План:


Отношение
к фашизму в
довоенной
прозе А. Платонова.
Война – трагедия
народа.



Русский
народ в годы
войны.



 1.
Семен Саввин
– герой рассказа
«Броня».


2. Образы
крестьян, прежде
мирных тружеников,
ставших защитниками
Отечества.


 3.
Душевное состояние
человека во
время боя.
					










Народный
характер Великой
Отечественной
войны в прозе
А. Платонова.



Смерть
– «необходимое
творчество
жизни». «Смерть
победима…
Живое существо,
защищаясь,
само становится
смертью для
враждебной
силы, которая
несет ему гибель».



Образы
гитлеровских
воинов в рассказах
А. Платонова.
Отношение
русского народа
к завоевателям.



Тема
добра и зла в
военной прозе
А. Платонова.



Рассказ
«Сержант Шадрин»
– история судьбы
русского солдата.



Возвращение
солдата-победителя.
Жизнь после
войны.


III.
Произведения
А. Платонова
– размышления
о главных вопросах
человеческого
бытия.

Я бы хотел,
чтобы некоторые
мыли, рожденные
войной и долгим
опытом жизни
и, может быть,
имеющие общую
важность, не
обратились
в забвение
вместе с моим
прахом и
послужили,
как особого
рода оружие,
тому же делу,
которому служил
и я. А я служил
и служу делу
защиты нашего
общего отчего
крова, называемого
Отчизной,
я работаю всем
своим духом…
на оборону
живой целости
нашей земли,
которую я
полюбил еще
в детстве
наивным чувством,
а позже — осмысленно,
как солдат,
который согласен
отдать обратно
жизнь за эту
землю, потому
что солдат
понимает: жизнь
ему одолжается
Родиной лишь
временно. Вся
честь солдата
заключается
в этом понимании;
жизнь человека
есть дар,
полученный
им от Родины,
и при нужде
следует уметь
возвратить
этот дар обратно.

А. Платонов.
«Размышления
офицера»


Интерес,
появившийся
сейчас к судьбе
и социально-нравственным
исканиям Андрея
Платонова,
вызван к действительности
духовным состоянием
современного
общества,
переживающего
перелом, связанный
с переоценкой
нашей истории
и преодолением
различных
деформаций.

Вопросы,
которыми мы
сегодня задаёмся,
задачи, которые
мы решаем,
воспоминания,
которые нас
тревожат, ориентиры,
по которым мы
стремимся
прогнозировать
и строить наше
будущее — все
это имеет большое
значение для
возрождения
нашего народа.

Проза
А. Платонова
проникнута
страстным,
глубоко сокровенным
поиском «смысла
отдельного
и общего человеческого
существования»
в эпоху интенсивной
ломки жизненного
уклада и представлений
о мире и человеке.

«Как
бы человек ни
хотел применить
свою жизнь,
прежде всего
ему необходимо
обладание
собственной
жизнью; если
же ею, его жизнью,
владеют другие
люди, то есть
человек несвободен,
то он бессилен
не только применить
свои силы с
благородной
целью, как личность,
но и вообще не
существует…
В будущем человеке
элемент свободы
осуществится
как высшая и
самая несомненная
реальность.
Больше того,
эта личная
свобода будет
служить объединению
человечества,
ибо свобода
– это общественное
чувство и она
не может быть
применима в
эгоистических
целях» (А. Платонов.
«Карагёз»).

При
чтении произведений
А. Платонова
нельзя не заметить,
что он охватывает
весь воссоздаваемый
им противоречивый
мир прежде
всего своим
пониманием,
и в этом всепроникающем
понимании
заключается
универсальная
и мудрая человечность
художника.

В силу
этого обстоятельства
создается
впечатление,
что исторический
процесс в его
искусстве носит
фатальный
характер, однако
это ошибочное,
иллюзорное
представление.
На примере
многих его
произведений
видно, сколь
велика роль
человека в
текущих делах
действительности.
С особенной
силой эта роль
проявляется
в тяжелое и
трагическое
время, каким
является период
Великой Отечественной
Войны 1941 – 1945 годов.
Как писал Л.Н.
Толстой в своем
произведении
«Война и мир»
о другой Отечественной
Войне нашего
народа: «12 июня
силы Западной
Европы перешли
границы России,
и началась
война, то есть
совершилось
противное
человеческому
разуму и всей
человеческой
природе событие.
Миллионы людей
совершали друг
против друга
такое бесчисленное
количество
злодеяний,
обманов, измен,
воровства,
подделок и
выпуска фальшивых
ассигнаций,
грабежей, поджогов
и убийств, которого
в целые века
не соберет
летопись всех
судов мира и
на которые, в
этот период
времени, люди,
совершавшие
их, не смотрели
как на преступления».

Движущей
силой этой
агрессии против
нашего народа
являлся германский
фашизм. А.П. Платонов
предчувствовал
надвигающуюся
угрозу и задолго
до начала Великой
Отечественной
войны думал
о большой
антифашистской
литературе,
которая обладала
бы в своем источнике
очень сильным
светом, могущим
проникнуть
до самого «адова
дна» фашистской
души, где таятся
во мгле ее будущие
дела и намерения.
Как художник
и мыслитель,
он увидел в
европейском
фашизме чудовищное
извращение
смысла жизни,
отступление
вспять от идеалов,
выработанных
многовековыми
усилиями мировой
культуры.
Цивилизация,
какой она предстала
в обобщенных
картинах рассказа
«Мусорный
ветер», являла
пример превращения
человека в
робота с однолинейной
программой
на умерщвление
действительности,
на обрыв творческих
социальных
и нравственных
связей в обществе
и истории: миллионы
людей в гитлеровской
империи «могли
теперь не работать,
а лишь приветствовать:
кроме них были
еще сонмы и
племена, которые
сидели в канцеляриях
и письменно,
оптически,
музыкально,
мысленно, психически
утверждали
владычество
гения-спасителя,
оставаясь сами
безмолвными
и безымянными».
Гармонический
человек с его
верой в разум
и добро, грезившийся
передовым умам
XIX
века, исчез —
процесс духовного
распада порождал
усовершенствованных
уродов, увлекаемых
«мусорным
ветром» милитаризма
на суету перед
немой силой
исторического
рока, «смысла
которого суетящиеся
не понимают».

«Фашизм…
кончится»,
писал А. Платонов
в 30-е годы, «уничтожение…
злодеев является
естественным
жизненным
делом», гитлеровская
бездушная
военная машина
будет остановлена
и уничтожена
советским
народом, ибо
«нигде нет
большего ощущения
связи и родства
людей между
собою, как у
нас».

