Франц Кафка — писатель замечательный, только очень странный. Может быть,
самый странный из тех, что творили в 20-м столетии. И странен он не в
последнюю очередь тем, что его прижизненная и посмертная судьба
необыденностью своей ничуть не уступает его же сочинениям. Кто-то видит в
нем иудейского вероучителя, а кто-то – экзистенциалистского пророка, кто-то
– авангардиста, а кто-то – консерватора, кто-то ищет ключ к его тайнам в
психоанализе, а кто-то – в анализе семиотическом или структуральном. Но
реальный Кафка всегда как бы выскальзывает из границ четкого мироощущения.
Многочисленные литературные школы сменяли друг друга, соперничали
между собой- это было время бесчисленных «измов».Зрелые годы Кафки пришлись
на период становления искусства экспрессионизма- яркого, шумного,
кричащего, протестующего. Как и экспрессионисты, Кафка в своем творчестве
разрушал традиционные художественные представления и структуры. Но его
творчество нельзя отнести ни к одному из «измов», скорее он соприкасается с
литературой абсурда, но тоже чисто внешне. Стиль Кафки абсолютно не
совпадает с экспрессионистическим, так как его изложение подчеркнуто
суховато, аскетично, в нем отсутствуют какие-либо метафоры и тропы.
Всвязи с этим так много точек зрения на его произведения, так много
способов прочтения и так мало обстоятельных монографий, посвященных его
творчеству, так мало исследователей, которые не побоялись бы погрузиться в
сложный, метафизический мир его сочинений.
Темой для данной работы послужила, в общем-то, еще не исследованная
никем проблема: «Метаметафора в творчестве Ф.Кафки»,тем сложнее и
интереснее представляется данная работа.Ни один из исследователей не
упоминает о данном приеме относительно творчества Кафки, но каждый говорит
о некой « кафкиаде», которая принадлежит «высокому» стилю, поскольку в ней
ярко выражена метафизическая природа смеха, метафизическая природа абсурда
и т.д.
Каково же определение метаметафоры? «Мистериальная метафора» — можно
использовать такое словосочетание для определения метаметафоры. В
«Евангелии от Фомы» есть такие слова Христа: «Когда вы сделаете единое как
многое — многое как единое, верх как низ — низ как верх, внутреннее как
внешнее, внешнее как внутреннее, тогда вы войдете в Царствие». Некоторые
исследователи считают это высказывание самым полным описанием метаметафоры.
Синонимами этого слова являются такие слова, как «выворачивание» или
«инсайдаут». Примером данного явления может служить такое высказывание:
«Человек — это изнанка неба / Небо — это изнанка человека». Этот пример
взят из стихотворения К.Кедрова «Компьютер любви». Творчество этого и
некоторых других поэтов – наших современников – вписывается в направление
под символическим названием «метареализм», появившееся в 80 – 90-х годах
нашего столетия в отечественной литературе, и полностью основанное на таких
приемах, как метаметафора, метабола и др.
«Мета» — по-гречески «за» чем-либо, «после», то есть это нечто
более глубокое, более завуалированное, чем метаметафора. Метаметафоризм
есть сгущенная, тотальная метафора, по сравнению с которой обычная метафора
должна выглядеть частичной и робкой. Метаметафора — это метафора, где
каждая вещь – вселенная. Этот прием способствует созданию нового
пространства – «метареальности».
«Метареальность» — это реальность, открываемая за метафорой, на той
почве, куда метафора переносит свой смысл, а не в той эмпирической
плоскости, откуда она его выносит. Метафоризм играет со здешней
реальностью, метареализм пытается всерьез постигнуть иную. Метареализм —
это реализм метафоры как метаморфозы, постижение реальности во всей широте
ее переносов и превращений.
Метафора четко делит мир на сравниваемое и сравнивающее, на
отображаемую действительность и способ отображения. Метабола — это
целостный мир, не делимый надвое, но открывающий в себе множество
измерений.
