
свету». А. Тыркова.Княгиня, дочь генерала
Н.Н. Раевского, жена декабриста С.Г. Волконского, друг А.С. Пушкина, который
посвящал ей стихи.Самой значительной
представительницей семейства Волконских, превзошедшей по славе даже своего
отца, известного генерала Отечественной войны 1812 года Раевского, стала Мария
Николаевна, дочь генерала Раевского и Софьи Алексеевны Константиновой, внучки
М.В.Ломоносова Марии Раевской едва исполнилось 19 лет, когда в начале 1825 г. в
Киеве она венчалась с будущим декабристом Сергеем Григорьевичем Волконским.Трудно объяснить этот
брак. Волконский был старше ее на 17 лет. За плечами была бурно прожитая жизнь.
Возможно, его героическая биография привлекла девушку… За 10 лет его боевого
пути Волконский участвовал в 58 сражениях, а в 24 года стал генерал-майором.
Марию выдали замуж без любви и без ее согласия. До декабрьского восстания 1825
года Мария видела мужа всего лишь три месяца из совместно прожитого года.Сергея Волконского
арестовали 7 января 1826 г. по месту службы, в Умани, где он командовал 1-й
бригадой 19-й пехотной дивизии. За несколько дней до ареста он заезжает на
сутки к молодой жене, ожидающей первенца-сына. Ночью генерал разжигает камин, и
ничего не понимающая женщина помогает ему бросать в огонь исписанные листы
бумаги. На вопрос жены «В чем дело?» — генерал бросает:— Пестель арестован! — За
что? — Нет ответа.Тогда еще Мария
Николаевна Волконская не знала, что уже взяты под стражу два ее брата —
Александр и Николай Раевские и что такая же участь ждет ее мужа и дядю Василия
Львовича Давыдова. Только через два месяца генерал Раевский приехал в имение
Болтышка и рассказал дочери о судьбе ее мужа.Пережив тяжелые роды,
Волконская немедленно стала интересоваться судьбой своего супруга и, узнав, что
он арестован, отправилась в Петербург. О силе ее характера можно судить по
тому, что она уехала с сильной болью в ноге и с младенцем на руках.Раевский пишет в марте
1826 г. брату Сергея Волконского: «Милостивый государь князь Николай
Григорьевич! По приезде моем нашел дочь мою Марью после жестокой болезни, в
большой слабости и в неведении о муже, она подозревала, что он умер или болен,
что сделало, что известие о его арестации послужило облегчением. Я привез ей от
князя Сергея письмо. В четыре дня, что я нахожусь здесь, она удивительно взяла
силы и, не узнав важности обстоятельств, довольно, покойна, кой же час
оправится, то поедет в Петербург с сестрой…Я оставляю Машеньку в ее
спокойствии насчет дела князя Сергея, исподволь же буду приготовлять ее на
всякий случай».Своим отъездом в Сибирь в
конце 1826 г., вслед за осужденными мужьями, Мария Волконская и Екатерина
Трубецкая устроили царю настоящую манифестацию. Вызов брошен. Николай Первый
категорически запретил женам декабристов брать с собой детей. Но это не
остановило ее.Ее подвижничество тем
удивительнее, что оно не было продиктовано никакой конкретной целью Мария не
испытывала большой любви к мужу, не разделяла и не понимала она и политических
взглядов декабристов, с большим пиететом относилась к существующей власти и
даже боготворила милосердие Николая I. Ее самопожертвование продиктовано
высочайшими ценностями, воспринятыми ею из книг и героических примеров.Сейчас, через сто
семьдесят шесть лет после происшедшего, трудно восстановить с точностью, что
послужило первым толчком к принятию каждой из декабристок решения обречь себя
на добровольное изгнание. Подвижничество во имя любви? Супружеский долг?
