Анна Снегина и Евгений Онегин

Дата: 12.01.2016

		

           
Министерство образования и науки Саратовской области .

Муниципальное
общеобразовательное учереждение “средняя школа № 16”.

                   
Сравнение.

          
« Анна Снегина »  

                
и  

  
« Евгений Онегин »

    
                                                                                              Реферат

                                                                                                  
ученика 11 Б класса

                                 
                                                                 Говорова
Максима

                                                                                                  
Учитель:

                                                                 
                                 Завгородняя Т.Я.

                         
             г.Балаково  2004 год.

Реферат посвящён анализу
литературы , таких произведений  русской литературы как : «Анна Сненгина» —
Сергея Александровича Есенина и «Евгений Онегин» —  Александра Сергеевича
Пушкина. Данная тема привлекает внимание многих учёных-литераторов , критиков и
писателей . Тема мною выбрана из-за проблем ,которые рассматриаются в них . И
интересно знать время , в которм жил и автор и сами герои .

Поэзия и поэтика Есенина
порождены бытием революции и драматическим бытом ее. Логике революционного быта
подчинен тот образ поэта, который объемлет есенинские стихи, худо­жественно их
завершая. Поэт у Есенина — свидетель вспышек социальной борьбы на селе. И в
поэме Есенина «Анна Снегина» собирается «обнищалый народ», мужики-криушане на
сходку.Самодеятельная конфискация крестьянами земель помещиков Снегиных,
вторжение обнищалого народа в усадьбу — прямое, фабульное отражение Есениным
того, о чем мы толкуем: локаль­ных драм, в каждой из которых торопливо
преломлялась история ,но и творчество Есенина в целом, творчество, взятое в
доста­точно сложных и тонких гранях его, на уровне образной системы, стиля,
ономастики и даже на уровне поэтической фоники, таи и себе своеобразные
вариации драм, которые в первые годы peволюции нашей разыгрывались в окружавшей
поэта жизни. И вое приятие Есениным традиций поэзии Пушкина может и должно, на
наш взгляд, рассматриваться на фоне социальных столкновений перемен местами,
которыми была пронизана неспокойна жизнь послереволюционной поры. Более того,
восприятие иным традиции Пушкина есть своеобразный вариант такой «Есенин и его
герои как бы вторгаются туда, где жили : Пушкина и сам Пушкин, а прежде всего —
туда, где жили : романа «Евгений Онегин». Исконное крестьянское слово входич
сферу, некогда очерченную, художественно завершенную две рянским,
аристократическим словом Пушкина; а роль захваченного низами, недавними
угнетенными бельэтажа или поместья играет… условный Парнас.Но велик, могучий
голос того, что свершилось в истории в октябре 1917-го, и отзвуком могучего
голоса звенит уверенное: «А ниш я…» Впрочем же, вторжение Есенина во владение
Пушкина, 1м русский Парнас, начиналось и до революции. Семнадцатилетним поэт
пытался примерить на себя одежды ровесника своего, «филсофа восьмнадцать лет»,
героя романа «Евгений Онегин»; и доку­ментальное свидетельство тому — эпиграф
из пушкинского романа, поставленный Есениным к письму Марии Парменовне
Бальзамовой: «Как грустно мне твое явленье! Весна, весна, пора любви!»Судя по
всему, роман Пушкина сделал то, что он всегда делал : вошел в душевный обиход
русского юноши, даже подростка, заворожил жизненностью, рассыпался каскадом
цитат. И, вероят­но, толкнул к подражанию, ибо в том же письме» начинающий
поэт признается: «Последнее время пишу поэму «Тоска», где вывожу под героем самого себя и нещадно
критикую и осмеиваю. Что ж делать,— такой я
несчастный, что и сам себя презираю».От
поэмы «Тоска» ничего не осталось; но — особенно же на фоне цитаты-эпиграфа — возникает догадка:

Я молод, жизнь во мне
крепка; Чего мне ждать?

 тоска, тоска!..—

рисует герой пушкинского
романа. Можно сказать, что и он доста­точно нещадно критикует себя, да и ирония
над собою ему не чужда. Семнадцатилетний ряжанец-поэт ему явно вторит: уже
тогда начиналось сложное, отнюдь не просто подражательное ряжение им себя в
обличье Онегина. Ряжение, внутренним содер­жанием коего была своеобразная
духовная экспансия крестьяни­на в изысканный мир утонченных чувств и сложных
душевных драм. И кстати, не была ли неведомая поэма «Тоска» каким-то невнятным
черновиком будущей «Анны Снегиной»?