Метареализм можно попытаться определить как способ изображения в
постоянном преобразовании, метаморфозе, трансформации — как стремление
изобразить прорастание и присутствие вечного в реальном, нынешнем, причем
связующая ткань и должна быть создана, она и есть незримая цель — это и
есть «мета». Теперь становится понятной цель Кафки, которую он, видимо,
хотел достичь, например, в новелле «Превращение». Для «мета» важнейшей
изобразительной основой является не язык, а логос — более широкое понятие,
где контекст, смысл или недооформившаяся в языке структура ощущения
первичны. Мир произведений Кафки – это переплетение многих реальностей,
связанных непрерывностью внутренних переходов и взаимопревращений. Художник
исходит из принципа единомирия, предполагает взаимопроникновение
реальностей, а не отсылку от одной, «мнимой» или «служебной», к другой —
«подлинной». Созерцание художника фиксируется на таком плане реальности,
где «это» и «то» суть одно».
Кафка, изображая душевный мир героя, который являлся для негочем-то
вроде терра инкогнита, пытался сделать так, чтобы каждый шаг грозил
неожиданными открытиями, за которыми грезились бы еще более грандиозные
пространства — сейчас это обозначили бы термином «виртуальная реальность».
Сверхъестественные обстоятельства застают героев Кафки врасплох, в
самые неожиданные для них моменты, в самые неудобные место и время,
заставляя испытывать «страх и трепет» перед бытием. Из произведения в
произведения живописуется история человека, оказавшегося в центре
метафизического противоборства сил добра и зла, но не сознающего
возможности свободного выбора между ними, своей духовной природы и тем
самым отдающего себя во власть стихий.
Когда мы говорим «реальность», мы имеем в виду все в совокупности —
усредненную пробу смеси из миллиона индивидуальных реальностей. Абсурдный
герой обитает в абсурдном мире, но трогательно и трагически бьется, пытаясь
выбраться из него в мир человеческих существ, — и умирает в отчаянии.
Через все творчество Кафки проходит постоянное балансирование между
естественным и необычайным, личностью и вселенной, трагическим и
повседневным, абсурдом и логикой, определяя его звучание и смысл. Нужно
помнить об этих парадоксах и заострять внимание на этих противоречиях,
чтобы понять абсурдное произведение. Произведениям Кафки присуща
естественность — это категория, трудная для понимания. Есть произведения,
где события кажутся естественными читателю, но есть и другие (правда, они
встречаются реже), в которых сам персонаж считает естественным то, что с
ним происходит. Имеет место странный, но очевидный парадокс: чем
необыкновеннее приключения героя, тем ощутимее естественность рассказа. Это
соотношение пропорционально необычности человеческой жизни и той
естественности, с которой он ее принимает. Роман «Процесс» в данном
отношении особенно показателен. Герой Ф. Кафки осужден. Он узнает об этом в
начале романа. Судебный процесс преследует его, но если Йозеф К. и пытается
прекратить дело, то все свои попытки он совершает без всякого удивления. Мы
никогда не перестанем изумляться этому отсутствию удивления. Именно такое
противоречие и является первым признаком абсурдного произведения. Сознание
через конкретное отражает свою духовную трагедию; оно может сделать это
лишь при помощи вечного парадокса, который позволяет краскам выразить
пустоту, а повседневным жестам – силу вечных стремлений.
Метаметафора обнаруживается в наложении двух миров, в столкновении
чего-то неестественного с реальным, то есть в абсурдной ситуации. Но
осознать наличие этих двух миров — значит уже начать разгадывать их тайные
связи. У Ф. Кафки эти два мира — мир повседневной жизни и фантастический.