Чувство справедливости? Сострадание к ближнему? О многом можно только
догадываться. Бесспорно одно: в 1826 г. эти женщины оказались в трудном
положении. Переписка Александрины Муравьевой, воспоминания Марии Волконской,
другие документы той поры показывают полную неосведомленность жен в делах
мужей.Вероятно, у каждой из
уезжавших в Сибирь женщин были свои особые аргументы, не всегда ясные нам до
конца. О Марии Волконской мы можем сказать больше благодаря ее воспоминаниям.Широко известные и
популярные «Записки княгини Марии Николаевны Волконской»
(неоднократно переиздававшиеся) написаны на склоне лет женщиной, прошедшей
через1825 год, через сибирскую каторгу. Раевский пишет в марте 1826 г. брату
Сергея Волконского: «Милостивый государь князь Николай Григорьевич! По
приезде моем нашел дочь мою Марью после жестокой болезни, в большой слабости и
в неведении о муже, она подозревала, что он умер или болен, что сделало, что
известие о его арестации послужило облегчением. Я Разумеется, Волконская 5О-х
годов не та, что была в 25-м. И все же, делая известную поправку на «повзросление»,
мы можем представить, как поняла и восприняла восстание декабристов 20-летняя
женщина, выросшая в высокообразованной среде, воспитанная в духе свободомыслия,
свойственного семье Раевских. Прожив первый и единственный до ареста
Волконского год в замужестве при духовной разобщенности с мужем, Мария
Николаевна узнала о целях и планах тайного общества, когда Сергей Григорьевич
находился уже в Петропавловской крепости.Рассказывая детям и
внукам о своем отъезде в Сибирь, Мария Волконская неоднократно подчеркивает
полнейшую бескорыстность, идеализм движения декабристов, что произвело на нее
сильнейшее впечатление. «Действительно,— пишет она, — если даже смотреть
на убеждения декабристов как на безумие и политический бред, все же
справедливость требует признать, что тот, кто жертвует жизнью за свои
убеждения, не может не заслуживать уважения соотечественников. Кто кладет
голову свою на плаху за свои убеждения, тот истинно любит отечество, хотя,
может быть, и преждевременно затеял дело свое». Как на истинного патриота,
героя, а не просто страдальца смотрит Волконская на осужденного мужа. И эта
вера делает непоколебимым ее решение следовать за ним в Сибирь.Известие о решении женщин
ехать вслед за мужьями в Сибирь быстро распространялось среди родственников,
друзей, знакомых и незнакомых, получая громкую огласку.Академик М.В. Нечкина
справедливо видела в проводах Марии Волконской в Сибирь, которые устроила ей
Москва, «элемент общественной демонстрации». Обстоятельства этих
проводов 26 декабря 1826 г. в доме княгини Зинаиды Волконской, собиравшей все
лучшие литературные и аристократические силы Москвы, широко известны. Сама
виновница события рассказала о них в своих «Записках».Интересны
непосредственностью впечатлений, пониманием важности происходящего воспоминания
участника проводов брата поэта Веневитинова: «Вчера провел я вечер,
незабвенный для меня. Я видел во второй раз и еще более узнал несчастную
княгиню Марию Волконскую… Она нехороша собой, но глаза ее чрезвычайно много
выражают. Третьего дня ей минуло двадцать лет. Но так рано обреченная жертва
кручины, эта интересная и вместе могучая женщина — больше своего несчастна…Она в продолжение целого
вечера все слушала, как пели, и когда один отрывок был отпет, то она просила
другого. До двенадцати часов ночи она не входила в гостиную, потому что у
княгини Зинаиды много было, но сидела в другой комнате за дверью, куда к ней
беспрестанно ходила хозяйка, думая о ней только и стараясь всячески ей
угодить… Остаток вечера был печален. Легкомысленным, без сомнения, показался
он скучным, как ни старались прерывать глубокое, мрачное молчание некоторыми
шутливыми дуэтами.Но человек с чувством,
который хоть изредка уже привык обращаться на самого себя и относить к себе