Я рад и
охоте… Коль нечем Развеять тоску и сон.

Я быстро
умчался в Питер Развеять тоску и сон,—

прозвучат в поэме слова, явно
перекликающиеся с романом Пуш­кина: тоска и сон — два перманентных состояния
героя сего ро­мана.

Огромный отпечаток наложил
роман Пушкина на литературу: достаточно вспомнить, что ситуации его заведомо,
сознательно.

Есенин давал давно
сложившемуся, узаконенному обычаю: и в его «Анне Снегиной» имя героини —
индикатор традиции.

Адаптация героев общепризнанных
произведений литературы нравам, к новым условиям протекает по-разному. На их
этапах развития русского реализма вновь и вновь вспомним про Татьяну и про
Онегина. И точнее всего было бы сказать, В России укоренилась традиция суда над
Онегиным. Роман Пушкина провоцирует на то, чтобы Онегина рассматривали словно
живую реалию, отвлекаясь от сложной художни­ки игры, в романе ведущейся. Онегин
— первый из героев . Он весь на виду, хотя облик его и его поведение интригующе
противоречивы. Одни стороны его характера просто-таки просятся в обвинительную
речь прокурора, а  не-в апологетический монолог защитника.«Онегин» и «Снегина»
— созвучие явное. Его уже зафикси­ровали:  «близость звукового облика» названий
романа Пушкина и поэмы Есенина заметила М. Орешкина. В ее небольшой статье о
Есенине есть прекрасные догадки и наблюдения о жизненных прототипах героини,
поэмы и о том, как имя (фамилия) ее
развер­тывается в метафору; снег, а синоним снега — белый цвет, коим поэма
окрашена. Наблюдения эти должны вести нас к дальнейшему сопоставлению «Евгения
Онегина» с «Анной Снегиной». Я последний поэт деревни,— грустно клялся Есенин.
Он ощущал себя последним из тех, кто в .Силу органического слияния,
сотрудничества с природой мог прозревать сокровенную духовность ее.Звук и буква
для Есенина были глубоко содержательны. Он счастливо избежал наивной
прямолинейности, когда звуковая аллитерация, настойчивое повторение в чьем-то
произведении одной буквы непосредственно возводится к некоей мысли, к идее. Но
сам факт начертания, написания буквы был для него глубоко сакрален. Не надо,
разумеется, доказывать того, что и 
Пушкин, и Есенин были связаны с фольклором и с мифом. Связь эта была
чрезвычайно глубокой и не ограничивалась так называемыми элементами фольклора:
фольклор ложился в осно­ву самой структуры творений двух русских поэтов .И в
«Евгении Онегине» Пушкина не увидеть сюжетного воп­лощения многообразных начал,
потенциально заложенных в именах героев романа? Евгений — знатный. Онегин — от
«Онега» река. Онега — нечто текучее, неуловимое, непостоянное, ибо, как
известно, нельзя дважды ступить в одну реку. К тому же, Онега — на севере, в
царстве холода.Интереснейшие наблюдения были высказаны недавно и об имени
героини романа Пушкина. «Имя, которое дал ей автор,— как прорицание волхвов:
судьба Татьяны предсказана ее име­нем…» — пишет Геннадий Красухин1. Основание
для высказанно­го утверждения: продуманная ориентация Пушкина на просто­народность
имени героини, на -его укорененность в неуничтожи­мой среде российского демоса
.Два имени — две судьбы, две сходящиеся и расходящиеся сюжетные линии
пушкинского романа: Онегин — Татьяна, Татья­на — Онегин. А сто лет спустя
появляется Снегина, молодая по­мещица, в жизнь которой входит изысканный, а
заодно и прославленный петербуржец, аристократизированный крестья­нин-поэт.Замены
О на С долго не замечали. Укорять тут некого: для нас буква — условный знак,
выстукиваемый пишущей машинкой, отливаемый линотипом. Для Есенина с его
обостренным чувством семантики всего сущего на земле превращение О в С могло
озна­чать разрыв круга, кольца, вытеснение одних отношений другими. О
обволакивает, защищает, делает недоступным: уместно вспом­нить о магическом
круге, коим обвел себя в повести Гоголя «Вий» бурсак Хома Брут; покуда круг
хранил свою цельность, бедняга был невидим, неуловим, но прорвался круг, и
грянула гибель.А другим носителем страсти преступной оказалсясвоеобраз­ный
Онегин начала XX века, Онегин-крестьянин, Онегин-поэт, ведущий
социально-лирический диалог с дворянкой. Из огромной и много­гранной всемирно-исторической 
деятельности   берется  то,   что никак не сочтешь первостепенным,
главенствующим:  Ленин -дворянский бич. Но Есенину важно: Ленин — против
дворянства .Конфликтный диалог крестьянства с дворянством длился веками. Есенин
ощущает себя у его вершины. Поэт, крестьянский сын призван сказать в древнем
споре последнее слово, духовное возмездие совершить. И «Анна Снегина», такая,
казалось бы, спокойная вещь, умиротворенно лирическая,— в русле этих ху­дожнических
ощущений поэта: поэма пронизана идеей возмез­дия, ею поэма живет.«Куда ж
поскачет…  Чем ныне явится?» Евгений Онегин — в границах породившей  его
социальной среды,  ее нравов,  ее предрассудков. Но в пределах этих границ
поведение его непред­сказуемо. Отсюда — вопросы.