Во время
войны, ожидая
мобилизации
в действующую
армию, А. Платонов
несколько
месяцев провел
в Уфе с семьей,
пока не пришел

вызов
из Союза писателей
на службу в
армейской
печати. А. Платонов,
не теряя времени,
исподволь
изучает и накапливает
военный материал,
встречаясь
с прибывшими
с фронта ранеными.
Именно здесь,
в одном из
госпиталей,
писатель знакомится
с будущим героем
своего первого
военного рассказа
«Броня» –
обыкновенным
моряком Семёном
Саввиным, постоянно
занятым мыслью
о том, как уберечь
родной народ
от гибели, а
его землю от
огня и разорения.
Движимый любовью
и состраданием
к Отчизне, Саввин,
не долечившись,
отправляется
с рассказчиком
на поиски бумаг
с расчетами
сверхпрочной
брони, но погибает
в неравной
схватке с врагом.
«Я поцеловал
его, — заключает
рассказ автор,
— я попрощался
с ним навеки
и пошел выполнять
его завещание
о несокрушимой
броне. Но самое
прочное вещество,
оберегающее
Россию от смерти,
сохраняющее
русский народ
бессмертным,
осталось в
умершем сердце
этого человека».
Так был открыт
художником
«новый металл»
в характере
сражающегося
народа: «твердый
и вязкий, упругий
и жесткий, чуткий
и вечный, возрождающий
сам себя против
усилия его
разрушить».

Л
 А.
Платонов. 1942 г.

 юди,
знавшие А. Платонова
в то время,
вспоминали
впоследствии,
что во внешности
писателя было
что-то от мастерового,
рабочего человека,
в силу необходимости
ставшего солдатом,
чтобы защитить
свою родину.
Был он мягок
и прост в обращении,
умел найти свое
слово для каждого
– будь то солдат,
генерал, старуха
крестьянка
или ребенок.
Говорил глуховатым,
низким голосом,
спокойно и
ровно. Но порой
бывал и резок,
колюч, всегда
абсолютно
нетерпим к
фальши и хвастовству.
Цепкий, острый
взгляд его
насквозь видел
собеседника.
Особенно душевно
умел Платонов
разговаривать
с солдатами
– тружениками
войны.

Духом
крестьянской
основательности
и домовитости
существования
и поведения
нашего народа
на войне проникнуты
и многие рассказы
А. Платонова,
герои которых
не утратили
житейского
интереса к
обыденному,
к мелочам, к
повседневности,
ко всему тому,
из чего складываются
заботы мирного
труженика.
Внутри немецкого
танка Прохоров
(«О советском
солдате») нашел
мешочек с семенами
сладкого клевера
и «решил взять
его на родину
в хозяйство»;
он же «мог,
склонившись
на дороге, поднять
комок земли
и кинуть его
на поле, — чтоб
и этот комок
тоже мог рожать
зерно, а не
растаптываться
без пользы в
прах ногами».
Старослужащий-красноармеец,
расположившийся
на ночлег в
крестьянских
сенях, слышит,
как за перегородкой
«тяжко вздыхает,
кашляет и чешется
боком о сучок
в стене» корова
– последняя
надежда хозяйки-вдовы,
оставшейся
с четырьмя
детьми («без
коровы ей с
детьми погибель»
понимает солдат).

В основе
такого отношения
к «житейской
прозе» лежит
и вековой труд,
нужда, хозяйский
интерес, и особый
порядок чувств,
бескорыстная
великая любовь
к жизни, к созидательным
началам в ней.
Тяжко вздыхающая
в закутке корова
невидимыми
узами родства
соединяет
красноармейца
с вдовой-крестьянкой
и её четырьмя
детьми; дума
об их судьбе
будет согревать
солдата в жестоком
бою, где его
ранит «в грудь
насквозь»,
затем и в госпитале,
выписавшись
из которого
он на пути в
часть зайдёт
к вдовице: «Корова
её телушкой
отелилась, дети
живы и здоровы,
сама хозяйка
тоже ничего
живёт и видом
подобрела…
Я поговорил
с вдовицей по
душам… дети
её при мне сиротами
не будут».

Встреча
с сухоруким
парнишкой
(«Ветер – хлебопашец»),
приспособившим
плуг к мельнице,
с тем чтобы
ветер помог
ему вспахать
хлебную ниву,
а потом поднять
на ноги немощных
деревенских
стариков и
малолетних
детей, также
вселяет в солдата
чувство братства
нашего народа:
«Он был хлебопашец,
а я солдат. Он
кормит мир, я
берегу его от
смертного
врага. Мы с пахарем
живем одним
делом».

Народ
очень скоро
обживается
на войне, привыкает
к ней, и житейские,
обыкновенные
интересы совершенно
вытесняют в
нем чувство
страха: в прифронтовой
полосе «крестьянин
обкашивает
траву на зимний
корм скотине
вокруг подбитого
«тигра», а его
хозяйка вешает
на буксирный
крюк «фердинанда»
рядно для просушки.
Солдат А. Платонова
– открывает
ли окоп, расчищает
ли реку от валунов
для прохода
танков – делает
все с таким
тщанием и
основательностью,
как если бы он
ставил избу
или корчевал
кустарник под
новое поле.
Война в сознании
народа — прежде
всего необходимый
труд. Старшина
Сычов («Оборона
Семидворья»)
«вел войну
экономически
и бережливо»,
он смотрел на
нее как «на
хозяйство и
аккуратно
считал и записывал
труд своей роты
по накоплению
павшего врага».
«Нам надо и
работать и
воевать к спеху:
небось минута
времени войны
народу целый
миллион стоит,
не считая
того, что и в
людях потеря,
и на душе тоска…»
— говорит ординарец
Лука Семенович
из рассказа
«На Горынь-реке».

Наряду
с трудным
освоением
жизни, вырабатывающим
в людях терпение,
глубокое чувство
сообщества
и родства,
чадолюбие,
уверенность
во всепобеждающей
силе работы,
житейский
талант, глубокое
понимание
природы, в русском
человеке, по
А. Платонову,
уживается
странная и
неразумная
любовь к убыточным
стихиям — пожарам,
наводнениям,
бурям, грозам.
Притягательную
силу этих стихий
для человека
писатель объясняет
тайной надеждой
людей на перемену
в жизни, их
стремлением
к свободе и
разнообразию,
к полному
самовыражению
характеров:
«Россия обильна
людьми, а не
числом их…
разнохарактерностью
и своеобразием
каждого человека…
Фома и Ерема,
по сказке, братья,
но вся их жизнь
занята заботой,
чтобы ни в чем
не походить
один на другого».

Из
природных
стихий А. Платонов
любил ливневую
грозу, кинжально
сверкающие
во мраке молнии,
сопровождаемые
мощными раскатами
грома. Классические
образцы мятежной
пейзажной
живописи представил
он в рассказах
«Июльская
гроза» и
«В прекрасном
и яростном
мире». После
очистительно
действующей
ливневой грозы,
в ярости смывающей
бесплодный
прах пыли с
деревьев, трав,
дорог и церковных
куполов, мир
представал
обновленным,
торжественным
и величественным,
словно заново
возвращалось
в него лучшее
из утраченного
от сотворения
света. По образной
пластике и
эмоциональному
накалу в прозе
А. Платонова
трудно найти
другие картины
природы, которые
превосходили
бы его же описание
грозы. Жалящие
мрак лезвия
молний с наплывающими
на темноту
громовыми
разломами —
состояние,
отвечающее
внутреннему
укладу писателя,
его пониманию
исторического
процесса,
очищающегося
от скверны в
яростных мгновениях
действительности,
в которых
истребляется
зло и увеличивается
накопление
добра в мире:
«…неправедно
погубленное
и погибшее
обязательно
вновь возникнет
на свете и
возникнет в
более совершенной
и прекрасной
форме, чем
существовало
прежде» («Житель
родного города»).

