Само
название комедии парадоксально: «Горе от ума». Первоначально комедия
носила название «Горе уму», от которого Грибоедов впоследствии
отказался. В какой-то степени заглавие пьесы — «перевертыш» русской
пословицы: «дуракам счастье». Но разве Чацкого окружают одни дураки?
Посмотрите, так ли много глупцов в пьесе? 

Вот
Фамусов вспоминает своего дядю Максима Петровича:

Сурьезный
взгляд, надменный нрав.

Когда
же надо подслужиться,

И
он сгибался вперегиб…
					








…А?
как по-вашему? по-нашему — смышлен.

И
сам Фамусов не менее «смышлен» в такого рода делах. Откровенно глуп и
примитивен Скалозуб — фигура чисто фарсовая. Но и он отлично умеет устроиться:
«И золотой мешок, и метит в генералы». Помните, как сам он
формулирует свое жизненное кредо:

…как
истинный философ я сужу:

Мне
только бы досталось в генералы.

«И
славно судите»,- всецело одобряет его Фамусов. Не случайно заговорил
Скалозуб о «философском» взгляде на жизнь: это и есть
«философия» фамусовского общества. Ведь и Фамусов понимает философию
так же:

Куда
как чуден создан свет!

Пофилософствуй
— ум вскружится;

То
бережешься, то обед:

Ешь
три часа, а в три дни не сварится!

Каков
полет мысли, какова глубина философских размышлений этого государственного
мужа!

Когда
речь заходит об истинных философах, о мятежном духе проникновения в тайны
мирозданья, московский свет заявляет устами Скалозуба: «Ученостью меня не
обморочишь». Более того, фамусовский мир переходит в наступление, атакует:
«Ученость — вот чума», «Забрать все книги бы да сжечь».
Таковы «тузы». Они не глупы, нет. Они умны — по-своему. Пьеса
Грибоедова построена не на столкновении ума и глупости, это было бы слишком
слабо, слишком упрощенно для высокой комедии. Она строится на конфликте
различных типов ума. Великолепно формулирует эту идею Софья, сравнивая своего
избранника Молчалина с Чацким:

Конечно,
нет в нем этого ума,

Что
гений для иных, а для иных чума,

Который
скор, блестящ и скоро опротивит,

Который
свет ругает наповал,

Чтоб
свет о нем хоть что-нибудь сказал;

Да
этакий ли ум семейство осчастливит?

Вот
она, суть противопоставления: ум — «гений», «который скор,
блестящ«, ум критический, »который свет, ругает наповал» — и ум
«для себя», способный «семейство осчастливить». Софья
приняла светскую мораль, согласно которой ценен, почетен второй тип ума.
Разумеется, с точки зрения фамусовского общества, критический, скорый,
блестящий гений — «чума». Ум же «для семейства» приносит
сплошные дивиденды: его обладатель всегда умеет «и награжденья брать, и
весело пожить». Выгодный ум. Удобный. И философствовать можно на уровне
обеда и добыванья чинов — не выше… А что «гений»? «Ум, алчущий
познаний», стремящийся к вечному самосовершенствованью и горько страдающий
от несовершенства мира, как бы открытый вовне, бичующий пороки, ищущий новые
пути… Он странен и страшен обществу. Общество бежит такого гения, ощущая его
органически чуждым. Общество защищается. 

Сам
Грибоедов считал своего героя умным: «В моей комедии двадцать пять глупцов
на одного здравомыслящего человека». Отчего же Пушкин усомнился в уме
Чацкого? «Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем
имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми…» — писал он А.
Бестужеву, разбирая достоинства и недостатки «Горя от ума». Прав ли
Пушкин, утверждая, что Чацкий недостаточно ясно видит, с кем говорит, кому
проповедует? Прав, и мы помним, что пьеса построена на комедийном приеме
«разговора глухих». Да, это слабость Чацкого, и все же это черта,
ставящая его в особый ряд литературных героев — безумцев, чудаков: Гамлет, Дон
Кихот, ростановский Сирано де Бержерак. Самая сущность образа Чацкого в этом:
он — человек, вопреки всему, верящий, что можно разбудить в каждом — Человека.
Такие герои всегда существовали в жизни и в литературе.

Чацкого
ославили безумцем. Но много ли в этом клеветы, с точки зрения фамусовского
общества? По каким законам оно живет? Его жизнь предельно регламентирована, это
жизнь догмы и нормативов, жизнь, где «Табель о рангах» почитается за
Библию; жизнь, в которой все происходит по законам, установленным раз и
навсегда еще дедами и прадедами:

Спросили
бы, как делали отцы?

Учились
бы, на старших глядя…

Вот
основная заповедь существования высшего света. Это общество, где морально то,
что выгодно. Идеал его сугубо прагматический, грубо материальный: «Сто
человек к услугам… Весь в орденах… Век при дворе… В чины выводит… и
пенсии дает»… Не человек важен, а степень его нужности, способности
услужить. Поэтому картежник, вор и доносчик Загорецкий хоть и обруган, но везде
принят: ведь «мастер услужить». Здесь царят отношения не между
людьми, а между чинами и титулами. Подумайте, может ли московский свет считать
Чацкого здравомыслящим человеком? Ведь это значило бы, что его убеждения
-разумны, нормальны. А может ли ум «для себя», ум эгоистический
считать нормой ум — «гений»? Конечно, нет. Более того, общество
объявляет его вне закона, Чацкий для московского света — либо «карбонарий»,
либо сумасшедший. И самому обществу много удобнее видеть в нем безумца: ведь
тогда все обличения Чацкого — лишь плод больного воображения, ему можно даже
посочувствовать:

А
Чацкого мне жаль.

По-христиански
так; он жалости достоин…

Чацкий-сумасшедший
обществу не страшен — вот что главное, вот почему клевете Софьи так искренне,
легко и быстро поверил свет! «Безумный по всему», — выносит Чацкому
приговор фамусовский мир устами шута Загорецкого. И с этого момента
звуконепроницаемая стена навеки встает между Чацким и окружающими: на нем
отныне клеймо безумца. К нему начинают относиться снисходительно, даже
проявляют внимание, как к больному, слабоумному:

Любезнейший!
ты не в своей тарелке!

С
дороги нужен сон. Дай пульс. Ты нездоров.

И
призрак безумия встает перед самим Чацким: «И слушаю, не понимаю…
растерян мыслями… чего-то ожидаю…»

И
вот, наконец, произнесено главное:

…из
огня тот выйдет невредим,

Кто
с вами день пробыть успеет,

Подышит
воздухом одним,

И
в нем рассудок уцелеет.

Чацкий
и фамусовское общество — несовместимы, они живут как бы в разных измерениях.
Свет видит в нем сумасшедшего, почитая себя разумным, нормальным. Чацкий, же,
конечно, свой мир, свои убеждения считает нормой и в окружающих видит лишь
сосредоточие пороков:

…Мучителей
толпа,

В
любви предателей, в вражде неутомимых,

Рассказчиков
неукротимых,

Нескладных
умников, лукавых простаков,

Старух
зловещих, стариков,

Дряхлеющих
над выдумками, вздором…

Он
видит не реальных людей со своими слабостями и — пусть невеликими —
достоинствами. Перед ним — кунсткамера, сборище монстров. Вот почему через всю
комедию проходят приемы «разговора глухих» и «кривого
зеркала»: тому, кто смотрит не прямо на собеседника, а на его отражение в
«кривом зеркале», другого не понять…

Список литературы

Монахова
О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. — М. — 1994.