1 Красухин Геннадий. Татьяны милый
идеал.— «Наш современник», 1983,
№ 3, с. 177.

«Куда ж поскачет…  Чем ныне
явится?» Евгений Онегин — в границах породившей  его социальной среды,  ее
нравов,  ее предрассудков. Но в пределах этих границ поведение его непред­сказуемо.
Отсюда — вопросы.

Вопрос в «Евгении Онегине» —
не только на уровне синтак­сиса речи, но и на уровне, так сказать, сюжетного
синтаксиса: гадания Татьяны, ее безмолвная беседа с книгами Онегина в его
кабинете — тоже вопрос, вопрошение, предполагающее мно­жественность возможных
решений-ответов. А там, где развер­зается подобная множественность, шутка
непременно сольется с тайной. Роман Пушкина шутливо-таинственен и
таинственно-шутлив. В его стиле — стиль жизни самого Пушкина, носителя тайн
каких-то, в шутках сокрытых. Видит ли Есенин это двоемирие Пушкина?

О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган,—

произнес Есенин. Он пытается
разгадать и Пушкина и ‘Онегина, В стихотворении «Пушкину» всплывает словечко,
фактически открывающее роман «Евгений Онегин»; и Пушкин характери­зуется так
же, как сам он назвал своего героя, «повеса». А главное, сказывается в
есенинском обращении к Пушкину социально аргументированное стремление: почтить,
выразить любовь, но и встать на место того, кого чтут, славят, любят. «А ныне
я» — таков принцип. И если Маяковский в своем «Юбилейном» декла­рирует этот
принцип по-пушкински же шутливо, то Есенин гораздо более серьезен и социально
целенаправлен.

И ныне музу я впервые

На светский раут привожу;

На прелести ее степные

С ревнивой робостью гляжу.

Сквозь тесный ряд
аристократов,

Военных франтов, дипломатов

И гордых дам она скользит…

У музы Пушкина — «прелести
степные». У Есенина — опять словечко, словно из «Евгения Онегина» забежавшее:
«мое степное пенье». Но степная муза Пушкина зрит перед собою «тесный ряд
аристократов», тех самых, о которых Есенин высказывался весьма недвусмысленно.
А «степное пенье» Есенина их отвергает. Призвание поэта — оттеснить их и,
усвоив их психологию, стиль их жизни, высказаться от лица своей социальной
родины, рус­ской деревни.Есенину была ведома традиционная для русской литера­туры
раздвоенность в пространстве. Она выразилась в «Черном человеке»; общеизвестно:
и «Моцарт и Сальери» Пушкина. Но дворянский Онегин все-таки не диковина. Онегин
пришел на готовое: наследовал отцу, дядюшке. Онегин — «наследник всех своих
родных». А в сфере культуры он — наследник всего сословия своего, ничего не
завоевавший, а лишь хранивший наследство, да к тому же и дурно, небрежно
хранивший. А Онегин крестьянский — за-во-е-ва-ни-е. Крестьянин, надевший
«костюм английский», крестьянин-йапёу — это характер, типаж, олицет­воряющий
огромные социальные сдвиги, обозначающий совер­шившееся возмездие.