Кажется, что писатель постоянно находит подтверждение словам Ницше:
«Великие проблемы ищите на улице». Тут точка соприкосновения всех
литературных произведений, трактующих человеческое существование, — вот в
чем основная абсурдность этого существования и в то же время его
неоспоримое величие. Здесь оба плана совпадают, что естественно. Оба
отражают друг друга в нелепом разладе возвышенных порывов души и преходящих
радостей тела. Абсурд в том, что душа, помещенная в тело, бесконечно
совершеннее последнего. Желающий изобразить эту абсурдность должен дать ей
жизнь в игре конкретных параллелей. Именно так Ф. Кафка выражает трагедию
через повседневность, а логику через абсурд. В произведениях абсурда
скрытое взаимодействие соединяет логическое и повседневное. Вот почему
герой «Превращения» Замза по профессии коммивояжер, а единственное, что
угнетает его в необычном превращении в насекомое, — это то, что хозяин
будет недоволен его отсутствием. У Замзы вырастают лапы и усики,
позвоночник сгибается в дугу. Нельзя сказать, что это его совсем не
удивляет, иначе превращение не произвело бы никакого впечатления на
читателя, но лучше сказать, что происшедшие с Замзой изменения доставляют
ему лишь легкое. беспокойство. Все искусство Ф. Кафки в этом нюансе.
Чтобы выразить абсурд, Ф. Кафка пользуется логической взаимосвязью.
Мир Ф. Кафки — это в действительности невыразимая метамеатфорическая
вселенная, где человек позволяет себе болезненную роскошь “ловить рыбу в
ванне, зная, что там он ничего не поймает”.
Искусство Кафки — искусство пророческое. Поразительно точно
изображенные странности, коими так наполнена воплощенная в этом искусстве
жизнь, читатель должен понимать не более как знаки, приметы и симптомы
смещений и сдвигов, наступление которых во всех жизненных взаимосвязях
писатель чувствует, не умея, однако, в этот неведомый и новый порядок вещей
себя «вставить». Так что ему ничего не остается, кроме как с изумлением, к
которому, впрочем, примешивается и панический ужас, откликаться на те почти
невразумительные искажения бытия, которыми заявляет о себе грядущее
торжество новых законов. Кафка настолько этим чувством полон, что вообще
невозможно помыслить себе ни один процесс, который в его описании –
например, всего-навсего процесс юридического расследования в романе
“Процесс”- не подвергся бы искажениям. Иными словами, все, что он
описывает, призвано «давать показания» отнюдь не о себе, а о чем-то ином.
Сосредоточенность Кафки на этом своем главном и единственном предмете, на
искажении бытия, может вызвать у читателя впечатление мании, навязчивой
идеи.
На протяжении всего романа «Замок» неустанно, всеми средствами
обрисовывается и всеми красками расцвечивается гротескная несоизмеримость
человеческого и трансцендентного, безмерность божественного, чуждость,
зловещность, нездешняя алогичность, нежелание высказать себя, жестокость,
безнравственность высшей власти.
Кафку считают религиозным юмористом, потому и благодаря тому, что
безмерность надмирного , его непонятность и недоступность человеческому
разумению он изображает не патетически-помпезно , не посредством
грандиозного восхождения в царство возвышенного , как это обычно пытаются
делать поэты , а видит и описывает как какой-то австрийский госархив с его
велеречиво-мелочной , вязкой , недоступной и непредсказуемой бюрократией ,
с необозримым нагромождением папок и инстанций, с неясной иерерхией
чиновников, ответственность которых неустановима,- то есть описывает
сатирически, но при этом — с самой искренней, доверчивой, неустанно
стремящейся проникнуть в непонятное царство Милости покорностью, которая
всего лишь выступает в обличье сатиры, а не пафоса.
Особенность Кафки заключается в том, что он, сохранив всю
традиционную структуру языкового сообщения, его грамматико-синтаксическую
связность и логичность, связность языковой формы, воплотил в это структуре
кричащую, вопиющую нелогичность, бессвязность, абсурдность содержания.
Специфически кафкианский эффект – все ясно, но ничего не понятно. Но при
вдумчивом чтении, осознав и приняв правило его игры, мы можем убедиться,
что Кафка немало чего важного рассказал о своем времени. Начать с того, что
он абсурд назвал абсурдом и не побоялся воплотить его.