все, что его ни окружает, необходимо должен был думать, много думать. Я желал в
то время, чтобы все добрые стали счастливцами, а собственное впечатление сего
вечера старался я увековечить в себе самом… Я возвратился домой с душою
полною и никогда, мне кажется, не забуду этого вечера».В тот вечер среди
провожавших Марию Волконскую, находился и Пушкин. Мария Волконская и Пушкин —
это особая тема, породившая целую литературу с устойчивой версией о том, что
Мария Николаевна была большой «потаенной» любовью великого поэта. В
данном случае нас интересует тот факт, что Пушкин, близкий декабристам до
восстания и не отвернувшийся от них после их поражения, осуждения и изоляции,
пришел на проводы жены декабриста.Интересные подробности
отъезда Волконской содержатся в неопубликованной письме Екатерины Орловой отцу
Н. Н. Раевскому: «Мой дорогой батюшка, Вы пишете мне, что ожидаете
подробностей, касающихся Марии… Из тех денег, которые Вы ей дали, Мария
потратила три тысячи на покупку для своего мужа различных припасов и
необходимых вещей различного рода, для себя же она, купила только туфли, шубу и
теплые сапожки. Мне пришлось силой задержать ее в Москве, чтобы немного
обеспечить вещами. Я сочла необходимым дать ей мою лисью накидку, поэтому она
говорит, что я ее разорила. Вы ничего не должны мне за Марию, я не дала ей ни
копейки денег. Я также не потратила ни одной копейки моего мужа; я продала одно
украшение и смогла купить ей некоторые предметы первой необходимости н
некоторые для развлечения, как, например, книги, шерсть и т. д. (Вы прекрасно
понимаете, что я не могла бы использовать свои деньги более приятным для меня
способом и что о возвращении их речи быть не может). Характерно, что Е. Н.
Орлова (жена брата будущего шефа жандармов), как и все Раевские, была против
поездки сестры и теперь надеялась на ее быстрое возвращение: «подорожник
Марии выдан на имя княгини Волконской до Иркутска.» Но Муравьева —
Чернышева, заявившая, что она уезжает, чтобы соединиться навсегда со своим
мужем и жить с ним в остроге, получила подорожник на имя жены ссыльной
Муравьевой — до Нерчинска. Не менее любопытно продолжение письма: «За
Уралом можно найти самое большое гостеприимство по отношению, как там говорят,
к нещастным.Нам нечего бояться ее
путешествия; ее самообладание, спокойствие, веселость, которые не оставляли ее,
если только не представлялось какое-либо препятствие, очаровали меня, в то
время как я с тревогой и разрывавшимся сердцем готовилась к встрече с ней. Но
по размышлении я переменила свое мнение: покинуть без сожаления своего ребенка,
семью, вообще все, — может быть для человека с сердцем лишь большой степенью
экзальтации и неопытности…»Орлова осуждает не только
«экзальтацию» сестры, но и своеобразный ажиотаж вокруг отъезжающих в
добровольное изгнание женщин: «Все петербургские кумушки, мужчины и
женщины, ловят каждое слово этих женщин. Их обсуждают, преувеличивают,
разрывают, превозносят до небес. На них ходят смотреть, как на диковинных
животных. Г-жа Нессельроде заглянула даже под вуаль, Которую Мария опустила,
чтобы не быть замеченной. Все эти хитрости, соединенные с тысячами нескромных
речей, должны очень досаждать правительству, которое хотело бы, как мне
кажется, предать все это забвению или по крайней мере проделать все в
молчании…»В последнем Екатерина
Орлова не ошибалась. Но замолчать гражданский подвиг декабристок было
невозможно.Материалы о проводах
Волконской в Сибирь впервые были опубликованы в 1875 г. в журнале «Русская
старина», когда цензурные гонения на декабристскую тему — через пятьдесят
лет после восстания! — стали не столь жестоки. Вслед за воспоминаниями
Веневитинова издатели поместили лирические заметки Зинаиды Волконской,
воспевавшие сестру по духу и ее подвиг: «О, ты, пришедшая отдохнуть в моем
жилище, ты, которую я знала в течение только трех дней, я назвала своим другом!