«Природа
встревожилась
до ярости, и
теперь она
метала молнии
сверху вниз
и параллельно
земле, словно
ища себе исхода
и не находя
его. Канонаду
нашей артиллерии
умножало небо
громом грозы,
и общее их
грохотанье
повторялось
откликами
волнообразной
равнины и уходило
дальними,
смягченными
голосами в
глубь нашей
родины. Свет
молний и пушечного
огня, скрежещущий
и раскатывающийся
рев канонады
и грома, и мрак
ливня, озаряемый
лишь магическими
вспышками
человеческой
и небесной
ярости, создавали
впечатление,
что за гранью
нашей победы
нас ожидает
волшебная
судьба, возвышенная
и мощная в
материальной
силе» («Бой
в грозу»).

Разнообразие
характеров,
составляющих
нацию, воспитывает
в народе отношение
к отдельному
человеку как
к тайне, чуду,
к единственности
и неповторимости
его личности,
отношение
опять же терпеливое,
понимающее,
незлобивое,
умеющее прощать,
уживаться с
непохожим,
обращать эту
непохожесть
в строительный
материал для
собственной
души. К прелести
человека, как
и к тайне природной
стихии, свободной
в своем движении,
нельзя привыкнуть
или стать
равнодушным,
а живое чувство
сопричастности
действительности
всегда сопровождается
созиданием
человеческого
в человеке.
«К войне, раз
уж она случилась,
русский человек
относится не
со страхом, а
тоже со страстным
чувством
заинтересованности,
стремясь обратить
ее катастрофическую
силу в творческую
энергию для
преобразования
своей мучительной
судьбы, как
было в прошлую
войну или для
сокрушения
всемирно-исторического
зла фашизма,
как происходит
дело в нынешнюю
войну».

А.
Платонов понимал:
советский
человек не
сразу сделался
воином, и солдат,
защитник Отечества,
родился в нем
не тогда, когда
он взял в руки
оружие, а значительно
раньше.

Более
того: война в
прозе А. Платонова
— непосредственная,
прямая выработка
социально-нравственной
истины для
всего человечества,
а подвиг и смерть
во имя народа
и его идеалов
— прозрение
тайны и смысла
человеческого
существования,
высшее творчество
счастья и жизни.

В рассказе
«Одухотворённые
люди» А. Платонов
очень точно
показал душевное
состояние
человека во
время боя. Это
и подсознательное
чувство опасности,
и воспоминание
о матери, в то
время когда
смерть ходит
рядом.

«Он
пал вниз лицом,
послушный
мгновенному
побуждению,
тому острому
чувству опасности,
от которого
глаз смежается
прежде, чем в
него попала
игла. Он и сам
не понял вначале,
отчего он вдруг
приник к земле,
но, когда смерть
стала напевать
над ним долгою
очередью пуль,
он вспомнил
мать, родившую
его. Это она,
полюбив своего
сына, вместе
с жизнью подарила
ему тайное
свойство хранить
себя от смерти,
действующее
быстрее помышления,
потому что она
любила его и
готовила его
в своем чреве
для вечной
жизни, так велика
была ее любовь».

Так
устроен человек,
что без мыслей
о будущем ему
трудно жить
в настоящем.

«Наутро
снова будет
бой. Одинцов
ожидал его с
желанием: всё
равно нет жизни
сейчас на свете
и надо защитить
добрую правду
русского народа
нерушимой силой
солдата. «Правда
у нас, — размышлял
краснофлотец
над спящими
товарищами.
– Нам трудно,
у нас болит
душа…Правда
есть, и она записана
у нас в книгах,
она останется,
хотя бы мы все
умерли. А этот
бледный огонь
врага на небе
и вся фашистская
сила – это наш
страшный сон.
В нём многие
помрут, не очнувшись,
но человечество
проснётся, и
будет опять
хлеб у всех,
люди будут
читать книги,
будет музыка
и тихие солнечные
дни с облаками
на небе, будут
города и деревни,
люди будут
опять простыми,
и душа их станет
полной…»

И Одинцову
представилась
вдруг пустая
душа в живом,
движущемся
мертвяке, и
этот мертвяк
сначала убивает
всех живущих,
а потом теряет
самого себя,
потому что ему
нет смысла для
существования
и он не понимает,
что это такое,
он пребывает
в постоянном
ожесточенном
беспокойстве».

Война
и смерть идут
рядом. Никто
не хочет умирать,
но уж если этого
не миновать,
нужно встретить
смерть достойно.

«Фильченко
представлял
себе родину
как поле, где
растут люди,
похожие на
разноцветные
цветы, и нет
среди них ни
одного, в точности
похожего на
другой; поэтому
он не мог ни
понять смерти,
ни примириться
с ней. Смерть
всегда уничтожает
то, что лишь
однажды существует,
чего не было
никогда и не
повторится
во веки веков.
И скорбь о погибшем
человеке не
может быть
утешена. Ради
того он и стоял
здесь – ради
того, чтобы
остановить
смерть, чтобы
люди не узнали
неутешимого
горя. Но он не
знал еще, он не
испытал, как
нужно встретить
и пережить
смерть самому,
как нужно умереть,
чтобы сама
смерть обессилела,
встретив его…»

И вот
для оставшихся
в строю краснофлотцев
Паршина, Одинцова
и их командира
Фильченко
настал тот
момент боя,
когда человек
во имя великой
цели переходит
в своей душе
границу восприятия
мира.

 В
рассказе
«Одухотворенные
люди» события
происходят
под Севастополем,
в горький начальный
период войны,
когда враг
силен, у него
много техники.
Современники
А. Платонова,
грудью защитившие
нашу страну
от врага, поняли
и подтвердили
мысль автора
о том, что человек,
если он настоящий
«одухотворенный»
человек, в невыносимо
трудных ситуациях
боя отключает
свой инстинкт
самосохранения
и силой своего
духа побеждает
врага.

А. Дейнека
«Оборона Севастополя»

«…Танк
уже сполз с
насыпи, и Фильченко
близко от себя
увидел живое,
жаркое тело
сокрушающего
мучителя, и
так мало нужно
было сделать,
чтобы его не
было, чтобы
смести с лица
земли в смерть
это унылое
железо, давящее
душу и кости
людей. Здесь
одним движением
можно было
решить, чему
быть на земле
— смыслу и счастью
жизни или вечному
отчаянию. Разлуке
и погибели.

И
тогда в своей
свободной
силе и в яростном
восторге дрогнуло
сердце Николая
Фильченко.
Перед ним, возле
него было его
счастье и его
высшая жизнь,
и он ее сейчас
жадно и страстно
переживает,
припав к земле
в слезах радости,
потому что сама
гнетущая смерть
сейчас остановится
на его теле
и падет в бессилии
на землю по
воле одного
его сердца. И
с него, быть
может, начнется
освобождение
мирного человечества,
чувство к которому
в нем рождено
любовью матери…
Перед ним была
его жизненная
простая судьба,
и Николаю Фильченко
было хорошо,
что она столь
легко ложится
на его душу,
согласную
умереть и требующую
смерти, как
жизни» («Одухотворенные
люди»).