Новелла «Превращение» (1916) ошеломляет читателя с первой же фразы:
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил,
что он у себя в постели превратился в страшное насекомое». Сам факт
превращения человека в насекомое, так попросту, в классической
повествовательной манере сообщенный в начале рассказа, конечно, способен
вызвать у читателя чувство эстетического шока; и дело здесь не столько в
неправдоподобии ситуации (нас не шокирует, например, тот факт, что майор
Ковалев у Гоголя не обнаружил утром у себя на лице носа), сколько,
разумеется, в том чувстве почти физиологического отвращения, которое
вызывает у нас представление о насекомом человеческих размеров. Будучи как
литературный прием вполне законным, фантастический образ Кафки тем не менее
кажется вызывающим именно в силу своей демонстративной «неэстетичности».
Однако представим себе на минуту, что такое превращение все-таки
случайность; попробуем примириться на время чтения с этой мыслью, забыть
реальный образ гипернасекомого, и тогда изображенное Кафкой дальше
предстанет странным образом вполне правдоподобным, даже обыденным. Дело в
том, что в рассказе Кафки не оказывается ничего исключительного, кроме
самого начального факта. Суховатым лаконичным языком повествует Кафка о
вполне понятных житейских неудобствах, начавшихся для героя и для его
семейства с момента превращения Грегора. Все это связано с некоторыми
биогрфическими обстоятельствами жизни самого Кафки.
Он постоянно ощущал свою вину перед семьей – перед отцом прежде всего; ему
казалось, что он не соответствует тем надеждам, которые отец, владелец
небольшой торговой фирмы, возлагал на него, желая видеть сына преуспевающим
юристом и достойным продолжателем семейного торгового дела. Комплекс вины
перед отцом и семьей – один из самых сильных у этой в самом точном смысле
слова закомплексованой натуры, и с этой точки зрения новелла «Превращение»
— грандиозная метафора этого комплекса. Грегор – жалкое, бесполезное
разросшееся насекомое, позор и мука для семьи, которая не знает, что с ним
делать.
Однако если творчество Кафки было б только самобичеванием, только
изживанием сугубо личных комплексов, едва ли оно бы получило такой мировой
резонанс. Последующее поколение читателей снова и снова приходили в
ошеломление от того, сколь многие черты общественного бытия 20-го века
пророчески предсказал Кафка в своих произведениях. Рассказ «В
исправительной колонии», например, сейчас прочитывается как страшная
метафора изощренно-бездушного, мехонической бесчеловечности фашизма и
всякого тоталитаризма вообще. Атмосфера его романов «Процесс» и «Замок»
восринимается как грандиозная метафора – метаметафора — столь же
бездушного и механического бюрократизма.
То, как Кафка показал абсурдность и бесчеловечность тотальной
бюрократизации жизни в 20-ом веке, поразительно. И ведь наверняка такой
степени обесчеловечения общественного механизма европейское общество времен
Кафки не знало, если и знало, то, видимо, только в нацистской Германии. Так
что здесь какой-то поистине необыкновенный дар смотреть в корень,
предвидеть будущее развитие определенных тенденций. И вот тут-то Кафка,
между прочим, на какой-то момент соприкасается с устремлениями
экспрессионистов: это они мечтали в своем искусстве понимать не единичные
явления, а законы; мечтали, но не осуществили этой мечты, а вот Кафка
именно ее и осуществил – его сухая, жесткая, без метафор, без тропов, как
бы лишенная плоти проза и есть воплощение формулы современного бытия, его
самого общего закона; конкретные числа и конкретные варианты могут быть
разными, но суть – одна, и она выражается формулой. С чисто художественной,
технической стороны Кафка достигает такого эффекта прежде всего с помощью
вполне определенного приема. Это прием материализации метафор, причем
метафор так называемых языковых, уже стершихся, тех, чей переносный смысл
уже не воспринимается. Когда мы говорим, например, о том или ином человеке
– «он потерял человеческий облик»,либо о том или ином явлении – «это чистый
абсурд», или «это уму непостижимо», или «это как кошмарный сон», мы, по
сути, пользуемся такими языковыми метафорами, прибегаем к смыслу не
буквальному, а переносному, образному. Мы понимаем, что облик-то все-таки
человеческий, а не лошадиный, не собачий и т. д.; и выражение «уму
непостижимо» всего лишь есть сгущение нашего впечатления от какого-либо
события; потому что,попроси кто-нибудь нас в следующую минуту рассказать о
причинах этого события, мы все-таки объяснение-то дадим; пусть свою версию,
но все-таки мы предполагаем всегда, что нашему уму это все же доступно.