Образ твой лег мне на душу. Я вижу тебя заочно: твой высокий стан встает передо
мною, как величавая мысль, а грациозные движения твои так же мелодичны, как
небесные звезды, по верованию древних. У тебя глаза, волосы, цвет лица, как у
девы, рожденной на берегах Ганга, и, подобно ей, жизнь твоя запечатлена долгом
и жертвою… Было время, говаривала ты, голос твой был звучный, но страдания
заглушили его… Однако я слышала твое пение: оно не умолкло, оно никогда не
умолкнет: твои речи, твоя молодость, твой взгляд, все существо твое издает
звуки, которые отзовутся в будущем… Жизнь твоя не есть ли гимн…»Публикация о проводах
Марии Волконской заключалась отрывком из широко известной сейчас поэмы Н. А.
Некрасова «Русские женщины»:Да, ежели выбор решить
я должна Меж мужем и сыном — не боле, Иду я туда, где я больше нужна, Иду я к
тому, кто в неволе!Сын Марии Волконской в
предисловии к впервые издаваемым им запискам матери писал: «Припоминаю
слова, не раз слышанные мною в детстве, в ответ на высказываемое ей удивление
по поводу того, что она могла добровольно лишить себя всего, что имела, и все
покинуть, чтобы следовать -за своим мужем. „Что же тут удивительного? —
говорила она, — пять тысяч женщин каждый год делают добровольно то же самое„».Марии Волконской не было
и двадцати двух лет, когда она приехала в Сибирь.Марии Волконской пришлось
труднее, чем другим. 19-летней девушкой покорно, по воле отца, она выходит
замуж за князя Волконского, уже немолодого (в год свадьбы, совпавший с
восстанием декабристов, ему исполнилось тридцать семь лет), некрасивого, но
весьма знатного и богатого. Участник пятидесяти восьми сражений, имевший
множество орденов и медалей, он получил чин генерал-майора за боевые отличия в
двадцать четыре года. Портрет Волконского был подготовлен для Военной галереи
Зимнего дворца (после восстания, по распоряжению Николая I, его изъяли).«Мои родители
думали, что обеспечили мне блестящую, по мнению света, будущность», —
писала Мария Николаевна в конце жизни».Уже до свадьбы она сумела
испытать силу своей красоты и своего обаяния: ею был увлечен Пушкин, к ней
сватался польский граф и революционер Олизар. Оказавшись женой немолодого
генерала, Мария Николаевна, по существу, не успела даже как следует узнать его
до ареста в январе 1826 г., так же как почти совсем не знала до свадьбы: в
первый год они прожили вместе не более трех месяцев.Тяжелые роды,
двухмесячная горячка, вначале полная неизвестность, а потом сообщение об аресте
мужа.Нелегкое испытание для
20-летней женщины! Даже через много лет она не решалась «описывать события
этого времени: они еще слишком свежи в памяти и слишком огромно для меня их
значение; это сделают другие, а приговор над этим порывом чистого и
бескорыстного патриотизма произнесет потомство».Вся семья: отец, мать,
братья, сестры — восстали против «безумства» Маши. Мешали, как могли,
ее отъезду. Марию Николаевну изолируют не только от мужа, но и от жен других
декабристов, на первое свидание с Сергеем она идет не одна, а в сопровождении
родственника — будущего шефа жандармов Алексея Орлова. Генерал Раевский — «герой
и добрый человек», по словам Пушкина, который в 1812 г., не колеблясь,
бросился в огонь неприятеля, увлекая за собой двух сыновей, почти мальчиков,
теперь не выдержал. «Я прокляну тебя, если ты не вернешься через год!»