Книга
А. Платонова
«Одухотворенные
люди», оказавшаяся
в солдатском
эшелоне, пошла
по рукам — к
минометчикам,
артиллеристам,
хозвзводу,
саперам, санитарам.
Замасленная,
зачитанная
до дыр, с подпаленными
страницами,
она не скоро
вернулась к
своему хозяину.
Сержант, принесший
книгу ее законному
владельцу,
поражался:
«…Откуда он
все это так
доподлинно
знает…»

Проза
А. Платонова
затрагивала
самые сокровенные
чувства и мысли
человека на
войне, те, до
которых человек
неминуемо
доходит самостоятельно
в грозных
обстоятельствах
и которые служат
ему одновременно
и утешением
в судьбе, и
надеждой, и
правом поступать
именно так, а
не иначе.

Народный
характер
Отечественной
войны определяется
в прозе А.
Платонова
главным образом
естественным
восстанием
всей русской
истории, союза
многих поколений
против фашизма
— в великой
битве с врагом
защищались
от уничтожения
исконное
русское
правдоискательство,
традиционный
национальный
дух, который
«имеет интегральное
значение»,
потому что
он «объединяет
каждого человека
с его народом
напрямую,
объединяет
с живыми и
умершими
поколениями
его Родины»
(«Размышления
офицера»).

В
военных рассказах
дума о сражающемся
народе как о
кровном сообществе
живых с павшими
и отошедшими
в прошлое
поколениями
с особенной
силой владеет
душой и сердцем
писателя. А.
Платонов выражает
эту думу не
только публицистически,
что само по
себе нетрудно,
но стремится
воплотить ее
в образах, сделать
реальной, осязаемо
силой в борьбе
с фашизмом.
В этом неповторимое
своеобразие
прозы А. Платонова
военных лет,
объясняющее
ее странность,
ее высокие
достоинства
и вместе с тем
необходимые
издержки: в
попытках пробиться
сквозь очевидное,
временное и
подверженное
смерти, к духовному
и вечному, к
непобедимой
субстанции
народного
существования
художник порой
«интегрировал»
конкретных
людей до вечного
русского человека,
до чистого
духа, до того
главного, что
уже не является
индивидуальным,
а составляет
нацию в ее
стремлении
к правде, красоте
и истине.

Задача,
которую поставил
перед собой
А. Платонов,
— показать характер
советского
человека в
Отечественной
войне как итог
многовековой
работы народа
и в то же время
укоренить его
в истории — не
из легких. Ее
выполнение
требовало
мирного, спокойного
времени и
неторопливого
эпоса. Но А.
Платонов не
оставил решения
«на потом»,
он ясно понимал:
победа в войне
обеспечивается
не только
прочным металлом
и истребительной
мощью оружия,
но и духовным
состоянием
солдата, его
ощущением
кровной связи
поколений,
доверивших
ему свое будущее.

Фраза
«человек отдает
себя народу»
для А. Платонова
не метафора,
а точная, конкретная
мысль, которая
несет в себе
еще и ту истину,
что отданное
народу хранится
тем свято и
бережно. Умирающий
от ран подполковник
(«Размышления
офицера»)
спрашивает
своего ординарца:
«А еще что
вышло из меня?
Кровь — пустяк,
еще что вышло
из меня, изнутри?»
— «Боле ничего,
товарищ подполковник,
что может быть
такого, что
из человека
выходит…» —
«Нет, врешь…
из меня важное
вышло, главное…
вышло: чем я
жил, чем держался,
а теперь я весь
пустой, дешевый
стал…»


 Народное
ополчение.
Архив, 1941 г. 
Дедушка
Тишка («Рассказ
о мертвом
старике»), маленький
и сердитый,
в одиночку
«окоротил»
всего немца
у деревни
Отцовы Вершки,
потому что
«тут, на деревне,
прошла вся
его жизнь, тут,
на погосте,
лежали в земле
его родители,
и тут же он сам
схоронил когда-то
своих умерших
детей, и младенцев
и взрослых».
Почувствовав,
что жизнь
покидает его,
Тишка опустился
на колени,
повернулся
лицом к деревенским
избам, поклонился
им до земли
на прощание:
«Ну, теперь
ты без меня
один живи, добрый
и умный! Я тебе
больше не
помощник! — вслух
сказал дедушка
Тишка, обращаясь
к тому человеку,
которого он
любил и которого
никогда не
видел».

А.
Платонову
важно показать
историю на
примере отдельного
человека,
отобразить
отдельную
судьбу, выпадающую
из жизненного
обращения и
вновь возрождающуюся
к действительности
в другом, новом
человеческом
существе, ради
которого,
продолжая дело
своих предков,
и хотел принять
смерть от врага
то же старик
Тишка, поклонившийся
напоследок
всему прошедшему,
что взрастило
и воспитало
его, и благословивший
на жизнь далекого
человека, «доброго
и умного»,
которого он
любил в своем
сердце постоянно,
но которого
«никогда не
видел».

А. Платонов
стремился
раскрыть в
образах сам
процесс духовного
обмена между
поколениями
и движение
истории; и то
и другое входило
в его понимание
народа как
постоянно
саморазвивающейся
и самосохраняющейся
целостности,
схваченной
кровным родством
и общностью
идеалов через
матерей, отцов,
дедов, детей,
внуков, правнуков…
И то обстоятельство,
что девятилетний
карапуз из
рассказа «Дед
солдат» легкой
железной тяпкой
разрушает
мощную плотину
водоема, чтобы
преградить
путь вражеским
танкам, а его
дед в это время,
зайдя с тылу,
«пополам перешибает
немца», является
для А. Платонова
высшей гарантией
ненапрасности
и осмысленности
исторического
существования
народа. В «Обороне
Семидворья»
шестеро погибших
солдат, не
преданных
земле по приказу
лейтенанта
Агеева, стоят
в полный рост
в узкой траншее
вместе с живыми
воинами и
«продолжают
бой» с противником.
Прошлое и будущее,
«живое» и
«мертвое»
активно участвуют
в жизненном
процессе,
образуя, через
самовосстановление
обрываемых
войной связей,
«поле» истории.
А. Платонов
необычайно
чутко чувствует
ситуацию
необходимого
обрыва в созидании
действительности,
момент равностояния
между жизнью
и смертью,
«ничейную
территорию»
будущего, на
которой должен
решиться вопрос,
чему существовать
на земле — смыслу
и счастью или
хаосу и отчаянию.