Кафка последовательно материализует именно эту умунепостижимость,
абсурдность, фантасмогоричность. Что больше всего озадачивает в его прозе –
это снова и снова всплывающая алогичность, неправдоподобность причинно-
следственных сцеплений; особенно это заметно, когда неизвестно откуда вдруг
по ходу дела появляются предметя и люди, которых здесь просто не должно
быть. Многие исследователи отмечали эту особенность повествования у Кафки.
Суть в том, что Кафка весь сюжет своего повествования методически строит по
принципу, по какому оформляется «сюжетика» сна. И это уже сложно назвать
метафорой. Если вы припомните свои сны, то вы обнаружите, что в сон сразу
же вливается то, о чем или ком вы подумали. Все новое сцепляется с другими
предметами и явлениями так, как в реальности не может быть.
В обычном, нормальном мире человек, бодрствуя, живет в мире
логических причинно-следственных связей, во всяком случае так считает. Ему
все привычно и объяснимо, а вот засыпая, человек уже погружен в сферу
алогизма. Художественный трюк Кафки в том, что у него все наоборот. У него
алогизм и абсурд начинается, когда человек просыпается.
Главный мотив творчества Ф.Кафки – отчуждение человека, его
одиночество – полностью раскрываются в его произведениях. В трех романах
Кафки – «Америка», «Замок», «Процесс» — речь идет о все более тяжелых
формах смертельного одиночества. Чем более одинок герой, тем тяжелее его
судьба. Карл Россман – герой романа «Америка» — еще только затеривается в
перепетиях судьбы; судьба героя «Замка» зашла в тупик, он становится
отверженным; Йозеф К. – уже преследуемое животное, доведенное до гибели. В
первом романе одиночество — еще пока общественное явление, конкретное; во
втором – символическое, «метафизическое», но еще достаточно хорошо ощутимы
его конкретные общественные взаимосвязи; в третьем – полностью
«метафизическое», абстрактное, символическое, в реальной жизни совершенно
невозможное и абсурдное.В заключение можно отметить, что метаметафора в творчестве Франца
Кафки является не отдельно взятым тропом, а приемом, с помощью которого
происходит организация того или иного текста. Метаметафора заключена в
самой идее произведения, то есть в превращении Грегора Замзы в насекомое
или беспричинный арест Йозефа К. и т.д. С помощью метаметафоры художник
добивается необыкновенного эффекта: какой-то абсурдностью, нелепостью он
заставляет задумываться над главными законами бытия, над трагичностью
человеческой судьбы, над существованием каких-то высших сил, управляющих
жизнью людей.СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАНЫХ ИСТОЧНИКОВ
1.Анализ стилей зарубежной художественной и научной литературы. М.,1986.
Вып.5.
2.Аристов В. Заметки о «мета».//Арион: Журнал поэзии. М.,1997. Вып.4(16).
3.Батай Ж. Литература и Зло. М.,1994.
4.Бланшо М. От Кафки к Кафке. М.,1998.
5.Давид К. Франц Кафка. Харьков,1998.
6.Карельский А. Лекция о творчестве Франца Кафки.// Иностранная литература.
1995. №8.
7.Литературные манифесты от символизма до наших дней./ Сост. С.Джимбинов.
М.,2000.
8.Манн Т. В честь поэта.// Нева. 1993. №7.
9.Матран Л. Актуален ли Кафка?// Вопросы философии. 1975. №9.
10.Набоков В.В. Лекции по зарубежной литературе. М.,1998.
11.Филологические исследования. М.,1990.РЕФЕРАТ
по зарубежной литературе
«Метаметафора
в творчестве Франца Кафки».