— прокричал он, сжав кулаки».Раевский знал, что в 1825
г. выбор был сделан им, а не дочерью, поэтому так и препятствовал ее поездке в
Сибирь. В решении «жертвы невинной» он усматривал влияние волконских
баб, которые похвалами ее геройству уверили ее, что она героиня, и она
поехала, как дурочка».Решение об отъезде в
Сибирь Марии Волконской было, но существу, первым проявлением ее незаурядного
характера. Она восстала не только против всех окружающих, но прежде всего
против себя самой, своей дочерней покорности, женской инертности и послушания,
привитых ей с детства.Последний вечер с сыном,
играющим большой красивой печатью царского письма, в котором матери разрешалось
покинуть ребенка навсегда. Прощание с родными, друзьями. 27 декабря 1826 г.
Мария Николаевна выезжает из Москвы. 11 февраля добирается до Благодатского
рудника, где разжалованный князь Сергей Григорьевич Волконский добывает свинец.
Шесть тысяч верст пути, в лютые морозы, под свист пурги. Однако, проделав их,
Волконская должна уже оправдываться не только перед отцом, но и перед родными
мужа:«…И вы обвиняете
меня в том, что я не спешила. Теперь, зная, что весь путь от Москвы до Иркутска
я сделала в три недели, только с двумя ночевками, и то невольными, и что
приехала я за восемь дней до Александрины, а в Нерчинск — через несколько часов
после Кати, вы должны быть спокойны. Милая, дорогая сестра, когда же вы вполне
поверите в мою привязанность к Сергею».Итак, поехали в Сибирь за
осужденными не все женщины. Не у всех хватило любви, твердости духа или
возможностей. Тем большего уважения заслуживают преданные, самоотверженные и
мужественные..Зинаида Волконская писала
когда-то, что жизнь Марии Николаевны «запечатлена долгом и жертвою».
О совести и долге много говорит и сама декабристка. Накануне отъезда в Сибирь
она сообщает «нежным, хорошим, чудесным и замечательным сестрам» о
том, что счастлива, потому что «довольна собой». А вот что пишет она
В. Ф. Вяземской, жене поэта, прожив полгода в Благодатском руднике: «С тех
пор как я уверена, что не смогу вернуться в Россию, вся борьба прекратилась в
моей душе. Я обрела мое первоначальное спокойствие, я могу свободно посвятить
себя более страдающему. Я только и думаю о той минуте, когда надо мной сжалятся
и заключат меня вместе с моим бедным Сергеем; видеть его лишь два раза в неделю
очень мучительно; и верьте мне, что счастие найдешь всюду, при любых условиях;
оно зависит прежде всего от нашей совести; когда выполняешь свой долг, и
выполняешь его с радостью, то обретаешь душевный покой».Когда читаешь первые
сибирские письма Марии Николаевны, создается впечатление, что молодая женщина,
натура романтически-страстная и горячая, пытается убедить не только близких, но
и прежде всего себя в правильности своего поступка, в прочности чувства к
Сергею Волконскому. «…Чем несчастнее мой муж, тем более он может рассчитывать
на мою привязанность и стойкость», — пишет она 12 февраля 1827 г.
свекрови. Даже в этих письмах, в которых Волконская беспрерывно пишет о муже («я
совершенно счастлива, находясь подле Сергея«, »Я довольна своей
судьбой, у меня нет других печалей, кроме тех, которые касаются Сергея»),
чувствуется больше жертвенности в гордыни, чем самоотречения во имя любви (как
у Александрины Муравьевой).Через пятнадцать,
двадцать она все больше устремляется к земному благополучию, и главным образом
не для себя, а для детей. Правдами и неправдами определяет сына Мишу в
Иркутскую гимназию. Потом вся семья перебирается в город. Иркутский дом (теперь
он, как и дом Трубецких, стал музеем) опальная княгиня стремится превратить в
первый салон города. И Марию Николаевну мало волнует, что ее муж, князь по
рождению, ходивший в смазных сапогах, любивший побеседовать с мужиками о жизни
и часто возвращавшийся домой в одежде, пропитанной запахами базара и запорошенной
соломой, совсем не подходит к этому салону. Мария Николаевна на свой лад и
наперекор мужу устраивает судьбу красавицы-дочери: едва той исполняется
пятнадцать лет, выдает замуж за преуспевающего сибирского чиновника Молчанова.Таков был финал сибирской
жизни М. Н. Волконской. Она умерла двумя годами раньше старика Волконского. И
оба — после бурной в тяжелой жизни — покоятся вместе, в Черниговской области, в
селе Воронки…Вернувшись на родину,
Мария Николаевна начала писать воспоминания о пережитом. Получился
бесхитростный и сдержанный рассказ о ее жизни с момента замужества и восстания
декабристов до возвращения из Сибири.С первых же слов
повествования становится ясно, что брак Волконских был заключен не по любви.
