Мы переживаем эпоху, в которую политика все более смешивается с грязью. Это
надо продумать и из этого надо сделать выводы.
Всякое революционное движение нуждается в денежных средствах. Чем
настойчивее, чем нетерпеливее, и чем беднее революционер, тем острее
становится для него вопрос о добывании денег любыми путями и средствами;
чем решительнее он «отвергает капитализм» и чем больше он, в качестве
социалиста или коммуниста, «презирает частную собственность», тем ближе он
подходит к уголовному правонарушению. Это предвидел Достоевский, у которого
Петр Верховенский прямо говорит: «Я ведь мошенник, а не социалист». Это
предвидел Лесков (в «Соборянах»): «Мошенники ведь всегда заключают своею
узурпацией все сумятицы, в которые им небезвыгодно вмешаться». Это
предвидел граф А.К. Толстой и другие. Но предотвратить этого развития в
России не удалось.
Еще Бакунин, мечтая о русской революции, возлагал свои надежды на русский
преступный мир.
Уже в первую русскую революцию (1905-1906) некоторые революционные партии
перешли к «экспроприациям», т. е. к ограблениям с убийством и к
прижизненным и посмертным вымогательствам (смерть Саввы Морозова).
В страшные годы 1917-1920 смешалось все. Люди грабили и уверяли, что они
«грабят награбленное». Интеллигентные революционеры присваивали себе чужие
дома, чужие квартиры, чужую мебель, чужие библиотеки — и нисколько не
стыдились этого. Крестьяне грабили помещичьи усадьбы; революционные матросы
— офицеров и городских «буржуев»; чекисты — арестованных; безбожники —
храмы; солдаты — военные склады. Революция стала грабежом, следуя прямому
указанию Ленина. В марте 1917 года Временное правительство амнистировало
уголовных, считая их, по-видимому, нелегальными борцами против
имущественной несправедливости, которые совершали свои уголовные деяния
якобы вследствие отсутствия в стране свободы и равенства и якобы жаждали
морального возрождения (см. в воспоминаниях заведующего всем розыскным
делом Империи А.Ф. Кошко «Очерки уголовного мира Царской России», с. 214).
В то время петербургская дактилоскопическая коллекция с фотографиями
преступников и подозрительных лиц достигала двух миллионов снимков. И вот
преступный мир покинул тюрьмы, освобождая их для «контрреволюционеров» — и
привычные жители тюрем влились в революцию. Уголовные, принимавшие
коммунистическую программу, быстро и легко врастали в партию и, особенно в
Чеку; уголовные, желавшие грабить самовольно, вне революционной дисциплины,
арестовывались и расстреливались. В 1920 году лицо, близкое к
профессиональному уголовному розыску, отмечало: «Все нынешние преступники —
новички, дилетанты; они грешат с голоду, ни скрыть, ни «завязаться», «смыть
кровь» не умеют; а профессионалы-рецидивисты, тюремщики — или в партии, или
перебиты ею за самовольство».
 Характерным является пример «героя — революционера» Григория Котовского.
Если в воспоминаниях ветеранов Октября он предстает могучим титаном –
«косая сажень в плечах», то полицейская карточка рисует субтильного горбуна
ниже среднего роста. В документах архивов истории партии враньё начинается
сразу же после имени, отчества и фамилии. Дату рождения он указывал разную
– это помогало уклоняться от армии. В конце – концов, ему удалось омолодить
себя на семь лет. В анкетах герой пишет о беспросветной бедности детства,
но это не соответствовало действительности: хороший заработок отца –
квалифицированного рабочего, собственный каменный дом. И после смерти
кормильца владелец завода Манук — Бей  продолжал опекать семью. По его
протекции мальчика зачислили в Кишиневское реальное училище. Проучился
Григорий там два месяца и был выгнан за хулиганство. Покровитель тут же
устроил юного дебошира в сельскохозяйственное училище. Тут уж Григорий
проявил некоторое прилежание и в 1900 году закончил курс. Но в анкетах
упомянул ещё и социал-демократический кружок, хотя ни о чем подобном в
училище не слыхали. Однако за воровство был исключен. Кочуя в качестве
помощника управляющего из имения в имение, Котовский манипулирует
поддельными рекомендациями,  продолжает понемногу воровать и всячески
уклоняется от призыва. Свои первые 4 месяца отсидки схлопотал за подлог.
Затем следует обвинение в растрате и камера в Кишиневской тюрьме. Там он
ловко симулирует горячку и выбирается на свободу. Постепенно он приобретает
репутацию рецидивиста, но понимает, что выгоднее предстать пред обществом
преступником политическим, а не уголовным. После Октября – тем более.
Первый грабеж он совершил в 1905 году. За налетами на квартиры и магазины
последовали более крупные дела. За год его шайка превратилась в конную
банду, которая только в октябре 1905 года совершила 12 вооруженных налетов.
Правда, ни на одном из судов он не смог доказать, что экспроприированные им
деньги раздавались бедным. Все просаживалось в карты, прокручивалось в
ресторанах, растрачивалось на подарки любовницам. В 1916 году Котовский уже
сидел пожизненное заключение. Грянула Февральская революция, и ворота тюрем
распахнулись. Действительных и мнимых борцов приветствовали ликующие толпы.
Но даже либеральное временное правительство поостереглось выпустить
матерого бандита. Но Григорий Котовский не дремал и создал в тюрьме
«комитет самоуправления» и установил «революционный порядок». В Октябре
Котовский вместе с анархистами и вооруженными уголовниками помогает красным
в захвате города. Однако когда конную сотню Котовского включили в состав
Красной армии, братва, не провоевав и недели, покинула позиции для занятий
грабежом. За войну Григорий получал награды за работу в карательных
отрядах, фальшивые рассказы о победах сыпались из него. Но справится с
реальными врагами, ему было не по зубам. В 1925 году Котовский был убит по
пьянке своим товарищем.
Главные правила революции гласят: «Добро есть то, что полезно
революционному пролетариату; зло есть то, что ему вредно», «революции
позволено все»; «законы буржуазных стран не связывают революционера». Все
это внушено членам компартии и ее чиновникам. Так возник этот режим:
разбойники стали чиновниками, а чиновники стали разбойниками. Уголовные и
политики слились. Политическое и уголовное смешалось. В самую сущность
новой «политики» были включены: ограбление, ложное доносительство,
беззаконные аресты, произвольные мучительства и убийства, вечная ложь,
вечное вымогательство и законченный административный произвол. Уголовное
(преступное) обхождение человека с человеком стало самой сущностью
политики. А политика, принципиально признавая преступление полезным для
революции, зловеще засветилась всеми цветами уголовщины.