Аникин А.А. 
Художественное
завершения века русской классики приходится на творчество А.П.Чехова. А его
«Вишневый сад» (1904) станет символом прощания с уходящей дворянской
эпохой.
Когда
Леонид Гаев воскликнет «Я человек восьмидесятых годов» (конец первого
действия), то эта реплика поведет за собой череду чеховских героев-недотеп,
разучившихся жить или разлюбивших жизнь. Люди восьмидесятых: Беликов, Старцев,
Иванов, Чимша-Гималайский, доктор Рагин. Здесь же и унтер Пришибеев, и хитрый
Хамелеон, и Злоумышленник. Здесь же и неожиданно глубокие детские впечатления –
«Степь», да и тот же Ванька Жуков. Здесь же и герои, преодолевающие
гаевщину: врачи Дымов из «Попрыгуньи», Королев – «Случай из
практики».
В
русле нашей главы реконструкция времени у Чехова не предстает трудной задачей,
расчисление времени по календарю не будет необходимостью: это эпоха
своеобразного безвременья, когда опираться на точное ощущение времени не
представляется важным. Так и Фирс в «Вишневом саде» в последних
словах произнесет: «Жизнь-то прошла, словно и не жил… Эх, ты…
недотепа!..» Время перестало жить, связь времен распалась.
Заметим
только, что такова картина именно духовная, рожденная поэтическим переживанием.
Это ничуть не противоречит тому накалу жизненных, бытовых, экономических
перемен и веяний, которыми насыщено это время: развитие науки, экономики,
политические процессы, социальные осложнения и прочее – это уже иная сторона
восприятия, и литература несет те впечатления, которые внешне скрыты порой
чрезвычайно динамичными чертами, она выносит в художественный опыт те скрытые
тенденции, которые еще не ощутимы в потоке событий.
					







Поэтому
1880-е годы – это и крепкое царствование Александра III, и небывалое
политическое укрепление России, с победой в турецкой войне, и развитие науки,
промышленности и капитала, и – бесконечная тоска и опустошение, от которых то
спать, то отравиться хочется… Вновь вспомним названия чеховских рассказов или –
судьбы головлевского семейного гнезда.
Действие
«Вишневого сада», думается, вплотную сближено или совпадает с
временем создания этой удивительной комедии – 1903 год. Для Чехова было важно
присутствие современности и на сцене. Может быть, поэтому в пьесе приметы
времени даны не столь конкретно, без названных дат, хотя герои постоянно
обращаются к временам и срокам в своих рассуждениях. В такой стилистике, по
крайней мере в ближнем временном контексте, всякое обращение к пьесе создает
видимость современности: для читатели или зрителя действие происходит прямо при
нем, вместе с ним.
И
это отчетливо – эпоха рубежа веков. Леонид Гаев говорит о себе как человеке
80-х годов – времени становления его характера. И если ему сейчас 51 год, то
скорее всего столь памятные для него годы – это возраст 30-40-ка лет, когда уже
есть некоторая устойчивость в понимании своей эпохи. Его сестра Любовь
Андреевна, очевидно, заметно моложе его, поскольку Гаев вспоминает: «Ты,
Люба, в ее годы (в возрасте Ани. – АА) была точно такая». Гаев рассуждает
и о семидесятых годах, и о художниках-декадентах, очевидно, витийствуя о
движении времени к рубежу ХХ века, когда слово декадент стало общепринятым (ср.
название статьи М.Горького 1896-го года «Поль Верлен и декаденты»).
Так что начало века – самое подходящее время, чтобы гаевы рассуждали о
декадентах, а восьмидесятые годы воспринимались как уже отошедшее прошлое.
87-летний
Фирс часто вспоминает прожитые годы: «Живу давно. Меня женить собирались.
А вашего папаши еще на свете не было», — скажет он, кажется, Лопахину.
Когда же женить хотели – лет 70 назад? Опять же наиболее вероятно, что отец
Лопахина был рожден крепостным, а вот сам Ермолай рабом не был. Совмещение этих
наблюдений выводит действие пьесы именно к началу ХХ века.
Более
определенно Фирс скажет: «А воля вышла, я уже старшим камердинером
был». То есть был в весьма зрелом возрасте, но и не стариком. Если так он
сказал бы, предположим, годы в восьмидесятые, то камердинером он, выходит, стал
уже под семьдесят, это едва ли.
Для
Фирса вся дореформенная жизнь кажется единой, все, что до 1861-го года – это
общее его представление о том, что было «раньше»: «В прежнее
время, лет сорок-пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали. <…>
Способ тогда знали…» Так и складывается, что 61-й год – это лет сорок назад.
Такая датировка вполне отвечает всем прочим деталям пьесы.
Примем
пьесу 1903 года как картину жизни именно этого времени и едва ли ошибемся, хотя
таких четких указаний, как прежде здесь мы не найдем. Это даже удивительно:
герои постоянно упоминают временные ориентиры, но четкая картина времени
вырисовывается с трудом, время у Чехова в этой пьесе словно существует реально,
но не заметно для героев. Указаны возрасты некоторых лиц, события соотнесены
друг с другом («Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке
брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик»), даны отчетливые даты
событий: приехали в начале мая, торги назначены на 22 августа (событие третьего
действия), отъезд семьи – в начале октября. Так что с мая по октябрь длится
сюжет с нелепым приездом Раневской, словно только ради того, чтоб увезти
обратно в Париж деньги своей тетушки-графини: «Да здравствует бабушка! – а
денег этих хватит не надолго». А вот к какому году отнести это 22 августа
– остается все же только нашим предположением.
Так,
собственно, и должно быть с героями-недотепами, то живущими прошлым, то
потерявшим связь с реальным временем, то ожидающими какого-то великолепного
будущего… Последнее – особенно комично и одновременно трагично. И здесь возьмем
даже не знаменитые слова Пети или Ани («Перед нами откроется новый,
чудесный мир«), а слова крепкого дельца Ермолая Лопахина: »И можно
сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности <…> и
тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…»
Что
же будет с дачниками, купцами, вечными студентами и прочими героями Чехова —
через пресловутые двадцать лет? Ошибется Лопахин: лет через двадцать по той
самой местности где-то на дороге от Москвы к Харькову, вероятно около Курска
или Белгорода, пройдет кровавая полоса гражданской войны, которая сметет,
наверное, всех обитателей вишневых садов. Какое прекрасное будущее ждет бедного
студента Петю: может, он станет жертвой войны, может, скроется в эмиграции,
может, сам станет комиссаром в пыльном шлеме, громящим все, связанное с
прошлым… Кто знает, кто знает? Новый, чудесный мир: неуклюжего Лопахина
растерзают его же мужики с маковых полей под водительством Епиходова; Леонид
Гаев сойдет с ума от голода и холода и околеет в канаве; боевую подругу
комиссара Пети будут страшно пытать в белогвардейских застенках; только морфий
будет спасать от кошмаров Раневскую в трущобах европейской столицы; только
подлец Яшка переживет все и станет тупым нэпманом, если вернется из Парижа, –
тоже ненадолго… «Вишневый сад», «Вишневый сад» – сколько
предсказано в его трагикомических картинах начала века!
Все
стало неясным героям «Вишневого сада», не заметили, как жизнь прошла,
не чувствуют, что готовит им судьба во времена будущие. Очень точное
переживание для пьесы-комедии 1903-го года.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/