Однако самого Волконского Мария Николаевна называет «достойнейшим и
благороднейшим из людей». С таким же почтением она пишет и о
единомышленниках мужа, давая им высокую нравственную оценку.В записках Волконской нет
эффектных мест, зато есть масса живых эпизодов и деталей, метко схваченных
женским глазом, весь ее рассказ поражает искренностью и правдивостью.Работая над поэмой о
декабристах, Н. А. Некрасов попросил Михаила Волконского познакомить его с
воспоминаниями матери. Михаил Сергеевич читал вслух (Некрасов не знал
французского языка, на котором писала Волконская), а поэт, слушая его,
вскакивал с места, закрывал лицо руками…И до сих пор записки
Марии Николаевны Волконской нельзя читать без волнения.Волконская писала только
для сына. Он же, к 1904 г. весьма преуспевающий чиновник, не без колебаний
взялся за издание мемуаров матери. Однако записки, появившиеся впервые в печати
в 1904 году на французском языке, имели такой успех, что через два года издание
пришлось повторить. И в дальнейшем они переиздавались неоднократно. Может ли
быть лучшая оценка написанного?«Женский подвиг ради
любви»Как правая и левая рука —
Твоя душа моей душе
близка.М. Цветаева
Почему-то, когда речь в
России заходит о женском подвиге ради любви, сразу же вспоминают жен
декабристов, последовавших за своими мужьями на каторгу в Сибирь.Дамы, принадлежащие к
благородному сословию, получившие нередко аристократическое воспитание, вечно
окружённые многочисленной прислугой, бросили уютные усадьбы ради того, чтобы
жить рядом с близкими им людьми, невзирая на любые лишения, как простолюдинки.
На протяжении полутора столетий Россия хранит светлую память о них.Женщинами-декабристками
двигала не только любовь к мужьям, братьям, сыновьям, но и высокое сознание общественного
долга, представление о чести. Выдающийся врач-терапевт Н.А Белоголовый,
воспитанник декабристов, говорил о них как о «высоких и цельных по своей
нравственной силе типах русских женщин«. Он видел в них »классические
образцы самоотверженной любви, самопожертвования и необычной энергии, образцы,
какими вправе гордиться страна, вырастившая их».Я считаю, во всех русских
женщинах, способных на самоотверженную любовь, течет кровь Аннековой и
Волконской, и жизнь знает множество безвестных героинь, повторивших еще не раз
подвиг своих знаменитых предшественниц.Вот такой по характеру
женщине адресованы тютчевские строки:Любила ты, и так, как ты, любить —
Нет, никому еще не
удавалось!Поэт написал эти строки,
вернувшись в Россию после долгих лет своей службы за границей. Та, кому
посвящено тютчевское откровение, по словам современников, обладала даром
высочайшей любви — «любовью, которая готова была и на всякого рода порывы
и безумные крайности с совершенным попранием всякого рода светских приличий и
условностей».Хочется думать, что в России и сейчас существует подобная
любовь с таким накалом чувств и мыслей, не признающая никакого компромисса с
обстоятельствами и нормами общепринятого отношения к любви. Тяга к такой любви
не истощится никогда, так же как не истощится в России тяга к красоте и
гармонии. И мы узнаем имя новой русской женщины, совершившей подвиг ради любви.