Ярем он
барщины старинной Оброком легким заменил; И раб судьбу благословил…

Ни молодой повеса, ни его
почивший в бозе дядя не отдавали щенков крепостным кормильцам. Не травили
собаками мальчика. Но едва ли не страшнее: они не замечали народа или все с тою
же оскорбительной снисходительностью скользили вокруг себя рав­нодушно-доброжелательным
взглядом. Могли не утруждаться, экономических нововведений не затевать; а могли
и «порядок новый» установить. И раб судьбу благословил: барин снизошел до него!

Но время прошло, и потомок
осчастливленного раба, живой прототип мальчишки, который идиллически
проказничал с Жучкой, возвращается в родное село полноправным лидером русской
поэзии: посмотрим, кто кого возьмет! В самой жизни Онегин-крестьянин одолел,
победил Онегина-дворянина, героя романа Пушкина. «Анна Снегина»— свидетельство
его победы и на литературном поприще, в качестве героя поэтического
произведения.

…Будучи произведением
цельным и вполне законченным внутренне, «Евгений Онегин» Пушкина в то же время
содер­жит в себе и как бы конспекты каких-то других, лишь вчерне намеченных
тем, коллизий, характеров; а едва ли не любая из сюжетных линий романа могла бы
развиться и не так, как она развилась.

«А счастье было так возможно,
Так близко!..» —

с горечью произносит Татьяна.
Герои романа действительно ходят где-то поблизости от доступного счастья, от
него отвора­чиваясь. А если б не отворачивались? Если бы жизнь свою построили
они по-другому?

Пушкин порою мысленно
продолжал какое-либо событие не в том варианте, в каком оно имело место в
реальности или в литературном сюжете, а в другом варианте, противоположном.
Отсюда, например, размышление его о двух возможных продол­жениях жизни
Ленского: Ленский мог бы стать и обрюзгшим, съедаемым подагрой помещиком, но
мог бы стать и великим поэтом. И можно предположить, что повесть «Метель» —
шутли­вый и причудливый вариант романа «Евгений Онегин», постскриптум к нему,
написанный тогда же и там же, где был закончен роман, осенью 1830 года в
Болдине. Во всяком случае, «Метель» и «Евгений Онегин» —
произведения-побратимы; и в сферу творческого внимания Есенина попадают оба
шедевра Пушкина. Оба они отзываются в «Анне Снегиной».

«Село, значит, наше — Радово,
Дворов, почитай, два ста, Тому, кто его оглядывал, Приятственны наши места».

«Жил в своем поместье
Ненарадове добрый Гаврила Гаври­лович Р***. Он славился во всей округе
гостеприимством и радушием: соседи поминутно ездили к нему поесть, попить…»
Кладешь рядом «Метель» Пушкина и поэму Есенина «Анна Снегина» и не знаешь, кто
кому отвечает: Есенин Пушкину или Пушкин Есенину. Радушный помещик живет в
своем Ненарадове, поджидает гостей, и к нему словно бы едет еще один гость.Я в
радовские предместья Ехал тогда отдохнуть.

Правда, село называется не
Ненарадово, Радово просто. А так — подобие явное, и герой Есенина въезжает…
Конечно, конечно же в родное село Константиново. Реальное географичес­ки, хотя
и переименованное в веселое Радово. Конкретное исто­рически: вести о революции,
начало гражданской войны, раздоры между соседями.

Что прежде всего служило
предметом критики Онегина последующими поколениями? Все действия Онегина —
ответ на чьи-то действия. Онегин — этическое эхо окружающей его жизни. Онегин
оказывается «чувства мелкого рабом» и, что еще страшнее, «мячиком
предрассуждений». Раб и игрушка: мя-чик. Нечто не имеющее инициативы, бросаемое
по воле играющих.

В наброске статьи о Глебе
Успенском Есенин писал: «Мне кажется, что никто еще так не понял своего народа,
как Успен­ский. Идеализация народничества 60-х и 70-х годов мне представ­ляется
жалкой пародией на народ. Прежде всего там смотрят на крестьянина как на
забавную игрушку». Жизнь Есенина прони­зана желанием доказать, что ни
крестьянство вообще, ни лично он — не игрушка.