В рассказе
«Штурм лабиринта»
артиллерийский
полк готовится
к взятию небольшого
немецкого
городка. Городок
старый, со сложными
подземными
коммуникациями,
в которых укрылись
гитлеровские
подразделения
с танками, пушками,
минометами,
— совершенно
нельзя понять,
где проходит
линия обороны
противника,
какими средствами
враг располагает,
как он может
маневрировать
в ходе операции,
сколько у него
выходов из
подземного,
мощно укрепленного
лабиринта.
Бакланов, командир
артиллерийского
полка, наводит
справки об
истории немецкого
города, о плане
его глубинных
сообщений и
т.п. — идет целое
историко-архитектурное
научное изыскание.
Время от времени
Бакланов отрывается
от документов,
схем, карт и,
для умственной
разрядки,
обращается
к своему ординарцу
Елисею Копцову,
самодеятельному
поэту, который
на всякий расчет
из цифири, не
теряясь, находит
с виду шутейный,
но очень глубокий
и серьезный
ответ. Числовые
образы Копцова
распространились
среди бойцов
под именем
«Слово Елисея»:
«Что есть два?…
Два есть семья:
боец Елисей,
да жена его
Дарья, Дарья
Матвеевна
любезная моя»;
«один есть
я, боец Копцов,
и солнце одно,
и в полку один
— полковой
командир»;
«сто есть
жизнь, век
человека! Сто
годов деды
наши живали
и нам завещали».
В побасенках
ординарца
много народной
мудрости, они
тоже участвуют
в выработке
плана операции
по захвату
городка, постоянно
корректируя
расчеты живыми
образами Родины.


Артиллерийский
полковник
Кузьмин, сбитый
с толку блуждающим
огнем противника
и его маневренностью
под землей,
войдя в блиндаж,
спросил:

« —
Елисей, что
есть сорок и
что есть ничто?


Сорок,
товарищ гвардии
полковник,
есть сумма
от сложения
ручьев, протоков
и речек, что
перешел с боем,
а также и спокойно
наш полк в
прусской земле,
— сообщил Елисей.

Точно,
— вспомнил
полковник
Бакланов.

А ничто
есть пространство
меж нами и
противником.


Вот
что ничто.


В этом
ничто вся сумма
– то и содержится,
где вычитают
нашего брата
солдата, — улыбнулся
полковник
Кузьмин».


Конечно,
пройденный
полком путь
больше, чем
«ничто», но
именно на «нулевой
полосе» должна
сомкнуться
разорванная
«цепь» жизненного
развития,
схлестнуться
жизнь со смертью.
Подобно тому
как прошлое
и будущее
сопутствуют
народу в его
исторической
судьбе, так и
смерть с жизнью
сопровождают
отдельного
человека на
его пути. Человек
даже в мирное
время много
раз находится
близко к смерти,
солдат постоянно
служит при
ней, но и тот
и другой, порой
не сознавая
этого, отводят
смерть от себя
на будущее.
И поэтому смерти,
показывал
Платонов, если
ею окуплено
праведное
дело — в высшем
понимании и
последнем
выводе, — не
существует;
она есть необходимое
творчество
жизни, самая
жизнь в ее
естественно
понятом стремлении,
такая же неизбежная,
как возрожденческое
падение достигнувшего
абсолютной
зрелости плода
или отмирание
зерна в почве,
«почувствовавшего
способность»
дальнейшей
жизни. «Смерть
победима, — писал
А. Платонов, —
потому что
живое существо,
защищаясь,
само становится
смертью для
той враждебной
силы, которая
несет ему гибель.
И это высшее
мгновение
жизни, когда
оно соединяется
со смертью,
чтобы преодолеть
ее, обычно не
запоминается,
хотя этот миг
является чистой,
одухотворенной
радостью»;
«принять на
себя удар
смерти, направленный
в народ, — этого
достаточно,
чтобы быть
счастливым
и в огне».

Народ
в целом, считал
Платонов, также
не однажды
подстерегает
участь рабства
или опасность
стать исключительным
достоянием
книжной истории
— строительство
социальной
истины народом
не может питаться
ни бесхребетным,
парализующим
общество добром,
ни жестокой
волей, вытравляющей
из общества
душу; народ
должен созидать
себя по исторической
необходимости,
складывающейся
из его жизни
в человечестве.
Кирей («Сампо»),
возвратившись
в деревню Добрая
Пожва, не застал
в ней ни одного
жителя, его
встретили «одно
водяное колесо…
и мертвое железное
тело электрической
машины», и тогда
он подумал,
что одного
добра мало
для жизни: «добрая
жизнь податлива
на смерть, как
видно стало
на войне», и
решил «сработать
своими руками
самое важное
и неизвестное:
добрую силу,
размалывающую
сразу в прах
всякое зло».

Рассказы
А. Платонова
не дают представления
о событийной
хронике войны,
но по ним можно
судить наверное
о том, что происходило
«внутри» врага
и «внутри»
советского
народа; почему
один солдат
сражался после
ожесточеннейших
боев под Москвой
с постоянно
обновляющейся
духовной свежестью,
а другой, поработив
пол-Европы и
легко дойдя
до столицы
чужой страны,
повел войну
«с прогрессирующим
истощением
физических
и моральных
сил».

Война,
как сшибка
огня и металла,
мало интересовала
А. Платонова.
Его увлекали
не столько
оперативные
дела армии и
фронта, сколько
люди. Он впитывал
все, что видел
и слышал, глазами
художника.
Война для А.
Платонова, даже
с ее профессиональной
стороны, связанной
с планированием
операций,
использованием
техники — свободная
реализация
народного
таланта, все
та же крестьянская
и рабочая умелость
делать все
своими руками.
«Во всякой
работе для
солдата есть
воспоминание
о мирной жизни,
и поэтому он
трудится со
старанием и
чувством любви,
словно пишет
домой письмо»
(«На Горынь-реке»).

Гитлеровского
воина А. Платонов
знал не понаслышке
– писатель
участвовал
в наступательных
боях наших
войск, попадал
под бомбежки,
присутствовал
на допросах
перебежчиков,
пленных солдат
и офицеров,
постоянно
интересовался
народным мнением
о завоевателе.
Мать («Пустодушие»)
на вопрос
малолетнего
сына: «…А какие
фашисты?»- отвечает:
«Немцы… они
пустодушные…
Они за свои
грехи чужую
кровь проливают,
оттого и пустодушные».
– «А мы какие?»
– узнавал ребенок.
«А мы – нет. Мы
сами свою кровь
проливаем и
сами свое горе
терпим. Мы, когда
грешны, свой
грех на другого
не валим».

Что
стоит за поступками
врага? — значение
этих «данных»
писатель ценил
наравне с
донесениями
разведки о
тактических
и оперативных
намерениях
противника.
Он живо интересовался
семейной перепиской
немцев, если
таковая попадала
в наши руки,
в письмах ему
открывались
и «самочувствие»
немецкого
фронта и тыла,
и житейские
планы и желания
немецких матерей,
жен, детей на
«после окончания
войны», и другие
обыкновенные
мелочи, которыми
так богато
мирное время.
Но самое важное,
конечно, — как
сами немцы
понимают собственное
положение и
главным образом
— мирные, тыловые,
особенно после
ощутимых ударов
по захватчику
на Восточном
фронте зимой
1944 года. Гитлеровский
солдат еще
пытается сохранять
внешнюю «форму»,
он еще сильный,
как говорят
советские
бойцы в рассказе
«Три солдата»,
но уже не в
состоянии
держать фронта.

«
— Веры у них не
стало. А без
веры солдат
как былинка,
— он умереть
еще может, а
одолеть ему
неприятеля
уже трудно
бывает… А что
смерть без
дела?

—
Была же у них
вера…

—
Была, конечно.
А теперь об
нас истерлась…
Теперь томиться
немцы стали».

Анализируя
подлинные
письма из Германии
(«Внутри немца»),
адресованные
гитлеровским
солдатам на
Восточный
фронт и полные
недоуменных
вопросов: почему
фронт сломлен,
отчего все
лучшее от нас
уходит, А. Платонов
не без основания
замечает, что
в самих вопросах,
поставленных
таким образом,
содержится
и ответ на них,
что эти вопросы
свидетельствуют
уже о психологической
глубине заблуждения
мирного немца,
у которого
настоящая
историческая
вера и реальное
понимание
социальной
истины методически
вытравлены
и подменены
привычкой жить
отвлеченной
жизнью. «Это
имеет для немцев
огромные, трагические
последствия»,
— пишет А. Платонов.
Без правильно
понятого будущего
«не только
нельзя спастись,
но даже невозможно
перед смертью
придумать в
утешение какой-либо
«сон золотой»,
последний
эффектный обман
уцелевших еще
остатков народа».

В
исследование
психологии
фашизма, а ею
писатель занимается
прямо или косвенно
во всех военных
произведениях,
А. Платонов
вложил многое
из своего духовного
опыта.

Творческий
путь художника
в своей психологической
основе, в вопросах,
которыми он
всю жизнь занимался,
в характерах,
к которым он
тяготел, в
столкновениях
и коллизиях,
которые его
привлекали,
как бы заново
был повторен
в прозе военных
лет во всей
своей протяженности.

В
рассказе
«Пустодушие»
прозаик называет
«чистый разум»
и его «критику»
интеллектуальным
идиотизмом,
в публицистической
статье-обзоре
«Среди немца»
он сравнивает
гитлеровскую
властвующую
клику со средневековыми
алхимиками,
пытавшимися
добыть золото
и эликсир жизни
из дешевых
подручных
средств или
освободить
солнце из огурца.
В идее «фюрера»
о подчинении
западной культуры
организующей
воле техники
А. Платонов
видит верх
безумия и
самоуничтожения
– это все равно,
отвечает он,
что палить из
винтовки,
стреляющей
себе в затвор.

«
Ясно… — говорит
А. Платонов,
тут мы имеем
дело с новым
средством
обмана своего
народа (мы,
дескать, скоро
откуем такой
меч, которым
нам удастся
все же обезглавить
мир и завоевать
его, — потерпите
только, немцы,
еще немного),
но, кроме того»,
это само по
себе «является
доказательством
идиотизма
фашистских
идеологических
деятелей и
выражением
их презрения
к немцам, как
народу дураков».
Наука и техника,
по А. Платонову,
могут свершить
«чудо», но только
в сотрудничестве
со всем прогрессивным
миром, а не вопреки
ему, не в одиночестве
и не «впереди
прогресса».

Фашизм,
по А. Платонову,
обречен с самого
начала именно
потому, что
пренебрег
мудростью
истории, которая
начала уничтожать
его с тыла, и,
уже смертельно
раненный, он
начал кое о чем
догадываться:
все лучшее от
немцев уходит.

Проза
А. Платонова
затрагивала
самые сокровенные
чувства и мысли
человека на
войне, те, до
которых человек
неминуемо
доходит самостоятельно
в грозных
обстоятельствах
и которые служат
ему одновременно
и утешением
в судьбе, и
надеждой, и
правом поступать
именно так, а
не иначе.

А.
Платонов
действительно
странен, фантастичен,
как угодно
можно сказать,
но он жертвует
реальным ради
безукоризненно
точной правды
нравственной
и психологической.

В
самом деле, в
рассказе
«Неодушевленный
враг» советский
солдат и гитлеровец
оказывается
рядом, засыпанные
толстым слоем
земли. Безоружные
противники
обживаются
там, словно в
землянке, мало
того: еще и ведут
длинный разговор
на русском
языке. Рудольф
Вальц, в частности,
владеет не
просто русским
литературным
языком, но говорит
на особом
платоновском
наречии. Для
писателя в
данном случае
не существует
ни языковой
преграды, ни
вопроса о том,
каким образом
можно под
неслежалой,
сыпучей землей
сделать изнутри
нечто вроде
микропространства,
чтобы видеть
всего немца
и оценить его
физические
возможности,
вдобавок ко
всему, не напрягаясь,
говорить там,
где открывать
рот уже проблематично.
Но то, что знает
каждый, — не дело
искусства. А.
Платонову
важно показать
— без оружия
и элементарного
применения
физической
силы – нравственный
поединок двух
миров. И эта
словесная
схватка телесно
тщедушного
и изнуренного
бойца с упитанным
фашистом совершенно
уничтожает,
деморализует
последнего.
Исход борьбы
(рассказ ведется
от первого
лица) выявлен
чисто по-платоновски:
«Немец вдруг
обнял меня и
попросил, чтоб
я умер».

В
военной прозе
А. Платонова
изменилось
качество добра,
не в том, конечно,
примитивном
смысле, что
добро должно
быть «с кулаками»,
а в новом, более
точном понимании
писателем
«элементов»
терпения и
страдания как
огромной внутренней
силы и нравственного
достоинства
человека. А.
Платонов очень
близко подошел
к психологической
сердцевине
подвижничества,
подвига, бесстрашно
сняв с этих
явлений покров
ложно — героического
пустословия.

 
В
годы войны он
особенно много
размышлял о
страдании и
смерти – к этому
предрасполагало
и народное
горе, и обстоятельства
личной судьбы.

А.
Платонов с
женой и сыном.
1942 г.


На войне
А. Платонов
несколько раз
попадал в трудные
фронтовые
переделки,
похоронил сына,
тестя (тот умер
в блокадном
Ленинграде),
потерял из поля
зрения отца
(семидесятидвухлетнего
старика оккупанты
увели из Воронежа
в неволю, он
отыскался уже
после войны
в Бессарабии).

А.
Платонов с
женой.

 
Факсимиле
письма А. Платонова


«…Я
сделал здесь
на войне столь
важные выводы
из… смерти»…
«Любовь, смерть
и душа – явления
совершенно
торжественные…»
Что же такое
подвиг – смерть
на войне, как
не высшее проявление
любви к своему
народу, завещанной
нам в духовное
наследство?
Какой смысл
в подвижничестве
без терпения
и страдания?
Мужество тем
выше, чем глубже
горе – одного
без другого
не бывает…

Крестьянка
развешивает
детские пеленки
на стволе пушки
подбитого
«фердинанда»;
старик, словно
бессмертный,
деловито косит
рожь на заминированном
поле. Это ведь
не случайно
А. Платонов
заметил – здесь
не упоение и
наслаждение
страданием,
обессиливающим
человека, здесь
нечто другое:
обыденное —
на уровне естества
– мужество,
умение жить
всякой жизнью
как обыкновенной.
Случаются
катастрофы,
которые нельзя
победить сразу,
но которые
можно превозмочь
терпением и
страданием…
Терпение и
труд все перетрут,
народом не
праздно сказано.

Именно
присутствием
таких качеств
в доброй душе
народа — трудолюбия
и терпения,
помноженных
на чувство
народной правды,
и объясняет
А. Платонов
нашу победу
в Великой
Отечественной
войне.