Я понял, что я —
игрушка,—

говорит герой «Анны Снегиной»
о своей роли в минувшей рос­сийско-германской войне. И если раб, осознавший
свое рабство, уже не раб, то и игрушка, осознавшая свою принадлежность к миру
игрушек, уже не игрушка. Герой «Анны Снегиной» понял то, чего не смог понять
его аристократический предшественник; в поэме явлен очищающийся, внутренне
освобождающийся Онегин.Герой Есенина, ревниво приглядываясь к Онегину, успешно
усваивает его изысканность, независимость. Но к изысканности Онегина
прибавляется слава, способная соперничать со славою самого Пушкина. Эта слана—
вознаграждение за труд,, совершен­ный .бывшим крестьянским мальчиком. Он
талантлив, стихи даются ему легко. Но все же он труженик. Труженик по душе, по
призванию. Крестьянин-интеллигент, он естественно и просто находит общий язык с
окрестными мужиками, радуется встрече с каждым из них, посмеивается над местным
болтуном и тру­сишкой. Петербуржец, столичная знаменитость, он на равных
беседует с жителями Радова и Криуши о революции и о Ленине. Как назвать то, что
происходит в поэме Есенина по отношению к пушкинскому роману, к герою его? И
опять-таки готового на­звания нет, а сущность ясна: художественная трансплантация,
перенесение литературного героя из одних общественно-исто­рических условий в
другие, его полемическое обновление и утверждение своего превосходства над ним.
Для Есенина это позиция. Очень продуманная. Формировавшаяся долгие годы.
Выношенная в душе и укрепленная революцией. И такая по­зиция — компенсация
обиды огромной, прежде всего многове­ковой, социальной, крестьянской, но также
и личной.

«Анна Снегина» не могла да,
по замыслу поэта, и не должне была подняться до романа в стихах. Это повесть в стихах.
С жанром романа Есенин только соприкасается, оставаясь стороне от него. Ему
нужна ясность. Нужна законченное! характеристики того, что свершилось в
истории: сословие, за социальной жизнью которого он ревниво и гневно следил,
закан­чивает многовековой путь. Заканчивает на полях битв, которые стали
бессмыслицей, или же в эмиграции. Повесть с ее стремле­нием показать
преломление истории в частной жизни, дополнить историю справилась с насущным
для ее времени художественны» заданием: внятно сказать о конце усадебного
дворянства.

«Анна Снегина» — не спокойное
и не умиротворенное слово. В повести Есенина немало социально направленного
сарказма, прорывается в ней и памфлет. И традиция здесь — акт огромного
уважения к ее основоположнику, но и акт общественной рев­ности. Акт состязания,
акт борьбы за первенствование. Акт суровый.

«Анна Снегина» сопоставима с
романом Пушкина по многим параметрам: ирония тона повествования, обрамление
рассказы­ваемого письмами героев, их имена и их судьбы. Традиция живет, пульсирует,
неузнаваемо преображается, таится, но вдруг обнаруживает себя в случайных или в
преднамеренных совпа­дениях, в мелочах.Можно считать, что «Анна Снегина»
Есенина — на вершине споров о «Евгении Онегине» Пушкина: полемика здесь
достигает высшего напряжения, а «приложением» к поэме стал весь стиль жизни ее
творца; онегинское начало воплощалось и воплотилось этим стилем в реальности.

                               
Список литературы :

1) «Московские встречи». М.,
1961, с. 59—63, а также воспоминания С. Фомина в сб. «Памяти Есенина». М.,
1926, с. 134—135

2) РЛ, 1976, № 3, с. 175—176;
цит. по сб.: «Русские писатели о литературном     труде, т. 4, Л., 1956, с.
708).

3) «Девушка в белой накидке»
— журн. «Огонек», М., 1977, № 46

4) М. Орешкиной — журн. «Рус.
речь», 1974, № 2, с. 36—42

5) Бычков В. В. в сб.
«Русская советская поэзия и стиховедение». М., 1969, с. 258—265

6) Морозова М. Н. в сб.
«Вопросы стилистики». М., 1966

7) Красухин Геннадий. Татьяны
милый идеал.— «Наш современник», 1983, № 3, с. 177

Метки:
Автор: 

Опубликовать комментарий