В
рассказе «Сержант
Шадрин» А. Платонов,
по его словам,
изложил историю
лишь одного
нашего молодого
человека, нашего
воина, — не одного
из самых лучших,
но среднего
из сотен тысяч
таких же прекрасных
молодых наших
воинов. «Он и
до войны уже
был тружеником
и принял войну
как высший и
самый необходимый
труд, превратив
его в непрерывный,
почти четырехлетний
подвиг…Сейчас
уже не может
вспомнить
Шадрин, сколько
тысяч верст
прошли его
молодые ноги,
и как в сновидении
встают в его
воображении
сотни деревень,
поселков и
городов, малых,
больших и великих,
за каждый из
которых был
бой, за каждый
из которых
пали, уснув
вечным сном,
близкие товарищи.
И сколько горя
пришлось пережить
Шадрину, навсегда
расставаясь
с погибшими
друзьями, сколько
раз дрожало
его сердце,
когда он всматривался
в последнюю
минуту в дорогое
утихшее лицо
друга перед
вечной разлукой
с ним! Он не знал,
как могло вместиться
столь много
чувства и памяти
в одно солдатское
сердце… После
завоевания
Берлина Шадрин
пошел далее
на запад, к реке
Эльбе. Здесь
снова был бой.
Сутки непрерывно
дрался Шадрин
на Эльбе, но
это был уже
последний бой
войны. После
боя Шадрин
умылся в Эльбе,
лег на землю
и посмотрел
на небо. Ясность
неба и его
бесконечность
были родственны
его душе. «Все!
– сказал вслух
Шадрин. – Свети
теперь солнце,
а ночью – звезды!»
— и уснул». Текст
и стиль повествования
в этом рассказе
напоминают
старые русские
былины о чудо-богатырях,
спасших родину
от врага. Этот
молодой солдат
«совершил то,
чего никто еще
не совершал;
велика его
душа; благородно
его дело и прекрасна
его молодость,
вся исполненная
подвига». В
конце рассказа
А. Платонов
делает обобщающий
вывод о неразрывной
связи нашей
армии с народом:
«Но пожизненно
останется в
душе Шадрина
чувство вечной,
кровной связи
с армией, ставшей
для него семьей,
домом и школой
за годы войны.
Пожизненно
долг и честь
останутся
законом его
сердца и поведения,
и пожизненно
он будет тружеником
– на хлебной
ли ниве, в мастерской
завода или в
солдатском
строю, — потому
что он воспитан
в подвиге, а
подвиг есть
высший труд,
тот труд, который
оберегает народ
от смерти. И
этот новый труд
солдата подобен
жертве матери,
рождающей
народ. И так же
у нас священно
существо солдата,
как священна
мать».

Одна
из самых излюбленных
тем А. Платонова
– «возвращение».
Она всегда
насыщена большим
психологическим
содержанием:
это не столько
возвращение
к исходной
точке жизни
(дому, родине,
детству), сколько
к себе, своей
подлинной
сущности, с
которой вдруг
снимаются
наслоения
прожитых лет,
но сохраняется
опыт человеческой
зрелости.

Один
из рассказов
недаром так
и назван –
«Возвращение».
В нем господствуют
два мотива,
которым суждено
было стать
очень популярными
в литературе
о войне: «дом»
и «дорога». С
«домом» и «дорогой»
связаны жизненные
ощущения героя,
каждый из мотивов
освещен женским
образом. Тревожная
жизнь живет
в душе Иванова,
вернувшегося
к семье, им забыто
давнее, довоенное,
а недавнее не
изжито, существует
как «норма»,
как мерило
сегодняшнего.
Уже поэтому
его возвращение
чревато драмой.

Капитан
Иванов устыдится
своего равнодушия
к двенадцатилетнему
сыну Петрушке
«от сознания
того, что Петрушка
нуждался в
любви и заботе
сильнее других»,
а у него не
находилось
любви и заботы
на такого человека,
угрюмого в
деловитости
и серьезности,
даже наводящего
подспудный
страх своим
умением держать
в черном теле
и мать, и сестренку.
Какая-то
внутренняя
преграда мешает
Иванову не
только понять
Петрушку, но
и жену, Любовь
Васильевну,
и неожиданно
заплакавшую
на его руках
дочку.

А.
П. и С. П. Ткачевы.
Снова жизнь.
Фрагмент. 1983 –
1985 гг.

Иванов,
отвыкший на
фронте ото
всего, что не
относилось
к его непосредственному
воинскому
долгу, не может
осознать, какая
большая жизнь
прожита Петрушкой,
— ведь за его
характером
скрывается
целая законченная
человеческая
судьба, пройденная
за четыре года.

В упоении
победным боем
Иванов как-то
уж слишком
оторвался от
тыла, перестал
его ощущать
в безостановочном
наступлении
за ненадобностью,
обособился
в своей «непогрешимости»,
уверился в
мысли, что именно
его дело и было
всей жизнью.
Маленькая
частица жизни,
Иванов присваивает
себе исключительное
право судить
о жизни, лишая
этого права
других. И сколь
несостоятельным
вдруг оказывается
он в своих
завышенных
притязаниях
после слов
Петрушки: «У
нас дело есть,
жить надо, а вы
ругаетесь, как
глупые какие…»

В
нравственном
непрямом споре
с Петрушкой
Иванов очень
проигрывает
– сын заботится
о целостности
семьи, отец
настаивает
на своей мнимой
непогрешимости
и своем ложном
праве, и он знает
это, чувствует
также и превосходство
Петрушки, и
оттого с новой
силой на него
накатывает
гордыня, граничащая
уже с капризом.
И внезапное
решение порвать
с семьей – Платонов
здесь удивительно
проницательный
психолог –
если прикинуть,
поостыв, на
разум, эта невольная
выходка должна
ему самому,
Иванову, сказать,
что и он, тертый
солдат, не лишен
внезапной
минутной слабости.
Но полное
прозрение
поразит Иванова
в вагоне поезда,
когда он увидит
бегущих за ним
детей – совесть,
страх и сознание
вины за дальнейшую
судьбу семьи
заговорят в
нем одновременно:
«Он увидел
вдруг все, что
знал прежде,
гораздо точнее
и действительней.
Прежде он чувствовал
жизнь через
преграду самолюбия
и собственного
интереса, а
теперь коснулся
ее обнажившимся
сердцем».

Платонов
сталкивает
два возвращения
Иванова: в начале
рассказа и в
конце его. Сердечная
оглушенность
– следствие
войны изживается
героем в результате
сильного душевного
потрясения,
изживается
навсегда.

Война,
как со всей
очевидностью
прояснились
размеры этого
горя после ее
окончания, не
только воедино
собирала народ
в борьбе с врагом,
но и бестрепетно,
жестоко разрушала
«достоверное
счастье», порождая
в большом
количестве
сирот, вдов,
мужчин-одиночек,
— будущее народа,
судьба детей
в послевоенном
мире становилась
естественной
проблемой,
такой же жгучей
и необходимой,
как восстановление
крова над головой,
возрождение
запущенного
поля и пуск
разрушенного
завода.

За три
года и два месяца
спецкорства
на фронтах А.
Платонов написал
большое количество
очерков и рассказов.

А.
Платонов. «Рассказы
о родине». 1943 г.

Он активно
печатался,
кроме газет
«Красная звезда»
и «Труд», в
журналах «Новый
мир», «Октябрь»,
«Знамя», «Дружные
ребята», «Красноармеец»,
«Краснофлотец»,
«30 дней».

Несколько
раз выходили
отдельными
книжками его
рассказы
«Одухотворенные
люди» и «Броня»,
в войну увидели
свет сборники
рассказов «Под
небесами Родины»
(1942), «Рассказы
о Родине» (1943),
«Броня» (1943), «В
сторону заката
солнца» (1945). Это
было трудно
добытое количество,
цельное и неделимое
по качественному
образованию,
потому что
писатель
руководствовался
в постижении
войны не географией,
не эффектным
случаем или
событием, а
извлекал «философию»
народного
существования
на войне из
обыденного,
бросового и
для иного журналиста
невыигрышного
и неинтересного
материала –
из тяжкой
повседневности
фронта и тыла,
которая под
пером художника
обретала возвышенный,
священный
характер.

Написанное
А. Платоновым
во время войны
— прежде всего
свидетельство
этического
поведения
художника в
ситуации смертельной
схватки двух
непримиримых
миров – своей
прозой он работал
исключительно
и только на
победу, пренебрегая
сермяжной
бытовой правдой,
неизбежно
сопутствующей
крупным
общественным
потрясением,
и всем тем, что
расслабляюще
действует на
человека, уводит
его от главного,
лишает крепкой
нравственной
основы. Он работал
на победу так
же (в смысле
понимания и
чувствования
общенациональной
и общечеловеческой
задачи), как
это делал испокон
веку народный
героический
эпос, интегрирующий
русский люд
до бессмертного
богатыря, тяжелая
поступь коня
которого эхом
отдавалась
и в прошлом,
и в будущем.

Предельно
экономя на
слове, А. Платонов
достигал
необычайной
глубины в мыслях,
непрерывно
питая душу и
сознание
сражающегося
советского
человека той
простой, древней
и великой истиной,
что его дело
правое – к нему
взывает грядущее
и взыскует
прошедшее:
жизнь – закон,
и смерть его
только подтверждает,
а не отрицает;
дух вечен, и
бренность тела
это доказывает;
народ неуничтожим,
если во имя
него сознательно
погибает отдельный
человек; зло
бессильно,
ибо ему приходится
прибегать к
уничтожению
добра…


А.
Платонов стремился
материализировать
в рассказах
духовные понятия,
спасительная
ценность которых
никогда не
подвергалась
сомнению, самую
форму художественных
произведений
он использовал
для проповеди
немногих, основных,
бесспорных
истин, издревле
сопутствующих
человеку в
его нелегком
историческом
пути, — истин,
постоянно
освежаемых
историей и
людскими судьбами.

Открытие
А. Платоновым
очевидного

А. Платонов.
1944 г.
оценили,
однако, немногие
(А. Толстой,
Н.
Тихонов): одни
усматривали
в рассказах
писателя мистику;
другие находили
в них примитивные
представления
художника о
смерти, подвиге
и смысле жизни.
Вл. Лебедев в
статье «Литературные
выкрутасы»
заявлял: «Вместо
того, чтобы
писать правду
жизни, он сочиняет
нелепых, несуществующих
людей, навязывает
им полумифические,
кликушеские
мыслишки, искажая
этим облик
людей нашей
Родины». «Герои
А. Платонова…
отрицают смерть
не в том смысле,
что они, как и
все люди, не
хотят смерти
и, понимая ее
разумом, не
принимают, не
верят в нее
чувством. И не
в том высоком
смысле, что
дело жизни, за
которое умирает
человек, преодолевает
и самую смерть,
делает ее
оправданной
в своей необходимости,
хоть и трагической,
неизбежностью.
Нет. Герои А.
Платонова
отрицают смерть
буквально».

Под
сомнение ставилось
главное –
патриотический
характер написанного
А. Платоновым.

К
сожалению,
подобные упреки
имеют живучесть
сорняка. Но,
тем не менее,
идеи А. Платонова
– все то, от чего
он освобождался
и чему поклонялся,
— поверялись
войной, последним
испытанием,
и художник
вышел из огня
победителем.
Весь его творческий
путь, не исключая
и заблуждений
на нем, будучи
воспринятым
через войну,
являет собой
редкий образец
думы о главных
вопросах
человеческого
бытия, думы, в
которой нет
ничего случайного
или мелочного,
— писатель все
время держался
генерального
нерва эпохи,
чутко ощущая
оголенные
болевые точки
в жизни человечества
первой половины
нашего столетия.
Своим искусством
он столь естественно,
органично и
прямо вмешался
во второй
смертельный
конфликт ХХ
века, как если
бы был рожден
для того, чтобы
отвести мир
от великой
опасности,
вложив в руки
правого грозный
духовный меч,
которым не
обладал противник,
надеявшийся
на прочность
металла и убойную
силу пушки.





Знамя
Победы 
Фото:
Е. Халдей

Берлин.
Май 1945

Первая
потребность
души – память
и справедливость.
Этой глубокой
потребности
человеческого
сердца и служат
произведения
великого А.
Платонова,
художника,
обратившегося
к нам – после
всех народных
жертв и страданий
— с мужественным
призывом «суметь
жить… той высшей
жизнью, которую
нам безмолвно
завещали мёртвые;
и тогда, ради
их вечной памяти,
надо исполнить
все их надежды
на земле, чтобы
их воля осуществилась
и сердце их,
перестав дышать,
не было обмануто.
Мёртвым некому
довериться,
кроме живых,
— и нам надо так
жить теперь,
чтобы смерть
наших людей
была оправдана
счастливой
и свободной
судьбой нашего
народа и тем
была взыскана
их гибель».

Список
литературы

1. Платонов А.
Потомки солнца:
Повести и рассказы.
М.: Советский
писатель.
Составитель
М. А. Платонова.
1974.


Платонов
А. У человеческого
сердца: Рассказы.
М.: Детская
литература.
Вступительная
статья Е. Краснощековой.
1981.

Платонов
А. Ювенильное
море: Повести,
рассказы,
публицистика,
пьеса. М.:
Центрально-Черноземное
книжное издательство.
1988.

Подаревский
Э. Одухотворение
// Литература
и искусство.
1943. № 15.

Лебедев
В. Литературные
выкрутасы //
Правда. 1944. 27 декабря.

Четунова
Н., Бобровская
Е. Советский
патриотизм
и советская
литература
// Советская
книга. 1946. № 2. С.
48.

Шкловский
В. Современность
и злободневность
// Литература
и искусство.
1943. № 15.


8. Полторацкий
В. Андрей Платонов
на войне // Платонов
А. Смерти нет!
Рассказы. М:
Советский
писатель, 1970. С.
4 — 5.

9. Ортенберг
Д. Грани мужества
// Литературная
Россия. 1973. 4 мая.


Васильев
В. Андрей Платонов:
Очерк жизни
и творчества.
М.: Современник.
1990.

Энциклопедия
для детей. Т.
10. Русская литература.
Ч. 2. Русская
литература
ХХ века. // Главный
редактор М. Д.
Аксенова. М.:
Аванта+. 1998.

Ласунский
О. Житель родного
города: Воронежские
годы Андрея
Платонова.
М.: Издательство
Воронежского
государственного
университета.
1999.




 34